Пиратские радости

      – Ты спятил.       Иззи вытаращивается на мрачное, серьезное лицо Эдварда, как на призрака во плоти. Эта новость, этот приказ, черт, как бичом по яйцам – сердце тут же срывается в рваный бег в груди, сжимаясь то ли от предвкушения долгожданной свободы, то ли от чаяния скорой беды.       – Я мыслю ясно, Из. Яснее, блядь, некуда.       Хэндс неверяще моргает и отворачивается, выдыхая. Потом снова поворачивается, резко наклоняется к поморщившемуся Тичу и принюхивается. Ага! Вот в чем подвох!       – Ты пьян!       – И что? – явно ожидавший другую реакцию Эдвард хмурится, складывая руки на груди. – Я серьезно. Мы возвращаемся.       – С чего… Почему сейчас? Что у тебя случилось с Боннетом?       Черная Борода фыркает, отводя горящий недовольно взгляд на рассветный горизонт, полный серости и соли. Иззи с нетерпением сжимает кулаки, наблюдая за профилем капитана. Врет или нет? Опять какая психичка в голову стукнула? Прибил Стида случайно и сбегает? С чего бы ему так резко возжелать вернуться, туда, куда так не хотел, особенно тогда, когда у них с Боннетом, вон, отношения сложились, как у двух скучных, зажиточных супругов?       – Вот уж не думал, что ты будешь против, Из. От всех ждал, но не от тебя, – бормочет зло Тич под нос, и Хэндс сразу поджимает хвост.       Действительно – что это за реакция? Да он, блядь, танцевать и ссать на палубу от радости должен. Долгожданный побег из рюшевого мира Боннета, возвращение к команде, снова власть и сила, снова только серьезные рожи и кровожадная ложь жестокого, пиратского мира. Никаких бесячих менестрелей, никаких красивых летописцев, никаких навязчивых идиотов, набивающихся в друзья. Разве не об этом он мечтал все эти мучительно «добрые» и «милые» месяцы?       – С чего ты взял, что я против – я, блядь, всеми руками за, – пожевав губу, выплевывает Иззи и прищуривается, ловя во взгляде Тича облегчение; он что, боялся, что Хэндс воспрепятствует? – Но я не собираюсь подписываться под каждым твоим истеричным решением, о котором ты потом обязательно пожалеешь и обвинишь во всем меня, блядь.       – Что? Да когда я так делал!       Эд ловит искренне возмущенный взгляд Хэндса и фыркает, не желая признавать хотя бы эти свои проебы. Ну да, подумаешь, он скор на навязчивые планы – спасти джентльмена-пирата, например, тоже было пиздец каким случайным желанием. Но сейчас-то он подумал!       – Дьявол. Это не истеричное решение, Иззи. Меня не было на кораблях уже почти полгода, команда все это время сидит на нашей точке, информацию о которой кто-то, сука, слил. И теперь все сраные каперы и пираты стекаются к Олд-Топсейл – как думаешь, долго наши придурки продержатся там без капитана?       Иззи удивленно замолкает. Так решение действительно взвешенное и обоснованное – и это шокирует куда сильнее, чем привычные маниакальные выпады Черной Бороды. Чтобы этот «Эд» и думал о команде? О чем-то, кроме ебучего Боннета, чая с семью кубиками сахара и шелковых халатах? Он хочет спасти команду? Корабль? Ого…       Иззи вежливо забирает несколько проклятий о Тиче у Вселенной, которые на протяжении всех минувших месяцев совместного странствия туда так яростно посылал.       – Черт. Так ты серьезно.       Эд неуютно ежится и хмурится – ему не нравится, что помощник так удивлен. Это не в стиле хладнокровного и злобного, как гадюка, Хэндса. Неужели он действительно настолько задержался с этим решением? Он правда такой плохой капитан? Иззи рядом присвистывает, доставая трубку и табак, и Тич раздраженно лязгает зубами.       – Что, блядь, такого удивительного, Хэндс?! Думаешь, я совсем ублюдок, что своих брошу?!       Иззи раскуривает трубку и усмехается, качая головой. То, как капитан злится, лучше всего показывает его собственные мысли. Ладно, может от влияния Боннета и есть какой прок – хоть где-то у этого лунатика мозги на место встали.       – Я думаю, Эдвард, что ты мне плешь проел за последние месяцы тем, как ты не хочешь, сука, быть Черной Бородой. Ты больше не тот пират. Поэтому да, блядь, это решение удивительное.       