Пиратские радости

      Раннее, но уже столь яркое утреннее солнце слепит глаза лишенным сна пиратам. Два корабля слегка покачиваются на волнах, скрипят доски и шелестят поднятые паруса, сгоняя любопытных чаек с мачт. Но на палубах тишина – никто не смеет издать и звука, будь это корабельная крыса, упавшая в мешок с зерном, или навигатор, готовящий команду к отплытию. Все случайные свидетели тяжелого прощания замирают соляными статуями, бледные и взволнованные – они наблюдают, тревожно сжимая кулаки. Ведь ни один из местных пиратов не способен совладать с норовом легендарной Черной Бороды, и практически все боятся его. Практически. Те, кто не боятся, просто ждут, любящие просмаковать хорошую драму по утру.       Стид прикусывает губу и заламывает руки, молчит и ждет объяснения, продолжения, чего угодно глядя в ничего не выражающее лицо Эдварда Тича. Но тот лишь хмуро поправляет шпагу на бедре, весь в бинтах и синяках, и снова повторяет то, что сказал минутой ранее.       – Я уплываю с Иззи и парнями. Пока, приятель.       И, будто отрубив этой фразой все собственные сомнения, шагает к борту корабля. Иззи, на удивление, не кидается следом ручной собачонкой – он хмурится, виновато игнорируя вопросительные взгляды команды, и наотмашь указывает дернувшимся Ивану и Фэнгу стоять на месте. Эда это не останавливает – ему плевать, пойдет за ним кто или нет. Он уже все решил.       – Вы захватываете наш корабль, сэр Черная Борода? – вежливо спрашивает Косой, не препятствуя Тичу, когда тот перехватывает одну из абордажных веревок, примериваясь, как бы перелезть.       – Йеп, – Эд натягивает тросс, упирается ногами в перила, но, спустя мгновение, не удержав равновесия от громкого свиста лезвия, тут же валится обратно на палубу; обрывок веревки остается у него в руках, уже более не прикрепленный к иному кораблю.       Стид хмуро прячет шпагу обратно, перерубив тросс. Где-то сзади усмехается с этого публика, привычная к «сценкам», которые любят устраивать капитаны. Пираты-любовники, наоборот, бледнеют еще сильнее, отходя куда подальше, забираясь на ванты и прикрываясь бочками. Иззи выдыхает – все-таки Боннет отмер и решил что-то предпринять. А то он уже на мгновение испугался, что тот так легко капитана и отпустит. Хер их разберешь, мужеложцев этих.       – Ты серьезно? – строгим голосом спрашивает Стид, подавая кряхтящему Тичу руку и рывком ставя того на ноги.       – Я серьезно, – бурчит он под нос, стараясь не смотреть на со-капитана, ведь хватило и одного прикосновения, чтобы вся решимость внутри начала трескаться. – Не мешай мне. Я не навсегда.       – На сколько тогда? – Стид шагает следом и, не дав торопящемуся сбежать Эду даже как следует перехватить следующую веревку, снова ее перерубает.       – Блядь! Я сказал не мешать! – Тич ругается, бросая бесполезные отрезки, но все еще не оглядывается, не смеет взглянуть в карие глаза, хоть на мгновение остановиться. – Не знаю на сколько. Как закончу с делами так вернусь.       Эд шустро хватает следующий абордажный крюк и, отбежав от Боннета, торопливо бросается к борту. Стид делает ему подножку, и пират неуклюже падает, вновь вызвав смешки в команде, а веревка тоскливо соскальзывает в воду. Когда Тич, потерев ушибленный подбородок, яростно разворачивается, все-таки найдя в себе силы смерить Стида обиженным взглядом, тот отвечает ему не мене горящими и уязвленными глазами, сложив руки на груди.       – И это все? – гневно, слишком ощутимо грустно спрашивает он, нависая над полусидящим со-капитаном, как висельная рея.       – Что все? – опустив глаза в палубу, выдавливает Эд, находя ботинки Стида столь увлекательным зрелищем.       – Все все. Твое прощание – ты серьезно уходишь после всего, что мы пережили? Да еще и вот так? С одним «пока»? – голос Боннета начинает угрожающе дрожать и подниматься на октавы.       Люциус всерьез ожидает, что капитан сейчас заорет. Он наклоняется к утирающему трагичные слезы Питу и предлагает делать ставки.       