«Со мной всё будет в порядке, Никоша, не волнуйся»
Он почти отправил его, как вдруг палец остановился прямо перед кнопкой. Фёдор, неожиданно для самого себя, зашёл в камеру и включил режим селфи. «Как он там обычно делает» — подумал Достоевский, изображая жест "пис" и упирая один из пальцев в щеку.Щёлк
Кажется, это было первое селфи у Фёдора в телефоне. Он не очень любил фотографироваться. Вернее сказать, ненавидел. Он считал это бесполезной тратой времени, социальные сети он не вёл, в мессенджере переписывался без аватарки... до недавнего времени. Коля сделал совместное фото с ним после одной из пар, и уговорил Достоевского поставить парные авы. Ужас. Но Фёдор согласился. Чем бы дитя не тешилось, как говорится. Достоевский зашёл обратно в переписку с Никошей и отправил это фото вместе с уже набранным им текстом. Он тут же вышел из мессенджера и, уже готовясь ставить телефон на режим "в полёте", он ухмыльнулся одним уголком губ, увидев уведомления от Коли: «ЛЬАДАЬВЗАДАДЛЬАА» «ДОСТЬ-КУН!!!!» «ТЫ УМЕЕШЬ ДЕЛАТЬ СЕЛФИ?!» «Я поставлю это себе на экран блокировки, ты не против?» «ДЫЬАДАБЗАДВЮВ МОЙ ФЕДЕНЬКА ТАКОЙ КРАСИВЫЙ 🤧🤧🤧»"мой Феденька"... мой.
Фёдор посмотрел в иллюминатор и вздохнул. Тяжесть на сердце никуда не ушла. Кажется, стало только хуже.***
Однако когда Достоевский прилетел в Москву, снова началась суматоха. Сначала ему надо было доехать до гостиницы, а это целое приключение. Потом понять, с кем его поселили в один номер, и как-то найти этого человека. Потом выслушать организаторов конкурса, которые добрых два с половиной часа говорили на встрече с участниками о чем угодно, но только не о главном, и только когда Фёдор в 11 вечера плюхнулся на свою кровать после душа, он понял, что всё ещё хуже, чем он себе представлял. — Не против, если я поговорю со своей девушкой по видеосвязи? — спрашивает сосед Фёдора, только что вернувшийся откуда-то в номер. Фёдор хмыкнул. Со своей девушкой? Он? Парень, с которым Достоевского поселили в одну комнату, был, мягко говоря, не из робкого десятка. Все проходящие мимо юбки были пристально им осмотрены и облюбованы, а девушка за стойкой регистрации на первом этаже вряд ли слышала в своей жизни подкаты глупее, чем от этого низкорослого русоволосого мачо, которому она в матери годится. — Звони, мне-то что? Я почитаю. Фёдор достал из сумки книгу, которую взял с собой и только сейчас заметил, что Коля положил рядом ещё и яойную мангу... с запиской. «Если Дость-куну станет скучно...!» — а рядом... Нет, ну, с другой стороны, что ещё мог нарисовать Коля, если не член? Фёдор тяжело выдохнул, и только когда он уселся на кровати, его взгляд зацепился за красное пятнышко на воротнике рубашки соседа. Такой же оттенок помады был у... Боже, неужели та девушка со стойки регистрации...? Фёдор фыркнул и, увидев, что парень уже собирается звонить своей девушке, зачем-то окликнул его: — Эй. — когда его сосед повернулся к нему с вопросом во взгляде, Фёдор молча указал на свой воротник, намекая, что у собеседника есть проблемка. — Ох... Спасибо большое. Она бы меня убила. Фёдор молчит. Ему плевать поступил он правильно или нет. Он просто решил сказать, потому что ему захотелось, вот и всё. Однако всё же где-то в глубине своей несуществующей души он сочувствовал той девушке. Ему бы не хотелось, чтобы, например, Коля, пока его нет рядом... Господи, о чем он вообще думает? — Ты же не скажешь ей, верно, Фёдор? — паренёк называл Достоевского по полному имени, потому что стоило ему один раз сократить его имя до вульгарного "Федось", как был тут же награждён ледяным взглядом, от которого где-то в Питере поёжился Коля. Стоит ли говорить, что Достоевский, в свою очередь, имя соседа даже не запомнил? Ненужная информация. Удалил. Он может обращаться к этому имбецилу просто на "эй". — Зачем мне это? — Фёдор хмыкнул. У паренька явно страдает логика. Да и со всем остальным у него тоже не очень, честно говоря... — Ну не знаю. Ты разве своей не изменяешь? — ... Своей? У меня нет... девушки. — Ты че, из этих?! — Если ты имеешь в виду ЦРУ или Интерпол, то нет. Я не двойной агент, никому тебя не сдам. — Фёдор очень саркастично выражается, однако