Пиратские радости

      Покинув капитанскую каюту Иззи не возвращается в свою. Он притуливается к стенке в коридоре, постукивая пальцами по трости, и думает, внимательно разглядывая потолок из красного дерева. Сейчас, когда чертов Боннет насыпал так много лепестков в его грудную клетку, что от них хочется отплевываться и полоскать рот, Иззи с трудом сдерживает улыбку. Ну, не улыбку – так, ухмылочку. Надежда – это яд. И Боннет его отравил. Но яд вкусный, угодный, как табачный дым или горький алкоголь, им хочется травиться.       Поэтому Иззи не возвращается в свою каюту.       Выждав, пока руки не перестанут мелко подрагивать, а сила не вернется в неверные ноги, он идет в общий трюм.       Уже позднее время – команда спит. Старший помощник Черной Бороды неслышным призраком останавливается в арочном проеме – и смотрит. На Френчи, посапывающего в гамаке, скинувшего руку вниз. На Крошку Джона, храпящего под гамаком, обнимающего чужую руку, как игрушку. На Таракана, лежащего с мешком лука у стены. На Шведа, спящего в медвежьих объятьях Ивана, как на самой мягкой кровати из всех. На Хорнберри, скрутившегося в еще одном гамаке в позе эмбриона. На Фэнга, сидящего у ящиков с такелажем, тихо шепчущегося с таким же неспящим Питом.       На последних Иззи смотрит особенно долго – отчего они бодрствуют? Глупый вопрос. Потому что Люциус еще не вернулся. Стид ведь говорил, что он в последнее время торчит на носу корабля и возвращается позже. Они ждут его, как верные товарищи. Как заботливые друзья. Вон, даже плед своими задницами греют – хотя, это скорее случайно, чем намеренно.       Цокнув языком, Иззи проходит внутрь, изо всех сил сдерживая неуверенность в движениях. Это не его территория, не его место. Как акула, заплывшая на риф, боящаяся этих тропических рыбок куда сильнее, чем они ее. Фэнг и Пит поднимают головы на знакомый звук тихо стучащей трости – и сощуриваются, напрягаясь, и всякая расслабленность уходит из их поз. Иззи может это понять – он бы тоже напрягся, посети они его каюту. Но он пришел с миром. И потому тихо усаживается у свободной стены с мешками, откладывая трость рядом, и, не желая зрить те напряженные взгляды, тут же закрывает глаза. Трюм, конечно, не роскошные покои – но здесь никогда не бывает тихо, как в его каюте. А раз, по словам Боннета, он «часть команды» – то это и его место в том числе.       Иззи упрямо держит глаза закрытыми с минут десять. Сон не идет. Зато, судя по шороху ткани и возобновившимся перешептываниям, Фэнг и Пит решили на него забить. Прекрасно. Он их отлично слышит.       «Чего он пришел?»       «А я откуда знаю?»       «Может, капитаны его из каюты выгнали? Как думаешь, мы сможем ее занять?»       «Ты один всю кровать займешь, Фэнг. А мне где спать?»       «Ну… я гамак повешу.»       «Ну если гамак, то ладно. Тогда чур моя часть будет у окна.»       «А Люци?»       «Не думаю, что он захочет в каюту. Он говорил, что любит спать в окружении людей, помнишь?»       «А-а. Ну и ладно, мне больше достанется.»       Иззи удивленно приподнимает бровь, не открывая глаз. Фэнг так легко отказывается от возможности ночевать с Люциусом ради каюты? И Пит тоже? Да он бы себе такое право кровью выгрыз, а они так… быстро. Значит, те слова Люциуса о том, что никто здесь никому не принадлежит и происходит все чисто из симпатий и скуки – были настолько правдой?       «Ой, ты чего проснулась, малютка?»       «Потому что ты на нее сел.»       «Ой.»       Иззи слышит шебаршение и цокот коготков. А потом очередной ох от Фэнга, его тихое «ты куда, хэй» и маленькое дыхание ближе. Пальма. Собачка подбегает к отчаянно пытающемуся уснуть мужчине и преспокойно залезает ему на ноги – Хэндс сдается и открывает глаза, глядя на ту. Пальма тихо поуркивает что-то, силясь тявкнуть, и тыкается ему в руки, крутясь на месте, как заводная игрушка. Ее ухо все еще порвано, мордочка все еще шрамирована, но шерсть стала намного чище, ее пузико увеличилось, а на шее болтается кожаный ремешок с бантиком. Фэнг подходит ближе, неуверенно топчась в стороне, а Пит остается, где был – только оставшийся плед себе забирает, укутываясь, как в кокон.       – Эм, – издает звук Фэнг, пытаясь привлечь внимание.       Иззи устало смотрит на него снизу вверх, положив ладонь на голову довольного пса и начав чесать его за ухом. Пальма укладывается на нем, виляя хвостом, и облизывает сухие пальцы. Хэндс прикладывает все свои усилия, чтобы не улыбнуться. Проклятый пес.       – Можно я ее… заберу? – рослый пират сглатывает, побаиваясь старпома даже больше, чем капитана, и мнется, пытаясь выглядеть сурово.       – Забирай.       Иззи поднимает изворачивающуюся Пальму за шиворот и протягивает руку вверх – Фэнг тут же забирает ее и прижимает к своей большой груди, как матушка годовалого ребенка. Собака не перестает вертеться, пытаясь выпасть из хватки, и тянется обратно к своему «первому» хозяину. Фэнг отходит на пару шагов обратно, но Пальма издает жалостливый скулеж, и мужчина охает, опуская ее на пол. Она, предсказуемо, возвращается к Иззи, запрыгивая к нему на ноги – у последнего сводит скулы от того, как он старается сохранить лицо.       – Ох, – Фэнг стоит истуканом, не зная, что делать.       Отдать пса Иззи? Но он так давно хотел себе собаку снова, и вот она тут, такая хорошая и маленькая, такая смешная. Но она, очевидно, выбрала хозяина. Иногда приходится отпускать тех, кого любишь, ради их же блага. Понуро склонив голову, пират пятится обратно к Питу, смирившись со своей участью – но Пальма, подняв уши и оглянувшись, спрыгивает с Иззи и подбегает к нему. Фэнг тут же расплывается в улыбке и садится, начесывая довольного пса. Фехтовальщик внимательно смотрит на тех, снимая с жилета черные шерстинки. Первым устает от этой странной драмы Черный Пит – он чертыхается у своей стеночки, встает на ноги и шаркает к Иззи. Расстилает плед рядом, хлопает по нему для Фэнга и садится подле – грузный пират охотно плюхается между ним и Хэндсом, все также обнимая и наглаживая Пальму.       Иззи слегка отползает. Но не очень далеко – чисто для сохранения независимости. Ему тоже достается уголок пледа, которым Фэнг накрывает его колено. Пальма укладывается между мужчин, теперь начесываемая обоими, и довольно фырчит. Иззи закрывает глаза, слушая тихие милования Фэнга, шепот Пита, рассказывающего про то, что его заели блохи, - и наконец засыпает.       Совсем не в тишине. И так даже лучше.       Когда Эд возвращается в каюту, Стид клюет носом в кровати, изо всех сил вчитываясь в книгу. Он честно пытался не уснуть и преуспел в этом – несколько раз случайной дремы не считаются. Эд приходит свежим и энергичным, с довольной улыбкой и целой стопкой бумажек, которые бережно кладет на стол и прижимает сверху пресс-папье в виде китенка. Потом с тихим насвистыванием раздевается, распускает волосы и привычно залезает в кровать поближе к окну, переваливаясь через хихикающего со-капитана, как большой тяжеленный кот.       – Ну, как прошло? – Стид улыбается, подтягивая к себе укладывающегося пирата и подтыкая тому одеяло со всех сторон.       – Отлично, – Эд закапывается в подушки, закидывая ногу на возлюбленного, и спокойно прикрывает глаза. – Поговорили. Думаю, Люциус вхерачился в Иззи.       – Вхе-что?       – Вхерачился. Ну, чувства там, все дела. Сидел там, рисовал его, меня убеждал, что все нормально. Так я и поверил. А глаза блестят, как у молодухи – точно вхерачился.       Улыбка Стида расплывается еще шире, пуская морщинки в уголках глаз. Он согласно кивает, отставляя книгу, и поворачивается к пирату с заговорщицким видом.       – Иззи тоже. Вхерачился в него.       Эд широко открывает глаза и удивленно смотрит на довольного мужчину. Стид утвердительно кивает. Тич неверующе качает головой.       – Нет. Он не вхерачивается. Кто угодно, но не Иззи.       – Почему? Чем он отличается от «кого угодно»?       – Ну… всем. Он просто другой. Никогда не видел, чтобы у него было такое. А я его десяток лет знаю.       Стид чуть хмыкает, хмурясь. Нет, он точно уверен в том, что видел и слышал. То, как говорил Иззи о Люци, как волновался и заботился, как держался – бедолага, не умеющий любить, но влюбившийся. Как пить дать Стид месяцами пятью раннее.       – То, что Иззи никогда не влюблялся, не значит, что он никогда не влюбится. Я тоже не любил, пока не встретил тебя, Эд. А мне за сорок. Иззи моложе меня.       – Моложе?       – Эд, ты не знаешь возраста своего старшего помощника?       – Да я… никогда не спрашивал.       – А дни рождения?       – Кто?       – ЭД!       Тич закапывается поглубже в одеяла и пожимает плечами. Он что, виноват, что Иззи выглядит лет на шестьдесят? В море, в принципе, невозможно выглядеть молодым. Эд с трудом и свой то возраст вспомнит.       – Ты серьезно, приятель?.. Ну, про то, что он...?       Стид снова кивает – теперь уже с серьезным лицом. То, как Эд легкомысленно относится к своему единственному «другу», если их с Иззи отношения вообще можно отнести к этой категории, очень расстраивает Боннета. Он видит, насколько Хэндс предан капитану, как готов не думая сорваться за ним и в огонь, и в воду, готов наступить себе на глотку и запретить себе все. Он перекроил себя ради Эда, пусть и не сразу. Он остался с теми, кого ненавидел долгое время, только ради Эда. Он никогда не любил… ради Эда?       А Тич вот так вот к нему – не знает, когда день рождения, и не верит, что он способен любить.       Поэтому, набрав воздуха в легкие и окончательно проснувшись, Стид садится на кровати. И устраивает возлюбленному лекцию. Очередную. Теперь, на тему того, что любить способны все – от мелких рачков, живущих под камнями, до огромных китов, плавающих в глубинах. Откровение столь очевидное и столь сложное, на которое у самого Боннета ушло четыре десятка лет жизни. Которое он готов отстаивать до конца. Ведь любовь не принадлежит одним лишь им – это чувство общее. И оттого прекрасное. И Эд слушает Стида с обиженным лицом отчитываемого ребенка. Пару раз пытается спорить, но аргументы его со-капитана такие железные, что любой упрек пирата ломается о них, как неустойчивая песочная башня о тяжелую волну. И, в конце концов, он задумывается. Также, как и задумался от слов Люциуса. Может, он и правда ошибался в Иззи, и старпом ему врал столько лет. О том, что ему на все плевать, о том, что он нихера не чувствует, и о том, что всякие чувства презирает.       Он просто презирает себя.       Также, как и Эд в моменты слабости. Только для Иззи сие моменты постоянны. И от этого осознания Черной Бороде становится стыдно – даже сильнее, чем от факта забытой на полгода команды у черта на куличиках.       Им нужно бы… поговорить нормально.       Но поговорить не удается. Ни на следующее утро, когда Иззи сидит с мистером Баттонсом в трюме несколько часов к ряду и утверждает новый курс ввиду сломавшегося компаса, ни к вечеру того же дня, когда на горизонте неожиданно показывается английский военный клипер. Очень явственно и очевидно преследующий быстроходный пиратский корабль под черным флагом с костями.       Избежать боя тоже не удается – парусное вооружение у англичан оказывается более внушительным, чем на «Роял-Джеймсе», и, ближе к закату, их судно настигает первый выстрел. Он проходит мимо, взбив морскую пену у левого борта, но вот следующий попадает, пролетая сквозь порвавшиеся ванты и выбив перила, одним лишь чудом никого не задев. Тогда капитан «Томас», упрямо скрывая трясущиеся поджилки, приказывает открыть ответный огонь.       И грохот пороха перекрывает крики взволнованных чаек.       