Эд поднимается на ноги и отворачивается, сжимая кулаки. Стид продолжает говорить, и это, разумеется, именно так, как Тич представлял – это ужасно. Выбивает дух из груди и жилы из тела. Вина погребает под собой все.       – Что за дела такие, Эд? Не хочешь меня в них посвятить? Ты серьезно думал, что я не узнаю, а? Знаешь, а я верил и ждал, что ты расскажешь! Что решишь обсудить! Или мы не друзья? Это не любовь? КАКОГО ХРЕНА, ЭД!?       Все-таки начинает орать. Люциус с довольным лицом протягивает руку к Олуванде, который единственный поставил на то, что капитан сдержится. Пираты-любовники крайне неловко переглядываются, понятия не имея, что делать. Иззи устало садится на борт, закуривая.       – Ты не понимаешь, Стид… – Эд зарывается пальцами в волосы, зажмуривает глаза и морщится, перебарывая сам себя; выходит из рук вон плохо. – Это не то, с чем ты можешь помочь! Я бы сказал, если бы ты мог. А в ином случае я бы просто тебя расстроил!       – Ты глянь-ка, как многое изменилось! Ты точно преуспел в не-расстраивании меня, ЭД!       – Ты вообще-то тоже решил свалить тогда, чтобы решить свои ебучие вопросы с женой!       – Вау! У тебя есть жена, с которой надо что-то решать?!       – Целых двенадцать!       – СКОЛЬКО?!       – Неважно! Ты сбежал, чтобы решать дела с прошлой жизнью! Мне тоже нужно!       – Ах вот оно как! Вот это ты вспомнил! А НИЧЕГО, ЧТО Я ИЗВИНЯЛСЯ РАЗ ДВЕСТИ ЗА ТОТ СЛУЧАЙ?!       Оба капитана разворачиваются и теперь просто орут друг другу в лицо, размахивая руками. Мистер Баттонс и мистер Зиппер, сидящие на марсе всю ночь, не отвлекаются от созерцания горизонта на чьи-то истеричные крики.       – Зря извинялся, черт подери! Я теперь знаю, почему это было так важно сделать в одиночку, и тоже так сделаю! Мать твою, Стид, я не навсегда ухожу!       – А откуда мне это знать, Эд?! Ты мне рассказал!? Предупредил?! МОЖЕТ, РЕШИЛ СПРОСИТЬ МОЕГО МНЕНИЯ?! Мать честная, ты серьезно думаешь, что я тебя отпущу вот так!?       – А я и не спрашиваю! Я, блядь, Черная Борода, и делаю все, что захочу! Это мой приказ, сука, – я уебываю!       – Я не ваш подчиненный, чтобы слушаться приказов, мистер Тич!       – Да ну, Боннет? Тогда я просто сбегу!       – Я догоню!       – А я уплыву!       – Сброшу лодку!       – Попаду в плен!       – Плюну в офицера!       – Свалюсь с края мира!       – Прыгну следом!       Эд открывает рот, чтобы снова крикнуть то, что он сделает, чтобы скрыться, но в голову больше ничего не идет. Боннет стоит перед ним, брови опущены, скулы алеют, глаза на мокром месте. Они чуть ли не лбами друг в друга упираются. Эд, который убеждает своего возлюбленного в том, что сможет сбежать, и Стид, который непреклонно отвечает, что никогда не бросит поисков.       Пират смаргивает досадную злость из взгляда и отворачивается. В горле жутко першит, а перед глазами влажная пленка. Как он вообще может спорить с тем, кто убеждает, что ни за что его не бросит и не предаст? Суть ведь в другом, черт подери. Как раз в обратном.       – Ты не можешь пойти за мной, Стид, – выплевывает Эд, с ненавистью глядя на ровную гладь воды, и как бы он хотел, столь истово и безмерно, чтобы он ошибался, – не туда, куда я собрался.       Боннет за его спиной глубоко вдыхает, видимо, пытаясь утихомирить и собственные эмоции. Таракан приносит ломтики сушеного картофеля публике, и теперь команда тихо грызет снэки, наблюдая за живым театром.       – Куда ты собрался, Эд? Ты все еще не сказал.       И почему Стид звучит так, словно и сам знает, но ждет, когда провинившийся сознается?       – Залив Топсейл. Спасать команду.       За его спиной хлопают в ладоши. Стид усмехается, не сдерживая язвительный яд в своей обиде, и разводит руками.       – Так сложно было сказать?       Эд хмуро разворачивается, исподлобья глядя на со-капитана. Тот иронично выгибает бровь, складывая руки на груди – он явно знал. Но ждал, пока друг ему расскажет лично.       