Эд снова морщится, пронзенный этими словами. Да, он часто что говорил, а потом также часто от своих слов отказывался. И почему Иззи обязательно это, сука, припоминать… Насколько же легче разговаривать со Стидом.       – Я все еще Черная Борода. Это никуда не делось.       Мужчина вспоминает ласковую улыбку Боннета и теплоту его прикосновений к скулам. Его столь важные, так сильно запомнившиеся слова о том, что Эду не нужно меняться, чтобы его любили:       «Ты можешь быть Эдом, Черной Бородой, или даже Кракеном – это неважно. Они все – часть тебя. А все части тебя прекрасны, Эд».       Взгляд Тича теплеет и вина, злость и защитная агрессия слегка отступают, переставая душить глотку. Впрочем, всего на мгновение.       – Пф, да ты посмешище, а не Черная борода, – слишком расслабившийся за последнюю неделю Иззи даже не смотрит на блеснувшего в его сторону яростным взглядом капитана; он затягивает, пуская кольца дыма, и вытягивает ноги с марса. – Черной Бороды в тебе не осталось давным-давно, чему ты, впрочем, только рад. Если, конечно, я не…       Тич хватает помощника за ворот, подтягивая к себе, и приталенный жилет тут же начинает трещать. Хэндс снова замолкает, едва не выронив трубку, и, поборов на секунду липко вплеснувшийся в сердце страх, выразительно задирает подбородок, вглядываясь в лицо раздраженного пирата. Все-таки очередная психичка, да?       – Мне подставить тебе оставшиеся мизинцы? – зло шипит сквозь зубы Иззи, и не думая вырываться из хватки.       Его снова начинает подстегивать азарт и адреналин, забившийся в теле. В очах Эдварда снова клубятся щупальца кракена, его лицо снова перекошено от злости на самого себя, и Иззи снова держит его сознательность в руках, как хрупкую статуэтку. Да ему достаточно хоть слово кинуть, и вся работа Боннета полетит в тартар! Конечно, Хэндс и сам при этом пострадает с высокой вероятностью, но зато Кракен вернется, Эд снова сгинет, и он в очередной раз докажет Стиду, что не тот единственный способен влиять на этот блестящий, такой неустойчивы ум великого пирата.       Впрочем…       Он, итак, уже все всем доказал. Эдварду же хуже будет.       Иззи раздраженно шлепает ладонью по напряженному кулаку Тича, сжатому на его воротнике.       – Отпусти.       У Кракена дергается бровь, но, спустя секунды, руку он разжимает. А после, рычаще выдохнув, поднимается на ноги. Поправляющий жилет Хэндс смотрит на него снизу вверх и, переборов внутренне скотство, желающее подгадить сейчас хоть кому-нибудь, чтобы страдать не в одиночку, все же встает следом за капитаном.       – И как ты собрался провернуть наше триумфальное возвращение?       Тич игнорирует вопрос, миазмами распространяя придушенную с трудом массивную агрессию. Ему хочется что-то сломать, проораться и заглушить вновь ставшие слишком громкими, слишком пульсирующими эмоции. В висках стучит и руки дрожат. Ему нужно к Стиду – рядом с солнцем не можем существовать темноты ночи.       – Эдвард! – Иззи рявкает вслед, когда Черная Борода уже спрыгивает с марса, отпустив толстый канат.       Тот останавливается от окрика, как загнанный волк, мечется взглядом по телам спящих матросов, будто пытается выбрать: выслушать и рискнуть остаться еще на минуты в этой тьме, или сбежать, спрятаться там, где нет боли. Вместо того, чтобы выбирать, Эд вытаскивает из-под дрыхнущего Ивана полупустую бутылку с ромом и, взвесив ту на руке, засовывает за пояс. Смотрящий на чужие метания сверху вниз, Хэндс неожиданно догадывается до колченогого плана капитана. Вот черт!       – Мать твою, Эдвард, ты… мх! – спустившись следом, Иззи осекается от вспыхнувшей в ноге боли при столкновении с палубой, и Тич чутко поворачивается к нему, как учуявшая кровь акула. – Блядь… Ты что, собрался сбежать?       Тот хмурится, мерно сжимая и разжимая кулаки, и грудь его вздымается под расписной сорочкой Боннета. Сидящий на бушприте Натаниэль Баттонс открывает глаза, выходя из рассветной медитации – стоящие подле него Фредерик и Оливия указывают клювами в сторону палубы.       – Что у тебя с ногой?..       – Угадай, блядь… Неважно! Что ты собрался делать?       – Я… Мы возьмем корабль. Следующий. Любой. И уплывем, – отрывисто, хрипло шепчет под нос Тич, и глаза его блестят в темноте нездоровым блеском.       – Ты, блядь!.. Идиот! Ты собрался сбежать от Боннета так, как он раньше сбежал от тебя? Ничего, сука, не сказав?! – шептать у Иззи получается из рук вон плохо, но команда джентльмена-пирата наклюкалась бренди и ромом, и не просыпается от лающих, сиплых вскриков старпома Черной Бороды.       – Я… Так будет правильнее. Он не… не так расстроится, и… Черт. – Найдя твердость в голосе, Эд поднимает голову и хмурится; какого хрена он вообще отчитывается перед своим старпомом?! – Закрой рот, Иззи. Мы уходим – это приказ.        Почему-то не работает.       – Вот уж не закрою! Всю неделю вел себя, как медуза дохлая, а теперь раскомандовался?!       – Я твой капитан, псина гальюнная!       Теперь рявкает уже Эд. Таракан всхрапывает, переворачиваясь на другой бок и задевая ногой забормотавшего что-то во сне Шведа. Тич смотрит на них диким взглядом и, не дав открывшему снова рот Хэндсу сказать и слова, хватает его за шиворот – и тащит за собой в каюты. Как же Иззи ненавидит, когда его хватают за шиворот!       Он матерится и вырывается, но пару раз чуть не падает из-за опять разболевшейся ноги, потому его сопротивления оказывают крайне мало эффекта, и Эдвард успешно утягивает его на нижнюю палубу, как паук мелкую мушку. Он вталкивает ругающегося Иззи в его же собственную каюту и, захлопнув за собой дверь, становится перед дверью, сложив руки на груди.       – Показывай ногу.       – Отсоси яйца!       Сверкнув глазами, Эд ступает вперед и Иззи позорно пятится – нога цепляется за вспученный ковер, ведь каюта все еще похожа на жертву урагана, и он падает на задницу. Тич использует неожиданную удачу и, схватив брыкающегося старпома за лодыжку, подтягивает к себе, начиная яростно и совсем не ласково стаскивать с того сапог. Они пыхтят и матерятся друг на друга, пинаются и толкаются, но Эдвард выигрывает в этом сражении и вскоре Иззи сидит перед ним с одной голой ступней, обмотанной пропитанной кровью тряпкой, запыхавшийся и растрепанный, как всегда после их очередной перепалки. Побежденный, но не сдавшийся, он лягает нахмурившегося Тича в челюсть, когда он пытается взяться за тряпку.       – Блядь! – искренне выражает свое самочувствие Эд, зажмуривая посыпавшиеся из глаз звезды, и кидает в ебучего Хэндса ближайшее, что под руку попадается.       Оказывается, к сожалению, подушка. Она врезается в лицо раскрасневшегося старпома и тот победно шипит, вооружаясь.       – Ублюдок сраный! – рявкает Тич, схвативший полетевшую в него, лопнувшую пухом мягкую артиллерию, и устало падает с корточек на зад.       – Сумасшедшая истеричка! – не остается в долгу Хэндс, вскинув средний палец, но также решивший перевести дух.       Ругательства оседают в пыльной каюте последними активными всплесками их битвы – вместе с перьями из порванной подушки. Оба мужчины тяжело дышат, буравя друг друга злыми взглядами, и никто не собирается поднимать белый флаг. И так продолжается, пока сердца у обоих не успокаиваются, пока вместе с эмоциями не отступает и тьма, и обида, и злость. В какой-то момент Иззи меняет закрытую позу, откинувшись на близстоящую тумбу, а Эд мрачно вытаскивает из-за пояса припасенную бутылку рома. И слегка приподнимает, аки лавровую ветвь, вопросительно глядя на старпома. Тот кивает – и Тич молча подползает ближе.       Они делают каждый по два глотка, прежде чем Эд снова подает голос. Иззи знает, что в былые времена он бы молчал до последнего, как драматичная дама, не желающая извиняться первой. Но, опять-таки, влияние Боннета – чувства и эмоции капитана в какой-то момент стали куда более зрелыми, чем у его помощника.       – Дай посмотреть ногу, – устало просит пират, обеспокоенно хмурясь от обилия нехороших оттенков на серой тряпке. – Какого хрена она все еще кровоточит?       – Потому что я на нее наступаю, блядь, – ядовито шипит из последних сил Иззи и все же сгибает многострадальную ногу в колене, поворачиваясь к Тичу.       – У тебя была палка, – не сдается Эд, начав аккуратно разматывать повязку.       – Ты ее выбросил за борт, – Иззи усмехается.       – Оу.       Они замолкают. Эдвард поджимает губы, вспомнив, что действительно сделал это, когда Кракен бушевал в нем особенно сильно – Хэндс тогда промедлил подать ему подзорную трубу, запнувшись со своей хромотой на палубе, и Тич дал ему пощечину, а потом выкинул его палку в море. Черт.       – Прос…       – Заткнись! – Иззи рявкает это особенно громко и вновь чуть не утаскивает недоразмотанную ногу из рук ойкнувшего Тича. – Не смей передо мной извиняться, блядь, это позорно и жалко. Никогда. Неси ответственность как мужик и жри последствия.       Эд приподнимает взгляд на колючего и злого Хэндса, так ненавидящего обычные «прости». Он всегда их не любил – еще в свой первый день назначения старшим помощником на «Мести Королевы Анны» выпорол какого-то юнгу до крови за то, что идиот вздумал просить прощения. Не извиняйся, а исправляй ошибку. Эд уже и забыл это правило – в чем смысл извинений, если они не способны изменить содеянного? Они лишь показывают, что ты сожалеешь. А у пиратов сожалеть не принято. Извинения созданы для Стида. Для Иззи есть действия.       Потому, размотав наконец все тряпки и поморщившись от увиденного, Эдвард берет недопитый ром и выливает его на окровавленный, воспалившийся обрубок пальца. Иззи тут же пронзает болью, он дергается и сжимает челюсть до хруста, отворачивается, шипя через зубы.       – Надо было идти к Хуйвбери, – спокойно усмехается Тич, подтирая чистой стороной тряпки кровавые разводы.       – Что? – бледный и тяжело дышащий, Хэндс не сразу соображает аналогию оскорбительной кличке, а когда соображает, то хмурится еще сильнее. – Еще чего. Я ему не доверяю, чтобы себя врачевать давать.       – Я тоже.       Смуглые, утяжеленные кольцами пальцы вытаскивают из кармана атласного халата длинную коробку с огнивом. Иззи болезненно жмурится от одного ее вида.       – Говнюк, скажи?       – М? – Хэндс снова упускает суть вопросов, прекрасно понимая, что Тич просто пытается отвлечь его от болезненной процедуры. – Да. Не знаю. Ссыкливый, как крыса, это точно. За ним бы приглядывать, чтоб не спиздил ничего и корабль бы не поджог.       Эд согласно кивает, заглядывая Иззи в глаза, и тот послушно смотрит в ответ – никогда не упускает возможности. С тихим треском загорается пропитанная ромом тряпка и огонь тут же облизывает уродливый обрубок. Старпом изгибается с надорванным стоном, вцепившись в тумбу, и Эд успокаивающе похлопывает его по бедру, осторожно прижигая рану.       – Тише, тише…       – Пошел нахуй! – из глаз брызгают слезы, и Иззи торопливо их утирает, прокусив язык до крови. – Сука!       – Надо было следить за раной с самого начала, – по-отцовски сетует Эд, убирая мучительное пламя и придавливая его сапогом. – Я попрошу Пита выстругать тебе еще одну палку.       – Нет!.. Не надо. Я сам, – задыхаясь от сдержанной боли, Иззи качает головой и мучительно смотрит на свою ногу – выглядит ужасно.       – Ты умеешь строгать?       – Блядь, ножку от стола оторву. Не плевать ли?       – Не надо ножку. Стид расстроится.       Иззи снова выпучивает глаза на Эдварда. Тот чуть приподнимает брови, выглядя столь открыто, беззащитно и чувственно, что Хэндсу хочется его одновременно задушить, и вместе с тем запереть в каюте и никому не позволять приблизиться к капитану. Твою мать. Какой же он все-таки размазня.       – Ага. Как будто мне не плевать. Спасибо.       