Эдвард выворачивает штурвал, азартно оглядываясь на поспевающий за ними корабль, и разворачивает судно на сто восемьдесят градусов, встречая нос врага вооруженным бортом. Крошка Джон, Джим и Иван заряжают пушки – и ядра бьют по корпусу клипера, именованного «Надеждой Англии», заставляя враждебную команду кричать и стрелять из мушкетов с палубы. Когда «Надежда» таранит раненным бушпритом бок «Джеймса», первым к англичанам перелезает Фэнг с саблей наголо. Тич орет ему в след «постарайся не убивать!» и, заслужив восторженный взгляд от трясущегося у мачты Боннета, кидается следом. Англичане с ревом перелетают на канатах – не все успевают приземлиться, сбиваемые крюками и бросаемыми ботинками. Пираты тоже бросаются в драку, кто визжа от ужаса, кто улюлюкая от воодушевленной прыти, сживая чужаков с корабля, пока «Джеймс» продолжает отстреливаться вплотную, раскачиваясь, роняя сражающихся и дырявя англичан.       Стид бы и хотел остаться не у дел, полководцем командуя войсками с полубака, но особенно упрямые солдаты пробивают оборону в лице Пита, Ивана и зубастого мистера Баттонса, бросаясь глубже на корабль. Типичная тактика англичан, как уже успел рассказать раннее Иззи – в пылу битвы добраться до трюма и поджечь склад с порохом. Остальное сделает естественный отбор. Потому Стиду и приходится обнажить шпагу – и с отчаянным, полным ужаса криком, броситься наперерез захватчикам. Которые, стреляя из мушкетов и мажа, взмахивая шпагами и спотыкаясь, окружая и врезаясь друг в друга, совсем не причиняют джентльмену-пирату ран – Фортуна игриво переставляет фигуры на шахматной доске, оберегая любимца. Впрочем, даже она иногда отвлекается – и, сбросив за борт двух запутавшихся в брошенных канатах солдат, Стид ловит спиной чей-то пинок. И валится на перила. Эдвард сражается на чужом корабле, смертоносным смерчем раскидывая англичан в разные стороны, и не успевает увидеть – темноглазый офицер пинает светлокурого пирата еще раз и заносит над ним острие шпаги.       Неуловимо быстрой вспышкой налетает сбоку Иззи, делая подсечку врагу, за шиворот поднимая Боннета на ноги и всучивая тому в руки пушку. Мужчина тут же ее роняет, вздрогнув от чьего-то крика сзади, и она стреляет – правда, сама по себе, как тогда, в Баттауне, - и пришивает кинувшегося было обратно англичанина. Джентльмен-пират ввизгивает, конечно же – Иззи отталкивает от капитана очередного солдата и едва не ловит дробь в грудь – но Стид успевает прийти в себя и оттянуть фехтовальщика. Они одновременно пинают подбежавшего к ним солдата, сталкивая его за борт, и смотрят друг на друга, тяжело дыша и сжимая в руках шпаги. И тогда Хэндс улыбается Стиду, улыбается узко и хитро, и Боннет кивает ему с посветлевшим взглядом и вернувшейся в дух решительностью. Они стремительно разворачиваются друг к другу спинами, прикрывая, и бросаются в бой – и вдвоем их сражение резонирует в каждом уголке корабля. Иззи шустрый, гибкий и незаметный, его легкая рука протыкает врагов быстрее, чем те замечают его приближение – причем, протыкает несмертельно, следуя команде капитана, но выводя из строя, уводя от команды; Стид более тяжел в сражении, неумел, но удачлив, аки лудоман, и он сбивает с ног отвлеченных Хэндсом солдат, накидывает на тех веревки, сбрасывает за борт. Они идеально подходят друг другу в бою, быстрый и ловкий, сильный и находчивый, и выглянувший с носа «Надежды» Тич охает, любуясь танцем своего старпома и мателота, сверкающим лезвиями шпаг и вдохновленными улыбками.       Пусть клипер и крупнее Боннетовского брига, пусть пушек у него больше, как и команды, но пираты «Томаса» оказываются твердыми на зубок для решивших урвать легкую добычу англичан: Джим успевает сбросить якорь на чужом корабле, обездвижив «Надежду», Френчи с Тараканом ломают дверь в чужом трюме, запирая добрую часть солдат внутри, а Олу разбивает на чужой палубе несколько масляных ламп, усложняя битву. Даже Джеффу находится работа – он выглядывает из трюма «Роял-Джеймса», отстреливаясь от наиболее близко подходящих врагов, и быстро перебинтовывает прибегающих соратников, останавливая раненным кровь и угощая разгоняющим кровь бренди. Люциус тоже делает то, что может – он сидит на марсе корабля, утащив с собой мешок с ядрами, и прицельно сбрасывает их на головы зазевавшихся солдат. И все бы хорошо, и без особых жертв пираты «Томаса» уже бы разбили англичан, если бы не одно но.       