Неправильно

Мертвецы приветов не передают, кроме как в дни особого почитания. Цзян Фэнмянь уже много лет назад покинул грешную землю, наверняка обретя покой среди близких и, возможно, даже в объятиях любимой женщины, коей была мать Вэй Усяня. Так что супруг Учителя только хмыкнул, скривив улыбку, но Не Хуайсан нисколько не растерялся, а даже, наоборот, будто приободрился от затеянной самим же игры и произнес: — Или как тебе проще его называть? «Дядя»? Вот тут Вэй Усянь нахмурился. Юй Цзыюань в свое время, пытаясь вытравить из памяти общественности бастарда, нажитого от некой заклинательницы сомнительного происхождения, условилась с верным слугой почившего супруга, что тот даст ему свою фамилию и будет внушать ему мещанское происхождение. Вэй Чанцзэ фамилией, не скупясь, поделился, но не стал скрывать от юноши, кто его настоящий родитель. Дома, один на один, Вэй Усянь называл его дядей: язык не поворачивался иметь двух отцов. Не Хуайсан, довольный заинтересованностью собеседника, жестом предложил прогуляться. Невольно напомнило подобную же манеру Мэн Яо уводить подальше от дома и чужих ушей. Похоже, действительно, это у омег было что-то общее: они были опасны в интригах за спинами своих могущественных альф. — Кстати, заметил, сколько секретов хранят благородные дома? — юноша из Цинхэ Не, несмотря на снежную погоду, видимо, по привычке обмахнулся веером. Чудак — человек. — А сколько кровосмешения! Смотрите-ка: мы с братом, ты с братом, твой супруг с братом… Говоря теперь об этом, почему-то уже не кричал, что это бред беременного на грани лихорадки. Отнюдь: произносил спокойно, как давно принятый и известный факт, о котором даже уже некрасиво, но очень хочется иногда посплетничать, чтобы повспоминать интересное прошлое. Не Хуайсан, будто ловя на лице Вэй Усяня некоторое возмущенное недоумение, загадочно улыбнулся и чуть приблизился, прикрывая рот веером: — Разумеется, я знаю, что это правда. У нас один источник информации с Мэн Яо. Вот тут уже молодой супруг Учителя почувствовал себя окончательно оскорбленным: какова же наглость! Упечь его за такие же заявления к лекарям, опаивать до дурноты, буквально исключать из событий клана на несколько дней, а теперь еще и пытаться заговорщически болтать! Только собрался спустить всех собак на Не Хуайсана повторно, как тот устало на него взглянул, предугадав реакцию и выступив первым даже с некоторым недовольством: — Побойся богов. Кто же так неумело распоряжается сведениями?.. Он всерьез удрученно покачал головой, словно его любимый ученик разочаровал его: — Вэй-сюн, неужели ты не понимал, что подобные открытия влечет по законам клана Гусу Лань? «Вэй-сюн», окончательно растерявшись от такой осведомленности и такого спокойствия то ли врага, то ли невнятного союзника, приложил к высказыванию пару горячих словечек из юньмэнского диалекта, чтобы точнее выразить свои чувства, и ответил: — Да плевать я хотел, что там влечет! Он же не просто так вскрыл свой козырь в рукаве: в ответственный момент, пытаясь переломить ход событий, опасно складывающихся вокруг Лань Ванцзи. Кто знает, что было бы, если бы не удалось смутить Лань Цижэня, заставить задуматься главу Лань? Но Не Хуайсан все равно остался огорчен таким ответом и прокомментировал с укоризной в голосе, вдруг обретшем странную уверенность в тембре: — Вэй-сюн, Вэй-сюн… Мне стоило таких трудов уговорить твоего супруга не отдавать Лань Ванцзи под суд старейшин, а ты!.. — веер, тот самый что он забыл в ту ночь в доме Учителя, теперь трепыхался взволнованной бабочкой в его руке, вдруг блеснул металлом. Почему-то только теперь, от этого солнечного блика, Вэй