Согрейся в нем

Дазай вышел из университета в компании своих временных однокурсников. Они намеревались показать Осаму, пока тот не уехал обратно в Японию, какой-то ресторан, в котором, по их словам, готовили изумительный борщ – блюдо славянской кухни. Дазай остановился, заметив человека на грязном питерском снегу неподалёку от пешеходного перехода. Знакомое пальто и шарф... Когда Осаму понял, что это Фёдор, он устремился вперёд, ускорив шаг, присел около Достоевского и приложил пару пальцев к его шее, проверяя пульс. Низкий. «Говорил я тебе, сходи к врачу...» — думает Дазай, когда просит одного из русских однокурсников вызвать скорую. — «Упертый суровый русский мальчик, что ж ты будешь делать...» Дазай видит неподалёку телефон Фёдора и замирает, глядя на экран блокировки. Пароль. Осаму понимает, что он понятия не имеет, какой у Достоевского может быть пароль на телефоне. Не мудрено, Федя всегда был тем человеком в его жизни, с которым ему не было скучно, мысли которого Дазай никогда не мог прочесть. Он пробует пару комбинаций, но ни одна из них не является верной, и тогда Осаму нажимает кнопку экстренного вызова и, к своему небольшому удивлению, видит там номер, подписанный на русском как... "Коленька". Дазаю требуется минута, чтобы прочесть русские символы, и он улыбается, когда понимает, что это номер Гоголь-сана. Дазай набирает номер и говорит на английском, но когда слышит в ответ непонимающее "чего?", даёт трубку одному из однокурсников с просьбой сказать, что Феде стало плохо. — Привет, это был Осаму, он не знает русского. Он говорит, что твоего друга, кажется, Фёдора, сейчас увезут на скорой. Он упал в обморок посреди улицы, недалеко от университета, первый светофор... Алло? Коля даже не потрудился выключить звонок. Даже не попрощался с Сигмой, даже не взял свои вещи. Он просто сорвался с места, перепрыгивая через две, а то и все три ступени на лестнице, а после выбежал на улицу в одной лишь толстовке. Гоголь бежал так быстро как только мог, спотыкаясь и поскальзываясь на льду, но не обращая на это внимания. Вскоре он увидел скорую и небольшую толпу зевак вокруг. Среди людей в глаза ему бросается Дазай, который стоит и машет ему рукой. Коля расталкивает людей, с какой-то особенной неприязнью пихая Дазая, и подлетает к врачам, краем глаза замечая, как медбратья погружают в скорую потерявшего сознание Фёдора. — Дость-кун!!! — кричит Коля, словно Федя просто притворяется, словно пара секунд, и он откроет глаза, скажет, что это всё шутка. — Молодой человек, отойдите, не мешайте. — Дайте мне поехать с вами! Я должен быть с ним рядом, пустите! — А вы ему кто? — спрашивает врач, приподнимая бровь. — Я... — и Коле очень сильно хочется сказать "жених" или вообще "муж", но они, к его глубочайшему сожалению, живут в России. — Двоюродный брат! Я его двоюродный брат, родственник, ясно тебе?! Пусти! — мужчина тяжело вздыхает, окидывая Гоголя взглядом. — Прекратите кричать и садитесь. Коля перестал злиться только когда залетел в машину скорой помощи. Агрессия сменилась на страх и сильные переживания, когда он, сев рядом с Достоевским, дотронулся до мертвецки холодных рук, а после до бледных, тоже ледяных, щек. Врачи тут же дали парню по рукам, запретив трогать больного. Гоголь, ища хоть какой-нибудь поддержки, в панике повернул голову и перед тем как дверцы закрыли заметил Дазая, который ласково ему улыбнулся, словно говоря не переживать. Коля мысленно впечатал его башкой в снег, чтобы рот свой закрыл и не говорил, что Коле следует делать в отношении своего будущего, сука, мужа, и вообще, вполне вероятно, что именно из-за придурка Осаму Федя сейчас без сознания. А ведь Гоголь говорил ему одеваться теплее, не ходить гулять по вечерам, иначе замёрзнет и снова заболеет, и вот тебе, пожалуйста. Дазай, провожая взглядом уезжающую машину скорой помощи, усмехнулся в кулак. Один из его новых русских знакомых обеспокоенно спросил: — Дазай-кун, всё будет в порядке? — Мм? С Федей-то? Пф. С таким другом он точно не пропадет. Так что ты там говорил про борщ? Суп это в итоге или нет? До больницы они доехали быстро, минут за 10. Пока ехали, врачи спрашивали Колю о симптомах, и Гоголь, разумеется, всё им рассказывал. Вскользь упомянул, что сегодня они не завтракали, что вчера вечером Федя долго гулял и замёрз, что он в принципе всегда мёрзнет и у него всегда холодные руки. Только в больнице один из врачей, поправив очки на переносице, наконец сказал Коле, что это похоже на анемию. Николай с умным видом кивнул, а когда врач ушел, в недоумении потер свой затылок. «Ещё б знать, что такое анемия...» — подумал Коля, тяжело вздохнув. Он понимал только то, что Достоевский болен и, по всей видимости, серьезней, чем обычно. Коля зашел обратно в палату и сел рядом с Фёдором на неудобный стул около его койки. Крепко сжав в больших тёплых ладонях чужую тонкую руку, он прижался лбом к тыльной стороне ладони Фёдора. «Дость-кун... Почему ты мне не сказал? Я так переживал... Мой самый умный, но такой глупый Федя, мой милый Дость...» Коля спустя целую вечность наконец поднял голову для того, чтобы прижаться к руке Достоевского тёплыми губами, покрыть её нежными горячими поцелуями, медленно и не спеша перейти на запястья, а после вновь вернуться к кисти, оставляя на руках Фёдора невидимые отпечатки своей бесконечной любви.