Перевес в силе в лице Фэнга, Ивана и Пита нарушается, когда первый слышит громкий скулеж с «Роял-Джеймса». И отвлекается. Из-за этого сражающийся подле матроса Черная Борода ловит рану – умный английский солдат отталкивает грузного пирата, стоит тому отвлечься, и стреляет Тичу в ногу. В колено – то самое. Эд с рыком падает на спину и, не дав ублюдку его победы, мстительно протыкает шпагой чужую лодыжку – солдат тоже падает. Фэнг, конечно, тут же поворачивается обратно, быстро поднимая урода и выкидывая за борт, но момент уже упущен, и капитан ранен, и матрос в ужасе подхватывает шипящего Тича, утаскивая обратно на их корабль. Пит, узревший перевалившегося обратно товарища с раненным Эдвардом, бросается на помощь – и пропускает сдерживаемых до этого англичан глубже на палубу. Иван, кинувшийся ловить бегающую по палубе и скулящую Пальму, оказывается вдруг наедине с этими самыми англичанами и, уклоняясь от выпада шпаг, врезается случайно в Иззи, который падает на Стида, нарушая их изящный боевой танец – и тот, в свою очередь, вываливается за борт.       И тогда слова капитана о том, что собакам на корабле не место, неожиданно обретают новый смысл в глазах побледневшего Фэнга.       Тич, конечно же, вырывается из его хватки и, не думая, выбрасывается нахер с корабля, забыв о команде и об абордаже, кинувшись за Стидом. Иззи орет им в след, махая руками, и сбрасывает веревку. Нападающему со спины на фехтовальщика солдату на голову падает ядро и Люциус радуется где-то сверху. Иван перекидывает напуганную Пальму Фэнгу, с трудом успев отбить новую атаку подоспевших из-за бреши в обороне врагов. Фэнга успевают наискось порезать, пока он бежит прятать пса к Джеффу, но Пит прикрывает его, разбив о голову атакующего офицера пустой деревянный ящик. Это работает, но ненадолго – офицер сразу же поднимает мушкет и стреляет. Пит с драматичным охом падает, держась за плечо, и оглянувшийся Иззи чертыхается. Оставив капитанов самим разбираться, он поднимает уроненную шпагу и кидается к Черному Питу – защищает его, скрестив лезвия с англичанином, и красиво, быстро и грациозно выбивает у того оружие из рук. Щемит его к борту, пластично уклоняясь от попыток ударить кулаками, и, опустив шпагу, пинком выбрасывает в море. Пит восторженно моргает, забыв о ране – развернувшийся Хэндс дает пирату затрещину, поднимает его и всучивает в здоровую руку подобранный английский мушкет. И учит нормально драться, блядь. А то сдохнет и расстроит Люциуса – это не дело.       К тому моменту, как истекающий кровью Эд окажется вытащенным Стидом, в итоге наглотавшись куда больше воды и едва не отключившись в море, – на палубе уже практически нет англичан. «Надежда» горит ярким пламенем, и улыбающаяся Джим прыскает ромом на чужие паруса, распыляя огонь. Большинство солдат плещутся вокруг кораблей, пытаясь держаться на плаву, а оставшиеся на палубах пытаются дать задний ход. Но клипер со стоном зачерпывает воду в особенно крупное пушечное ранение и заваливается на бок – бежать некуда. Вынудив окруженных офицеров опустить оружие, Иззи на пару с Питом держат тех на мушках пушек и позволяют капитанам прийти в себя. Слезший с мачты Люциус любовно наблюдает за обоими мужчинами, теребя шарфик на шее – и ему не кажется, что каждый из них пару раз да оглядывается. Пит подмигивает, конечно, гордый собой настолько, что чуть из штанов не выпрыгивает. Иззи просто смотрит – и от его внимательного взгляда, проверяющего Люциуса на предмет ранений, у того мурашки по загривку бегают. Фэнг вскоре тоже выходит на палубу, спрятав Пальму куда подальше в трюм, а Джефф поспешно добегает до жмурящегося у перил Эда, пытающегося не наступать на чертово колено. Стид тревожно того придерживает, оглядывая их победу. Ну, все живы. Ранен Фэнг, Пит, Эд и Френчи, но не серьезно, не смертельно. И сердце Боннета заходится в возбужденном азарте от осознания их очередной победы. Серьезной в этот раз, между прочим!       – Да блядь, не трогай! – дергается от боли Эд, пытаясь лягнуть присевшего рядом Хорнберри, ковыряющегося в порванной кровавой штанине.       – Держи его, Стид, – корабельный врач спокойно перехватывает ногу и зажимает зубами бинт, выливая на колено зарычавшего пирата чистый спирт.       Стид держит – он позволяет Эду спрятаться лицом в его плече и завыть сквозь зубы. Джефф умело отрезает штанину, не беспокоя рваной раны, мучительно долго вытаскивает дробь и начинает бинтовать. Топчущийся рядом Фэнг кусает губы и вздыхает, единственно виноватый в ранении капитана. Когда Хорнберри встает, чтобы обработать и ему порезанную грудь, бледный и злой Тич поднимает болезненный взгляд на пирата. Теперь, с уже отросшей небольшой бородкой, взмокший и окровавленный, он воистину Черная Борода, и у Фэнга вздрагивают поджилки.       – Стоила собака этих ран? – выплевывает он сквозь зубы.       Фэнг опускает глаза в палубу. Стид тоскливо изламывает брови и вздыхает, положив ладонь на мокрую макушку Тича.       – Вы поплатитесь, гнусные пираты!       Чей-то грубый голос звучит из кучки окруженных, выживших англичан, и Стид тут же встает, нахмурившись. Эд дергается следом, отбив от себя заботливые руки Хорнберри, но принимает с благодарным кивком протянутую трость от Иззи – он хромает за Боннетом, морщась, раздумывая, насколько болезненно ему убивать этого наглого урода.       Хотя, он ведь никого так и не убил в этом сражении. Уголок губ чуть дергается – он не будет начинать.       – Уроды! – рослый англичанин с широким лицом и в форме подполковника флота плюет под ноги Стида, когда тот подходит ближе; он уже связан, как и другие пленники, и Таракан заботливо навязал на каждой веревке по бантику. – Генерал Мейнард вас всех на рее повесит!       – Со всем уважением, но мы вовсе не гнусные, и вовсе не уроды, – Стид с самовлюбленной улыбкой присаживается напротив злобного подполковника и слегка склоняет голову. – Я капитан Томас. Мы знаменитые пираты… Э, моего имени. Пираты Томаса. Слышали обо мне?       Эд хмуро стоит за со-капитаном, силясь вспомнить, отчего имя Мейнарда что-то подняло в его памяти. Он не мешает Стиду играть – тот уж слишком любит пиарить свое имя и болтать с пленниками. Пусть наслаждается победой.       – Слышал, – безымянный солдат шипит сквозь зубы, подавшись вперед в веревках.       Стид удивленно приподнимает брови, но, справившись с неожиданностью, гордо кивает. Ну конечно он слышал. Это ведь совсем не странно, учитывая, что Боннет в странствии под этим именем от силы две-три недели.       – Проклятый пират. Теперь о тебе слышали все! Полковник Ретт взял личную вендетту на тебя! Тебе повезло, что его не было на нашем корабле, иначе ты был бы уже мертв! – Продолжает тем временем пленник, снова пытаясь плюнуть в Боннета, который прикрывается рукавом.       – Полковник Ретт? Я его помню! Ты из того флота с Порт-о-Пренса? – дружелюбный голос капитана никак не идет со всей этой ситуацией, и англичанин краснеет от злости, пока команда пиратов усмехается, стервятниками рассматривая его со всех сторон.       – Да ты...!       – Погоди, – что-то щелкает в памяти наконец и Эд подхрамывает ближе, опираясь на плечо оглянувшегося Стида. – Ты сказал, генерал Мейнард. Это который лейтенант Боб?       Англичанин выпучивает глаза от ярости и подается вперед, скрипя зубами.       – ЛЕЙТЕНАНТ БОБ!? ГЕНЕРАЛ РОБЕРТ МЕЙНАРД ТЕБЕ ЗА ТАКОЕ КИШКИ ВЫПУСТИТ! ОН С ПИРАТАМИ НЕ ШУТИТ И ОТОМСТИТ ЗА НАС! ОН НАЙДЕТ НАС! УБЬЕТ ВАС ВСЕХ, УБЛЮДКИ! ПРЕДАТЕЛИ КОРОНЫ!       