***
Стид сжал в кулаке одеяло и закусил губу. Она вновь и вновь повторялась по замкнутому кругу. Истерика накатывала, не переставая. Мысли навязчивым потоком вихрились в голове, создавали перед глазами поток мигающих, расползающихся, словно кляксы на бумаге, образов. Сколько ни пытался он подавить этот запутавшийся, как гирлянда, клубок, не выходило. Уже не раз Баттонс говорил, что нужно найти тот очаг, что вызывает тревогу и запускает поток непрерывных переживаний. Нащупать причину и подавить её ещё в зародыше, до того, как она разовьётся в необузданное торнадо. Он говорил, что это не более чем мысли, тревожность. Этого нет на самом деле. Но так легко говорить, и совершенно невозможно сопротивляться самому, когда приходит момент борьбы со злом. Стоит вспомнить одно, как оно цепляет за хвост другое, и второе, третье. И вот этот снежный ком наваливался, и пережить его вес становилось невозможным. Он не справился. Он всё потерял. За что бы ни пытался цепляться, словно за спасительную соломинку, эта соломинка проламывалась под тяжким весом собственной бездарности, бесполезности. Начиная с самого детства, когда любое его действие вызывало у отца лишь раздражение и разочарование во взгляде. Стид предал все свои идеалы. Сперва нежелание быть сыном Эдварда Боннета, и он всё равно язвил на вечерах и ломал чужие судьбы. Предавал людей, лишь бы ударить первым, а не в очередной раз пасть от их удара. Сколько ни пытался в юности притворяться злодеем, не выходило. Чёртово убеждение в добропорядочности мешало каждый раз довести дело до конца, и он бросал. Сбегал. А после получал ещё более жестокое отмщение. Он пытался быть добрым и честным, и тогда над ним смеялись и называли отбросом. Но когда старался быть злым и мерзким, что-то внутри восставало и протестовало против этого, и тогда отец говорил, что он не достоин носить его фамилию. Когда он хотел быть хорошим мужем, Мэри плакала и кричала на него, отвергала и просила оставить в покое. Но как только он стал равнодушен и не уделял внимания, перед глазами вставала истерика Альмы, там в аэропорту. Стид клялся, что не станет калечить людей, даже если жизнь вынудит его пойти по стопам отца. И этот идеал он тоже предал… Подумать о том, каким он хочет быть для Эдварда, Стид не успел. Но понимал — и с этим тоже не справился. То, что теперь случилось с Эдвардом — его вина. Его вина — во всём происходящем. Вокруг него закручивался шторм, ломающий всё на своём пути, и лишь Стид являлся его эпицентром, сидя внутри и не понимая, ни как из него выбраться, ни как утихомирить. Тихо заскулив в подушку, Стид попытался стереть с щёк о ткань непрерывные слёзы. Они шли, когда он думал, и когда старался не думать. Порой их просто невозможно было сдержать, остановить. Все силы уходили на то, чтобы в окружении остальных держать на лице непроницаемую маску, плотно сжимать губы и придавать взгляду холод. Стид сдерживался так, словно от этого зависела сама его жизнь. Так тяжело. Невыносимо. В его жизни больше ничего не осталось. Ничего, что имело бы ценность. Даже собственная жизнь напрочь лишилась смысла. Глотать лекарства для души… Видеть раз за разом ухмыляющееся и не отпускающее его лицо. Стид глубоко вдохнул, пытаясь унять истерику. Ночь за ночью, раз за разом. Так привычно, что уже не больно. Лишь тоскливо. Прекратить бы все эти мучения… Темнота комнаты расплывалась перед глазами, застланными слезами. В темноте проще. В ней можно спрятаться. И хоть в детстве Стид верил, что в темноте таятся монстры, с юностью он понял: единственные монстры, что способны наброситься