Похититель душ 春江花月夜 Китай

…С рассветом снова в путь. Качнулся бубенец. И сердце замерло… Вэнь Тинъюнь (812 — 872)

— Ну, Фейсяо, как я смогу пронести с собой на экзамен настолько крупный предмет? — воскликнул Ван Цзыцзинь с истерическими нотками в голосе. Он покрутил в руках большое бронзовое зеркало, заглянул в отражение и вернул Лису. — А если так? — Фейсяо неизвестно откуда вынул нефритовую флейту. — В любой момент, когда пожелаешь меня увидеть, стоит только подуть в неё, и я появлюсь перед тобой. Цзыцзинь страдальчески вздохнул. — Помимо того, что я и играть-то на ней не умею, так ещё и к экзаменам это не имеет никакого отношения. Мне не разрешат взять её… — Ай-яй, что ж так сложно-то? — перебил его Фейсяо, вынимая из-за пазухи пару бумажных листков. — Остается только это. Он всунул листок в одежды Ван Цзыцзиня. — Раз уж увидеться не получится, амулет будет ограждать тебя от нечисти. Если случится беда, при помощи талисмана я смогу защитить тебя прямо отсюда. — Главное, чтобы эту бумажку не приняли за шпаргалку, — проворчал Цзыцзинь. — И вообще, откуда там взяться нечисти? Но выкидывать амулет он не стал. Утро только-только начиналось. На улицах не было ещё ни души. Ван Цзыцзинь полюбовался на окрасившийся в яркие розовые тона край небосвода, на поблекший кружок луны и глубоко вдохнул прохладный свежий воздух. Город пока не пробудился, люди досматривали сладкие предутренние сны, а Цзыцзинь уже шагал к месту проведения кэцзюя. В густом тумане приходилось внимательно смотреть под ноги, но в какой-то момент, подняв взгляд, Цзыцзинь обнаружил впереди ещё одного человека. Пряди тумана не давали хорошо разглядеть его, но, если судить по хрупкому телосложению, это была женщина, хотя, что удивительно, шла она намного быстрее Цзыцзиня. Любопытный юноша, конечно, не смог устоять перед этой загадкой. Он прибавил шаг, чтобы угнаться за незнакомкой. Расстояние между ними несколько сократилось, и Цзыцзинь уже ясно видел, что женщина одета лишь в прилегающее к телу платье красного цвета, а её черные волосы не убраны в прическу, а беспорядочно разметались по плечам и спине. Весь облик в целом выглядел немного пугающе, однако Цзыцзинь не мог отвести взгляд от осиной талии, да и общие очертания фигуры показались ему знакомыми… Неужели это самая красивая куртизанка в городе Чэнь Син? Воодушевившись этим открытием, юноша ещё ускорился и вскоре поравнялся с женщиной. — Госпожа Чэнь Син! — радостно окликнул Цзыцзинь. — Вы в такую рань прогуляться вышли? И тут он взглянул на неё вблизи и чуть не вдохнул свои слова обратно. Внешность барышни поистине внушала ужас: мертвенно-зелёная кожа на лишённом выражения застывшем лице кое-где отстала, и свисали лоскутки плоти. Только пара ясных глаз, подобных утренним звездам, остались в ней от былой красавицы. Увидев Ван Цзыцзиня, барышня не проронила ни слова, лишь ещё быстрее устремилась вперед. — Эй, подождите! — растерявшийся юноша попытался ухватить её за край одежды, но почувствовал в ладони что-то мокрое и прохладное. Вздрогнув, он тут же разжал пальцы и поднес руку к лицу, чтобы рассмотреть. Вся она была красна от крови. Цзыцзинь ещё раз взглянул на алое одеяние Чэнь Син — сколько же крови надо, чтобы пропитать его насквозь? Юноша застыл как столб посреди дороги, продолжая пялиться на свою ладонь. Может ли это быть сном? А если не сон, возможно, эта красная жидкость окажется чем-то другим? Но нет, вид и скверный запах свежей крови ни с чем не спутать. Очнувшись и оторвав взгляд от испачканных алым рук, Ван Цзыцзинь обнаружил, что стоит посередине пустынной улицы, окутанной густым серым туманом. Барышни Чэнь Син давно и след простыл, но всё вокруг казалось таким зловещим, словно за каждой ставней, в каждом тёмном строении, смутно проступающем сквозь дымку, таится зло. Облизав пересохшие губы, Цзыцзинь едва ли не бегом рванул прочь отсюда. С такой скоростью он очень быстро домчал до ворот экзаменационного двора. К его удивлению, там уже ожидало в напряжении немало ученых, прибывших раньше времени. Солнце поднялось над горизонтом, рассеивая утренний туман. Его теплые лучи, ласкающие щёки, живые люди рядом — страх отступил, и от внезапно накатившего облегчения у Ван Цзыцзиня даже ноги ослабли. Он осел на землю, выдыхая с блаженной улыбкой. — О, разве это не Цзыцзинь? — повернувшись на голос, юноша увидел Даорана, своего соученика и земляка. А тот насмешливо продолжал: — Мне не верилось, что ты вообще явишься на кэцзюй. И уж тем более удивительно, что ты прибежал ни свет ни заря! Несмотря на то, что Даоран подшучивал над ним, Ван Цзыцзинь всё равно был рад его видеть. — А почему я не вижу рядом