Похититель душ 春江花月夜 Китай

… Обманщик, который морочит достойных людей… Ханьшань (VIII в.)

— Он под этой кроватью! Скоро увидите, как кто-то ещё умрёт! — напоследок прокричал старый учёный. И, стоило Ван Цзыцзиню услышать эти слова, как его сердце пропустило удар, а на лбу выступил холодный пот. Но другие экзаменующиеся, разбуженные происшествием, и не думали пугаться. Из комнат по соседству донеслись хохот и восклицания: — Убирайся, обманщик! — Придумал бы что-нибудь поумнее! — Нашел, чем испугать! Ха-ха-ха! Смех почти заглушил крик старика, но Ван Цзыцзинь разобрал его слова, и снова ему стало не по себе: — Не стирайте этот талисман! Он может спасти ваши жизни! Никто, кроме Цзыцзиня не придал значения этому, и, ещё немного посмеявшись, все улеглись спать дальше. Глядя, как люди в комнатах напротив спокойно устраиваются в своих постелях, юноша и сам немного воспрянул духом. Решив не обращать внимания на пророчества глупого старика, он поправил подстилку на жёсткой каменной плите и, найдя более-менее удобную позу, погрузился в глубокий сон. Остаток этой ночи прошёл тихо и безмятежно. Утром начался кэцзюй. Совершенно уверившись, что карьера ему всё равно не светит, провалится он или станет первым, Ван Цзыцзинь отвечал на экзаменационные вопросы абы как. Он писал первое, что приходило в голову, даже не давая себе труд задуматься. К тому времени, как в полдень принесли еду, он уже успел заполнить два листа. Машинально проглотив свой рис, юноша продолжил бездумно отвечать. Если бы ему нужно было вспомнить, где и что он писал, Цзыцзинь бы не смог. Вот так незаметно пролетел день и опустился вечер. Цзыцзинь отложил бумаги в сторону, хотя видел, как некоторые продолжили заниматься при свете свечей. В ночной темноте эти капельки света напоминали шествие блуждающих огоньков. Впрочем, на Ван Цзыцзиня это не произвело впечатления, потому что он улёгся спать пораньше. Зачем заниматься, если это не пригодится? Государственных должностей (1) ему не видать — стоит только посмотреть на утренние ответы, чтобы в том убедиться. Посреди ночи Цзыцзиня вновь разбудил шум. По ощущениям, он доносился из-за стены, из соседней комнаты. Так как выходить за порог было нельзя, чтобы не нарушить правила проведения кэцзюя, юноша не мог заглянуть туда, чтобы узнать, что случилось. Некоторые учёные из комнат, расположенных напротив, тоже проснулись и переговаривались шёпотом, но Цзыцзинь не мог расслышать, что они говорят. Однако, создавалось ощущение, что произошло нечто серьёзное. Немного помаявшись в неизвестности, Цзыцзинь снова улёгся и постарался заснуть. Ему даже удалось задремать, но, решив сменить позу, он повернулся на другой бок, и тут перед его сонным взором открылся вид на экзаменационный двор, по которому два служителя несли свёрнутую циновку. Они старались двигаться как можно тише и незаметнее, хотя видно было, что поклажа довольно увесистая. В лунном свете зрелище казалось преисполненным особого зловещего смысла. Да и вид самой циновки кое-что напомнил Ван Цзыцзиняю. Выглядело уж очень похоже на ту, в которую был завёрнут умерший Бай Цай. В груди юноши похолодело. Неужели и в этот раз кто-то умер? «Нет-нет-нет!» — сразу оборвал себя Цзыцзинь. Ни к чему думать о таком среди ночи, надо постараться заснуть снова. Он зажмурился, призывая к себе сон, но, словно его что-то толкнуло в бок, он на миг приоткрыл глаза. Как раз в этот момент один из служителей слегка споткнулся, свёрток дернулся и из-под циновки что-то свесилось. Даже в темноте было видно, что это человеческая рука, вся измазанная в крови. Она качалась в такт шагам служителей, пока Цзыцзинь провожал их взглядом. Ни о каком сне речь больше не шла. Он вскочил, намереваясь догнать уходивших, но тут же вспомнил, что ему нельзя покидать комнату, и заметался в волнении от стены к стене. Хотя вход был открыт, но маленькая клетушка напоминала Цзыцзиню тюрьму, в которую его заточили. И эта несвобода вселяла в него ужас. Фейсяо, Фейсяо! Ах, если бы здесь сейчас оказался Фейсяо, стало бы гораздо лучше. Цзыцзинь представлял его красивое лицо с насмешливо изогнутой бровью и ему ужасно хотелось, чтобы тот был рядом. Юноша забился в угол и скорчился, будто желая стать как можно незаметнее. Стоило прикрыть глаза, как в памяти всплывало зрелище окровавленной руки, мерно покачивающейся из стороны в сторону. Чья это была рука? Что за человек был завернут в ту циновку? От таких мыслей зубы Цзыцзиня сами собой начинали постукивать. В таком состоянии он и встретил утро. В голове был туман, юноша то и дело клевал носом. Нужно было продолжать экзамен, но, естественно, ничего разумного Цзыцзинь написать не мог. В его ответах он и сам не сумел бы разобраться, сочинение представляло собой едва ли не случайный набор слов. Кругом царила гробовая тишина, наполненная лишь едва слышным шуршанием кистей по бумаге. За исключением Цзыцзиня, все были полностью сосредоточены на экзамене. Неужели лишь он один видел тот свёрток из циновок? Из такого количества людей разве никто не заметил, что кто-то умер прошлой ночью? Перед внутренним взором Ван Цзыцзиня снова встало перепачканное лицо