на него из темноты — его собственные мысли. Ожившие страхи. Грехи, что он успел совершить. Он виноват перед каждым, с кем говорил. Тьма возле раскрытого окна шевельнулась, и Стид зажмурился. Страхи часто приобретают видимую форму. Тенями шевелятся во мраке, словно живые, и главное, не смотреть, чтобы воображение не рисовало большего. Иначе сердце начинает колотиться в разы быстрее, и в груди появляется странное и давящее чувство. Будто он задохнётся. Это всего лишь Найджел… Стид не хотел его видеть. А до разума… Найджел сможет добраться, даже если Стид закроет глаза. Сквозь собственный скулёж Стид услышал тихие шаги. Судорожно выдохнул, вцепившись в подушку сильнее. Матрас под ним прогнулся. На тело навалилась тяжесть. Стид испуганно замер. Похоже, его галлюцинации эволюционировали, и теперь он мог чувствовать их груз. Повернувшись, Стид разлепил влажные от слёз веки. Сердце остановилось, а в груди появилось новое неведанное чувство — словно прямо сейчас сердце разорвётся на ошмётки. Выдох застрял в глотке, и Стид лишь приоткрыл рот. Эдвард тенью нависал над ним, сливаясь с мраком комнаты. Длинные волосы беспорядочно упали на его подушку, вымазанные тёмным глаза смотрели изучающе. Как на нечто диковинное. — Как ты… — Стид не смог договорить. Слова потонули в новой накрывшей волной тревоге и панике. — Через окно. — И как давно?.. — Успел увидеть, как ты проснулся и принялся скулить в подушку. — На лице Эдварда не отражалось ничего, кроме глубокой задумчивости. На мгновение Стиду показалось, что это его прежний Эдвард. Тот самый, что рассматривал его, когда Стид очнулся в его кровати. Не один раз. Эта задумчивость, что так успокаивала. — Хотел убить меня, пока я спал? — Сам не знаю. — Эдвард свёл брови и опустил взгляд. Стид прекрасно знал, на что он посмотрел. Он и сам долго не мог оторвать взгляда от зеркала, рассматривая почерневшие следы от пальцев на своей шее. Из-за его новой привычки носить шарф, никто этого не заметил. — В том, чтобы убить спящего нет удовольствия. Я не ждал, что ты проснёшься. Но наблюдать было интересно… Стид горько хмыкнул. — В том, чтобы ловить беззащитным, ты преуспел. Я не храню среди подушек пистолет. — А стоило бы… — Эдвард выразительно приподнял бровь. — Чего тогда медлишь? — тихо спросил Стид. — Если убьёшь прямо сейчас, окажешь мне неоценимую услугу. Может, днём по мне не скажешь, но ночью я очень даже не против… Эдвард нахмурился. Ещё раз задумчиво оглядел его. — От тебя пахнет болью. Это не даёт мне покоя. Так сильно, что становится не по себе. — Что ж, извини за неудобства, — едко усмехнулся Стид. Склонившись над ним, Эдвард глубоко вдохнул. Стид замер, чувствуя, как от этого вновь останавливается сердце. — Так много… столько же, сколько и во мне, — проговорил Эдвард, закрывая глаза. — И, как и я, ты не в состоянии её унять. Неужели, со стороны я выгляжу столь же жалко? Стид вновь усмехнулся, прикрыв на миг глаза. Он почувствовал, как вспотели ладони, и сжал одеяло. — Нет, поверь, ты выглядишь иначе. Презентабельней. Эдвард оглядел его лицо, и Стиду стало не по себе от этого взгляда. Столько в нём таилось неизвестного, там, на дне. — Почему ты плачешь? Стид сжал губы. В мыслях, как по щелчку, всплыла до боли знакомая фраза, вдалбливаемая с самого детства. Он не должен этого делать. — Потому что устал, — проговорил Стид сквозь силу. — Я больше не могу. — Разве от того, что больше не можешь, ты не хочешь просто отключиться и позволить разуму самому вести тебя вперёд? — Если бы всё было так просто, — выдохнул Стид. — Я слабее, чем ты, Эдвард. Глаза