***

Разговаривая во время своей недавней болезни с Дазаем по видеосвязи, пока Коля был на парах, Фёдор слушал его рассказ об одном друге, который, судя по словам Осаму, обожал планировать всё досконально, с точностью до секунды. — Ну я ему и говорю, Куникидушка, ты запиши, запиши, полезно будет, окунаешь в эту смесь яйцо, ждёшь день, а оно потом как резиновое! — И он в это поверил? — безразлично спрашивает Достоевский. — Да он во все верит. — Дазай обратил слегка обеспокоенный взгляд на Фёдора, заметив, что его друг какой-то слишком бледный. — Ты получил результаты анализов? — Да. — Фёдор немного смутился, явно не желая это обсуждать. Однако Дазай никогда не был человеком, которого волнует чьё-то нежелание говорить. — Иии? Давай, суровый русский мальчик, я не буду осуждать тебя. — Низкий гемоглобин. — Насколько? — Настолько, что я подозреваю у себя анемию. — Что значит ты подозреваешь? А врач? — Я не ходил к нему после получения результатов. — Ты совсем дурак? — Осаму, перегибаешь. — Ничего я не перегибаю. Нормальным людям обычно бывает страшно за своих болеющих друзей. Они переживают. — Ты? Переживаешь? Осаму, не смеши меня. Дазай вдруг смутился. В их с Фёдором общении всё было идеально, кроме одной вещи: в нем никогда не было места каким-либо чувствам. — Ладно, поступай как знаешь. Фёдор и впрямь давненько подозревал у себя анемию в лёгкой форме. Симптомы совпадали. Поначалу Достоевский списывал всё на плохой иммунитет, усталость и слабый организм, но его руки всё больше и больше леденели, до той степени, что Фёдор иногда даже пальцев не чувствовал, пока не включит горячую воду и не подержит под ней ладони минуты три. Позже он заметил, что у него очень бледная слизистая оболочка глаза, а ещё его даже самые незначительные ранки и ожоги, вроде того, что Фёдор получил, стягивая с Коли горящую куртку, затягиваются и заживают слишком долго. Когда Достоевский встаёт с кровати, у него всегда темнеет в глазах, иногда настолько, что ему требуется пара минут прийти в себя. Именно поэтому он так не любит просыпаться и резко подниматься с постели, старается вставать медленно и постепенно, отчего Коля думает, что Фёдор вредничает. Возможно, он и впрямь слишком много канючит иногда, но ему плохо, его можно простить. Фёдор не врач, но и не дурак, чтобы гуглить свои симптомы на сомнительных сайтах. Достоевский увлекался медициной немного, и мог предположить, а к врачу идти просто-напросто не хотел. Анемия в лёгкой форме – не такое уж и страшное заболевание. Нужно регулярно питаться, соблюдая рацион, содержащий все необходимые, недостающие в его организме, вещества, и можно было бы даже избежать капельниц, но... С едой у Фёдора всегда были проблемы. Большие проблемы. В детстве он был настолько привередлив к еде, что отказывался есть из тарелки, в которой хотя бы одна рисинка или макаронина лежат как-то не так. Он не любил яблоки и персики, потому что стекающий по пальцам липкий сок – худшее наказание для Фёдора, терпеть не мог печень, жирную еду и сухое мясо. К мясу Достоевский был особенно строг. Он ненавидел этот животный вкус, который сохранялся, стоило повару допустить лишь одну малюсенькую ошибку в приготовлении. А его мать готовила невкусно. Достоевский ненавидел её пересоленный борщ, сухую курицу, а от домашней утки его тошнило так сильно, что он был готов зимой сидеть в своей комнате с распахнутым настежь окном, лишь бы не чувствовать этот отвратительный запах запекающейся в духовке птицы. Фёдор, подозревая себя на подобный недуг, старался не пропускать приёмы пищи, но... Сегодня они опоздали. Забыли завести будильник, слишком крепко спали, не важно, но на завтрак времени не осталось. Фёдор очень не хотел опаздывать на пару к единственному преподавателю, который при условии стопроцентной посещаемости после его болезни обещал поставить автомат без отработок. Отсидев 1,5 