Пиратские радости

      – Знаешь, что мне сегодня сказал Джефф?       Стид медленно отрывает мягкую кожицу с винограда, игриво поглядывая на лежащего у него на коленях Эда, и осторожно кладет голую виноградинку тому в рот. Тот проглатывает, едва ли прожевав и уж точно не открыв глаз, ведь рука его со-капитана снова возвращается в путанные темные волосы, начав поглаживать голову.       – Он меня бесит.       – Что? При чем тут это?       Стид усмехается, заворачивая пепельные пряди вокруг пальцев, и ему приятно, что его ревнуют, что им дорожат и так оберегают. Ему тоже Калико Джек не нравился с самого начала – остается надеяться, что Хорнберри не окажется говнюком по аналогии.       – Да просто. Что он тебе сказал?       Солнце, заглядывающее в утреннюю каюту через открытые шторы, слепит глаза и Эд поворачивается на бок, прячась лицом в складках нежного халата Стида. Он лениво протягивает руку, вслепую нащупывая миску с орехами на столе, и зачерпывает себе целую горсть. Шевелиться не хочется, но и рисковать тем, что возлюбленный перестанет гладить голову, чтобы начать кормить их обоих, не хочется еще сильнее. Он лежит на диване в тепле, на коленях Стида, накормленный и выспавшийся даже совершенно без кошмаров. И ему не нужно никуда уплывать, не нужно беспокоиться о темном, промозглом одиночестве. Что может быть лучше?       – Что тоже всегда хотел найти мателота, когда еще служил на флоте и арестовывал пиратов. Сказал, что они были такими верными друг другу, что он и представить не может.       – Пф. Он же вроде женат, нет?       Стид ловит ртом протянутый орешек и чуть качает головой, вспоминая тот душевный разговор с Джеффом. У них в итоге оказалось так много общего, что стало даже неловко под конец – неужели вся жизнь Стида, полная обид, издевательств и отсутствия всякого достоинства была еще у кого-то? Ощущение того, что ты чужой на вечеринке жизни. Все всегда казались ему такими… уместными. Джефф тоже выглядел уместным флоту – но таковым себя не чувствовал. Приятно думать, что дело было не в них двоих – а в окружении.       Как сказал он тогда: «Пиратами не становятся – ими рождаются».       – Ага. Брак был такой же счастливый, как и у меня. Но речь не об этом, сердце мое. Он сказал, что тоже хотел бы найти мателота – очевидно имея в виду тебя в первую очередь.       Тич все же приоткрывает один глаз, выхватывая светлую фигуру Стида снизу вверх. Тот спускает руку с его головы на лицо, ласково гладит по щеке и чешет под челюстью – Эд снова довольно жмурится. С тех пор, как он пять дней назад решил перестать бриться и снова отпустить бороду, дабы бывшая команда в штаны не наложила от безбородого капитана, – лицо начало чесаться не переставая. Зато вполне внушительная щетина уже образовалась, чем безмерно обрадовала и Стида, и Иззи, и всех остальных. И че им так его борода всралась?       – И?       – Ну, я к тому, что ты мне так и не рассказал, что за мателоты. Я спрашивал у Люциуса, но он увиливал. Иззи так и вообще вызверился, как будто я матушку его оскорбил. А Олуванде сказал спросить у тебя, потому что это важно. Почему все встречные пираты зовут нас мателотами? Это пиратские друзья, братья какие-нибудь нареченные?       – Ха! Да, что-то типа, приятель.       – Давай без типа! – Стид несильно сжимает щеки пирата, выжимая ему губы-уточкой, и Эд открывает смешливые глаза.       – А фто, в твоих умных книфках этого не пифут? – бормочет он сквозь сжатые губы, и джентльмен-пират убирает руку, продолжив гладить нежащегося пирата по скуле.       – Не пишут. Там только о том, какие пираты кровожадные и не обремененные интеллектом. Может, лет через сто и напишут какие-нибудь словари пиратского лексикона. Ты расскажешь или это какая-то тайна для избранных?       Тич прикрывает глаза и усмехается. Его вьющиеся волосы пахнут лимонными корочками, а тело лавандой – новое мыло с захваченного позавчера брига оказалось очень вкусным. Как же ему сложно привыкнуть к тому, что он и эти роскошные, изысканные ароматы теперь – есть одно. Не засоленный запах моря, превративший его волосы в жесткие космы, и не острая вонь рома, не сходящая изо рта – а цветущие луга и ласковые оттенки. Ароматы Стида.       – Эд.       Нетерпеливый, теплый голос его солнца доносится откуда-то из светлой темноты за веками. Точно, вопрос.       – Мателоты — это любовники.       – О.       Боннет хмыкает, вдруг отпустив лицо мужчины, и поджимает губы, уставившись перед собой. Уши слегка краснеют – господи, да что в этом такого! Не за чем стесняться. Хватит.       Тич слегка подбирается, заметив в твердости до того мягкого и расслабленного тела перемену. Что-то не так сказал?       – Мателотаж – это что-то вроде брака среди пиратов. Устная, но крепкая договоренность, которую уважают, в принципе, все пираты. Девок в море мало, а мужики красивые – так что мателотов встретить не редкость. Надо же куда-то награбленное девать, хоть кому-нибудь доверять, все такое.       Эд не подслащает пилюлю. Стид стремительно краснеет, перебирая рукава малинового халата в пальцах, и кивает чужим словам. Значит, и Череп, и все те пираты альянса, и Джефф, и даже та премилая торговка из порта – они все посчитали их с Эдом супругами? О, Боже! Это столь… приятно и ужасно неловко. Их воспринимают настолько всерьез! Неужели всем вокруг ясно, что они… влюблены?       – Эй, Стид! – Эд нервно смеется, глядя на красного, как вареного рака, джентльмена, и привстает на локтях, заглядывая тому в лицо. – Мы же уже столько раз..! Тебя смущает, что я звал тебя своим мателотом?       – Я… Я не знал значения! Боже, Эд, это же буквально предложение руки и сердца, конечно меня это смущает!       – Да? – Тич удивленно выпрямляется на диване, не задумывавшийся раннее об этом в таком ключе.       – Нет? – Стид тут же тушуется, прячя глаза, и неловко подбирает виноградную гроздь.       – То есть, да! Конечно да, типа, вообще без проблем, приятель! – широкая улыбка сама собой расползается на губах пирата от наконец осенившей его мысли.       Он столько раз разбрасывался предложениями пожениться, когда был пьян, наоставлял столько невест и женихов в стольких портах, но всегда был не трезвым, всегда маниакальным, всегда чуточку на грани истерики от безумной скуки своей былой жизни. Ему нравились те, кто пылали ярче огня, громко веселились и распыляли в нем азарт. Ну, и хорошо трахались. С ними можно было забыться на денек или недельку другую о своей отвратительной сути. Но они были однодневками – едва ли Эд вспомнит и десяти имен своих «супругов». А теперь у него есть шанс сделать все как положено – а главное с тем, с кем он не проснется по утру и не ужаснется от вчерашних пылких решений. Конечно да, черт подери!       Стид неуверенно улыбается, стесненно косясь на чуть ли не подпрыгивающего на месте со-капитана. Когда он делал предложение Мэри, это было… Ну, не его предложение. Родители все обсудили, отец всучил Стиду коробку с кольцом и дал по хребту, отправив на первое в их жизни и последнее свидание. Он тогда просто впихнул малознакомой девушке коробку, промямлив что-то под нос, она также неуверенно и тоскливо согласилась, а потом они несколько часов мялись на кислой свадьбе, изо всех сил изображая радость. Сейчас изображать ничего не приходится – сердце само заходится во взбудораженном галопе.       – Ты будешь моим мателотом, Стид Боннет? – с придыханием спрашивает Эд, схватив охнувшего блондина за руку.       Стид сглатывает, плавясь под вкрадчивым, снова столь ярким и счастливым взглядом пирата напротив – взглядом совершенно таким же, как тогда, на холмике в Баттауне. Вот бы эти искры никогда не пропадали из глаз Черной Бороды.       – Да, – с улыбкой кивает джентльмен-пират, и Эд тут же с размаху падает на него, впиваясь в губы радостным поцелуем.       Они оба смеются, тискаясь, и случайно переворачивают миниатюрный столик с фруктами и орехами, слегка остудивший их пыл. Впрочем, собирать просыпанное все равно никто не бросается – они опадают в объятьях друг друга, улыбаясь, и жмутся друг к другу лбами, как подростки, сгорающие от чувств. Обоим за четвертый десяток, оба заделали не одного ребенка, кто специально, а кто случайно, оба были причинами чужих смертей – и хихикают, как малые детишки, краснея от кратких взглядов друг на друга. Вся прошлая жизнь вела Стида сюда – в шершавые, шрамированные руки Черной Бороды, в бескрайнее море, лишенное рюшевых стен, в приключения, полные любви, смеха и слез. Для него – новый горизонт, полный света и будущих завоеваний, открытий самого себя. Для Эда – долгожданная гавань спокойствия, обещанная как-то в этой же каюте пенсия, разделенная на двоих.       – Кольца достану позже, – шепчет трескающимся от влюбленности голосом Тич, и в сердце его трепыхаются тропические птицы.       – Хах, откуда? – выдыхает в ответ Стид, и пылкая любовь распирает его грудную клетку, норовя охватить человека напротив всем тем, что не могут выразить слова и прикосновения.       – Не знаю? Сторгуюсь. Ограблю кого-нибудь. Оставь это мне.       – Так точно, капитан.       Они мягко и неторопливо чмокаются, укладываясь на диване. Виноградная гроздь давится под спиной Эда, придавленного к подушкам. Как будто ему не насрать.       – Тогда с меня организация праздника. На острове Рон и устроим! – Стид зарывается лицом в волны шелковистых волос его ручного морского чудовища, и чудовище тихо урчит, оплетая его щупальцами руками.       – Какого праздника?       – Ну, свадьбы? Расписаться там, букеты покидать.       Эд прыскает, но согласно кивает. Свадьбы так свадьбы. Не говорить же Стиду, что пираты не то, что писать – читать не умеют, и бумажки эти, среди аристократов принятые, в море лишь задницу подтирать. Но если его солнцу так хочется – значит так и будет.       Стук в дверь прерывает утренние милования капитанов – Стид устало вздыхает, а Эд угрюмо фыркает ему в шею. Они оба не торопятся подавать голос, и только когда стук повторяется, а из-за двери звучит слегка встревоженный голос Олуванде «Кэп! Капитаны! Вы проснулись?», – Боннет встает, поправляет свой халат и, оставив брошенного Тича валятся в подушках, подходит к двери.       – Да, Олу? – Стид кивает, выглянув наружу и надеясь, что весь навеянный Эдом румянец уже сошел.       – Там это… Обломки корабля плавают. Иззи сказал позвать вас, мало ли – опасность какая?       – О. Ладно, мы сейчас выйдем.       – Ага.       Олуванде неловко улыбается Эдварду в просвете двери, валяющемуся на диване с раскинутыми конечностями и в полу-съехавшем халате. И торопливо уходит, возвращается на палубу.       А там очередное оживление. Стоящий за штурвалом мистер Баттонс аккуратно правит кораблем, уводя его от особенно больших обломков чтобы не поцарапать киль, а команда заинтриговано свешивается с бортов, выискивая выживших или хотя бы уже всплывших. Между ними истекают жуткие предположения о случившемся с пострадавшим судном, от которого даже остова целого не осталось – судя по следам, либо застреленного пушками буквально до щепок, либо разорванного морским монстром. Полностью игнорируя факт присутствия на «Роял-Джеймсе» Эда, Крошка Джон, Черный Пит и Френчи выкидывают все новые и новые страшилки о том, что это явственно совершил Черная Борода. Иззи мрачно прогуливается между матросов, стуча своей новой тростью с особенной гордой злостью, и то и дело тыкает ей в ноги особенно сильно свесившихся, хрипло угрожая тем расправой, если вздумают свалиться. Маленькая черная собачонка весело бегает за ним, потявкивая по сторонам и немного портя тем самым образ пугающего старпома.       – Там кости, эй, там человеческие кости! – Таракан орет, тыкая пальцем за левый борт, и вся толпа тут же перебегает туда, уже вооруженная сетками и веревками.       Иззи хмуро выглядывает за перила – действительно кости. Человеческие останки, кажется, двух мертвецов, плавают на изодранных досках, едва лишь сохранив обрывки мяса кое-где. Судя по поломанным конечностям и еще окровавленным лоскутам мяса, трупы настигла акула, а возможно несколько, и они бултыхаются так по меньшей мере несколько часов. Иззи озвучивает догадку, чтобы расслабить побледневшего неподалеку Люциуса, но команда воспринимает ее по-своему – и все снова начинают галдеть о морских монстрах и о том, что им всем пиздец. Когда на палубу наконец выходит Эдвард в уже привыкшемся глазу чертовом халатике и с пучком, Хэндс отхрамывает к нему рапортовать, а матросы начинают вытаскивать трофеи.       – Следы от пушек? – Эд незаинтересованно чешет щетину, а догнавший его Стид любопытно тянет шею в сторону, на плавающие в море фрагменты некогда весьма примечательного, крашенного золотом судна.       – Так точно. И от огня – предполагаю, что корабль подожгли при абордаже, и взорвался склад пороха.       – Вау, – выдает Боннет, и Иззи чуть хмыкает – это он еще не видел, как в былые деньки они с Черной Бородой от некоторых ублюдков избавлялись. – Атака пиратов?       – Сомневаюсь, Боннет. Судя по обрывкам флага – потопленные и были пиратами. Скорее всего не повезло наткнуться на адмиральский галеон.       – Англичане так делают? Они разве не арестовывают, чтобы потом судить?       – В последнее время делают. Новый приказ Короля награждает уже не только за тела мертвых пиратов, но и просто за весть об их смерти. Утопить легче, чем захватить.       Стид присвистывает, и они оба с Иззи не замечают, что Эд отходит к матросам, начав копаться в вытащенном. Хэндс все также стоит по стоечке смирно, только теперь рапортует не своему, а чужому капитану.       – Надо же. Кто был в дозоре ночью?       – Я и Френчи. Но ублюдок дрых.       – И ты его не разбудил?       – Надо было? – Иззи фыркает; это что за недоверие к его способностям? Он и сам надозорствует мама не горюй.       – Да нет. Просто удивляюсь твоей гуманности, – Стид открыто улыбается, и старпом возвращает ему гнилый оскал.       – Иди к черту, Боннет. В следующий раз я сброшу спящего дозорного с марса, так уж и быть.       – Я не сомневаюсь, Иззи. Ночью было что-нибудь подозрительное? Доски еще не затонули, значит свежие.       – Была какая-то точка на горизонте. Я приспустил паруса на гротмачте, чтобы корабль замедлился, и мы не наткнулись на ночных гостей.       Стид снова улыбается. Теперь – благодарно. Ему приятно знать, что даже с такой язвой, как Хэндс, его команда в полной безопасности в ночные часы.       – Я уверен это было правильным решением. Ты молодец.       – Иди к черту, – устало буркает Иззи, но похвалу принимает, чуть задирая подбородок.       – Эй, Из! – голос Эда доносится слева и мужчины оборачиваются на второго капитана. – Погляди какой череп! Вылитая Люси из моей каюты, помнишь?       Стид провожает ухромавшего старпома мягким взглядом. Его не беспокоит труп чужого пиратского корабля, ведь горизонт чист и, если это были англичане, они уже далеко. Его вообще сейчас мало что беспокоит, кроме мыслей о том, как еще сильнее заматереть к посещению «Мести Королевы Анны». Если он понравится команде Черной Бороды, это станется эдаким безмолвным одобрением – как показать избранника родителям и друзьям. Если бы Стид показал Эда своим родителям, матушку бы хватил инфаркт, а отца инсульт – и слава христианскому богу.       Где-то над головой кричит что-то Швед, болтающийся на вантах. Боннет прикладывает руку к бровям, пряча глаза от солнца, и вглядывается в его мельтешащую фигуру. А, флаг оторвался одной стороной, бедолага его обратно закрепляет. О боги, какой же позорный флаг. Ребята совместили все, что они придумывали раньше, на одно единственное черное полотно – поэтому теперь знаком «Роял-Джеймса» и капитана Томаса является скелет кота в бисере, держащего лапой странный предмет, издалека похожий на лампу. Им нужен нормальный флаг.       Осененный этой мыслью, Стид возвращает взгляд команде, толпящейся у борта, и задумчиво жмурится. Эд протягивает человеческий желтый череп Иззи, облокотившемуся подле, и эта замершая во времени картинка тянет на какой-нибудь гобелен или церковный витраж, не меньше. Иззи, череп и Эд. Именно в таком порядке. Кинжал, череп и сердце.       Эврика!       К вечеру следующего дня новый флаг готов.       Никто не был против этой идеи, многим она показалось крутой – а остальным тупой. Но все согласились. Эд и вовсе сказал, что не будет помогать с деталями, ибо флаг не его – его единственное пиратское наследие должно умереть вместе с Черной Бородой. Иззи грубо обозвал идею Стида «безвкусной и совершенно не пугающей», но как только услышал, что часть флага была вдохновлена им – тут же бросился на помощь и самолично надиктовал Люциусу эскиз кинжала. Решение нарисовать флаг влагоустойчивыми красками, а не вышить его, была предложена уже Френчи, который зажал нитки и толкнул вдохновляющую речь о новой моде. И вот, к закату, перепачканные белой краской и уставшие матросы капитана «Томаса» вытаскивают на палубу свое творение.       И оно оказывается именно тем, что нужно было.       Кинжал, череп и сердце на черном полотне, символизирующее и самого Стида, и всю его прекрасную команду. И Иззи, и Эдварда, и весь прожитый опыт. Да и пусть Швед канючит, что никто не захотел рисовать черепу усы, а Френчи обижается, что не оставили в углу кота, которого он предложил – команда более чем удовлетворена.       И вот уже флаг висит на рее мачты, трепещет на соленом ветру, а Стид стоит за штурвалом, наслаждаясь теплым бризом.       – Он стоит так уже час, – задумчиво оглашает всеобщие мысли Олуванде, косясь на гордую фигуру капитана.       Эд легковерно пожимает плечами, тасуя карты. Вся команда сидит в кругу на палубе, обыгрывая друг друга. Точнее, пытаясь обыграть – Джим слишком умело мухлюет, Фэнг очень отвлекается на Пальму, Джефф постоянно роняет карты, а Швед и вовсе не умеет играть. Пока что за первенство раздеть всех до трусов борются только Джим и Эд, остальные так – для подтанцовки. И Тичу это не нравится. Потому он без зазрения совести вытаскивает свой последний туз из рукава, блефующий и мухлюющий покруче некоторых шулеров Пиратской Республики.       – Из, айда к нам!       Дымящий сигарой Хэндс на полубаке вскидывает средний палец. Люциус, стянувший пару королей из стопки Пита, закатывает глаза. Эдвард, разумеется, тоже показывает старпому средний палец, совершенно не умеющий манипулировать и уговаривать.       – Многое пропускаешь! – зазывает фехтовальщика летописец, поправляя волосы. – Эд, скажи ему, что это приказ.       – Это приказ, Из! Или будешь драить палубу всю ночь!       