Эдварда потемнели. Он плотно сжал губы. Коротко мотнул головой, словно отбросил непрошенную мысль. — Нет, после всего… это не так. Что бы ни происходило, пташка, ты молчишь. До победного конца. Но я видел, что с тобой произошло. Стид отвёл взгляд. Закрыл глаза. Попытался расслабиться, не думать о тревоге, но мысли вновь окутали его тугими щупальцами. — Как же погано это звучит… — процедил он. — Тебе снятся кошмары? — спросил Эдвард. Вышло довольно беззлобно. Словно ему не всё равно на состояние Стида. Настала очередь Стида пристально вглядеться в его глаза. Как и прежде, он не нашёл в них то, что искал. — Да, и они тоже… Тягучим и плавным движением Эдвард перетёк в сторону и оказался за спиной Стида. Стид напрягся, когда руки опустились на его плечи. — Расслабься. От того, как это прозвучало, Стиду стало не по себе. — Ты же просил тебя убить, — донеслось до слуха, в то время, как руки Эдварда притянули его к себе вплотную. Стид почувствовал спиной горячую грудь. Не впервые. Так знакомо. Отдалённо и давно забыто. Не сдержавшись, Стид выдохнул. — Определись, боишься ты меня или бесстрашно кидаешься навстречу. — Я тебя никогда не боялся, — прошептал Стид, всё ещё оставаясь напряжённым, когда одна из рук Эдварда оказалась под его головой, а вторая обхватила сверху, зажимая в плотное кольцо. — Тогда почему дрожишь? — на его вопрос Стид так и не ответил. — Я хоть и видел, что с тобой сделали, но не собираюсь это повторять. Эдвард любил тебя, хоть мне и непонятно, за что, а у меня… подобных желаний не бывает. — Почему тогда не убил, там в переулке? — спросил Стид, глядя во мрак палаты. — Если Эдварда от этого жеста остановили бы чувства, то раз у тебя их нет, почему? Ведь ты сам говорил, что единственное, чего хочет твоя сущность — крови и убийства. И что стоит тебе освободиться, а мне оказаться рядом, ты убьёшь меня. За спиной какое-то время раздавалось лишь мерное глубокое дыхание. — По той же причине, по какой не убил Иззи в самый последний момент. Эдвард его любил. И как бы сильно ни был на него зол за то, что он сделал с тобой, остатки его разума не дали полноценно отомстить. С того времени, как я задушил отца, узнав, что он погубил мою мать, прошло много лет. Эдвард повзрослел, стал сдержаннее. Сентиментальнее, — выдохнул Кракен с презрением. — Прорывается через моё сознание, пытается избавиться от меня. Хочет тебя увидеть, прикоснуться к тебе, позвать по имени. Ты тянешь его истинную сущность из глубин моей. Ты — единственное, что может пробудить его обратно. Поэтому я не могу позволить тебе этого. Но, как сильно не хочу от тебя избавиться, Эдвард не позволяет. — Вот как… — Стид растерянно уставился перед собой. — А сам ты… чего хочешь? Неужели только… бессмысленного насилия? Ведь и у тебя должны быть… какие-то желания к этому миру, раз ты утверждаешь, что самостоятельная жизнь. Настал черёд Эдварда за его спиной застывать, очевидно также смотря во мрак. — Не твоего ума дело, пташка, — однако прозвучало это совершенно беззлобно. Растерянно. Словно Эдвард если и знал, то просто не желал говорить. Эдвард убрал руку, которая лежала поверх Стида, зашевелился, а в следующий миг Стид почувствовал, как тот касается его уха. Не успел он задуматься, как понял, что это… наушник. Стид удивлённо выпучил глаза, но Эдвард, вновь потеребив его, засунул его и во второе ухо, а после уложил его. Тонкий провод скользнул по плечу, и Эдвард вновь обнял Стида, держа в руке старый плеер. — Откуда это у тебя?.. — спросил Стид со страхом. — Решил покопаться в твоих вещах так же, как ты делал с моими, — в ответ на молчание Стида Эдвард продолжил. — Не всё время на маяке я был без сознания, как ты думал. Просто сил не хватало, чтобы возразить. — Я ничего такого не нашёл… — пробормотал Стид. — Как и я. Хотя эта штука тебе явно дорога, раз была сильно спрятана. — Не дорога, — фыркнул Стид. — Это старая вещь, сейчас такую нигде не купишь. Она и поломана наполовину, один из наушников барахлит. Слушал его ещё в школе, когда… — Стид вздохнул, словно его в очередной раз поймали с поличным. — Когда грустно становилось. — А сейчас тебе разве не грустно? Стид выдохнул так, что это вполне можно было принять за согласие. Эдвард за его спиной хмыкнул. — Спи, — раздалось прямо над ухом. — Пока самый страшный монстр этого места рядом с тобой, никто из других тебя не тронет. Стид уже собирался ответить, но в это время в наушниках заиграла музыка. Давно забытая, но до боли знакомая. Звук стал немного тише. Стид закрыл глаза, удобнее устраиваясь на подушке. Тяжесть руки Эдварда на нём стала сильнее, и Стид почувствовал, как тот прижимается ближе. Но, как и в далёкие времена, паника отступила, и Стид провалился в сон, где кошмары, как обычно, не стали преследовать его.***
Люциус, словно довольный кот, прикрыл глаза. Улыбнулся и, всё ещё лёжа на Иззи, провёл кончиком пальца по его носу, скользнул к приоткрытым губам, размазывая по ним влагу, и убрал ладонь. — Это очень печально, — вздохнул он, вновь кладя руку на лоб Иззи и убирая с него волосы. — С каждым разом ты нравишься мне всё больше, и я ничего не могу с этим поделать. — Твой план, просто пользоваться моими чувствами к тебе, трещит по швам? — спросил Иззи, кладя ладонь ему на бедро. — С громким треском, — возмущённо подтвердил Люциус. — Нравится мне, когда ты меня касаешься. Но бесит, когда смотришь вот так… — фыркнул он, в подтверждение возводя взгляд к потолку. — Как? — Влюблённо, — махнул рукой Люциус и, соскользнув с Иззи, уселся на постели и завернулся в одеяло. — С настроя сбивает, знаешь. — Что же мне теперь, глаза завязывать? — столь же возмущённо фыркнул Иззи, хотя в глазах его промелькнула досада, которую Люциус моментально заметил и расплылся в чрезмерно довольной улыбке. — Неплохая, кстати, идея, — заметил он, наблюдая за тем, как Иззи так же прикрывается одеялом, признавая свою беззащитность. — А руки оставить, чтобы трогать мог везде. — Люциус задумался и вальяжно разлёгся, уперевшись локтём Иззи в живот. — Ещё мне нравится, когда ты меня обнимаешь. Где-то вне спальни. В клубе, например… На улице… В машине… — продолжал он перечислять, в то время как Иззи слишком устало посмотрел на него. — Так тебе нравится, когда свидетели есть или, когда их нет? — уточнил он. — Самолюбие нравится тешить или защищённость чувствовать? Люциус бросил на него крайне недовольный взгляд. — Вот когда ты умничать начинаешь, мне совсем не нравится. — Сколько ты встречался со своим бывшим? — спросил его Иззи. — Мы с тобой уже как давно вместе?.. Скоро решишь, что и у меня срок годности закончился, или ты ещё не всё с меня поимел? Недовольство Люциуса резко сменилось растерянностью. — Мы не вместе… — пробормотал он. — Мы так… просто спим же периодически. — Спим вместе, трахаемся, вроде бы, тоже вместе, — заметил Иззи, приподняв бровь. — В клуб ездим вместе, дела всякие там делаем вместе. — Хватит уже, я понял! — возмутился Люциус. — Но ты же меня своей личной собственностью не считаешь, верно? Мы так, вместе, но… сами по себе. Иззи поднялся и пододвинулся к Люциусу. Тому пришлось привстать с него. — Не знаю, что ты там в голове считаешь «личной собственностью», — начал