Брови Тича изламываются, и он опускает взгляд. Почему прощания такие мучительные?       – Сложно. Я знал, что ты будешь отговаривать. Но все решено, Стид. Я… Я проверну все быстро. Вы соскучиться не успеете.       – Мы провернем все быстро, Эд. Скучать и не придется.       И голос у Стида такой твердый, такой непоколебимый, несмотря на эмоции. Он не просит, не приказывает – он просто знает, что так и будет. Нет никакого «я» – только «они». И Эда ломает от этого голоса.       – Нет… Нет, черт, Стид, это так не работает! – мужчина поднимает полные боли и ярости глаза, отступает на шаг, качая головой. – Ты не видел, что произошло сегодня? Тебе не хватило!?       – По-моему, сегодня мы победили плохого парня. И не в одиночку, – Стид пожимает плечами, скользнув взглядом на пиратов, и те согласно кивают.       – Да нет же, блядь! Стид, они мучали тебя только потому, что ты мне не безразличен! Они тебя едва не убили из-за этого! Ты представляешь, что будет на корабле, полном головорезов и живодеров, половина которых меня ненавидит, а другая половина боится – ты представляешь, что случится, когда они поймут, что их капитан размяк?! Да еще и приволок свою главную слабость с собой!       Эд взмахивает руками, переполненный этими проклятыми эмоциями, и страх, ответственность, вина и досада душат под собой самую малую надежду. Нет никакого другого варианта. Если Стид пойдет за ним – его в лучшем случае убьют, потому что его прекрасное, хрупкое солнце не создано для той всепоглощающей тьмы. А в худшем – будут пытать, чтобы прикончить Черную Бороду, в чем наверняка преуспеют, и потом все равно убьют, только куда мучительнее и хуже. Как Эд смеет хоть на мгновение надеяться на иной исход? Рисковать Стидом, кто сделал столь многое для него? Показывать ему ту Черную Бороду, которая столько лет выживала с настоящими отморозками? Смешивать эти два мира, его мечту и счастье с грязью и кровавым дерьмом?       Нет.       – Нет, – Стид подает голос, прерывая поток истеричных отрицаний Тича, и устало протирает лицо, пытаясь смахнуть свою собственную злость; он видит, что Тичу сейчас хуже. – Ты не прав, Эд. Ты не размяк. И я не твоя слабость.       Эдварду хочется расхохотаться от такого заявления – что он и делает. Жестокий, пиратский смех, полный самоненависти, и вот Черная Борода замирает, хватая Боннета за воротник и подтягивая к себе.       Он не размяк? Стоит ли вспоминать, как Иззи вправлял ему мозги, как он совершенно потерял над собой контроль, как перестал существовать автономно, как… Как был готов убить Стида.       – Они убьют тебя, Боннет, – шипит сквозь зубы Тич, отчаянно пытаясь воззвать к Кракену сейчас. – Они заставят нас убивать друг друга. Ты не представляешь, что я раньше делал просто ради веселья. Они такие же.       Если он отпугнет Стида, если снова напомнит ему, что за монстр сидит внутри его любимого «Эда», то сможет уйти беспрепятственно. А потом, если повезет, вернуться и извиниться. Если нет, то Стид, по крайней мере, выживет. Он не смеет им рисковать.       Но Боннету хоть бы хны. Он легкомысленно пожимает плечами, и, перехватив запястье Эда, который держит его за воротник, ласково его от себя отцепляет.       – Пусть попробуют. Меня нелегко убить – тебе ли не знать, дорогой.       Тич смаргивает. Снова хмурится, качая головой, и толкает Стида от себя – мудака легче отпустить, мудака хочется выгнать. Но Боннет, даже не охнув, хватает его за локоть и снова подходит, сжимает руку, смотрит в глаза. Сердце заходится в истеричном галопе. Что… Что делать? Что говорить? Эд поджимает губы и прячет глаза, не в силах сражаться с этим ослепительным светом. Почему он вообще еще продолжает? Разве Эд недостаточно его наоскорблял? Недостаточно плохих вещей сказал? Неужели Стид настолько решительно настроен?       Ему настолько не плевать?       – И Эд, – Стид тянет мужчину за подбородок, прося смотреть на себя, и мучительно улыбается, пусть пострадавшим в конфликте и выступает он. – Я не твоя слабость. Любовь никогда не является слабостью – это сила. Ты мотивируешь меня, вдохновляешь. Ты даешь мне надежду, ради которой я никогда не опущу рук. Смею надеяться, что это взаимно. Если мы будем, просто, чуть более осмотрительны… То нас никто не победит!       Эд громко шмыгает носом. Он чувствует себя плохо склеенным бумажным корабликом, который сейчас запускают по быстрой реке. Он разваливается. Вся энергия, растраченная на эмоции и ссору, истощилась – осталась только тоска. И чувство вины, конечно, куда без него. Стид намного сильнее него.       – Нет… Стид, это плохая идея. Я боюсь за тебя. Пожалуйста. Тот мир не создан для тебя.       – Ну, как и мой мир не был создан для тебя, Эд. Но ты научился. Помнишь, мы ведь с самой нашей первой встречи этим и занимались – обменивались опытом! Если ты смог стать отличным джентльменом, то я смогу быть терпимым пиратом.       Эд закрывает глаза, упираясь носом в плечо своего солнца. Ну и как ему объяснить, что тут дело не в навыках, а в… стиле жизни? Стид не сможет притвориться пиратом Черной Бороды, потому что, как только им попадется торговый бриг или заложники, его команда сделает с ними такое, что…       Или, Стид все-таки сможет?       – Почему ты меня держишь? – Тич вздыхает, чувствуя, как впиваются пальцы Боннета в рукава куртки.       – Чтобы не сбежал.       – Я не сбегу.       – Хорошо! Потому что я очень волнуюсь за тебя и не смог бы спать спокойно, если бы ты ушел в такое опасное приключение один.       Эд жмурится и резко обхватывает Стида руками, обнимая его до треска в костях. Проклятущая надежда никуда не делась, Боннет умудрился нежно взрастить ее и вот, черт подери, она цветет у него в горле и режет глаза. Не нужно мучаться и страдать, скучать, проходить этот путь в одиночку. Можно… можно попробовать и вдвоем.       – Прости, Стид, – выдавливает Эд дрожащим голосом.       – И ты прости, сердце мое, – Стид целует мужчину в макушку и гладит по спине.       Джефф у мачты утирает глаза. Люциус продолжает собирать монеты – на этот раз, за выигрышную ставку о том, что извиняться будут оба. И Иззи, сидящий на перилах корабля, задумчиво ловит себя на мысли, что его не выворачивает от этого жалкого всплеска эмоций двух созависимых идиотов – он чувствует приглушенную радость оттого, что ничего не изменится. Пираты-любовники смахивают пот со лбов, усмехаются и потихоньку возвращаются к своим новым товарищам, слезая кто с мачт, а кто с бушприта. Они уже не спешат уплывать. Мало ли что еще произойдет?       Спустя пару часов все возвращается в норму. «Любовница» все еще покачивает кормой на волнах, заигрывая с «Роял-Джеймсом», пираты все еще развлекаются друг с другом, рулевые обоих команд все еще сидят на марсе и болтают с птицами. Эд, отсидевшийся в каюте и пришедший в себя, уже как ни в чем не бывало марширует по палубе, раздавая инструкции и выменивая старые шмотки Черной Бороды на новенькие, красивые костюмы. Никто у него ни о чем не спрашивает, пусть он и ловит иногда смеющиеся взгляды то от Джим, то от Люциуса – ублюдки словно с самого начала знали, чем все закончится, и теперь всем своим видом потешаются над его потугами. Благо, хоть Стид остается верен себе и спокойно вычеркивает из памяти произошедшую ссору, также преспокойно гоняя чаи с капитаном пиратов-любовников на полубаке и обсуждая будущие планы. Косой с командой решают остаться ненадолго, дожидаясь усиления попутного ветра и выстраивая новый маршрут – впрочем, их компании лишь рады. И, уже ближе к вечеру, когда чужая команда возвращается на свой корабль, готовя такелаж к отплытию, всю палубу вдруг озаряет полный счастья и радости крик Фэнга.       – Какая хорошая! Ты серьезно, друг? Ты не шутишь?!       