Конечно же работает. Хэндс материт их всех, но встает, опираясь на трость, и мучительно долго тащится к группе матросов. Никто уже не морщится и не дергается от его вида, привыкшие к вечному тыканью клюкой, аки от той бабки. Эд освобождает место рядом с собой и хлопает по доскам, и Люциусу немного жаль, что стрельнувший в него глазами Иззи брезгует кусочком свободного пледа подле летописца. Капитан тут же склоняется к своему старпому, начав нашептывать ему победную стратегию, и лицо у того, словно уксуса напившееся. Он вяло берет карты, смотрит в них и включается в игру. И, спустя меньше часа, уже обыгрывает всех, в том числе и своего дражайшего капитана.       Джим злобно выкидывает карты, пассивно-агрессивно покидая игру после третьего проигрыша. Даже с мухлежем Иззи не обыграть – тот довольный, как нализавшийся сметаны кот, и азарт заразен, ведь говнюк предлагает новую партию, тасуя колоду. Большинство уже раздетых до трусов матросов неуверенно отказываются, и обиженный таким предательством Эд отползает подальше. А когда к ним присоединяется настоявшийся в крутой позе Стид и приносит вино, разошедшиеся было пираты шустренько собираются обратно в кучку.       – Предлагаю новую игру, друзья мои! – капитан Боннет поигрывает бровями, глядя на всех, и эти все отчаянно игнорируют то, как влюбленно на мужчину пялится Черная Борода, забыв обо всем остальном мире.       – Какую? – Олуванде отпивает вина из бутылки и передает ее дальше, заинтригованно потирая ладони.       – В ассоциации! Знаете такую?       – Что такое ассоциации? – громким шепотом спрашивает Фэнг у Френчи.       – Эта та игра, в которую вы предлагали играть, когда только наняли нас? Где вроде сладость-сахар-чай-ожог? – Швед обнимает какой-то мешок, хлопая глазами то на капитанов, то в сторону молча сидящего поблизости Ивана.       Тот тоже хлопает глазами в ответ и иногда очень неуловимо улыбается. Это видит Люциус, радостный от цветущей по скорой весне любви. Этого не видит глупый капитан, вытянувший ноги прямо между двумя влюбленными.       – Да, именно она! Так что, хотите?       – А как в нее выиграть? – Пит расправляет голые плечи; он не спешит одеваться обратно, пусть карты на раздевание уже и окончены.       – Ээм… Я раньше не думал об этом. Наверное, ты выигрываешь, когда все остальные уже не могут придумать ассоциаций. Но редко кто играет так долго.       – Я за! – наполненный решимостью от таких легких правил Пит поднимает кулак в воздух. Люциус любовно посмеивается. Иззи мрачнеет и тоже кивает.       – Я начну, – говорит Хэндс быстрее, чем Стид откроет рот, и тут же бросает, – боканцы.       В кругу матросов повисает недоуменная тишина. Иззи гордо ухмыляется – выиграл. Но тут мистер Баттонс, до этого находившийся в медитативном состоянии неподалеку, подает голос.       – Шлюпбалки.       – Шкаторина! – не остается в долгу Хэндс.       – Бакштаги, - спокойно продолжает Баттонс.       – Б.. Брас!       – Дирик-фал.       – Что?.. – Стид неуверенно косится на Эда в поисках поддержки, но тот лишь пожимает плечами.       Мистер Баттонс и Иззи перекрикиваются сложными корабельными терминами еще с пять минут, пока у последнего не пересыхает во рту от непривычки такого долгого словоизвержения, а Люциус и Джим не закатывают глаза одновременно.       – Это скучная игра! Давайте другую, – Люци морщится, опираясь о плечо Пита, и рулевой тут же замолкает, вернув свой взгляд горизонту.       – Она вовсе не скучная… Просто нужно брать более понятные слова, и… – Стид расстроенно моргает, пытаясь оправдать свою идею, но матросы недовольно шипят и хмыкают; впечатление об ассоциациях у них безвозвратно испорчено.       – Я знаю игру, – обиженный своей совсем-не-победой Иззи щерится, косясь на Боннета. – Вымачиваешь порох в воде, кладешь пушку посередине и вертишь – на кого укажет, тот стреляет себе в голову. Если вынесет мозги – проиграл.       – О, я помню ее, – одобрительно хрюкает под нос Эд.       – Нет! Нам нужна более… спокойная игра, – Стид взволнованно смотрит на уже доставшего оружие Хэндса.       Благо, тот все же прячет его обратно, бурча что-то про «неженок» и «желторотых пижонов». Люциус же, дождавшийся своего часа, подается вперед и заговорщицки подмигивает капитанам.       – Что насчет «Не лги или не дрейфь»?       – Что это? – по спине Стида ползут мурашки от такого названия; это может быть что угодно, от кровожадных потугов как у Иззи, до нового бунта на корабле.       – Это где каждый задает другому вопрос, на который нужно ответить честно.       – А, всего лишь?       – Ага. Вообще любой вопрос! А если отвечающий не захочет говорить правду, он должен сделать то, что ему скажут. И не сдрейфить! Иначе проиграл.       