Иззи, нависнув над ним. — Но ты — мой. И даже, если уйти решишь, даже если сделаешь это, моим и останешься. Люциус тяжело и возмущённо дышал, пока Иззи говорил, и всё же задумчиво закусил губу и отвёл взгляд. Состроил очень недовольное лицо, как только Иззи притянул его к себе и заключил в объятие. Продолжал демонстративно сопеть, пока Иззи поглаживал его по волосам, но в итоге всё равно сдался и блаженно прикрыл глаза и положил ладонь ему на живот. — Ты так сильно боишься, что тебя бросит тот, к кому ты привязался, что готов сам отталкивать до последнего, — сказал Иззи ему на ухо. Беззлобно, скорее очень устало. В последнее время Люциус слишком часто чувствовал от него эту усталость. Даже по ночам в постели Иззи стал куда более отстранённым. — Ты и бывшего из-за этого оттолкнул, хоть и испытывал к нему чувства. Побоялся и решил, что выгоднее совсем другое. — Я повторяю, я… — возразил Люциус, но Иззи перебил его. — Не любил его, да. А ты вообще умеешь? — А ты умеешь?! — вскипел Люциус, вырываясь из его объятий. — Трахать меня, покупать мне всякую дрянь и поить периодически это, знаешь ли, не любовь! — А что любовь, в твоём понимании? — с интересом спросил Иззи, скрестив руки на груди. — Просвети глупца, что не может её тебе дать. Люциус замялся и опустил взгляд. — Это когда… — произнёс он неуверенно и снова замолчал, коротко глянув на Иззи. — Когда не уходишь… — продолжил он, взяв в руки кончик одеяла. — Несмотря ни на что. — Не бросаешь, — как только Люциус осознал, что сам же повторил мысль Иззи, он злобно ударил ладонью по матрасу. — Мозги ты мне путаешь. — Разве? — хмыкнул Иззи. — Так может, всё же люблю тебя, в твоём понимании, раз не бросаю? — добавил он то ли саркастично, то ли печально. — Ну а в твоём понимании что, тогда, любовь? — фыркнул Люциус, бегая взглядом по комнате. — Вот так вечера проводить? — Не знаю, — ответил Иззи, пожав плечами. — Откуда мне знать такие сложные вещи. Но вот смотрю на тебя, и отпускать не хочется. Трогаю, и хочется трогать всё больше. А плачешь когда, хочу обнимать до тех пор, пока не успокоишься, потому что, когда вижу твои слёзы, становится больнее, чем если кожу ножом вспороть. — А если уйду от тебя? — спросил серьёзно Люциус. — Остановишь, чтобы я рядом был, или дашь уйти, если мне без тебя лучше будет? Чьё счастье на первое место поставишь? С той же серьёзностью Иззи подался к нему навстречу и положил ладонь на грудь, отчего Люциус стыдливо почувствовал, что Иззи слышит, как быстро бьётся его сердце. — Если ты уйдёшь, твоя грешная душа будет жаждать, чтобы я тебя вернул, — ответил он. — Потому что, в отличие от тебя, я вижу тебя насквозь. И всё же, как ни старался Люциус, губы его против воли растянулись в улыбке. Ладонь Иззи опустилась ниже, по животу, и Люциус проследил за ней взглядом. — Ты ведь в приюте рос, — вспомнил Люциус, вновь вернувшись к глазам Иззи. — Рассказывал. Как ты туда попал? — С чего вдруг тебе интересно стало? — приподнял бровь Иззи. — Стало, значит интересно, — недовольно пробормотал Люциус. — Не хочешь рассказывать, так и скажи. Иззи задумался на пару мгновений. — Отчего, вроде не такой это и секрет, — пожал он плечами, хотя поза его, несмотря на это, всё равно выдала лёгкое напряжение. — Мать меня туда отвела за руку. Отказалась от меня, сказала, что я ей не нужен, и оставила прямо там. — И ты даже… — Люциус удивлённо заморгал. — Не сопротивлялся? Или ты не знал, куда она тебя ведёт? — Не знал, — кивнул Иззи. — Сказала, на прогулку пойдём. Насторожился, конечно, она меня за руку водить перестала давно. Лет в