его сосед вряд ли когда-нибудь поймёт хотя бы одно слово в человеческой речи. Достоевский уже уяснил, что живёт этот парень по одному единственному инстинкту – трахаться. Мерзость. — Нет, я про пидоров. Ты гей что ли? — С чего ты взял? — спокойно отвечает Фёдор, открывая книгу. — Ты целый день переписываешься с одним и тем же контактом. Случайно заметил. Думал, у тебя есть девушка. — Нет, то мой друг. — Ааа... Сорян. — Ничего. Парень отвлекается на диалог с девушкой, как только меняет заляпанную чужой помадой рубашку на футболку, и через 15 минут Фёдор понимает, что долго он с этим в одной комнате не просидит и не почитает толком. Его сосед так громко и долго говорил со своей "второй половинкой", что Достоевский диву давался, как можно так долго находить новые темы для разговора. Он вышел в коридор, планируя почитать на каком-нибудь диванчике, однако и там наткнулся на парней и девушек, других участников конкурса, болтающих по телефону в разных углах. И все, судя по обрывкам разговоров, с возлюбленными...***
Конкурс был довольно лёгким. Самой сложной частью лично для Достоевского была командная работа. Разумеется, он сразу стал лидером в своей команде, вот только направлять этих дураков он совсем не хотел. В первый день они под его руководством сделали лучшую презентацию среди всех за полчаса, а потом ещё час выслушивали похвалу от судей. Во второй они в пух и прах разгромили слабоватые составы, потому что всю ночь Фёдор был занят анализированием тактик других команд, чтобы найти в них слабые места, а на третий они наконец-то начали работать соло, и Достоевский смог облегчённо выдохнуть. Ещё один этап, награждение, благотворительный вечер и он поедет домой, в Питер. К Коле... Коленька... Разумеется, Гоголь давал о себе знать каждую секунду времени. Он постоянно писал, не уставал спрашивать Фёдора как у него дела, напоминать про еду и таблетки. Если в первые два дня Достоевский уставал настолько, что еле отвечал на Колины сообщения, но всё же отвечал, то на третий... Плюхнувшись головой на подушку и услышав звук исходящего видеозвонка со стороны кровати своего соседа, Фёдор психанул и вышел в коридор. Пока Достоевский шёл до лифта, он думал о том, что его просто-напросто достали эти чёртовы рожи, что в рот ебал он этот конкурс и эту паршивую гостиницу, что он устал и хочет домой, под любимый плед, что он не хочет больше никогда видеть никого, кроме... кроме Коли. Точно. Коля. Он ведь сейчас здесь ради него. Чтобы Гоголь смог сосредоточиться на профильных дисциплинах и забыть про всякие политологии и философии, в которых не разбирался и разбираться не хотел. Интересно, как он там? За пару дней Достоевский, разумеется, спрашивал, как у Гоголя дела, но Коля всегда отвечал, что всё в порядке, и Фёдора это почему-то устраивало. Усевшись за небольшой стеклянный столик на мягкое кресло в главном холле, Достоевский зашёл в мессенджер. Пролистав порцию вечерних мемов от Коли, Фёдор потянулся пальцем к кнопке вызова и задумался. Он не видел Гоголя всего пару дней, это не так долго, но... Фёдору почему-то очень хотелось увидеть его лицо. Вечно улыбающееся лицо и глаза... Один словно море в хорошую погоду, а другой словно небо над этим морем. Палец сам упал на экран, начав видеозвонок. Гудки. Фёдор ждёт, надевая наушники, прихваченные с собой на всякий случай. И наконец Коля берет трубку. Однако не успел Федя и слова сказать, как на него посыпался град вопросов и самых различных, испытываемых одновременно, эмоций: — Дость-кун?! Ты мне по видеозвонку позвонил?!?!! Что случилось, что такое??? ТЫ ЗАБОЛЕЛ? ТЕБЯ ОБИДЕЛИ? ВСЁ В ПОРЯДКЕ?!?! — с каждым предложением Коля говорит всё громче и трясет экран, из-за чего картинка размывается. Фёдор качает головой. — Всё хорошо, просто... Я соскучился, Никош. На несколько секунд воцаряется чуть ли не гробовое молчание, Фёдор слышит тиканье настенных часов у себя в квартире. — Ты... позвонил мне, потому что соскучился? — Коля хлопает глазами. — Да, я так и сказал... — видя недоумевающее лицо Гоголя, Фёдор сам немного теряется, и спрашивает. — Как ты? — Я? Оу, ну, я хорошо, нормальненько, вот домашку сижу делаю. А ты как? Всё