Усянь впервые заметил, что это не только извечная деталь его гардероба, умело маскирующая его наблюдательный взгляд и хитрую улыбку, но и боевое оружие. Интересно, сколько на мелких ручонках крови? Версия с причастностью к смерти брата и его мужа стала еще вероятнее. С таким нужно быть еще осторожнее, чем с Мэн Яо. Стараясь говорить тише и вежливее, переспросил, успокаивая внутреннее любопытство, граничащее с клокочущей в сердце злостью: — Ты уговорил его избить его до полусмерти? — Именно, — обрадовавшись, что наконец-то Вэй Усянь его понял, Не Хуайсан искренне (?) заулыбался. — Я объяснил ему, что смерть Лань Ванцзи сделает тебя куда злее и опаснее. Мне повезло, что твой супруг такой мудрый и хорошо помнит твою мать. Она ограничилась бородкой на прощание, а ты… Вдруг захочешь больше? — и рассмеялся своей удачной шутке. Хотел было выразить недоумение по поводу Цансэ, но сам себе объяснил в голове это тем, что для Учителя и вправду эта женщина осталась в воспоминаниях страшным мучителем, так что доля разумности в поведении мужа обнаружилась. — Кстати, ты знаешь, что твоя мать училась у матери Мэн Яо искусству любви? — омега из Цинхэ Не произнес это таким будничным тоном, будто не сообщил ничего нового. — Моя мать спустилась с гор, где обучалась таинствам, — задетый за живое таким искажением биографии, Вэй Усянь сурово нахмурился. Одно дело болтать о событиях не столь давних, а другое дело — ворошить прекрасное прошлое! Не будь беременным, уже, наверное, бросился бы в драку. Как можно говорить такие низости о великой заклинательнице! — Она ученица Бессмертной Баошань саньжэнь! Не Хуайсан с удовольствием кивнул, явно смакуя момент: — Да, так зовут хозяйку весеннего дворца в Юньпине, что к северу от Пристани Лотоса, Вэй-сюн. К тому, что он в глазах Госпожи Юй был равен практически щенку, отродью, Вэй Усянь давно привык. Привык к тому, что в родном дворце считался бастардом, прикормышем, недостойным жизни в господских покоях и памяти о настоящем отце даже в виде фамилии. Но его болезненное самолюбие всегда тешил тот факт, что его мать была прославленной заклинательницей, умевшей сводить с ума своими чарами… Неужели Госпожа Юй была права, он и действительно просто выродок легкодоступной женщины, которая однажды возлегла с главой клана?! Но как?! Зачем?! … — Так вот, — видя по наморщившемуся от тяжелых дум лицу, что Вэй Усянь еще не смирился с таким известием о своей биографии, Не Хуайсан так же, между делом, продолжил. — Твой дядя, Вэй Чанцзэ, родной брат Вэй Цансэ, девы из весеннего дворца, передает тебе привет, Вэй-сюн, и напоминает, что ты все еще в союзе трех омег. Аж зубы свело от этих слов. — Мэн Яо в нем уже состоял, помнится мне… — охваченный в череду туманящих ум новостей, Вэй Усянь попытался сосредоточиться на другой информации от другого омеги. О своем скорбном происхождении он уже подумает на досуге и однозначно попытается перепроверить эти паршивые сведения. Не Хуайсан в который раз за эту встречу смерил его взглядом умного человека на бестолкового: — Вэй-сюн. Кто станет брать в союз предателя? Забавно. Омеги, понятно, интриговали против своих альф или, наоборот, в интересах своего альфы. Но, оказывается, по большому счету, омеги разных кланов вели борьбу друг с другом, соревнуясь в хитрости. В момент захотелось такой значимости обрести и таких же клыков, которыми остро и больно они вгрызались друг в друга, чтобы не выглядеть на большой арене слабым противником, особенно с такой-то биографией… — Он, подлый, решил переиграть всех нас, — странно было слышать от такого низкорослого юноши подобные речи, но Не Хуайсан, вдруг от рассерженности