шесть, если не раньше. А тут держала до самого конца, ещё сжимала при этом так крепко. Взгляд у неё в тот день был напряжённый, но решительный. Я, вроде как, понимал, что-то произойти должно, но ребёнком был, поэтому в голову не пришёл такой вариант. Плакал, конечно, когда всё понял и уже совсем один в приюте остался. Сбежать пытался, только бесполезно, поймали и привели обратно. — Но за что она так с тобой? — возмутился Люциус, чуть привстав на постели. Иззи вздохнул. — Отчим у меня тогда был, — ответил он. — Не первый, может и не последний. Спокойно я к ним относился. Мать предельно ясно мне объяснила, что её физиологические потребности должны удовлетворяться, потому как «этот сукин сын свалил в закат, оставив её одну». Я либо наушники надевал, либо через окно гулять выбирался. Но это не важно… — опомнился Иззи. — Не особо её мужчины меня волновали. Но тот самый мне не понравился сразу. Взгляд у него такой дурной был. Как будто замышлял он что-то. Нехорошее, что ли. В общем, тем вечером, за ужином, он ударил её. По щеке, очень сильно. Она разрыдалась, но, когда стала причитать, что он сделал ей больно, схватил за волосы и хотел ударить головой о кухонную стойку. На столе нож лежал, я взял его и набросился на него. Помешать хотел. — Хотел его убить? — тихо выдохнул Люциус, глядя на него во все глаза. — Хотел, очень хотел, — признался Иззи. — Промазал только, по плечу мазнул. А дальше уже сил не хватило сопротивляться, так что он и меня успел побить. Мать меня после такого психопатом назвала, а на следующий день я видел её в последний раз. — Это так… — Только не надо жалости, — нахмурился Иззи. — Было и было. Зато я познакомился с Эдвардом, и он стал моей новой семьёй, — добавил Иззи с толикой неуверенности. — Но мне не жаль, я возмущён! — вспыхнул Люциус. — Это так… — Он фыркнул забегал взглядом по комнате. — Иди сюда, — раздражённо сказал он. — Хочу, чтобы ты обнял меня. Но не думай… — добавил он, как только оказался в объятии Иззи. — Что я тоже буду делиться своим прошлым. — Не нужно, — пожал плечами Иззи. — Ты мне в настоящем нравишься, а не тем, каким был когда-то. Мало ли, что у тебя случалось. Этого всё равно не изменить. — Но как же… Всякое, мы с тобой близки, понимаем друг друга, потому что у нас схожее детство и всё такое, отчего люди влюбляются… — Люциус осёкся и закусил губу. — Чушь всё это. Люди влюбляются, потому что хотят. Потому что видят кого-то и чувствуют что-то странное вот здесь, — положил он ладонь Люциусу на грудь. — А что там было раньше никак на это не влияет. Если всё время зацикливаться на прошлом, затирается настоящее. А живём мы именно в нём. — Хорошо тебе, что ты с собой примирился, — с завистью отозвался Люциус. — Так и ты примирился, разве нет? Люциус неоднозначно качнул головой. — Кто знает, — протянул он и выпрямился в объятии Иззи. — Что твоя грешная душа хочет в обмен, если я хочу тебя кое о чём попросить? — спросил Иззи серьёзно. — Хочешь попросить оставаться с тобой? — усмехнулся Люциус. — Хочу попросить позаботиться о твоём здоровье. — Иззи посмотрел ему в глаза, и Люциус нахмурился. — Ты чертовски много пьёшь, и я нашёл среди твоей одежды тот порошок, что делала Джеки. Люциус возмущённо вдохнул, но прежде чем успел разразиться гневной тирадой, Иззи обхватил его затылок, притянул к себе и прижался в поцелуе. Чем дольше он целовал, ласково и ненавязчиво поглаживая по спине, тем меньше у Люциуса становилось сил, чтобы сопротивляться. И, наконец, Люциус обмяк в его объятии. — Не заставляй меня применять какие-то меры, чтобы бороться с твоими