хорошо? — Домашку? Я тогда не буду тебя отвлекать. — Фёдор собирается сбросить, но сам того не хочет. — Нет, нет, стой, я уже закончил! — Коля лжёт. Просто он очень не хочет прерывать разговор. — Как у тебя там? Скоро домой? — Врешь, Никоша. Поговорим немного, и пойдёшь доделывать. — Фёдор мирно улыбается, и чувствует, что впервые по-настоящему расслабляется за эти дни. — Как и говорил, пять дней. Послезавтра с утра самолёт в Питер. — С утра? Тебе не будет тяжело? Выспись только. О, и ты не забываешь про лекарства и еду? — Я нормально ем и пью витамины. Ночью немного мерзну. — Фёдор задумывается, стоит ли говорить это, но через секунду всё же добавляет. — Без тебя. Мне... очень непривычно теперь засыпать без тебя. Коля на мгновение замирает, а после ярко улыбается. — Так давай я приеду и снова будем спать вместе! Ты же там один живёшь? Значит, я никому не помешаю. — Не один, комнаты рассчитаны на два человека. На секунду Гоголь опускает глаза вниз, поджимая губы. — Ты... С кем-то живёшь? — Ну да. Парни такие неряхи... Похлеще тебя будут. И этот не исключение. — Фёдор морщится, пока что не замечая Колиного резко переменившегося настроения. — ... То есть вы прям живёте-живёте вместе? В одной комнате? — Да, Коль, да. Что за допрос? — и тут до Фёдора резко доходит. — Ты что... Ревнуешь? Коля резко отводит глаза в сторону, мотнув головой в знак отрицания. — Погода в Питере сегодня опять портиться начала... — Никош... Я не в восторге от этого. И мы, разумеется, спим на разных кроватях. Да и к тому же, он тупой как пробка. Достоевский не понимает, зачем он оправдывается, но ему почему-то не хочется, чтобы Коля испытывал нечто отрицательное. — ... Я тоже ведь не шибко умный, Федь. Но как скажешь! Как там у вас вообще с конкурсом дела? — Никош, я хотел бы спать с тобой в комнате, а не с кем-то ещё... «И в кровати» — Фёдор думает об этом и у него тянет низ живота. Через секунду он добавляет: — И ты достаточно умен, чтобы не изменять своей девушке в поездке так явно. Она говорит с ним каждый вечер по видеозвонку, и я всё ещё не понимаю, как она могла не заметить таких явных признаков. Фёдор пытается перевести тему, но почему-то всё, о чем он может думать – это Колины руки, нагло залезающие ему под футболку каждую ночь... — ... То есть... — Коля хитро улыбается. — Ты говоришь со мной как со своей девушкой? Фёдор впал в ступор. Не от Колиных слов, нет. От того, что с его губ чуть не сорвалось "как с парнем", но он, благо, вовремя себя остановил. — Насколько я знаю, у тебя между ног член, Николай. — Фёдор одаривает Колю холодным взглядом и переводит тему побыстрее. — Конкурс скучный. Наша команда выигрывает каждый раунд. Быть лидером этих имбецилов отнюдь не весело. — Достоевский недовольно фыркает. — Просто ты очень умный, Дость-кун. А они слишком идиоты. — Льстец, Никоша. — Фёдор усмехнулся, но улыбка быстро сошла с его лица. Он поставил телефон на столик перед собой, облокотив о горшочек с искусственным цветком и согнул ноги в коленях, подтянув к себе. — Я хочу к тебе. Я устал. Фёдор ненавидит канючить, но что поделаешь, если настоящий он такой? Вредная уставшая крыска... — Заебавкался? — Коля не устаёт придумывать новые слова. — Приезжай поскорее. Или я к тебе приеду! — Не надо ко мне ехать... — на самом деле Фёдору хочется сказать "да, приедь и забери меня отсюда, пожалуйста", но он знает, что если скажет, то Коля правда поедет в аэропорт. — Как там Иннокентий? Коля охотно начинает рассказывать про кактус у Достоевского на подоконнике, и Фёдор внимательно его слушает, изредка вставляя что-то или задавая очередной вопрос. Он мнет руками край своей футболки и кутается в кардиган от холода. Но ему не хочется прощаться. Они проговорили 1,5 часа. Потом Фёдор чихнул, и обеспокоенный Коля сразу же отправил его обратно в номер греться под одеялом. Достоевский положил трубку и выдохнул. Он решил, что первым делом, когда увидит Колю снова, он его поцелует. И обнимет. А потом всё остальное. Фёдору очень сильно хотелось тепла... Колиного тепла.***