начав щелкать веером по открытой ладони, говорил вполне искренне. — Завел ребенка от моего будущего супруга в обход меня, устранил моего брата, рассчитывая избавиться потом и от нас с тобой, Вэй-сюн. Злые мелкие глазки сощурились до щелочек. Он не смотрел на собеседника, что делал крайне редко, обычно изображая крайнюю заинтересованность в глупой трескотне, а сверлил взглядом горизонт. — Он знал, что ты не утерпишь и выдашь секрет своего мужа, и тот сорвет на тебе и Лань Ванцзи весь гнев: казнит или прогонит с позором. И тогда он оставит ни с чем и твоего дядю. Мерзавец! — и снова гневный щелчок по руке. А затем, заметив, что Вэй Усянь растерянно молчал, усмехнувшись, улыбнулся, будто ничего и не было. — Неужели ты думаешь, что он просто так продал бы тебе этот секрет? Выходило, Не Хуайсан не просто так поднял переполох на площади: он спасал положение не только Лань Цижэня, но и Вэй Усяня, как ни странно, преподнеся его слова как бред лихорадочного. Благодарить вроде бы было нужно, но почему-то слова застряли в глотке. Не верилось до конца в абсурдность происходящего. — Кто входит в союз? — вместо «спасибо» наконец выдавил из себя ошеломленный супруг Учителя, надеясь, что хотя бы теперь ему откроют эту тайну. И, на удивление, омега из Цинхэ Не с приветливейшей улыбкой охотно поделился сведениями: — Ты, я и твой дядя. С ощущением, что и вправду бредит как больной, растерянно пробормотал: — От меня вообще ничего не зависит, я никакого отношения к политике не имею… — язык уже было повернулся сказать, что особенно теперь не имеет, раз он сын фактически гулящей женщины, умевшей и вправду сводить с ума мужчин своим природным, а не заклинательским шармом. — Что я могу дать союзу…? Не Хуайсан умиленно улыбнулся вновь, видя в нем, наверное, действительно какого-то деревенского дурачка, с которым приходилось нянчиться, открывая прописные истины: — Ребенка от Лань Ванцзи. Единственного на данный момент официального наследника Гусу Лань, — и покачал головой. — Поверь, никто не позволил бы тебе быть неверным супружескому ложу, если бы это не было выгодно скрывать от твоего супруга. И все равно не становилось понятнее. И что, что он понес от Лань Ванцзи?! Но омега из Цинхэ Не оказался старательным и терпеливым учителем. Он вновь мягко заговорил, стараясь не сердиться на глупость своего собеседника: — Ты все еще сын Цзян Фэнмяня. Когда не станет Цзян Чэна, ты останешься единственным кровным представителем клана Цзян. Лань Ванцзи встанет на трон как альфа Юньмэна. Лань Сичэнь останется править землями Лань и Цинхэ Не. — Что значит «когда не станет Цзян Чэна»?.. — сердце больно кольнуло в предвкушении ужасного. Юноша в сером ханьфу не выказал никакого сочувствия или сожаления и охотно продолжил мысль: — Твой дядя займется этим. Это не твоя забота. Сейчас береги ребенка. Больше задач для тебя нет, — как-то незаметно за этим разговором они добрели до дома Второго Нефрита. Не Хуайсан остановился у самого порога и вновь ярко заулыбался, говоря громче, чем до этого. — Отвар, что я давал, все же выпей. Он поддерживает здоровье. Ты нам нужен. Голова закружилась от подкатывающей к горлу дурноты. Они убьют Цзян Чэна. Видимо, это все было спланировано заранее, раз Мэн Яо даже говорил, что нельзя возвращаться домой за братом. Видимо, неслучайно от Юньмэна практически отдалились другие кланы, оставив наедине с кланом Вэнь. Это не просто изоляция — это подготовка к уничтожению. — Не думай ни о чем, — явно довольный, что удалось смутить и сбить с толку, омега из Цинхэ игриво замахал перед самым лицом веером, отгоняя морозный воздух от разнеженных щек. — Живи дальше.