часа, Достоевский понял, что не позавтракать было ошибкой. У него темнело в глазах даже когда он просто сидел на стуле, руки дрожали, а мозг отказывался работать, когда преподаватель задавал вопрос. Фёдор отвечал машинально, всё же, он был в некоторой степени гениален, и какому-то там физическому состоянию его разум не подкосить, однако он заплетался в словах и запинался, отвечая. Благо, ему позволили остаться на месте, потому что выйди Фёдор к доске, наверняка там бы и упал. Красиво, эффектно и драматично, но больно. Достоевский решил всё же пойти домой, отсидев одну пару с горем пополам. Единственной проблемой был Коля. Скажи Фёдор, что ему плохо, этот дурак даже думать не станет, снова прогуляет пары и пойдёт о нем заботиться. А Гоголь и так уже много пар пропустил из-за своей безалаберности и безответственности. Фёдору необъяснимо сильно хотелось, чтобы у Коли не было проблем с учёбой. И не только с учёбой. Он в принципе не хотел лишний раз его волновать. — Я скоро приду. — А что-то случилось? Подожди, я с тобой! — Фёдор прикрыл глаза. Именно та реакция, которую он и ожидал. — Не нужно. Я за чаем в кофейню на первом этаже. К началу пары вернусь. — Ну... Хорошо! Буду ждать, Дость-кун! Коля неловко улыбнулся, сев на свое место, а Фёдор вышел из аудитории, направившись к раздевалке, а после домой. Он намеревался написать Коле, что неважно себя чувствует после того, как прозвенит звонок на пару, и он как раз набирал сообщение, пытаясь убедить Гоголя в том, что всё в порядке и что ему не стоит беспокоиться, как вдруг у него снова потемнело в глазах. Достоевский выронил телефон на асфальт, не успев отправить сообщение, и тот, благо, не разбился, а сам Фёдор попытался облокотиться о столб неподалеку, но его ноги вдруг перестали его держать и... Дальше всё как в тумане. Фёдор помнит, что слышал звонкий голос Осаму, а после ещё более звонкий голос Гоголя, кричащий "Я его двоюродный брат, родственник, ясно тебе?! Пусти!". «Коля... Ну зачем же так грубо? Долдон» — думает Фёдор сквозь дымку сна, а после не помнит совершенно ничего, вплоть до момента, когда он очнулся с иглой от капельницы в руке в светлом помещении, где пахнет лекарствами. Больница. Как же Фёдор ненавидит больницы... Достоевский поворачивает голову вбок и видит Колю, согнувшегося в три погибели на неудобном стуле, головой лежащего на кушетке. Фёдор осторожно поднимает свободную от капельницы руку и кладёт её Гоголю на макушку, поглаживая. Тот мгновенно просыпается, и Достоевский видит в его глазах... Печаль, смешанную с... радостью? — Дость-кун! — Здравствуй, дурашка. — Дость-кун, что случилось? Мне позвонил Дазай, сказал что-то на английском, я ни пса не понял, потом мне какой-то другой голос сказал, что ты потерял сознание, а потом меня ещё в скорую не хотели с тобой пускать, пидоры, я им соврал, что я твой двоюродный брат, хаха, лохи, они правда поверили, представляешь? А потом врач сказал мне, что, возможно, у тебя аниме... анима... Ээээ... Слово "аниматроник" из "Пять ночей с Фредди" я помню, а диагноз нет... Извини. — Анемия. Скорее всего, он сказал анемия. — говорит Фёдор, виновато опуская глаза. Может, Гоголь и ведёт себя как самый настоящий взбалмошный дурак, но он вовсе не тупой. Он догадался. — Дость-кун... Как давно ты знаешь? Что у тебя эта... ани-хрень? — Анемия, Коль. У матери она была. Я догадывался, что у меня тоже. Результаты анализов крови пришли за день до... Моего дня рождения. Коля посмотрел вверх, пытаясь посчитать, а после подскочил с места. — МЕСЯЦ?! Ты знал целый месяц и ничего не сказал мне? — Тише, долдон, голова болит. — Ой... Прости. Но Федь, я... — Это я должен извиняться. Прости, что я не сказал тебе. Мне не ставили диагноз, я знал только, что у меня низкий гемоглобин. Если честно, я просто не хотел это слышать. — Дость-кун, ну так же нельзя! Пожалуйста, обещай мне, что будешь