Эд задумчиво кивает в ответ на полный слюны и ненависти крик англичанина. Иззи раздраженно пинает того в бок, заставляя едва не проглотить язык, а матросы довольно потешаются над происходящим. Особенно довольным выглядит Джефф, гордо глядящий на своих бывших «коллег» со стороны победителей.       – Из, забери этого. Я хочу его позже допросить. Остальных за борт.       Англичане начинают напряженно шуметь, не очень желая за борт. Стид косится на Тича и качает головой, указывая рукой дернувшимся Ивану и Фэнгу не трогать пленников.       – Оставьте. Мы снимем шлюпки с их корабля и снарядим в путешествие. Нам незачем губить тех, кто уже проиграл.       Солдаты замирают, подозрительные неожиданной щедрости. Люциус скептично указывает капитану на горящую «Надежду», огонь с которой вскоре грозит перекинуться и на «Роял-Джеймс». Стид сглатывает и торопливо раздает приказы распустить паруса и уплыть подальше от горящей пороховой бочки – и вскоре три уцелевших шлюпки с чужого корабля все же сбрасываются на воду, и плещущиеся солдаты начинают в них торопливо забираться. Кучка взятых в плен также спускается с корабля, недоуменно оглядываясь на его удаляющуюся корму, вооруженные мылом, джемом, полотенцами и одним компасом. По приказу Эда голосистый подполковник остается на борту, теперь куда более молчаливый и напуганный, и Джим с Иваном утаскивают его куда-то глубоко в трюм, запирая. Стид не очень хочет знать, куда – он уже как с двадцать минут упрашивает упрямого Тича лечь и не бередить перевязанную ногу, но тому хоть бы хны, он зверем рыскает по палубе и дикими глазами следит за горизонтом.       Как будто чего-то опасается.       – Кто такой этот Боб? – спрашивает Стид, устав от бесплодных попыток и усевшись на бочку рядом с курящим Иззи.       Тот морщит лоб и хмурится, снова предлагает свою трубку. Боннету не нравится табак, хоть убей. Но отказывать Иззи в такой малой заботе – это как пинать трехлапого щеночка, бегущего к тебе под дождем.       – Английский пес, чуть не убивший Эдварда в прошлом.       Стид кашляет в трубку, давясь дымом и услышанным. Иззи спокойно забирает ее, хмуро следя за тревожно хромающим у борта капитаном. Он помнит тот день как вчерашний – сколько лет-то прошло? Пять? Три? В море время неуловимо и прозрачно, как песочная фата. Роберт Мейнард был зеленым лейтенантишком в своем взводе, решившим напасть на тогда еще их молодую французскую «Конкорд», не ставшую «Анной» – пираты Черной Бороды быстро показали англичанам, что это было фатальной ошибкой. Но Мейнард не только выжил, не только успел спасти корабль и уплыть с дюжиной солдат, но и ранить до этого Тича в горло, едва не срубив голову. О, как они бились – словно небесный посланник, сражающий дьявольское отродье, они и живого места друг на друге не оставили. Мейнард был молод, но силен, умен и жесток – также, как и Эдвард. Иззи до сих пор не смеет судить, как бы завершилась их дуэль, если бы его задумка с обрушенным кливером не заставила англичан дать деру.       – И Эд?..       – Он его обожает. Никто до Боба, и никто после Боба не смог подобраться так близко к его обезглавливанию.       Стид чуть хмурится. Поэтому Эд до сих пор носит вещи, прикрывающие шею? Он, конечно, видел там небольшой шрам в некоторых ситуациях, но, если честно, ссылался скорее на опасную бритву. Стид косится на фигуру Черной Бороды, стоящего на борте и держащегося за ванты: ветер треплет его волосы, закрывая лицо, носок увечной ноги чуть постукивает, пальцы судорожно сжимаются на веревках.       – Обожает? Больше похоже на страх, если честно, – слегка ревниво фыркает Боннет, вставая.       – О нет. Это не страх.       Иззи кивает на Черную Бороду снова, хмыкнув. Стид сощуривается и да, действительно – он улавливает меж треплемых ветром прядей, скользящих по лицу пирата, широкую, безумную улыбку, застывшую на его губах.       Он не боится узреть адмиральский галеон на горизонте – он этого жаждет.