Команда заинтересованно переглядывается. Боннет все еще недоверчиво щурится – такие легкие правила? Впрочем, Люциус и не был раньше пиратом, он работал на большой земле. Там игры более миролюбивые.       – А если скажут за борт прыгнуть? – усмехается Эд, явно подавая идею заулыбавшимся матросам.       – Значит прыгаешь. Но вообще, это от задающего вопрос зависит. Когда игра с друзьями, то им обычно не вредят. А если вредят – то ответить на вопрос безопаснее.       Иззи морщится. Тупые правила какие-то. Кто вообще выберет «не дрейфь» вместо «не солги»? Это просто очередная глупая попытка устроить здесь разговоры по душам, вот это что.       – Тогда давай, – Стид облегченно выдыхает и кивает, – не против, если я начну?       – Валяй.       – Так… Я выбираю Джеффа!       Хорнберри готовно выпрямляется, встречая взгляд Стида улыбкой. По лицу Тича пробегает ревнивая судорога и Иззи охотно над тем злорадствует – пусть почувствует каково, блядь.       – Вопрос тебе. Ты когда-нибудь видел львов или других диких больших кошек? Только не ври!       – Не видел, – Джефф искренне качает головой и Боннет разочарованно кивает.       – Ладно. Теперь станцуй нам гавот!       Хорнберри растерянно смотрит на Люциуса и тот устало потирает переносицу.       – Капитан – он ответил на вопрос. Значит, вы не задаете ему действие. Каждый выбирает что-то одно: не солгать или не сдрейфить.       Стид сдувается, охнув. И кивает с пониманием, пока Джефф облегченно улыбается. Команда задумчиво переглядывается, еще не до конца понимая суть игры. Люциус указующе кивает Хорнберри, что теперь тот должен выбирать и спрашивать.       – А, да. Эм. Я выбираю Олуванде.       Темнокожий моряк готовно задирает подбородок, блеснув глазами. Подпирающая мачту спиной Джим заинтересованно подходит ближе.       – Что выбираешь? Не лгать или не дрейфить?       – Не дрейфить! – Олу храбро усмехается, вызывая одобрительные перемолвки среди товарищей.       – Отдай мне каюту на пару ночей, – с широкой, наглой улыбкой говорит Джефф, и Френчи с Крошкой Джоном завистливо присвистывают.       – Что? Вот уж нет! Тем более каюта не моя, а Джима! – возмущенный Олуванде качает головой. – Давай лучше буду не лгать.       – Ладно, – англичанин пожимает плечи и снова хитро щурится, – как вы познакомились с Джимом?       Олу смущенно морщится, стрельнув взглядом в сторону нависающей над всеми Джим. Он молчит с пару секунд, словно бы прикидывая, стоит ли этот вопрос ночи в общем трюме – но, судя по холодному взгляду его партнерши, не стоит совсем. Он вздыхает и сдается.       – Я пил в кабаке Испанки Джеки. Напился и наговорил глупостей. Меня хотели побить, а Джим меня спас.       Команда любопытно переглядывается, чуя, что часть истории была опущена. Джим усмехается, присаживаясь на корточки рядом с пиратом, и натягивает ему светлую шапочку на глаза.       – Ты забыл рассказать, что они все же побили тебя, ты сбежал, оказался зажат в угол, а я их убила. И что ты на колени передо мной упал и умолял о пощаде, guapo. – Хриплый тихий голос убийцы, носящей мужское имя и бесполое лицо, пускает мурашки по телам наиболее впечатлительных. Иззи уважительно щерится, а Эд кивает.       – Это было необязательно, – бормочет смущенный Олу под нос, поправляя шапочку.       – Зато честно! – Стид хлопает в ладони и посмеивается. – Хорошая игра. Мне нравится! Задавай теперь ты, Олу.       Матрос жмурится и оглядывает товарищей. Каждый тянет руку и пучит глаза, надеясь, что выберут его. Но Олу и так уже знает все секреты и тайны своих друзей – не даром был их однодневным капитаном. Проигнорировав подпрыгивающего на месте Шведа и даже указывающего на себя Стида, он с улыбкой кивает попивающему вино Эдварду.       – Эд. Ложь или дрейф?       – Конечно дрейф, черт подери! Давай, задавай что угодно, братан!       Азартный Черная Борода разворачивается к Олуванде и лыбится, готовый ко всему. Прыгнуть за борт? Отстрелить себе палец? Набить новую татуировку с чьей-то рожей на заднице? Что угодно!       – Сбрей одну бровь, – сдержав смешок, серьезным голосом говорит Олу.       Команда взрывается смехом. Стид в ужасе хватается за оробевшего со-капитана, словно боясь, что тот бросится исполнять действие сразу же. Но Эд и сам не в восторге от такого, блядь, желания. Что это за ужасный смертоносный пират и с одной бровью!?       – Может лучше ногу отрублю?.. Одноногие пираты хотя бы в моде.       – Неа. Бровь.       – Тогда ложь, – севшим голосом выдыхает Тич, понимая, насколько жестока эта игра.       И почему, когда он выбирает говорить правду, уже кажется, что он проиграл?       – Почему ты больше не носишь ту серьгу? Тебе шло.       Эд чуть изламывает брови, силясь вспомнить про серьгу. А. Кракенова серьга. Нужно было как-то подчеркнуть его новый стиль, когда сердце болело. Тич задумчиво потирает мочку уха и усмехается на такой же вопросительный взгляд Стида, так и не заставшего ту сережку.       – Ну, дырка заросла. Я ее шилом каким-то тогда пробил для прикола, и сломал какую-то брошку, чтобы в ухо засунуть. Она болела, вот я ее и снял, как Стид вернулся. Все заросло, как на собаке.       Команда кивает брутальности этой истории. Эд задумывается пробить ухо снова, а Боннет в шоке качает головой. Ему еще узнавать и узнавать об ужасных последствиях своей былой слабости.       – Круть, – одобряет Олу, и Тич гордо хмыкает.       Его черед.       – Стид!       Команда уныло вздыхает. У них не было и шанса. Эд пялится на своего со-капитана с плохо сдерживаемой улыбкой и хитро щурится. Боннет мягко того касается.       – Ложь.       – Ты дрочил в браке с Мэри?       – Дрейф.       Матросы опять начинают посмеиваться, ну больно уж быстро и железно капитан спрыгнул с вопроса. Эд, будто того и ждавший, довольно закрывает глаза и расслабляется.       – Тогда поцелуй меня.       – О. Это твое действие? Мы же, итак, ну, постоянно целуемся, – Стид неловко улыбается, отводя глаза в сторону и снова заставляя команду фыркать и отворачиваться.       – Мы целуемся вместе. А ты целуй меня сейчас сам. Сдрейфил? – Эд приоткрывает глаз, подозрительно нахмурившись.       Стид мягко смеется и, кивнув, тянется к своему мателоту. И целует его, ласково охватив пальцами челюсть, деликатно и неторопливо, практически целомудренно. Френчи изображает блюющий звук, Швед закрывает глаза и краснеет, а Люциус вдохновленно хлопает ресницами, завидуя такому романтичному желанию. Он знает, что, если бы Пит ему загадывал не сдрейфить, это было бы сидеть голышом весь вечер или дать ему померять свое белье.       Иззи бросает в капитанов щепку, оторванную от палубы. Она попадает в закрытый глаз Эда и тот с охом отстраняется, принявшись недоуменно тереть веко. Хэндс победно ухмыляется, а Стид поправляет волосы и воодушевленно оглядывается.       – Та-ак. Кого бы выбрать.       – Это нечестно, что вы уже два раза выбираете, а мы еще ни разу, – Крошка Джон складывает руки на груди и тоскливо моргает.       – Справедливое замечание, мой друг! Значит, я выбираю тебя.       – Да? Класс! Загадывайте, что мне сделать!       – Не сдрейфишь, значит? Хорошо… После игры устрой массовую стирку своих вещей.       – Что?! Отстой!       Игра продолжается и проходит просто чудно. Все втягиваются, все смеются, все изворачиваются в идеях и предположениях. Френчи, не пожелавшему рассказывать, играл ли он в детстве в куклы, приходится висеть двадцать минут на вантах вниз головой. Таракану, отказавшемуся брить голову налысо, приходится поделиться, какой самый пошлый сон ему снился – оказывается, поцелуи с сестрой. Иван, проигнорировавший просьбу обнять Шведа, долго и муторно вещает о том, как стал пиратом. И всем любопытно, и все крысят друг на друга, и все издеваются – но по-доброму, как семья. Когда черед наконец попадает на заждавшегося Люциуса, у того уже целая куча идей. От мстительных позывов искупать Черную Бороду в море или укусить мистера Баттонса за палец, до приказа всем раздеться, чтобы начать рисовать общий портрет. Но, хорошенько подумав, Люци все же выбирает среднюю по гадости мыслишку, больше уходящую в глубокое любопытство.       – Игги! – объявляет он свой выбор и так и не вызванный никем Фэнг обиженно отворачивается.       Старпом морщится, но не отказывается, лишь грубо выдыхает в сторону летописца сигарный дым. Тот по-сучьи щурится и улыбается, постукивая деревянным пальцем по бутылке вина, и темные глаза пирата следят за этими мерными движениями уж слишком внимательно.       – Правда или действие, Игги?       – Мое имя Иззи, шлюха. И игра зовется не лги или не дрейфь – сам же объявлял.       – Плевать, моя версия более созвучная.       – Скорее более тупая.       – Твоя родственница?       Иззи лязгает зубами и выпрямляется, угрожающе взявшись за трость. И немного расстраивается, когда Люциус незаинтересованно отводит от него глаза, отвечая на какие-то вопросы от Пита. Каждая их перепалка отдается в старпоме жаром жизни и адреналином, словно спорит он с морской сиреной, держащей его глотку на остром когте.       – Правда! – рявкает мужчина, стукнув по дереву змеиным навершьем.       