***
Чтобы доехать с источников обратно до домика, они вызвали такси. Все чувствовали себя порядком уставшими после купания, особенно Ваня, который пол вечера пытался утопить Гоголя в бассейне. Фёдор по пути домой немного ёрзал на своём сиденье, искоса поглядывая на Колю. «Поцеловал. Снова он меня поцеловал. Сколько можно меня целовать? Коля, блять» — раздраженно думает Фёдор и поворачивает голову к окну, закидывая ногу на ногу. Честно говоря, он возбудился от тех поцелуев на источниках, и да, эрекция давным-давно прошла, но Фёдору почему-то казалось, что нет. Словно в его голове появился пунктик о незаконченном деле. — Тц. — цыкает вслух Достоевский и подпирает подбородок рукой. — Что-то не так, Дость-кун? — А?.. Нет, всё в порядке. Задумался. Однако уже в съемном домике возбуждение снова напоминает Фёдору о себе, когда тот стоит в душе. Достоевский, честно говоря, не помнит ни одного момента в своей жизни, когда бы он так сильно злился на... свой собственный стояк. Фёдор прикусывает губу и включает холодную воду, чтобы эрекция прошла, но он быстро замерзает под ледяными струями, включает кипяток, иии... Через пару минут его член встаёт снова, потому что стоит Достоевскому всего лишь на секунду прикрыть глаза, чтобы намочить голову, и он снова чувствует это жгучее покалывание в губах после укусов Коли... Черт. Знает же, паршивец, как оставить после себя лёгкое послевкусие. Надо сказать, Фёдор просто ненавидит мастурбировать. Ему неприятно делать это, да и его практически ничего не возбуждает. Пару раз в жизни он открывал порносайты, но сразу закрывал, потому что абсолютно всё, что он мог там найти, казалось ему неимоверно грязным и неправильным с точки зрения его идеологии. Если Фёдор и рукоблудил, то он старался делать это на воображение. И он никогда не запоминал те лёгкие фантазии и образы, которые он вызывал в своей голове, но сейчас... Когда он понял, что положение безысходное, а его пальцы мягко обхватили собственный член, единственное, о чем он мог думать, так это о Колиных поцелуях. Фёдор не из тех людей, которые поддаются желаниям, но ему почему-то очень хотелось продолжения тогда... «Прекрати это, Фёдор, просто прошу тебя, прекрати. Это отвратительно, ты просто отвратителен» — думает Достоевский, но яркие образы Колиных рук у него под водолазкой затмевают собой эти мысли. Его рука плавно водит по члену, он ускоряет темп и снова слышит этот голос, раздающийся в голове эхом тысячи колокольчиков.«Дость-кун, ты такой красивый в этой одежде»
Фёдор зажимает второй рукой рот, и наклоняет голову вниз. Горячая вода стекает по плечам и длинным тёмным волосам, а Достоевский прикусывает свой палец, когда вспоминает, о чем он думал, когда Коля положил руку на его талию. «Ниже. Чуть ниже. Коля...» — Коля... — на выдохе низким голосом произносит Фёдор, не отдавая себе отчёта в том, что говорит, вообще-то, довольно громко. После нескольких мгновений наслаждения он морщится, смывая с руки собственную сперму, и выключает душ. Он отодвигает шторку, оборачивается в махровое полотенце и тут же вздрагивает, потому что слышит Колин голос с той стороны двери. — Фееедь? Ты звал меня? «Вот черт. Если совру, что ему показалось, будет слишком неправдоподобно» — Да. Ты чего там шумишь? — это всегда работало, потому что Гоголь просто не мог не шуметь. — Прости! Я кровати двигал! — Чт-... Зачем? — Чтобы спать с Дость-куном на одной большой кроватке! — Господи боже... Долдон.***
На следующее утро все проснулись пораньше, чтобы успеть собрать раскиданные по всему дому вещи, однако позже выяснилось, что из-за снегопада, который начался прошлой ночью, родители Вани задерживаются и приедут на пару часиков позже. Все сидели у камина в большой комнате, умирая от скуки, как вдруг Гоголь радостно воскликнул: — А давайте поиграем в прятки! — Что? Нет. — отвечает Гончаров и вновь утыкается носом в книгу. — Ну почемуууууу?! — Полагаю, потому что здесь просто негде прятаться, долдон. — отвечает Фёдор, однако следующие 15 минут Гоголь посвящает нытью и уговорам, и по итогу все соглашаются. — Только чур я вóда! — говорит Гоголь и хитро улыбается. — То есть мы всё это время доказывали тебе, что здесь негде прятаться, а по итогу ты решил свалить эту проблему на наши головы? — спрашивает Гончаров, складывая руки на груди, и Гоголь, абсолютно не стесняясь, отвечает. — Ааага! — Замечательно. Гончаров успел обойти весь дом ещё до того, как Гоголь досчитал до пятидесяти. Ему эта идея с самого начала показалась просто-напросто глупой. Однако Фёдора уже нигде не было видно. Значит, в этом доме всё же есть где спрятаться? Ваня зашёл в комнату Феди и Коли на втором этаже и остановился перед шкафом. «Нда, походу это и впрямь лучший мой вариант» — подумал Гончаров и залез в шкаф. Его найдут, скорее всего, за пару минут, но ему было как-то без разницы. Они играют во всё это только для того, чтобы Коля наконец угомонился. «Поскорее бы приехали родители» — думает Ваня, когда слышит, как в комнату кто-то зашёл. Однако Гоголь всё ещё считает, так что это не может быть он. Дверцы шкафа открываются, и Ваня видит перед собой крайне раздражённого Сигму. — Занято. — усмехается Гончаров. — Ой... Прости, Вань. Знаешь, такими темпами я просто сяду прямо посреди ковра в гостиной и буду молиться, чтобы он меня не заметил. — Да, тут совершенно негде прятаться. — соглашается Ваня, как вдруг раздаётся звонкий голос Гоголя. —... Девяносто девять, сто! Всё! Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват! — Блин. — говорит Сигма и слабо улыбается, а Ваня затаскивает его к себе в шкаф, слыша Колины шаги. Однако Коля, кажется, решил сначала спуститься на первый этаж, и это им на руку. В шкафу хватает места для двоих, но они всё равно касаются друг друга плечами. Мысли Гончарова о том, насколько же глупо и нелепо всё происходящее, прервал Сигма, внезапно прошептавший: — Что у тебя за духи? — А? Чего? — Ваня поворачивается лицом к Сигме. Тот смущенно кривит губы. — Прости. Я спросил, что у тебя за парфюм. Вкусно пахнет. — А, оу... Я не пользуюсь парфюмом. По крайней мере сюда я его не брал. Может, это Федин? — Или Колин? — Ну нет, это дурень не знает что такое духи. Он и голову то только после хорошего такого нагоняя моет, о каком парфюме может идти речь? — Да, ты, пожалуй, прав. Хихи. — Сигма усмехается и очень ярко улыбается, отчего у Вани вдруг сводит низ живота. Но потом... Сигма закусывает свою губу, и от прошлой улыбки на его лице не остаётся и следа. — Не прикусывай губы. Зачем ты постоянно так делаешь? — Ванина рука сама тянется к губам Сигмы, но он вовремя себя останавливает. — Эээ... Я не знаю... Привычка, наверное... — Прошу прощения. — говорит Ваня, глядя Сигме в лицо, и пытается поймать его взгляд. — За что? — За то, что я собираюсь сделать. Ваня, не дожидаясь ответа, просто наклоняется вперёд и... целует Сигму прямо в губы. Он чувствует, как парень от неожиданности и шока задержал дыхание, но он всё же не отталкивает Гончарова от себя. Если честно, Иван не очень хорошо понимает, зачем он решил это сделать, но Сигма в последнее время был столь амбивалентным явлением в его жизни, что он просто... Не сдержался. Гончаров отдаляется на секунду, но всего на секунду, чтобы взглянуть Сигме в глаза и убедиться, что с ним всё в порядке, и что он правда не против, но он не успевает этого сделать, потому что Сигма притягивает его обратно к себе. Их губы смыкаются вновь, а в глаза вдруг светит яркий свет. Они оба поворачивают головы, и Сигма выглядит как потерянный олененок в свете автомобильных фар, когда видит перед собой... Гоголя. — Опа, парни, я вас на-... Нихуя себе блять! Крокодил в ванной! — Ещё хоть слово, Коля, и я тебе зубы выбью. — Гончаров очень сильно злится, а у Сигмы на лице застыло раздражение, смешанное с крайней растерянностью.***
Родители Вани приехали через 40 минут после всего этого, и Гончаров уже успел швырнуть в Колю пару мандаринов за "тили-тили тесто", однако Федю они так и не нашли. Женщина поинтересовалась как дела, и надо было видеть Ванино лицо, когда Коля, широко улыбаясь, сказал: — Мы просто замечательно! Ваня с Сигмой таааак сдружились! Правда... Мы играли в прятки, и Дость-куна никто так и не нашёл. — А зачем меня искать? — раздаётся позади голос Достоевского. — Дость-кун! Где ты был?! — Секрет. Родители Гончарова ушли к машине класть вещи в багажник, и Коля тут же замахал руками: — Дость-кун, Дость-кун, где же ты прятался? Пока тебя не было, тут такое произошло!!! — Коля. Только. Попробуй. Рассказать. — сквозь зубы говорит Гончаров, однако внезапно Фёдор кладёт руку ему на плечо, мягко сжимая. — Я не скажу где прятался, но могу сказать, что Сигма верно подметил. У Вани действительно очень приятные духи. Глаза Гончарова округляются. — Там же просто негде спрятаться, кроме этого шкафа! Под кроватями точно никого не было, Федя, так где же ты-... Фёдор перебивает Ваню на полуслове. — Я никому не скажу. Ни к чему. И прослежу, чтобы этот долдон... — Фёдор кидает строгий, можно даже сказать по-учительски воспитывающий, взгляд на Колю. —... не орал об этом во всеуслышание, особенно, когда рядом два взрослых человека, особенно, родители Вани. Коля виновато опускает глаза и краснеет. Фёдор знает, что он не сказал бы нарочно, но на всякий случай всё же озвучил запрет. За это послушание он получает поглаживания по голове от Фёдора, пока они едут на машине назад в Питер. Однако не успели зимние каникулы закончиться, как Фёдор заметил, что поведение Коли изменилось. Он стал вести себя странно. Не то чтобы он никогда не ведёт себя странно, совсем наоборот. Фёдора немного пугало то, что Гоголь стал задумчивым и даже молчаливым. На все вопросы Фёдора он отвечал, что просто не хочет огорчать своего Дость-куна и старается учиться усерднее, как и обещал, но пока что это выходило у него из рук вон плохо. Достоевский один раз предложил Коле прийти к нему домой, чтобы Фёдор объяснил ему сложную тему, но тот, кажется, даже не услышал этого предложения, продолжив рассматривать что-то в окне. Достоевский беспокоился об этом, однако решил дать Коле пару дней. В конце концов, практически всегда Фёдору даже не приходилось давить на Гоголя, чтобы тот рассказал ему. Достоевский знал, что Коле всегда была нужна пара дней, чтобы "обработать проблему", а потом он выдавал всё Фёдору на одном дыхании. Достоевский полагал, что и этот случай не будет ничем отличаться от остальных.