с тобой господина Ху? Вы же держались вместе, — поинтересовался Даоран. — Разве он не талант академии Шэньян, который намеревался любой ценой добиться успеха? Ван Цзыцзинь задумался лишь на секунду. — Матушка господина Ху внезапно слегла с тяжелой болезнью, и ему пришлось в спешке отправиться обратно домой. Боюсь, ему предстоит сдавать кэцзюй в следующий раз. С тех пор как ближе познакомился с Фейсяо, Цзыцзинь обнаружил, что лгать не так уж и трудно, да и вообще, его способности к вранью растут день ото дня. Вот и сейчас выдумка будто сама собой вылетела из его рта, а Даоран ничуть в ней не усомнился. — Тоже верно, — покивал тот. — Из всех моральных принципов благородного мужа самое важное — это почитание родителей. Мы избрали путь учёности и просвещения, но это не означает, что можно забыть о сыновней преданности. И Даоран с важностью поднял вверх указательный палец. А Ван Цзыцзинь повнимательнее огляделся и немного задумался: — Разве людей, что решаются сдавать кэцзюй, всегда так мало? Или лишь в этом году явилось меньше? — Ты разве не слышал? — спросил Даоран. — Помнишь, Постоялый двор Великой удачи, где мы собирались остановиться? Цзыцзинь быстро-быстро закивал головой. Про эту гостиницу после всех приключений, что выпали там на его долю, он не смог бы забыть при всём желании. — Мы тогда покинули Постоялый двор, но много наших соучеников решили остаться. А позже их всех нашли в бессознательном состоянии. Удалось определить, что они подверглись укусам пауков. Никто не знает, откуда там взялось столько ядовитых насекомых. И хорошо ещё, что пострадавших людей вовремя обнаружили! Но, в любом случае, в этом году они не способны сдавать кэцзюй. Вот поэтому народа не очень много. Даоран смотрел на Цзыцзиня, а тот не знал, как отреагировать, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. — О! — только и смог выдавить он. Тем временем, ворота экзаменационного двора открылись. Около сотни претендентов выстроились в очередь. Каждый держал сверток с вещами и прижимал к груди ящик с «четырьмя сокровищами»(1). Нужно было пройти досмотр, чтобы экзаменаторы были уверены, что они не пронесут с собой ничего запрещённого. Даоран и Ван Цзыцзинь также встали в очередь и через какое-то время оказались внутри двора. Там всем указали помещения, где каждый будет находиться в течение экзаменационного времени. Земляков и приятелей расселяли подальше друг от друга, поэтому Даоран и Цзыцзинь оказались в разных концах. Экзаменующемуся полагалась крохотная клетушка. С трех сторон глухие каменные стены, а четвертая открытая. Кроме узкой, длинной и холодной как лёд плиты там ничего не было. В дневное время камень служил столом, а ночью — кроватью. На несколько экзаменационных суток эта комнатка становилась домом и тюрьмой одновременно. Цзыцзиню предстояло там проводить дни и ночи, работать, спать и есть, не выходя наружу. Пощупав холодную поверхность плиты и окинув взглядом унылые стены, юноша с тоской подумал о расшитых шёлком атласных подушках и одеялах, о мягкой кровати, что остались в гостинице. Спустя некоторое время явились служители, чтобы ещё раз проверить «четыре сокровища» учёных и не допустить возможности жульничества. Кроме того, экзаменующимся раздали бумаги, на которых все написали свои имена. После их собрали и унесли. На каждом листе будет поставлена печать, чтобы исключить подделку или подмену во время экзамена. ПРИМЕЧАНИЯ: (1) Четыре сокровища (драгоценности) кабинета («веньфан сибао»)  — это четыре главных элемента письменности в Китае, орудия труда учёного, каллиграфа, чиновника. Эти четыре инструмента использовались всеми, кто стремился к образованию в древнем Китае. Умение правильно пользоваться ими — важно не менее, чем способности к медитации и философским размышлениям, без которых невозможно создание настоящих шедевров каллиграфии, живописи, поэзии, научного открытия. Китайцы относились к этим предметам с почтением, что выражалось и в сопоставлении их с сокровищами, и во многих исторических преданиях и легендах. «Четыре сокровища кабинета» — это не только жемчужина китайской цивилизации, это важная часть всемирного культурного наследия. Первое упоминание о четырех драгоценностях нам открывается в 7 веке. В период династий Тан (VII–X вв.) и Сун (X–XIII вв.), когда в Китае процветали искусства, мастерство изготовления «четырёх драгоценностей» достигло высокого совершенства, что, в свою очередь, повлияло на развитие китайской каллиграфии и живописи. Итак, Четыре сокровища (драгоценности) — это бумага, кисть, тушь, тушечница. Всё это было необходимо для работы каллиграфа, учёного, писателя, художника в древнем Китае.