martyrs wrapped in butcher paper

Начался дождь — слабая, тёплая морось, едва заметная на поверхности воды. Иззи воспринимает это как обнадеживающий признак того, что их период депрессии скоро закончится, хотя, зная его удачу, они с такой же вероятностью могут застрять здесь до сентября. Никто не осмеливался беспокоить его прошлой ночью. Вся команда слышала, как они с Эдвардом пытались не поубивать друг друга (за исключением их стрелка, Рушавана, но он глух на одно ухо). Незадолго до отбоя Айвен постучал в стену, разделяющую их каюты, и тихим голосом спросил Иззи, должны ли они всё-таки отплыть в Джорджтаун. Иззи довольно спокойно ответил, что они будут придерживаться своего первоначального плана и вернутся в Нассау через Порт-о-Пренс. Айвена, должно быть, его самообладание сильно нервировало, потому что после этого расспросов больше не было. Но теперь кто-то стучится в его дверь, и у Иззи есть предположение, кто бы это мог быть. — Я не в настроении, мистер Сприггс, — кричит он, с большим трудом вытаскивая из себя слова из-за недостатка сна. — Тебе придётся найти кого-нибудь другого, кто будет позировать тебе сегодня. Наступает пауза. — Всё. . . всё кончено, — отвечает Люциус, самым неуверенным тоном из всех, что Иззи когда-либо слышал от него. — Я имею ввиду портрет, он закончен. Я просто подумал, что ты захочешь посмотреть. Что это может. . . — Иззи резко открывает дверь, и голос Люциуса становится еле слышным. — . . . поднять тебе настроение. — Кто сказал, что мне нужно поднимать настроение? — требующим жёстким тоном спрашивает Иззи, прислоняясь к дверному косяку. Он не упускает из виду, как пристальный взгляд Люциуса скользит по его обнаженной груди, и Иззи, должно быть, действительно не в духе, потому что прямо сейчас он понимает, что какая-то его часть не против этой ситуации. Даже наслаждается ею. — Айвен и Фанг, и Рушаван, и Рид, и Юрий, — между бровями Люциуса появляется озадаченная морщинка. — Они на самом деле очень любят тебя, что. . . удивительно. — Но ты не такой? — Я нарцисс, — признаётся Люциус, застенчиво улыбаясь. — Я хотел бы знать, что ты думаешь о моей картине. — . . . Ох, ладно, заходи, — ворчит Иззи, отступая в сторону. Люциус быстро проносится мимо него и сразу морщится, увидев интерьер каюты. — Чёрт. Я думал, тут будет ярче. Обычно так и есть. Окно, находящееся высоко на стене, расположено таким образом, что оно действительно пропускает приличное количество солнца, что – не считая каюты Боннета – делает каюту Иззи самым востребованным местом на корабле. Но сегодня утром пасмурно, и свет тусклый и серый. — Могу я показать тебе ещё кое-что? — Люциус хнычет с присущим художнику педантизмом. — Здесь, к сожалению, не будет полного эффекта. — Я каждый день вижу свое лицо в зеркале для бритья. Я совершенно уверен, что знаю, как оно выглядит. — Ага, ладно, — фыркает Люциус, развязывая кожаный ремешок, который удерживает его альбом закрытым. — Я не знаю, почему я вообще попросил тебя об этом. Искусство тратится впустую на таких людей, как ты. Он торопливо листает альбом, пока не доходит до нужной страницы, только для того, чтобы внезапно прижать её к груди, выглядя расстроенным. — Ну, давай же! Дай посмотреть, — то ли просит, то ли требует Иззи, пытаясь опустить альбом обратно. — Сначала пообещай мне одну вещь, — выпаливает Люциус, его глаза становятся огромными и влажными. — Что? — Что, если тебе не понравится, ты не будешь психовать и пытаться обидеть меня. — Я не настолько чудовище, мистер Сприггс, — вздыхает Иззи. — И у меня нет никаких иллюзий относительно того, как я выгляжу. А теперь дай мне посмотреть. Люциус смягчается и, ведя себя так, словно собирается взойти на виселицу, кладёт свой альбом на маленький прикроватный столик Иззи. Иззи наклоняется, чтобы взять. И видит. . . .И видит. Это простой портрет, сделанный сначала карандашом, а затем мелко обведённый пером. Нарисованный до груди. «Как бюст», — думает Иззи, но не понимает, откуда он знает это слово. Наверное, наслушался Стида, блять, Боннета. На портрете голова Иззи слегка повёрнута набок, как будто он смотрит на что-то прямо через плечо зрителя. В очертаниях его силуэта есть что-то бледное, туманное, что искусно наводит на мысль об источнике света, освещающем его сзади. И. . . и он улыбается, совсем чуть–чуть. Лёгкая сардоническая улыбка, от которой в уголках его рта появляются ямочки, и складки на татуировке возле левого глаза. Он выглядит красивым. Люциус сделал его красивым. И общительным, умным, храбрым, и ещё дюжиной приятных слов, которые Иззи ни разу не считал применимыми к себе. Но больше всего Люциус заставил его выглядеть довольным, и именно это заставляет Иззи отвернуться, крепко прижав костяшки пальцев к губам. Он не может вспомнить, когда в последний раз был доволен. — О нет, тебе настолько не нравится! — сокрушается Люциус, ошибочно принимая печаль Иззи за отвращение. — Чёрт. Я знал, что тебе это не понравится. Смотри, я уберу его, видишь – так что тебе больше не придётся на это смотреть. . . Он протискивается мимо Иззи и хватает свой альбом для рисования. — О! Вообще-то, я сделаю для тебя кое-что намного лучше — я сожгу это, — бормочет он, начиная вырывать