зависимостями, — прошептал Иззи ему в губы. — Твои улыбки и хорошее настроение прекрасны, но, когда они искренние, а не вот так. Ты не видел, что происходит с людьми, когда становится совсем поздно. Ты не захочешь превращаться в такого. — Это не твоё дело… — выдохнул Люциус ему в губы, уперевшись ладонями в грудь. — Моё. Ты мой. Я ведь люблю тебя, — прошептал Иззи. — Нет! — набравшись сил, Люцуис его оттолкнул и вырвался из объятий. Устало приложив ладони к вискам, Люциус зажмурился. — Не говори так! Ложь и полная хрень вся ваша любовь! Ты такой же. Ничем не отличаешься от Пита с его вечным «люблю тебя». Иззи схватил его за руки и отстранил от лица, а после обхватил его сам и заставил посмотреть на себя. — В тебе говорит зависимость, — настойчиво и резко сказал Иззи, и Люциус вскинул на него умоляющий взгляд. — Знаешь, что сделал Эдвард, чтобы избавить Боннета от действия порошка Джеки? Привязал его к кровати и не выпускал, пока порошок полностью не вышел из него. Полночи я слышал, как верещал и плакал Боннет, как его тошнило и как его выкручивало на кровати. Хочешь, чтобы и с тобой я сделал то же? На глазах Люциуса заблестели слёзы. — Ты не сделаешь такого со мной… — прошептал он. — А даже, если сделаешь… А как ещё я могу перестать? Мне же больно. — Не будет больно, — почти с отчаянием пообещал Иззи. — Просто пообещай мне… Когда тебе в следующий раз станет настолько невыносимо и больно, что ты решишь выпить или сделать что-либо ещё, иди ко мне. Попробуй хотя бы раз. Ты ведь сильный. Не был бы сильным, не выдержал бы подобной работы у Джеки. Так, раз смог пережить всё это и оставаться собой, значит и с этим справишься. — И что же ты сделаешь? — хныкнул Люциус. — Я тебе помогу, — уверенно сказал Иззи, всё ещё глядя ему в глаза. — Просто верь мне. Это ведь не так сложно?.. Люциус уже собирался открыть рот, но в этот миг телефон Иззи, лежащий на полу, зазвонил. Иззи отвлёкся и, глянув, кто звонит, выругался и поднял. Пока Иззи разговаривал, Люциус сидел на постели, сжимал в кулаке одеяло и задумчиво на него смотрел. — Опять у них беда, — сказал Иззи, как только закончил разговор. — Придётся поехать разбираться. Со мной хочешь? — Хочу, — ответил Люциус и снова шмыгнул. — А в душ со мной вместе пойдёшь? — мягко спросил Иззи, погладив его по волосам. Люциус только помотал головой. — Нет, хочу немного побыть один. — Так может, тебе не ехать со мной? Полежишь, посмотришь телевизор и ляжешь спать. А я буду верить, что ты не занимаешься ничем плохим. — Нет, хочу с тобой, — снова помотал головой Люциус. Иззи хмыкнул и сполз с кровати, прихрамывая, направился в душ. Как только за стеной зашумела вода, Люциус потёр всё ещё влажные глаза пальцами, шмыгнул и поднялся с кровати. Наспех натянул штаны и добрался до балкона. Свежий ночной воздух приятно охладил разгорячённую кожу, и Люциус глубоко вдохнул. Взгляд упал на пачку сигарет, лежащую на перилах. Несколько секунд Люциус смотрел на неё, а после в ярости пихнул, сбросив вниз. Раздался стук, а после подозрительный звук. Недовольно Люциус уставился вниз. Нахмурился, заметив в темноте улицы шевеление, и ахнул, как только из неё, тенью выскользнула знакомая фигура. — Бонни? — ошарашенно выдохнул он. Фигура, словно услышала его, сперва попыталась спрятаться, а затем скользнула к стене дома. Люциус широко раскрытыми глазами следил за тем, как ловко Бонни поднимается по уступам, а после она перелезла через перила и спрыгнула, встав напротив. — Люциус! — радостно сказала она и сделала к нему шаг. Почти на автомате Люциус шагнул назад, уперевшись спиной в стену. — Ты