Грузный седой пират трясет за грудки юнгу с «Любовницы», моложавого темного парнишку, смущенно смеющегося и кивающего. Стид любопытно спускается от штурвала, тут же замечая причину криков – у ног Фэнга и мальчишки Алекса вертится некрупный черный пес с оторванным ухом, подметая хвостом пол. Спустившийся с вант Эд, контрастируя умильной улыбке Боннета, наоборот хмурится, приближаясь.       – Не шучу! Пальме всегда был маловат наш корабль – ваш побольше будет. Да и ребята у вас хорошие, уверен, ей место найдется, – парнишка улыбается, наклоняясь к облизывающей пальцы собаке.       – Ее зовут Пальма? О, боженьки мои, – Фэнг утирает слезы счастья, тоже присаживаясь подле, и начинает ласково трепать Пальму за ушами.       Пес довольно жмурится и тихо повизгивает, крутясь под руками мужчин. Остальные члены команды, не менее любопытные, чем их капитан, уже свешиваются кто откуда, кто морщась, а кто улыбаясь. Иван добродушно щурится, радостный за своего товарища. Люциус так и вовсе разливается в елейной улыбочке, пихая Пита и что-то ему шепча. Френчи брезгливо констатирует незаинтересованному Джеффу, что собака черная, почти как кошка, а значит принесет беду – Хорнберри только закатывает глаза.       – Фэнг.       Голос капитана заставляет рослого пирата, чешущего пузико Пальме, тут же распрямится и отодвинуть собаку ногой, словно ему на ту глубоко плевать. Эдвард складывает руки на груди и приподнимает брови, глядя на матроса. Тот прикусывает губу и прячет глаза.       – Да, капитан?       – Ты забыл наше правило?       – Я думал… – Фэнг осторожно смотрит на удивленного Стида, стоящего по правую руку от Тича, и Черная Борода тут же морщится, качнув головой.       – Неправильно думал. Питомцам на корабле делать нечего.       У матроса не хватает наглости назвать джентльмена-пирата питомцем, особенно после сегодняшней сцены, поэтому он просто кивает и сутулит плечи.       – Парень, забери пса. Учитывая, куда мы поплывем – ему будет безопаснее с вами, – Тич кивает растерянному Алексу, который тут же подбирает Пальму, и отворачивается.       «Эд, Фэнг точно не может оставить собачку? Он выглядел таким радостным,» – тихо шепчет Стид, перехвативший со-капитана, ведь ставить под вопрос его приказы на глазах у всех слишком низко.       «Точно, приятель. Это, типа, главное правило у пиратов. Собачка умрет мучительной смертью в первый же шторм или абордаж. Тебе не жалко животное?» – Черная Борода серьезно всматривается в друга и тот, подумав с секунду, грустно кивает.       Он действительно никогда не видел у других пиратов питомцев. Наверное, действительно дело неблагодарное, Эду знать лучше. Это раньше он запрещал животных, чтобы не привязываться – а теперь он думает об их сохранности. Он изменился, пусть правила и остались.       Фэнг начинает шмыгать носом и придушенно рыдать. Иван сочувственно подходит к товарищу, успокаивая, а Люциус возмущенно пялится в спины разговаривающим капитанам. Почему Стид не против?!       – Эй! Будет тебе, Эдди, пусть возьмет собаку! – летописец окрикивает капитана и тот устало разворачивается, качая головой.       – Нет, Люци. Правила есть правила. Прости, Фэнг.       Седой матрос всхлипывает громче, зарываясь лицом в руку Ивана. Люциус возмущенно переводит взгляд с него на Стида, но тот лишь пожимает плечами.       – Тупые правила! Вообще не круто как-то, – парень морщится, расстроенно косясь на такого доброго к нему Фэнга, которому он даже не может помочь.       – Это приказ! Отставить разговоры.       – Эд, давай без негатива, – Боннет вежливо перехватывает со-капитана под руку, разворачивая его от недовольных матросов.       – Да я без негатива, приятель! Честное слово.       – Ладно, все хорошо. Хочешь попробовать новые бисквиты?       – Конечно!       