***

Хорошо сказать. Как жить дальше и ни о чем не думать, когда вокруг происходят такие события?! Не Хуайсан интриговал в своих интересах, планирует убить Цзян Чэна, зачем-то приплел Вэй Чанцзэ, уверял, что его матушка… Нет, невозможно. Цансэ саньжэнь — великая заклинательница! И если вдруг это неправда, то почему прежде он даже не слышал о подобном? Кто на самом деле во всем заинтересован?.. Голова буквально раскалывалась от очередного поворота. Неужели и вправду его планируют вернуть домой, но таким грязным и кровавым путем?.. Единственное, в чем сходились Мэн Яо и Не Хуайсан, — это в том, что в мире омег царит своя политика. Каждый старался выкроить возможность для себя любимого, чтобы остаться у власти и не пожертвовать ничем ценным, особенно альфой, за счет которого можно держаться у трона. Было бы куда проще, возможно, если омегам тоже дозволили править: не было бы столько крови и дворцовых интриг на пустом месте. И еще оба эти хитреца утверждали, что ему, Вэй Усяню с его странным положением, не стоит высовываться. Он был вечно как чья-то кривоватая, но важная фигурка в игре. От осознания этого было больно и противно. Надоело. Надоело их слушать. Вэй Усянь без стука тихо приоткрыл дверь в дом Лань Ванцзи, где в полной тишине еще издалека было слышно его мерное тяжелое дыхание. Легкий слой пыли на аккуратно сложенной стопке бумаг на столе говорил о том, что хозяин не притрагивался к занятиям несколько дней. Гуцинь, одиноко лежавший на подставке, скорбно молчал, словно и сам прислушивался к тому, как дышит Второй Нефрит, сгорбленный и сжатый практический в комок на своей постели. Первое, что бросилось в глаза, — это красные, бывшие когда-то белыми, тряпки, приложенные к спине хаотично, чтобы спрятать от взглядов раны. Несмотря на холод в доме, видимо, наведенный нарочно, чтобы не гноились следы от ударов, Лань Ванцзи не был накрыт одеялом, но даже не дрожал. Он будто вообще ничего не ощущал. И на касание плеча никак не отреагировал, только моргнул сонно. — Лань Чжань… — при виде этого сломленного человека слезы подступили к горлу. Но плакать было никак нельзя: Лань Ванцзи пошел на это ради него и не заслуживал позорного чувства жалости. — Ты слышишь меня? Глупый вопрос, но больше ничего на ум не шло, когда видишь свернувшееся в полукольцо тело в крови. Глухое и почти утробное «мгм» — это все, что смог из себя выдавить оно, видимо, даже не имея сил, чтобы кивнуть привычно. Отвернутый лицом к стене, Нефрит безразлично смотрел в одну точку и делал вид, словно посетителя, которому так рада душа, здесь не было. Но Вэй Усянь не пошел на поводу своего страха быть отвергнутым, настойчиво сжал музыкальные пальцы, безвольно лежавшие на постели: — Я тебе не снюсь, — осторожно шепнул в самое ухо. — Это правда я. Только тогда тускло-медовые глаза чуть сдвинулись в его сторону. Похоже, даже это движение доставляло ему боль, но он постарался и чуть приподнять уголок губ, выражая радость. Но все равно ни слова. Почему? Что случилось? — Тебе запрещено говорить со мной, да? — наугад предположил омега, все еще гладя его длинные пальцы. — Таково наказание, да? Лань Ванцзи продолжительно моргнул. Глупый, глупый праведный Лань Чжань. Теперь становилось все понятным: сознался дяде, тот его подверг наказанию, избил, наложил на него обет молчания. Не захотел больше обманывать, попытался отстоять их счастье. Может, прав Не Хуайсан?.. Лучше не высовываться? Может, от правды лучше не становится? Может, лучше жить в обмане? Но, с другой стороны, кто знает, не обманывают ли его? Как верить словам того, кто обманывает своих близких и способен даже на их убийство ради своей цели? С какой стати держать слово перед вовсе чужаком? А Лань Ванцзи, пострадавший за истину и храбрость