***
Дазай и впрямь приехал. Он прошёл отбор, что не очень удивительно, с его-то мозгами, и в начале декабря Достоевский и Гоголь уже встречали его в аэропорту. Паренёк этот в жизни оказался очень весёлым, Достоевский даже думал, что они с Колей могли бы с лёгкостью найти общий язык, если бы понимали друг друга. У Гоголя с английским-то дела обстояли хуже некуда, не говоря уж о японском, на котором этот дурень знает только значения слов "хентай" и "ямете кудасай". А вот Фёдор был увлечён. Они с Дазаем встречались чуть ли не каждую перемену в ВУЗе, разговаривая обо всем на свете, начиная от впечатлений Осаму об их стране, заканчивая космосом и подсчетом вероятности существования иной формы жизни на других планетах. Поначалу Коля был рад тому, что Федя так увлечён общением с кем-то, что даже не хмурится, молча попивая свой чай на переменах, но потом... Достоевский просто перестал обращать на него внимание. Фёдор вылетал из аудиторий, как только звенел звонок, и устремлялся к Дазаю. Коля даже вещи свои не успевал собрать, прежде чем Достоевский скрывался из виду. Он садился вместе с ним в столовой, и так как Дазай был весьма общительным, Коле правда приходилось беспокоиться о том, чтобы занять место. Фёдор не замечал, что Коле становится некомфортно, потому что, возможно, он и видел Гоголя насквозь, но тот умел хорошо скрывать то, что не хотел показывать. Если бы Коля говорил с ним, Достоевский понял бы, что что-то не так, но Коля предпочитал улыбаться, как и всегда.«Боль? Что такое боль?» Улыбайся. Держи лицо.
Прошло чуть больше недели с того момента, как Осаму приехал в Россию, и в среду после пар, когда Фёдор спокойно собирался домой, ведь Дазай ушёл сегодня чуть раньше, Коля, натягивая на себя куртку с уточками, решился спросить: — Дость-кун! Можно я останусь сегодня у тебя? Посмотрим что-нибудь вместе, у меня есть с собой попкорн для микроволновки. — Сегодня не могу, извини. Давай в другой раз. — Почемуууу? Много домашки? У меня тоже, но мы можем вместе поделать её! — Нет. Просто Дазай попросил меня показать ему вечерний Питер сегодня, и я уже согласился. — Но Дость-кун не любит гулять, особенно когда на улице такой холод... — Коля заметно поник. — Ничего, я оденусь тепло, обещаю. Пойдём? Я готов. Коля смотрит в пол, когда идёт по коридору, но внезапно останавливается. — Дость-кун! Я, кажется, забыл кое-что в кабинете. Иди без меня, ладно? Достоевский на 99% уверен, что Коля забрал все свои вещи, но его встреча с Дазаем уже через 30 минут, а Фёдору надо оставить сумку с учебниками дома, и он крайне не хочет опоздать, так что он решил, что не станет спорить. — Ладно. Будь осторожен, на улице гололёд. — Фёдор развернулся и пошёл домой. Коля не пошёл в аудиторию. Он ничего не забывал и был уверен, что Достоевский это знал. Но всё равно ушёл показывать своему интернет-другу вечерний Санкт-Петербург. Черт, Коля сильно переживал. Вечерами холодно, будет ли на Фёдоре достаточно одежды? Не замёрзнет ли он? Не обидит ли его никто? Коля ужасно волновался и ужасно сильно... ревновал. Эти два чувства схлестнулись в его голове, и Коля уверен, что слышал этот мощный хлопок их столкновения, не отдавая себе отчета в том, что это конкретно за чувства. Единственное, что он знал – ему неприятно. Никого вокруг не было, так что Коля не улыбался. Дойдя до лестницы, он даже не пошёл наверх, а просто устало упал задницей на ступеньки. Он выдохнул и впутал тонкие пальцы в белоснежные волосы, с такой силой и болью натягивая пряди, что выдернул несколько волосинок. В груди с громким треском что-то ломалось. Что-то больнее костей. Гоголь знал, каково это – сломать несколько костей сразу, но он предпочел бы вновь почувствовать это, чем ощущать то, что он сейчас ощущает. Ох, как сильно он не хотел этого чувствовать, как давно он не чувствовал подобного... Коля понимал, что по-хорошему надо бы просто позволить Феде побыть немного с другом, и он позволял, понимая, что раз он сегодня дома, то нужно идти сейчас туда, приготовить ужин, ведь как всегда пьяная мать вряд ли будет на это способна. Но домой он не шёл. Ужасно не хотелось, ему было сложно встать со ступеней, стоило ему подумать о месте, которое он был вынужден звать "своим домом". Там наверняка всё пропахло сигаретами, запах которых он просто ненавидел. Опять шарахаться по углам квартиры, искренне пугаясь каждого лязга, шороха и другого шума. Единственный человек, которого Коля