Эд с улыбкой кивает, выкидывая старую перевязь в сторону двери и, пооглядывавшись в поисках новой, тоскливо берется за подолы сорочки. Иззи выгибает бровь – он серьезно сделает это? Он серьезно делает это – тонкая ткань с треском расходится и Тич выгибается, пытаясь отрывать ту ровнее. Шмат неравномерной длины опоясывает все изделие и вскоре доходит до первоначальной точки надрыва – и вот уже в руках Черной Бороды длинный, своеобразный бардовый бинт из шелка или еще какой-нибудь помпезной ткани, Иззи не знает и знать не хочет. Теперь свободная ночная сорочка Боннета доходит едва до середины живота пирата, торчат в разные стороны нитки, подсвечивая тонкую полоску кожи меж собой и кальсонами.       Иззи чуть усмехается, подумав о том, что Эдварду эти аристократичные обноски все равно слишком сильно идут. Улыбка быстро сползает с его сухих губ, когда капитан наклоняется ниже и начинает осторожно перевязывать его калечную стопу – мужчина даже дыхание задерживает, неотрывно глядя на макушку опустившего голову Черной Бороды. Это что… голубая лента в волосах? Господи.       – Ну вот, – Эдвард удовлетворенно отстраняется, завязав отвратительный бантик на свежей перевязи, но Иззи даже не морщится.       – Тебе колено намазать? Раз уж у нас тут, блядь, клуб веселых и находчивых.       – Не нужно. Стид уже помог мне вчера.       Иззи закатывает глаза, но не ершится снова. Он лишь чуть кивает, вновь обозначая свою признательность, и вытягивает жутко ноющую от всех надругательств ногу. Смотрит на отставленную бутылку – рома опять не осталось. Что же они за пираты такие.       Тич тоже расслабляется, начав вытаскивать из волос лебяжьи перья, и вся ненавистная Хэндсу каюту вновь на некоторое время погружается в тишину. На этот раз – очень даже уютную. Где-то снаружи корабля надрываются чайки, шумит неспокойное море, гремит вдалеке непогода. Иззи молчит, собираясь с мыслями, и, пересекшись взглядом с капитаном, уже открывает рот для важного вопроса.       Но Эд его опережает.       – Ты стал лучше относиться к Стиду. Молодец.       – Пф, не хвали меня за эту поеботу, – тут же забывает о нужде тяжелого разговора мужчина, слабовольно отвлекаясь. – Я делаю это только потому, что ублюдок попросил.       – Попросил?       – Да. Сказал не сраться ради тебя.       – Это очень заботливо, Иззи, – Эд усмехается, но говорит это особенно важным, заученным голосом, словно пародируя самого Боннета.       – Пошел ты, – Хэндс тоже усмехается, и они с капитаном обмениваются легкими, смеющимися взглядами.       – Нет, правда, я рад, что ты больше меня не ревнуешь, – все также улыбаясь, склоняет голову Тич.       И Иззи вспыхивает, как китайский фонарик.       – Я тебя и не ревновал никогда, блядь! Тоже мне!       – Разве?       – Блядь, конечно! Ты совсем ебнулся, Эдвард? Я не претендую на тебя, чтобы ревновать ко всяким среброжопым пижонам! – Иззи в ужасе смотрит в противоположную от Эда стену, сжимая кулаки.       – Да? – Тич посмеивается, сука, он точно издевается. – Раньше претендовал.       Иззи скрипит зубами, отказываясь вспоминать те полные стыда годы. С какого хера Эд решил припомнить эту хуйню?!       – Я не понимаю, о чем ты, блядь, говоришь, полоумный. Нахер ты мне сдался!       И вот Черная Борода ржет уже вполне открыто, хлопнув ладонью по полу. Иззи стреляет в него ущемленным взглядом, снова почувствовав себя тем 20-летним идиотом, над которым Тич точно также издевался, изводя тупыми подколами. Знал бы он тогда, что во вкусе его капитана не крутые, умелые парни, а неловкие идиоты, ряженые в бабские шмотки.       – И вообще, я люблю, когда на костях есть мясо, – вспомнив отчего-то мягкие изгибы Люциуса, окончательно отшивает капитана Хэндс.       Почему сейчас мысль о летописце не принесла злобы? Словно рядом с Эдом, который спокойно с ним болтает и развлекает, как будто они друзья, не так страшно… быть собой?       Блядь, ну и чушь.       – Ну-ну, – отсмеявшись, Эд встает на ноги и разминает плечи.       Отвлекшийся Иззи явно замечает, как тот на мгновение хмурится, словно отчаянно не желает возвращаться из этой каюты обратно в реальность. Разумеется – ведь там его ждет побег с «Роял-Джеймса». А, точно, вот что Хэндс хотел обсудить.       – Эй, Эдвард.       – М?       – Поговори с Боннетом. Не поступай с ним так, как он поступил с тобой.       Взгляд Эда застывает на секунду, он весь обращается напряженным изваянием – но, моргнув, с трудом кивает, отводя глаза. Уйти, не прощаясь, всегда самый легкий способ. Но нихуя не правильный. Если Стид любит его хоть вполовину так же сильно, как сам Эд, то ему будет херово. А поступать так с любимым… Даже дерьмовее, чем быть просто дерьмовым капитаном.       – Я посмотрю, что смогу сделать, – буркает Тич под нос, открывая дверь. – А ты предупреди Ивана и Фэнга.       Иззи поднимает брови.       – Они… Не захотят идти, Эдвард.       Взгляд Тича вновь болезненно дергается, и он торопливо скрывается в проходе, кидая напоследок:       – Я не буду спрашивать. Предупреди.       Иззи смотрит на закрывшуюся дверь. Качает головой, подтягивая к себе сапог.       – Конечно ты будешь спрашивать, идиот, – бормочет он себе под нос.       И все же на душе спокойнее после слов Эда о том, что тот поставит Боннета в известность. Иззи, конечно, глубоко плевать, но... Может, он правда стал чуть лучше относиться к этому ряженому придурку?       Эд забирается в кровать к Стиду сразу же, как заходит в каюту. Он хочет до последнего растянуть момент тяжелого разговора – вот, может, когда на горизонте появится подходящий корабль, тогда и поговорят. Если поговорят. А заранее… Зачем портить настроение?       Потому он просто обнимает теплого, завозившегося джентльмена-пирата под одеялом, жмется к своему солнцу и закрывает глаза, уговаривая себя уснуть сразу же. Но не выходит. Боннет просыпается, тянется к Эдварду и зацеловывает его, как слепого котенка – куда попадая. Сначала это так безмерно мило и нежно, что забивший на желание поспать пират просто млеет и растекается под горячими ладонями любовника – а потом это чуть более жарко и требовательно, отчего ни на какой сон не остается и надежды. Впрочем, Эд не против. Никогда не будет против.       Спустя два часа, когда погода слегка улучшается, а утро начинает постепенно перетекать в полдень, выспавшийся, румяный и счастливый капитан «Томас» наконец посещает палубу. Вся команда, давно проснувшись, уже возится кто где, и вопрос о том, где же второй капитан, не заставляет себя долго ждать.       – О, Эд устал и отдыхает, – легко отвечает Стид усмехающемуся Олуванде, прекрасно видящему кучу засосов на капитанской шее. – А у нас, мой дорогой, есть план! Но сначала завтрак.       Матросы заинтересованно стекаются в кучку, выслушивая энергичного джентльмена, и из трюма вскоре даже поднимается напряженный Хорнберри, старающийся не отходить от Боннета больше, чем на три метра. Ни Иззи, ни Эд, ни, к сожалению, Люциус не присутствуют на позднем завтраке, когда Таракан потчует товарищей новым рецептом эклеров с ягодами, когда все гоняют чаи и посмеиваются с мало реалистичных историй Джеффа о его недавних пиратских похождениях. Утро проходит крайне мило и комфортно, даже прохладный ветер и пасмурное небо не портит никому настроения. А когда команда, наконец, накормлена и довольна, Стид выстраивает всех в неровную шеренгу и, пересчитав по головам, как детей в детском саду, радостно объявляет:       – Вчера, перед сном, я переговорил с нашим дорогим гостем, Джеффом. И, в качестве извинения за его случайное похищение, а также в целях долгожданного вами отпуска, – на этих словах Френчи, Пит и Таракан особенно оживляются, толкая друг друга локтями и переговариваясь, – я решил установить следующей целью нашего маршрута остров Рон в Кейп-Фире!       Хорнберри благодарно смотрит на Стида, никак не ожидающий, что целый пиратский корабль сменит курс, дабы доставить его к своей команде. Матросы одобрительно шумят, понятия не имея, что за остров Рон и зачем он им нужен, но радостные любому веселью. И только Джим чуть хмурится, пихая улыбающегося Олуванде, владеющая единственной извилиной на всю команду.       – Олу, он сказал, что мы плывем в Мыс Страха?       – Ага. Мрачное название, скажи?       – Maldito idiota.