со своей честной натурой, вот он, живой и настоящий, готовый ради него на все… Опять глаза увлажнились дурацким сочувствием к собственной судьбе. Некрасиво шмыгнул, утирая лицом рукавом, чтобы вернуть привычную широкую улыбку на губы: — Эй, Лань Чжань, знаешь, — захотелось и для него сделать что-нибудь приятное, поэтому поцеловал каждый его палец по отдельности, отчего брови чуть нахмурились, а взгляд сформировался во что-то знакомое, недовольное бесстыдством. — Даже хорошо, что ты не можешь со мной говорить. Будешь вести себя тише — это даже нам на руку… Губы чуть дрогнули, наверное, в немом строгом вопросе, мол, что ты надумал, но Вэй Усянь только коварно хихикнул, а затем осторожно потянул нижние штаны своего возлюбленного вниз. Взгляду праведника от такой наглости вернулась прежняя четко сформулированная удивленность, словно боль отошла на второй план. — Не разговаривай, не разговаривай со мной, — засмеялся омега, довольный реакцией, и бережно помог опуститься нательному белью до самых колен, обнаруживая приличного такого размера член. Как возможно такое бесстыдство, да еще в подобный трагический момент? Дыхание пострадавшего и без того болезненное отяжелело в мгновение. Но омега делал вид, будто не заметил, что спина изрешечена следами от кнута, и самозабвенно сначала рукой, а затем и ртом взялся за дело. Это не заглушит боль, но отвлечет. Сейчас Лань Ванцзи больше ничего и не нужно: лекари свою работу выполнили на совесть, что видно по наложенным повязкам. Второй Нефрит с его колоссальной выносливостью, хоть и серьезно пострадал, будет в конечном итоге физически восстановлен, вопрос оставался только за душевным покоем и уверением, что Вэй Усянь полностью на его стороне и благодарен за попытку сделать его жизнь лучше. Ссохшиеся губы с запекшейся от укусов кровью двинулись в желании осудить и остановить, но молодой супруг Учителя оказался проворнее и накрыл их поцелуем, делясь влагой и желанием жить. Лань Ванцзи, нахмурившись, было снова запротестовал, попытался заговорить, но Вэй Усянь насмешливо строго погрозил ему пальцем: — Тебе нельзя со мной разговаривать. Так что молчи, — и снова, не требуя и малейшей отдачи, поцеловал. — Мх!.. — выдавил из себя бывший наставник, уже собираясь произнести коронное «Вэй Ин!», но омега беззаботно пожал плечами, словно был не причем, и прильнул к его корню ян, с нескрываемым удовольствием лаская его языком и игривыми касаниями губ. Довести его до исступления, когда ему запрещено говорить и двигаться, — коварнейшее преступление, но такое сладкое! Поудобнее устроившись, мучил его нежными движениями и мурлыкал разные непристойности, обещая, что, едва Лань Ванцзи выздоровеет, Вэй Усянь привяжет себя к его постели и будет ожидать любого наказания за такие бесстыдства. Второй Нефрит, плотно сжимая бледные губы, пыхтел от злости и возбуждения, и лишь ослабленно сжимал его пальцы, подтверждая, что ему лишь нужно вернуться к силе и тогда омеге придется нелегко. И в момент, когда, не выдерживая испытания, Лань Ванцзи мелко вздрогнул, Вэй Усянь был тут как тут, подставляя язык и лицо под брызги семени с веселым смехом, а затем с таким удовольствием облизнулся, что альфа стиснул его руку до боли. — Лань Чжань, это мое «спасибо» за то, что ты борешься за нас, — пояснил наконец юноша, утираясь рукавом и продолжая улыбаться. — Извини, что не словами. Но просто у нас не получился бы диалог все равно… Благонравный Нефрит сдвинул к переносице брови, видимо, не соглашаясь. — Ладно, ладно, — Вэй Усянь потянулся и поцеловал его в самую строгую складку на лбу. — Не сердись. Я просто тоже хочу сделать что-нибудь для нас. И это все, что он может сделать в своем скорбном положении беременного омеги, чужого супруга. Или не всё?..