выполнять всё, что скажут врачи! — При анемии надо правильно питаться, может, ставить капельницы, а у меня всегда были проблемы с едой, и я просто ненавижу больницы... — Фёдор не успел договорить, как вдруг Коля упал на колени перед кушеткой и прислонился головой к его животу. — Дость-кун, ну пожалуйста! Я не хочу, чтобы ты умирал... — Чт-... Дурак, не умру я. — Достоевский поднял Колину голову и взглянул ему в глаза. — Ладно, хорошо. Что-нибудь придумаем. Для начала послушаем врача, ладно? — Правда, Дость-кун? Ты не врешь мне? — переспрашивает Коля, чтобы убедиться, и голос его дрожит. Фёдор не знает почему, но этот немного наивный белобрысый придурок очень сильно волнует его сердце. Он не планировал сближаться с кем-либо в своей жизни, тем более так сильно, он не планировал влюбляться, будучи уверенным в том, что не способен на любовь. Фёдор плохо понимал, кто для него Коля, и попросту не желал думать об этом, потому что всякий раз, стоило ему вспомнить о нем, его внутренности неожиданно скручивались, что-то трепетало внизу живота, и это чувство... пугало его. Но слыша, как Коля время от времени повторяет эту фразу про то, что он его любит, Фёдору с каждым разом всё больше хотелось ответить. Он пресекал это на корню, перебивал, прерывал, не давал сказать, потому что Достоевский терпеть не мог быть слабым. А чувства – слабость. Но с другой стороны ему было невероятно спокойно, когда Коля рядом, очень тепло в Колиных объятиях и страшно от самого себя, когда Коли не было рядом. Фёдор облизывает сухие губы, намереваясь сказать уже наконец, ведь, в конце концов, логика "не сказал вслух – значит неправда" скорее Колина, чем его, но.. — Коль, я... — и Достоевский запинается, когда разные по цвету большие глаза Гоголя смотрят ему прямо в душу. Он чувствует, что не может сказать. Ему... Кажется, ему страшно. —... Ты очень дорог мне. Я обещаю, что по крайней мере постараюсь выполнять рекомендации врачей, ладно? И я не умру. Не могу же я бросить тебя одного, дурашка, верно? Фёдор тяжело выдыхает, когда Коля прижимается к нему с объятиями, и ненавидит себя за то, что не смог сказать. Позже врач сказал, что Фёдору было бы хорошо провести одну ночь в больнице под наблюдением, и Коля, разумеется, остался сидеть всю ночь с ним. Больничная койка была очень узкой, но Коля сказал, что все нормально, что он может и на стуле поспать, а с утра Фёдор долго смотрел на него, развалившегося в кресле, что стояло в углу палаты. При выписке врач дал Фёдору наставления по поводу диеты, и парень был немного удивлён тому, что обычно считающий ворон на всех парах в университете Гоголь очень внимательно слушает доктора и делает заметки в блокноте. — Железодефицитная анемия встречается довольно часто, но заболевание лучше не запускать. Постарайтесь употреблять такие продукты, как чечевица, кукуруза, помидоры, яйца, зеленые овощи и зелень, спирулину, ростки пшеницы, гречку... Врач говорил довольно долго, и когда их наконец выпустили из кабинета, Фёдор с облегчением вздохнул, зайдя в лифт и нажав кнопку первого этажа. — Этот дяденька очень крутой! Дость-кун, скажи? Он говорил не слишком заумно, и я даже что-то понял. — Угу. — соглашается Фёдор и внезапно, притянув Колю к себе за руку, целует его в губы, крепко зажмурившись. «Я тоже тебя люблю» — думает Фёдор, но ничего не говорит, продолжая целовать Колю. Двери открываются, и Достоевский поспешно выходит из лифта, оставляя Колю стоять в недоумении. — Дость... кун...? — Пошли скорее, долдон, я жутко хочу домой. Ты сейчас обратно наверх уедешь. — Ой... Ага! Уже иду! — говорит Коля, радостно подскакивая к Феде, и поправляет его сумку на своём плече. — А где твои вещи, к слову? — А? Я их прям в универе и оставил. Мне потом звонил недовольный Ваня, говорил, что если я ещё раз так сделаю, он их на помойку выкинет, а не к себе заберёт. Фёдор усмехается. — Долдон.