Долгожданный день наконец-то настал. Федя возвращается домой! Коля готовился к нему больше, чем к собственному дню рождения. Он купил несколько шариков, немного украсил дом. Ну, как немного... Везде, где только можно, он развесил мишуру с Нового года, навырезал звёздочек из цветного картона, развесил гирлянды и, конечно же, старательно вырезал из того же картона медальку с большой такой единицей прямо посередине. Федя ведь точно победил! А даже если и не победил, что попросту невозможно, то медалька будет означать, что в сердце своего долдона он всегда на первом месте. Но главный подарок Коля хотел сделать другой. Для этого он даже приплел Ваню и Сигму. Бедные парни... На самом деле Коля хотел лишь попросить подсобить с рецептом и продуктами, но Ваня, услышав эту идею, пришёл в такой ужас, что отказался оставлять его наедине с ни в чем не повинной духовкой. А то будет как в прошлый раз... Ванина мама тогда была, мягко говоря, в шоке. В общем, они всё утро корячились втроём на кухне, под чутким присмотром Вани. Времени правда не хватило. Они еле как успели доготовить, и Ваня почти тут же сорвался домой, сказав, что опаздывает на встречу, и пожелав Коле удачи. Сигма же оценил взглядом весь срач на кухне и, осознав, что Коля один точно не успеет, всё же решился помочь. Вдвоём они справились весьма быстро. И Гоголь тут же упрыгал переодеваться из заляпанной мукой одежды в что-нибудь попрезентабельнее. Сигма же поспешно собрался, даже не застегнув до конца куртку, стремглав вылетел из парадной на улицу иии... Тут же врезался в Фёдора плечом. Он на пару секунд замер, молча глядя на Достоевского, после чего нечленораздельно пискнул и тут же скрылся из виду за углом дома. Фёдор чуть нахмурился, сжав крепче ручки сумки для поездок, и быстрым шагом пошёл к квартире. Дверь открыли сразу же. Улыбка на лице Коли сияла ярче, чем когда-либо. Он стоял, глядя на Достоевского, немного взлохмаченный, его рубашка была не до конца заправлена в брюки, а цветастый галстук наспех завязанным узлом болтался на шее. Да, Коля до сих пор плохо завязывает галстуки. Но он правда очень старался. — Дость-кун! Я так ждал тебя! Как дорога? Всё хорошо? — Николай. — голос Фёдора холоднее арктических льдов. — Простое уравнение, ты в силах его решить. Я приезжаю домой с довольно длительной поездки и встречаю у двери в парадную взъерошенного и напуганного Сигму, который, не успел я и слова ему сказать, убежал. После я захожу домой и вижу тебя в не до конца заправленной рубашке, не менее взъерошенного и подозрительно довольного. Мне отстирывать свою кровать от следов кое-каких биологических жидкостей на ней и ехать закапывать ваши трупы в лесу сейчас или мне дать тебе пять минут, чтобы ты мог объясниться? Коля пару секунд с тупой улыбкой на лице просто хлопал глазами. После чего он звонко рассмеялся и, схватив Федю, который уже успел снять своё пальто, за руку, тут же потащил его по коридору на кухню. Ну... Кухня была хоть и не в лучшем состоянии, но всё же прибрана. Кое-где виднелись остатки крема, которые они с Сигмой не заметили убираясь, и следы сахарной пудры. Но самое главное, на столе стоял, пусть и неаккуратно, но сделанный руками Коли большой торт. С повышенной дозой шоколада, между прочим. Он был визуально разделен на секторы с помощью различной посыпки. Один сектор был с мармеладками, другой – с орешками, третий – с черникой, четвёртый – с кокосом и пятый – с шоколадной стружкой. А поверх аккуратно (то есть, было видно, что Гоголь действительно старался аккуратно, но не очень получилось) были выведены инициалы Феди в пунктирном сердечке. Коля извлек из-под стола картонную медальку, повесив её на шею Достоевского. — С победой тебя, Дость-кун! — Гоголь наклонился и, опаляя горячим дыханием ухо, нежно поцеловал мягкую бледную щеку. — И с возвращением домой. — Ничего осо-... — начал было Фёдор, но от мурашек, пробежавших по телу от Колиного дыхания, запнулся. — Спасибо. Я рад быть дома. — Фёдор повернул голову и кратко поцеловал Колю в щеку. Как только Гоголь закончил пищать, как ребёнок, ей-богу, то сразу же усадил Федю за стол, треща о том, что он сильно похудел и вообще точно голодный с дороги. Коля хотел разрезать торт и начать с него, но, встретившись с суровым взглядом Достоевского, согласился