боялся до дрожи в коленях, перед кем не мог себя защитить, по иронии судьбы была его мать – больная, хрупкая женщина. И он правда ужасно её боялся. Так же сильно, как боялся потерять своего Дость-куна. От размышлений его отвлекло лёгкое касание к плечу и чей-то тихий голос, аккуратно спрашивающий "Коля?". На его лице тут же сама по себе появилась привычная всем улыбка. Пусть и не настоящая, зато довольно правдоподобная. Коля поднял голову, убирая руки от пострадавших волос, поспешно стряхивая выдернутые прядки с пальцев. — Оо, Сигма-кун! Привет. Ты ещё не ушёл домой? — Задержали немного. Всё хорошо, Коль? — Конечно! Спать хочу, последняя пара была жуууутко скучной! — Сигма слабо улыбнулся, не очень веря Колиным словам. — Слушай, Коль, ты ведь не занят? Пойдём в кафе перекусим? — О! Давай, пошли! — отличная возможность отвлечься, Коля не стал её упускать. — Чур только идём в "Троицкий мост"! Не хочу в другие! Коля подскочил с места и, включив своё извечное радио, повёл Сигму за собой в кафе. Он чуть подпрыгивал с каждым шагом, стараясь спрятать за этим свой дрожащий иногда голос. И Сигма верил. За такой Колиной ерундовой болтовней юноши даже не заметили, как подошли к кафе и теперь сидели за одним из свободных столиков у окна. Гоголь заказал себе, как обычно, какао с зефирками и пирожное, а Сигма, поморщившись от всего приторно-сладкого на Колином подносе, взял себе салат и зелёный чай. Коля как раз нёс какую-то ересь про китов, как вдруг краем глаза заметил знакомое лицо. Он вскочил с места, напугав Сигму, и яростно замахал рукой. — Ваня! Ваааааня, мы здесь! Иди сюда, скорее, иди к нам! Гончарова с чайным блюдцем в руках заметно передёрнуло от знакомого голоса. И не удивительно. Коля и Ваня учились в одном классе и росли вместе 11 лет, четыре года из которых просидели за одной партой. И вполне вероятно, совсем чуть-чуть, капельку, самую малость, Николай капец как сильно достал беднягу за эти годы. Можно ли назвать их... друзьями? Вероятно да. Пусть с натяжечкой, но можно. В детстве Коля был просто неуправляемым ребёнком. Не то чтобы он сейчас перестал быть неуправляемым, но раньше это было видно особенно сильно. Если он чего-то хотел или какая-то очередная дурость приходила ему в голову, то Коля обязательно это делал. Однако всем известно, что одному хорошо, а с другом так вообще заебись, так что на все свои "подвиги", вроде пробы жевательного табака на уроке музыки, он тащил Ваню. Так что Гончарову часто прилетало из-за Гоголевских выходок, а как часто он слышал "Этот Коля на тебя плохо влияет" и не сосчитать. И Коля догадывался, что, возмооооожно, совсем капельку, но Ваню это очень злило. Правда всякий раз, стоило Коле придумать что-то новое, Гончаров закатывал глаза, упирался, но всё же соглашался пойти вместе с ним, оправдывая это тем, что "только он один может остановить Колю в случае чего". Забавно получается. Гоголь подскочил к Ване и подхватил его, скрипящего зубами, за локоть, силком усадив за их с Сигмой столик. Радостно болтая ногами, Коля затараторил: — Ой, как я рад, что мы все здесь собрались! Ванечка, мышка перемотанная, а ты чего сам-то не подошёл? Так давно не виделись, а тыыы... Эх, не любишь меня совсем, как теперь жить... — с удрученным видом хлопал Гончарова по плечу Коля. — Потому и не подошёл... Что вы двое тут забыли? Где твой извечный друг Фёдор? Потеряли? — скривил лицо от похлопываний по плечу Ваня. — Мы тут кушаем, давай с нами! А Федя, он... Ушёл. С другом! Показывать ему ночной город, ха-ха! Гончаров покосился сначала на растерянного Сигму, а после на вечно улыбающегося Гоголя. Он минимум трижды пожалеет о том, что решил спросить, но это будет потом,так что... — Что-то с тобой не так. Что за друг такой и откуда взялся? И ври не мне, пожалуйста, я знаю тебя дольше десяти лет. — Ахах... Приехал его интернет-друг, так что Дость-кун сказал, что с ним погуляет. — крайне неловко улыбнулся Коля, неосознанно потирая затылок, мелкими щипками вырывая тонкие волосы. — И я не вру тебе. — Ты всегда улыбаешься так, когда происходит что-то, что тебе на самом деле не нравится. Ну, допустим. А с Сигмой ты как в кафе оказался? Ветром занесло? — А, ну... В груди что-то защемило, я на ступеньки присел, и Сигма-кун меня подобрал. — Сигма кратко кивнул. —... Ещё скажи, что будто кошки на душе скребут. — Гончаров многозначительно взглянул на Сигму. — Да-да, точно! Хотя с сердцем у меня проблем никогда