Иззи щурится со стороны, наблюдая за этим. Наблюдая за горестно качающим головой Люциусом, так праведно и храбро перечащим капитану. Даже жаль, что у него не вышло. Потому, дождавшись, пока капитаны все-таки отойдут, Иззи подходит к этой кучке идиотов, всей толпой успокаивающих Фэнга. Все-таки, придурок и его товарищ тоже – Хэндс слишком хорошо помнит, как он рыдал после своей первой сдохшей случайно псины, и после своей второй убитой по приказу Черной Бороды. Тогда он катался, как огромный тюлень, по всему трюму. Теперь у него есть, кто его будет успокаивать – вон, аж четверо ублюдков сбежалось. Иззи был готов палец на отсечение дать, что если бы ему собачку не дали, хуй бы кто и посмотрел в его сторону.       Особенно этот, гладящий шмыгающего Фэнга по голове и обнимающий его справа.       – Эй, идиоты, – окликивает Иззи толпу, заодно заставляя замереть и уходящего Алекса с псом, Петра и даже Хорнберри, оглянувшегося из трюма.       – Иди отсюда, блевотник, – бормочет между всхлипами Фэнг, привыкший, что старпом приходит только поиздеваться и сделать неприятно, как падальщик.       Люциус, Швед и Пит, успокаивающие его, чуть прыскают. Иван молчит, опасаясь влезать с фехтовальщиком в конфронтацию. Но Иззи, кажется, не собирается отрывать всем головы за обидное прозвище – его бровь дергается, он ущемленно поджимает губы, но все равно делает то, что собирался.       – Ты не спрашиваешь у Черной Бороды, взять ли пса, баклан, – Хэндс щелкает пальцами в направлении удивленного юнги с собакой, но тот не понимает, и тогда мужчина раздраженно подтаскивает его за ворот, почти насильно отбирая Пальму. – Ты просто его берешь. Ясно? Капитану глубоко поебать на твоих животных, если ты будешь за ними нормально следить. Он уже не тот Черная Борода, что раньше.       Пальма висит в руках Иззи и неуверенно вертит хвостом. Пират чуть отвлекается от нравоучений и, посмотрев на ободранную морду собаки, чуть поглаживает ее большим пальцем. Люциус приоткрывает в изумлении рот, а Фэнг снова всхлипывает.       – Ага, так я тебе и поверил. Ты мне ее всучишь, а потом расскажешь Эду, и он ее пристрелит!       – Да нахуя мне так делать? – Иззи морщится; если бы он хотел насолить Фэнгу, явно бы не стал мучить ради этого случайное животное.       – Чтобы самоутвердиться, – Фэнг сплевывает, отворачиваясь, и Пит ободряюще похлопывает его по плечу. – Отдай Пальму обратно. Я не куплюсь на твою гнусную ложь.       – Тупой прикол, – Пит тоже сплевывает, пытаясь выглядеть круто, но в итоге чуть не пачкает свою рубашку, – кто кем, но уж ты точно не пойдешь против приказа Эда.       – Его зовут Черн...!       Лицо Иззи скривляется, как от укушенного лимона, и он обрывает себя на полуфразе. Он даже случайно сжимает собаку чуть сильнее положенного, и та чуть тявкает, принявшись лизать ему пальцы. Это слегка отвлекает. Если бы не Пальма в руках, он бы уже показал этому зазнавшемуся уроду, смеющему так с ним разговаривать. Но пес вертится, желая опуститься на лапы, а Люциус не перестает смотреть на него – поэтому Иззи переступает через свое уязвленное эго, засовывает ухнувшего пса под мышку и отворачивается.       – Вот же червяк ты неблагодарный, блядь. Я, вообще-то, хотел помочь. Но теперь это будет моя собака, понял? Катись сосать яйца в ад!       Выплюнув достаточно яда, мужчина злобно ухрамывает, интенсивно наглаживая нервничающую собаку. Фэнг провожает его все также не впечатлённым взглядом и Иван, стоящий рядом, одобрительно его хвалит. Хэндсу верить нельзя – этот скользкий ублюдок всегда что-то замышляет. Пит охотно кивает, а Люциус чуть хмурится, задумчиво склоняя голову на бок. Он не такой черствый как его любовники. Он видит, что Иззи не соврал.       Пальма быстро находит место в каюте старпома Черной Бороды. Она залезает в развороченный ящик с флагом и вытаптывает там себе место, пока Иззи устало присаживается на кровать и осматривает разграбленную комнату. Вот откуда тот рыжий ублюдок догадался… Черт подери.       