пожилого учёного, и то, как он указывал прямо на него с криком: «Я видел! Он там — внизу, под кроватью! Кое-кто простится с жизнью этой ночью, и это будешь ты!» Цзыцзиня как будто током прошило: под кроватью? Что было под кроватью? Он ведь так и не решился обследовать, что под каменной плитой. Но сейчас был день, а не ночь. Волнуясь, он пригнулся к полу и осторожно заглянул под плиту, в данный момент служащую столом, а не ложем. Юноша гадал — есть там что-нибудь, или это всё жуткие выдумки старика. Но, сколько он ни всматривался в пространство высотой один чи (2), там была такая темнота, что невозможно было ничего обнаружить. Уже собираясь выпрямиться и вздохнуть с облегчением, Цзыцзинь вдруг обратил внимание на нечто, чуть белеющее в самом дальнем углу. И, стоило начать вглядываться, очертания предмета стали яснее, и юноша с ужасом понял, что там лежит рука, запятнанная кровью. — А-а-а! — заорал он и попытался резко вскочить. Колени стукнулись о каменную плиту, и ноги прострелило болью. Слёзы брызнули из глаз Цзыцзиня, но никто из экзаменующихся ни на миг не оторвался от своих заданий. Все писали, склонившись над столами, соблюдая тишину. И только Цзыцзинь тут занимался неизвестно чем и калечил ноги о камень. Откуда здесь взяться старому учёному, какая такая оторванная рука могла заваляться под кроватью? Всё это был лишь сон? Всё это был лишь сон! ПРИМЕЧАНИЯ: (1) Государственные должности На протяжении тысяч лет в Китае складывалась система тщательного отбора чиновников. Китайцы считали дело служения государственным интересам почётным, о получении должности при правителе мечтали, полагая, что это правильный путь к заслуженному благосостоянию. После сдачи государственного экзамена (кэцзюя) будущие чиновники присоединялись к придворным, ожидающим назначения, и выполняли черновые обязанности. После получения должности назначался испытательный срок. По отчёту об эффективности работы определялось жалование, которое выплачивалось зерном, монетами или шёлком. Чиновники стремились получить рабочие места в центральном правительстве и мечтали работать в одном из девяти министерств государства. На министерском уровне занимались вопросами ритуалов и обрядов, к коим причислялись и астрономические изыскания, а также судейством, безопасностью, транспортом, уголовным правосудием, иностранными делами, казной, налоговыми сборами и императорскими расходами. Существовало девять уровней власти, три из которых были предназначены исключительно для членов семьи правителя. Первые уровни чиновников предназначались для сыновей и братьев императора. Оставшиеся шесть уровней власти распределялись на усмотрение императора в качестве вознаграждения за заслуги. После назначения жизнь чиновника была весьма напряжённой. Как правило, он направлялся в отдалённую провинцию на срок три года. И удалённость службы от места жительства, и ограниченный срок были важными мерами по предупреждению коррупции. Чиновник ехал служить без родителей, так как после занятия поста мнение его семьи может противоречить мнению императора, а это дилемма для любого приверженца конфуцианской философии. Если чиновник совершал преступление, он терял свою должность и становился рядовым членом общества, а его ближайшие родственники могли использоваться в качестве рабов. Государственная должность предполагала гарантированный доход, уважение общества, освобождение от призыва на военную службу. При уходе на пенсию полагался единовременный бонус, а в редких случаях могло выплачиваться и содержание. Работа не была трудной, и должностное лицо имело достаточное количество времени для схоластических увлечений, таких как каллиграфия, поэзия или музыка. Если работа должностного лица порицалась императором, он терял занимаемый пост, а иногда и жизнь, но довольно часто император заменял смертный приговор на ссылку в отдалённые провинции, такие как Синьцзян или Хайнань. В конце периода изгнания император посылал разжалованному чиновнику кольцо. Если кольцо было целое, они были прощены и могли продолжить карьеру, если же это было сломанное кольцо, то их карьера подходила к концу. (2) «Высотой один чи» Чи — мера длины, равная 32 см (в древности 24-27 см). Согласно Ли Цзи (один из главных канонов конфуцианства), первые единицы измерения создал легендарный император Хуан-ди. Словари Сяо эръя и Кунцзы цзяюй утверждают, что единицы длины произошли от длины частей тела и император Юй Великий их унифицировал. Линейки с десятеричными метками до сих пор находят в могилах династии Шан. В династию Чжоу власть регионов стала усиливаться, и там стали использоваться собственные единицы измерения. По окончании Периода Сражающихся царств Цинь Шихуанди объединил Китай и стандартизировал меры измерения. Эти единицы были зафиксированы в Ханьшу (китайская официальная династийная история Ранней Ханьской династии с 206 года до н. э.). Исследование астрономических инструментов показало изменение в длине «чи» в течение веков (по нанесённым меткам). Династия Мин реорганизовала меры измерения и привела их к десятичному основанию, а в 1929 году правительство Китая приняло метрическую систему.