Он добивается внимания от летописца. Тот задумчиво разглядывает подобравшегося пирата, а потом сводит заинтригованный взгляд на Черную Бороду, милующуюся с джентльменом-пиратом, как весенние пташки. И Иззи очень не нравится этот его умный взгляд, который словно обрисовывает невидимые связи между ним и его капитаном.       – Правда так правда. Ты был влюблен?       Стид поигрывает бровями от долгожданного откровенного вопроса хоть кому-нибудь и развешивает уши, косясь на помрачневшего Хэндса. Все матросы интригующе переглядываются, и Люциус гордо усмехается. Он мастер в этой игре. Он победит Иззи.       – Давай другой вопрос, – выплевывает сквозь зубы мужчина, нервно перебирая пальцами по трости.       – Только один вопрос и одно действие. Такие правила, Игги, – сочувствующим тоном протягивает Люци.       – Ладно тебе, Из, – Эд смеется, лежа в руках Боннета, и подмигивает хмурому старпому, – ответь, ну. Что тут такого?       Иззи закипает, с ненавистью глядя на капитана. Что тут такого, блядь?! Вот же урод моральный! Как может вообще в человеке сочетаться такая жалкая мягкость и чувствительность к ебучему Боннету, и полнейшее, безжалостное игнорирование чьих-либо чужих чувств? Так отзываться о прошлом. Ну конечно, Черной Бороде то плевать, он влюбился только месяцами ранее, в это позорище пиратское. Он не знал до него, что такое разбитое сердце – но сейчас то вроде знать должен. И какого хрена издевается?!       – Пошел ты, Эдвард, – Иззи сплевывает на палубу, вызвав у Стида недовольное бормотание, и отворачивается от усмехающегося капитана. – Действие давай, блядь.       Судя по вкрадчивому взгляду Люциуса, он уже ответил на его вопрос. И Хэндс хочет придушить умного ублюдка так же сильно, как ему пожаловаться и попросить облегчить боль.       – Хорошо, Игги. Поцелуй меня.       Даже не успевший как следует разозлиться Иззи проглатывает язык, глядя на невозмутимо хитрое личико летописца. Пит присвистывает, чуть отползая, а Фэнг неодобрительно качает головой. Стид начинает что-то быстро и часто шептать Эду, и последний охотно хихикает, кивая и жестикулируя. Иззи на них не смотрит – он примерз взглядом к довольной физиономии красивого юноши, пышущего жизнью и чувствами, полной противоположности закопанному в гроб Хэндсу. И он что… Серьезно? На глазах у всех?       Может и стоит. Плевать, почему нет. Сам же предложил – никто ничего не заподозрит, если Иззи просто выполнит желание. Он не сдрейфит. Он даже получит выгоду – вспомнит снова вкус его мягких теплых губ и то желанное ощущение ложной любви и безопасности.       – Ну же, – Люциус подается вперед, усмехнувшись, и показательно прикрывает глаза. – Или слабо?       Блядь. Он также серьезен, как и в прошлый раз. Ему совершенно плевать на поцелуй – он сосется со всеми. Он просто хочет показать своим гнилым друзьяшкам, какую власть имеет над старпомом Черной Бороды. Как он им способен вертеть, покруче чем Боннет капитаном.       Взгляд у фехтовальщика темнеет и он щерится, упершись резко тростью в палубу.       – Пошел ты, шлюха. Я не хочу заразиться каким дерьмом от членов твоих ебырей, которые ты постоянно отсасываешь. Я не играю в эту имбецильную хуйню с вами!       Грохнув каблуками, он быстро встает и, для пущего вида сбив тростью бутылки с вином, тяжело ухрамывает к трюму. Эд возмущенно оглядывается на него, строго гаркнув вслед: «Из! А ну вернулся и извинился!», но старпом привычно вскидывает средний палец и вскоре прячется в глубинах корабля. Стид расстроенно поднимает бутылки и косится на Люциуса – слова были очень грубыми. Конечно, чего еще ожидать от Хэндса, но реакция такая… Такая острая. Миролюбивое ведь действие – можно было поцеловать и в щечку. Летописец мрачно сидит там же, где и сидел – только руки держит напряженными. Пит и Фэнг поливают Иззи обзывательствами, чтобы облегчить сказанное им же, но Люциус едва ли их слушает – он хмурится, кусая губы, а потом изламывает грустно брови и поднимает взгляд на небо. И Стид со вздохом идет успокаивать матроса, боясь, что чертов Хэндс его задел, но тот сбегает от капитана быстрее, чем начнется разговор – ведь Люциусу, так то, плевать на оскорбления. Когда растешь не самым мужественным парнем, предпочитающим не столько женское внимание, то быстро привыкаешь к ядовитым словам. Слова не формируют личность, кто бы ими ни бросался. А вот чувства – чувства задевают.       И забравшийся на бушприт Люциус, вытащивший журнал и начавший по памяти зарисовывать растерянный взгляд мистера Хэндса, сидящего напротив с этой своей новой тросточкой, виновато размышляет о том – что он задел чувства мужчины. Снова.       Он победил в игре. Но стоило ли оно того?       И как протянуть оливковую ветвь тому, кто считает всех вокруг врагами?