Мужчина мрачно смотрит на черную собаку, принявшуюся грызть край ящика. А потом, вздохнув, снимает сапог. Надо обновить повязку и поспать. Покрасоваться, аки герой-Боннет, перед Люциусом не вышло – его обосрали свои же подчиненные и едва ли пенделя под зад не дали. Ну, зато у него теперь есть пес. Раньше Иззи любил собак. Возможно, хоть что-то из этого «раньше» в нем да и сохранилось.       Пальма подходит к обнаженной ноге старпома и высовывает язык. Хэндс едва успевает схватить ее за шиворот, не дав облизать обугленную, уже покрывшуюся плотной корочкой рану. Не хватало еще какую заразу занести – не ему, так этой одноухой дуре. Он сажает собаку на кровать рядом, начав перебинтовывать ногу, и пес не перестает копошиться, копать под него, грызть подушку и бегать. А еще не лаять, а особенным образом пищать и ворчать, издавать кучу звуков, больше подходящих кошкам или крысам, чем корабельным псам. В какой-то момент пес врезается головой в бок Иззи и чуть не падает с кровати – фехтовальщик, едва успевший его подхватить, вдруг ясно понимает, почему Алекс так хотел сдать Пальму. Она просто ебанутая.       – Отлично впишешься, – борморчет Иззи, держа вертящуюся псину за шиворот и глядя в ее мордочку.       Хитрая собака на секунду замирает, дав человеку расслабиться, и вдруг резко изворачивается, лизнув мужчину в нос, да толкает его лапой в лоб, успешно падая на пол и едва не выбив ему глаз. Иззи выпускает светлый смешок и на мгновение даже пугается этого звука – не гнусная усмешка и не язвительный хохот. Давно он не… Не смеялся.       Пальма убегает к двери каюты и задумчиво наблюдающий за ней старпом не перестает улыбаться. Вот дура – дверь ведь закрыта. Хотя, судя по всему, дурак он – потому что в этот же момент дверь открывается и внутрь заглядывает Люциус. Улыбка не просто сползает с лица Иззи, она изничтожается, аннигилируется, прекращает сам факт своего существования. Мужчина тут же приосанивается, опускает брови и поджимает губы, всем своим внешним видом излучая брезгливость, злость и недоверие. А сердце в груди заходится, как тупой ребенок, увидевший игрушку – зачем пришел? Поговорить? Увидеть? Что-то сделать?       – Слушай, Иззи, – почему-то назвав его по имени правильно, начинает особенно странным, мягким голосом Люциус, зайдя в каюту.       Пальма прыгает перед ним на задних лапках, и парень чуть усмехается, наклонившись и потрепав ее по голове. Уголок губ Хэндса от этого предательски дергается, и он раскрывает глаза еще шире, еще яростнее.       – Вали нахер из моей каюты, – шипит он, торопливо прячя недовязанную ногу за ящик.       Люциус полностью игнорирует окрик, осматривая внутреннее «убранство» и поднимая брови. Да, срач у Иззи царит охренеть какой – что странно, учитывая его нервное желание содержать корабль просто в блестящей чистоте. Разбросанные шмотки, следы от бросаемых ножей, бутылки, пепел...       – Это там мой шарфик? – присматривается Люциус, но Иззи вдруг бросает в него драную подушку и парень отвлекается, отплевываясь от перьев.       – Вали я сказал!       – Да подожди ты! Я поговорить пришел!       Парень взмахивает руками, вытаскивая пух из волос, и Хэндс чуть расслабляется. Кризис пройден, позорный трофей не замечен. Словив взгляд Люциуса, Иззи чуть кивает, дозволяя говорить. Два раза разрешать не приходится.       – Так вот. Это было… Мило. Пусть Фэнг и не поверил тебе, я поверил. Он еще одумается через денек, но я решил сказать заранее, – Люциус поднимает перевернутый стул, ставит его напротив койки и садится; Иззи замечает, что парень держит в руках какую-то палку. – Спасибо за Пальму.       Пальма запрыгивает на кровать и тыкается к Хэндсу. Его брутальному лицу никак сейчас не пойдет собачка, поэтому мужчина ее браво игнорирует, пожирая Люциуса уничтожающим и, совсем кроху, раздевающим взглядом.       – Я сделал это не ради Фэнга, – плюется Иззи, но отрицать свою попытку почему-то не хочет.       Благодарность принимать приятно. Особенно от того, ради кого он и старался. Только он помрет скорее, или в рюши нарядится, чем это признает.       – Я знаю.       Люциус улыбается скромной и очень умной улыбкой. Иззи вдруг становится неловко, и он отводит взгляд. К лицу приливает жар. Вот же шлюшьи фибры у этого идиота, они заражают всех повсюду.       – Ты закончил? – голос слегка просаживается и Хэндс прочищает глотку, а решив, что звучит недостаточно угрожающе, добавляет, – если да то вали.       – Почти, – летописец закатывает глаза, за одну минуту уже услышав три свали, и снова улыбается своей этой неуловимой ухмылочкой, от которой в штанах тесно, и передает Иззи палку. – Вот. В благодарность от парней.       Старпом тупо смотрит на протянутую ему палку – точнее, трость. Красивую и прочную, с бардовым отливом и змеиной головой. Слегка длинновата по размеру, но… Иззи, конечно же, ее берет. Тяжелая – такой и убить можно. Отличная.       – Они послали меня нахер, – бурчит мужчина под нос, вертя трость в пальцах.       – Ну… Да, фактически да. Но они эту трость с «Любовницы» украли, а я украл у них, так что считай, что от них. Или от меня. Но я хотел другой подарок сделать.       Иззи поднимает мрачный взгляд на улыбчивого Люциуса, от которого словно цветы начинают распускаться меж древесины стен, а трава пробиваться сквозь пол. Пальма устало зевает, укладываясь рядом с бедром старпома.       – Какой?       – А вы очень любопытны, мистер Хэндс, – Люциус прыскает, дразнит, и Иззи опять ведется, опуская брови и оголяя зубы.       – Пошел нахер! Не сдались мне твои подарки, блядь.       – Да ну? В прошлый раз тебе понравилось, – откровенно смеется парень, и Иззи снова краснеет.       – Тебя опять в море скинуть, Сприггс?!       На это Люциус замолкает. Его улыбка чуть вздрагивает и исчезает, а взгляд становится серьезным. Уже приподнявшийся с кровати исполнить свою угрозу фехтовальщик вдруг резко теряет весь запал. Летописец подается вперед, упираясь в колени, и Иззи смотрит в его неморгающий взгляд с легким недомоганием.       – Если ты или твой дорогой капитан толкнете меня в воду еще хоть раз – я испорчу всю вашу одежду, заменю вашу воду на уксус, запущу крыс вам в подушки и подожгу ваши каюты. Я чуть не умер в тот раз, между прочим.       Иззи сглатывает после такой удивительно детальной и продуманной угрозы. И, с трудом вернув себе стойкость духа, чуть кивает.       – Что ж… Что же ты все еще это не сделал?       Люциус снова расплывается в улыбке, откидываясь на спинку стула.       – Ну, Эд был не в себе, и он извинился. Типа, ну кучу раз. Да и Стид уговорил. А ты… Ну, я вроде как заслужил.       Иззи фыркает, не веря в то, что слышит. Чтобы этот самодовольный петушок и признался, что сам виноват? Надо же.       – Поэтому я решил в иные разы целовать тебя не из мести, а по желанию. Что скажешь? – Люциус усмехается, глядя на мужчину, который резко отводит глаза и наливается совершенно иным оттенком красного.       – Пошел ты, – сипло выдавливает Иззи из последних сил.       – Пойду, – готовно соглашается парень, поднимаясь со стула.       Пальма просыпается и смотрит на того, высунув язык и дыша ртом. Люциус гладит ее по спинке на прощание и старпом отсаживается чуть подальше, чтобы тот, не дай морской черт, не услышал, как тяжело мужчина дышит.       – Пока, Игги, – махнув рукой и качнув бедрами, шатен отчаливает к двери, как роскошная каравелла.       – Эй, – Иззи не обращает внимание на прозвище, окликивая мальчишку, и тот с ухмылкой оглядывается, томно приваливаясь к косяку. – Так что за подарок?       Люциус щурится и подмигивает, отчего в комнате вдруг становится невыносимо жарко. Он смотрит на Иззи еще с минуту и, насладившись видом красного, как рак, и растерянного пирата, все таки уходит, оставив за собой въевшийся аромат пыльных цветов. И только после этого Хэндс выпускает воздух из легких, позволяя себе расслабиться. Пальма снова вытягивается рядом, прикрывая глаза – и мужчина также ложится, отложив новую трость, и слепо пялится в потолок.       Черт подери.