страницу. — Я брошу его в плиту на камбузе прямо сейчас, пока никто не проснулся. . . Иззи хватает его за запястья, разворачивая к себе: — Люциус, — рявкает он, и молодой человек замолкает. — Это, — говорит он, кивая головой в сторону портрета, — Ты думаешь, что я выгляжу так? — Я – да?! — Люциус пронзительно кричит. — Послушай, мне очень жаль, но ты обещал! . . — Это действительно то, что ты видишь? Наконец, Люциус вынужден встретиться взглядом с Иззи, и поэтому он должен ответить хотя бы с частью истинного смысла, потому что страх внезапно покидает его. — Это. . . Это то, что я хотел бы видеть, — дипломатично говорит он, но затем добавляет, словно нож пронзает ребра Иззи: — Это то, кем, я думаю, ты мог бы быть, если бы всё было по-другому. Благородный, умный, красивый и счастливый. Иззи издает низкий, обиженный звук разочарования и быстро и резко, как укус змеи, целует его. Люциус становится очень напряжённым, какая-то часть его тела всё ещё находится в состоянии борьбы или бегства, но, тем не менее, позволяет Иззи целовать его, как будто они не целуются, а дерутся, грубо и яростно. Только когда Иззи прижимает его к стене, когда он пытается зафиксировать его запястья над головой, он издает какой-то протестующий звук и, когда это не срабатывает, сильно прикусывает нижнюю губу Иззи. — Блять, — Иззи вскрикивает, отшатываясь. Резко встряхнув руками, Люциус высвобождается из хватки Иззи. Хэндс отпускает его без борьбы, не уверенный, что хочет держаться за него – не в том случае, если юноша собирается вести себя как дикое животное. Он подносит пальцы к губе и морщится, когда они становятся влажными от крови. — Какого хуя это было? — спрашивает он. Люциус, всё ещё прислонившийся к стене, тяжело дыша, недоверчиво посмеивается. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты становишься слишком сильным? — он тяжело дышит, и вот так Иззи падает обратно с небес на землю. Конечно. Конечно, он никому не нужен. Как глупо с его стороны думать иначе. — Я. . . мне жаль, — бормочет он. Взволнованный. Униженный. — Я не знаю, что на меня нашло. — Я знаю, — просто говорит Люциус. А затем, сжимая руку Иззи в своей: — Я не позволю тебе использовать меня как отдушину, Израэль Хэндс. Если мы собираемся сделать это, мы сделаем это по-моему, хорошо? В его голосе появилась странная новая нотка, на которую Иззи не может не отреагировать. Спокойный и властный. — По-твоему? — слабым эхом отзывается он. — Угу, — соглашается Люциус, осторожно разворачивая Иззи. Теперь его спина прижата к стене – хотя и не так грубо, как он сделал это с Люциусом. — Если захочешь остановиться, просто скажи об этом, — бормочет молодой человек. — Остановиться? — повторяет он снова. Туманно. Как будто, без ведома Иззи, что-то внутри него кричало всё это время. Выло во всю глотку годами, годами, годами. . . А теперь, вот так просто, оно замолчало. Это ужасно сбивало с толку. Двигаясь очень медленно, Люциус кладёт свою мягкую ладонь на шею Иззи, прижимая деревянный палец к нежному месту прямо под челюстью. Используя эту руку, он осторожно приподнимает подбородок Иззи, пока его голова не откидывается назад к стене. — Сейчас я сожму сильнее, — предупреждает он. — Пожалуйста, — хрипит Иззи. Он даже не знает, о чем просит. Малейшее повышение давления. Эрекция Иззи, которая возникла во время его первых неуклюжих движений только для того, чтобы внезапно ослабнуть, получает новый всплеск жизни. — Ох, — вздыхает он. — О, это. . . — Приятно, да? — Люциус самодовольно соглашается. («Я нарцисс», — вспоминает Иззи его слова, и думает, что он, вероятно, наслаждается выпендрёжем так же сильно, как наслаждается сейчас сам Иззи. . . чем бы это ни было). — Можно мне прикоснуться к тебе? — Ты, — Иззи сглатывает, кадык подпрыгивает под ладонью Люциуса, — прикасаешься ко мне. — Знаешь, я думал потрогать немного южнее. — Блять, — стонет Иззи, двигая бёдрами вперёд. Но там ему не о что тереться – молодой человек крепко держит его на расстоянии вытянутой руки. — Засчитаю это за «да», — фыркает Люциус и свободной рукой тянется к брюкам Иззи. Осторожно развязывая пояс, он чуть сильнее давит на горло Хэндса; недостаточно, чтобы полностью перекрыть дыхание, но достаточно, чтобы лицо Иззи вспыхнуло, а язык прилип к нёбу, как вата. — Ха, — усмехается Люциус. — Ч-что? — беспокойно спрашивает Иззи, опасаясь, что он смеётся над ним. И вдруг Люциус вплонтную прижимается губами к его уху, от чего по телу пробегают крупные мурашки: — Похоже, я всё-таки заставил тебя вытащить свой член. Затем он роется в своих панталонах, пальцами приглаживая дорожку волос под пупком Иззи, прежде чем остановиться чуть в стороне от его мокрого дёргающегося члена. — Господи Иисусе, — выдыхает Иззи, изо всех сил пытаясь сопротивляться его прикосновениям. Пришпиленный, как бабочка, к доске мягкотелым, малодушным сыном торговца. — О, Иисус, блять, Христос. В тот же момент, когда Люциус берёт член Иззи в плотный кулак, он одновременно целует его распухшие губы. Поцелуй получается странно целомудренным, учитывая все обстоятельства – просто сухое прикосновение его губ к уголку рта Иззи. Это напоминает Иззи о – Но нет. Он не хочет думать об этом. Не прямо сейчас.