с тем, что лучше всё же начать с основного, чтобы не перебивать аппетит. Фиг тут не согласишься, когда тебе словно душу взглядом прожигают... Коля почти не ел, только без умолку рассказывал, как они тут хозяйничали, готовясь к его приезду, про сложности с покупкой черники в конце января, про шутки Вани о том, что "а кровать для вас лепестками роз посыпать?", про то, как Сигме не хотели продавать алкоголь, ведь он не выглядел на восемнадцать и забыл свой паспорт. Он всё говорил и говорил, а когда они перешли в комнату, Достоевский повернул голову к окну и заметил, что рядом с кактусом Иннокентием стоит ещё одно растение. — Коля, это что? — Это? Это кто. Знакомься, суккулент Аристотель. — с гордостью в голосе ответил Николай, но, увидев вопросительный взгляд, поспешил объясниться. — Нууу, помнишь, я говорил тебе, что Иннокентий скучает? Воооот, я завёл ему друга! — ... Долдон. — Дость-кууун, ну ты посмотри какой он красивый! Прямо как ты! Ты случайно не Аристотель? Ну... Просто этот суккулент зовут Аристотелем, а я люблю суккуленты, и тебя я тоже люблю! И ещё я очень скучал! — Фёдор облегченно вздыхает. — Я тоже скучал. Долдон, Никоша.***
Сказать, что Фёдор был в культурном шоке – ничего не сказать. Торт, мишура и самолично вырезанные Колей звёздочки из цветного картона нужны были только лишь для того, чтобы встретить его, Достоевского, после пятидневной поездки. Коля часто вытворял откровенно странные вещи абсолютно беспричинно, и Фёдор к этому привык, а потому реагировал весьма холодно, ведь это ему не в новинку. Он знал, что у Коли всегда найдётся тысяча причин вытворить очередную странность, даже если окружающие не видят ни одной. Фёдор мог бы негодовать по поводу того, что повсюду валяется куча бумажного мусора, а кухня так вообще словно пережила ядерную войну, но... Ему было тепло, и он закрыл на всё глаза. В Москве Фёдор, вне зависимости от того, сколько свитеров он надел и сколько одеял накинул на себя, чувствовал, что ему холодно и попросту мерзко. Люди там ему не понравились, как и сам город. Не сказать, что Фёдору в принципе нравились люди, нет, он их презирал, и не сказать, что Достоевский был влюблен в Санкт-Петербург, но здесь, в Питере, был один очень шумный белобрысый обогреватель, глядя на которого Достоевский моментально согревался, так что здесь, дома, Фёдор чувствовал себя в разы комфортнее. Они провели вечер за просмотром очередного аниме, которое они на самом деле не смотрели, не считая десяти минут первой серии, потому что... Фёдор неожиданно, прежде всего для самого себя, обнаружил, что его губы изнывают от тоски по Коле. Достоевский поначалу долго гладил большим пальцем Колино запястье, а после поднёс кисть его руки к своим губам, оставляя на костяшках поцелуй. У Гоголя очень красивые узловатые пальцы, вечно в каких-то небольших царапинках, потому что он часто работает руками, вырезает из бумаги, вышивает, вяжет, клеит... Фёдор тихонько цыкнул и, повернув голову Никоши к себе, поцеловал того в губы. Он позволил Коле повалить себя на кровать, позволил запустить руки под футболку, позволил целовать в шею, потому что всё это для Фёдора было более чем приятно. Никоша расслаблял его после пятидневного напряжения. Иногда они отвлекались от этого и переключали серию, старательно делая вид, что смотрят, но на самом деле никто из них даже имя главного героя не запомнил. — Дость-кун. — говорит Коля очень серьёзно, разрывая поцелуй, и Фёдор притягивает его к себе ближе, обнимая. — Что? — Мы, получается, няшимся в кроватке? — у Коли совсем по-детски горят глаза, а Фёдор часто моргает, выходя из транса, в котором пребывал прошлые... Сколько времени прошло? Часа два? — Няшимся... в кроватке? — Ну, так анимешники говорят. Это от слова "ня"! Фёдор ничего не отвечает, мягко гладя Колю по волосам, а после встаёт с кровати, направляясь в ванную. — Зубы чистить и спать. Я устал. — Мммм... — обиженно мычит Коля, хмуря брови. — Не ной. Перед сном ещё... поняшимся в кроватке. Колино лицо надо было видеть. Он подпрыгнул на кровати, да так резко, что Фёдор удивился тому, что не услышал треска деревянных балок. Долдон. Радуется таким мелочам...