не было... Вроде. — Коля поднял глаза вверх и задумчиво уставился прямо на лампу, пока глаза не начали болеть от яркого света. Ваня тяжело вздохнул и поставил чашку с чаем на блюдце. Он уже мысленно пожалел о своих будущих словах. Но он просто в шоке от того, что его старый друг может быть настолько идиотом. — Коля... дурак, это ревность. — А ещё-.. Чего? Ревность? — удивлённо захлопал глазами Коля. — Хорошо, давайте вместе разберёмся. Ты весь вечер в том баре только и делал, что кичился перед Фёдором, и я уж умолчу о том, что ты ему чуть стриптиз не начал танцевать. Ты носил его на руках, сказал всем, что если в него попадёт хоть одна снежинка, кинутая кем-то из нас, то ты за себя не ручаешься, и избил Пушкина до крови из носа за то, что тот Феде снега за шиворот насыпал. Согласен, он идиот, но из-за снега за шиворот так разозлиться... Ты ведь по мальчикам тоже, верно? Бисексуален? Давно ты в Фёдора то влюблен, м? — А? Кто влюблён? Я? — Коля пока не придумал, что ответить на такое точное попадание, а потому решил переспросить, чтобы выиграть время. Сигма молча, с явным, сильным непониманием смотрел на них, переводя взгляд то на Гончарова, то на Колю. — А вы с Федей разве... Не встречаетесь? — Что? Федя не мой парень, с чего ты это взял, Сигма-кун? Да-да, они не встречались. Просто недавно они богохульничали в церкви, потом Коля отсосал Феде у него дома, а потом Достоевский прервал чтение сказки на ночь дрочкой Колиного члена... Их явно можно считать друзьями. — Вы расстались? — Да нет же, мы и не-.. — Просто Фёдор сказал мне тогда, когда ты, кхм, дрался с тем хулиганьем, что пристало ко мне на улице, что ты его парень и он приревновал тебя ко мне или вроде того. Коля молча хлопал глазами, глядя на Сигму, который уже напрягся под таким пристальным взглядом. — Этим двоим определенно надо поговорить. — подмечает Иван, обращаясь к Сигме, и отпивает свой напиток. Коля так резко и неожиданно встал с места, что, кажется, где-то океан вышел из берегов. Он выскочил из-за стола, перепрыгнув через Сигму, схватил свою сумку, бросив на прощание "Мне надо идти!", и тут же убежал. Только добежав до перекрестка, Коля вдруг понял, что совершенно не знает, куда идти. Он достал из кармана телефон, набирая номер, который знал наизусть. — Алло? — Дость-кун, где вы? — На мойке, у реки, уже по домам собираемся. Тебе зачем? Коля не ответил и сбросил трубку. Он даже не воспользовался транспортом. Просто со всех ног рванул туда. Поворот. Ещё поворот. Дыхание сильно сбилось. Пофиг. Пара кварталов. Сердце сильно бьется, и в груди всё горит от холодного воздуха. Это не от недостатка кислорода, Коля просто боялся. Ужасно боялся предстоящего разговора. Ещё один поворот. Если прошло полчаса, а они шли от реки к дому Фёдора, то значит, эти два гения должны быть прямо...БАМ!!!
Коля поскальзывается на льду и въезжает прямо в Осаму, который провожал Федю до дома. Какая встреча... Коля сразу же встаёт, наплевав на боль в копчике и поднимает за собой Осаму. — Ой, прости, пожалуйста! — тараторит Гоголь на русском, забыв о том, что Дазай этого языка не знает, и Достоевский щиплет себя за переносицу. Когда Осаму встаёт с земли, отряхиваясь, он мягко улыбается и говорит: — Я, пожалуй, пойду домой. Спасибо за прогулку, Федь. Вам двоим явно надо погово-... — и Коля вдруг пихает Дазая, да с такой силой, что тот снова чуть не падает, но Осаму только звонко смеётся в ответ и уходит в сторону общежития, в котором ему выделили комнату, так что Достоевский не волнуется. Коля не думал ни о чем, кроме того, что хотел сказать Фёдору. Он даже не слышал, что ему говорили. Гоголь плавно "подъезжает" к Фёдору, скользя по льду, и приглашает его подняться вверх. — Ты не замёрз, Дость-кун? — Немного, но я всегда мерзну. А ты чего в Осаму-то влетел? Ты так и не сказал, зачем прибежал сюда. — Дость-кун, не ходи с ним больше никуда. — сжимая и разжимая пальцы рук, на удивление спокойно и серьезно, без тени улыбки сказал Коля. — С чего это? Он... — Интернет-друг, я знаю. Я просто хочу проводить с тобой больше времени, а эта перевязанная рыба не очень этому способствует. — Почему ты так злишься-то? — задаёт прямой вопрос Фёдор, желая услышать другой ответ, но... Нет. —... Я ревную. — Да как можно меня ревновать? Мы не встречаемся, ты мой друг, и он тоже мой друг, мы просто... — Фёдор хотел сказать "гуляли", но Николай вдруг перебил его. — А Сигма-кун считает иначе!