что здесь делаешь?! — выдохнул он с подозрением. — Следишь за мной?! — Что? Нет!.. — возмущённо ответила Бонни. — Мы с Оли проезжали мимо. — Она махнула в сторону улицы, где на углу стояла почти незаметная во мраке машина. — Я вспомнила, что ты живёшь здесь, попросила сбавить скорость, а потом увидела, как ты выходишь на балкон. Вовсе не следила! — Да? — Люциус прищурился. — А я вот узнал, что ты следила в своё время и за мной, и за Иззи. И за Эдвардом тоже. Бонни опустила взгляд, но тут же решительно его подняла. — Я хотела узнать, как ты… — произнесла она. — Я не верю, что с Иззи тебе хорошо, и… — Да какая тебе разница, как мне с Иззи? — прошипел злобно Люциус. — Какое тебе вообще дело, ты сама скрылась в неизвестности, оставив меня одного! — Я только хочу знать, что после того случая со Стидом, ты… — «Того случая»?! — ещё больше завёлся Люциус, уже пожалев о скинутой на землю пачке сигарет. — Так ты называешь его попытку меня застрелить? — Он бы не сделал этого, я уверена… — однако в голосе Бонни не слышалось никакой уверенности. — Откуда ты знаешь? — сделал к ней шаг Люциус. — Почему ты думаешь, что знаешь его? Он врал нам, Бонни! Никогда ни о чём не говорил, всё утаивал и держал в себе, а потом выяснилось, что он какой-то там… великий Боннет! — И это причина, чтобы ты бросил нас и ушёл к Иззи? — так же напористо спросила его Бонни. — А этого мало? — в удивлении выдохнул Люциус. — Стид оказался совершенно не тем, за кого себя выдавал. Я думал, что он добрый и преданный друг, а он оказался психопатом, который, не моргнув, может убить. Я думал, что ты обычная девушка, которая, так же, как и я, из необходимости работает в «Гавани», а ты… стрелять умеешь, по стенам лазить, информацию находить. Кто ты на самом деле? Как много ты врала мне о себе, когда мы смотрели по вечерам сериалы, пока Стида не было дома? Я думал, что Эдварду можно верить, а он ударил меня головой так, что боль теперь не проходит. Каждый раз, когда он оказывается рядом, меня начинает трясти, хочется спрятаться. Хочешь знать, почему я с Иззи? — прошипел Люциус, встав к Бонни вплотную. — Потому что Иззи с самого начала был ублюдком, им же и остался. Никогда этого не скрывал, и сейчас он — единственный, кому я могу верить. — Но ведь он использует тебя! — возмутилась Бонни. — Как ты этого не замечаешь? — Откуда ты знаешь, что это не я использую его? — прошипел Люциус так, что Бонни, наконец, сделала шаг назад, уперевшись спиной в перила балкона. — А это так? — удивлённо и почти с надеждой спросила она. — А много ты обо мне знаешь, чтобы делать вывод: меня кто-то использует или я его? С чего ты решила, что мне нужна твоя помощь в отношениях? — Я знаю достаточно, чтобы… — Это не твоё дело! — воскликнул Люциус. — Только я решаю, с кем мне спать, понятно?! Люциус замолчал, когда Бонни схватила его и притянула к себе. Привстала и прижалась к его губам в поцелуе. Люциус только ошарашенно раскрыл глаза, не осознавая происходящее. Бонни сама его отпустила и вновь прижалась к перилам. — О тебе беспокоюсь… — выдохнула она, глядя на него всё с той же решительностью. — Потому что… — Уходи… — выдохнул Люциус, прижав пальцы ко всё ещё приоткрытым губам. Бонни посмотрела на него с выражением предательства и опустила взгляд. — Как скажешь, — ответила она и за один прыжок оказалась по другую сторону перил. — Только знай… Я всё равно всегда рядом. Люциус шумно выдохнул, когда она скрылась. Схватился за перила, со всей силы сжав их, отчего на ладонях остались тонкие порезы. Яростно прорычав, он резко развернулся и вернулся в комнату.