Согрейся в нем

Гоголь, по наблюдениям Достоевского, правда старался исполнить обещание, данное Фёдору взамен на поездку в тот домишко на Новый год. Он делал домашку, зубрил правила и определения, но у него всё равно были довольно натянутые отношения с преподавателями и парой-тройкой профильных дисциплин. На выходных из-за того, что Фёдор видел, что Коля откровенно ничего не понимает и, как говорится, смотрит в книгу, видит фигу, Достоевский напялил на нос очки для чтения с круглой серебристой оправой и начал учить Колю, объясняя ему то, что давалось сложно. Поначалу всё было нормально: устно отвечая на вопросы Фёдора, Коля редко запинался и почти не подсматривал в тетрадь, но написав пробный тест из учебника, который давал им преподаватель, Коля, мягко говоря, провалился, не набрав и половины баллов. Достоевский, глядя на листок, весь исписанный и перечеркнутый красной ручкой, начал уже просто-напросто по-учительски, таким же строгим тоном, отчитывать Гоголя. — Коля, я же полчаса потратил только на то, чтобы объяснить тебе разницу между коннотацией и денотацией, неужели это было так трудно запомнить? Здесь ты ошибся, а тут уже верно написал, это ведь опять твоя невнима-... Достоевский поднимает взгляд на Колю и с удивлением обнаруживает, что тот весь покраснел и его взгляд не то, что блестит... Он аж искрится. — Никош... Что с тобой? — М-м... — отрицательно качает головой Коля, крепко жмурясь. — Ничего, Дость-кун. — Фёдор отвечает всё ещё строгим тоном. — То есть ты мало того, что провалил тест, так ещё и лгать мне вздумал? — Да нет же... — Так да или нет? — Дость-кун, всё хорошо... Я понимаю свои ошибки и то, что опять был невнимателен. Прости. — Тогда что с тобой? Сильно тебя ругаю? — Нет, я... Я хочу поцеловать тебя. Фёдор моргает пару раз, а Коля прикусывает губу. — ... Ничего нового, в принципе, но почему на этот раз? — Дость-кун очень сексуальный в роли учителя.

Что.

У Фёдора моментально краснеют уши, а Коля, воспользовавшись его ступором, льнет вперёд, кладя руку Фёдору на талию. — Что-то не так, учитель? — ... Фёдор молчит. Он знает, к чему это приведёт. Он смотрит на исписанный красной ручкой лист, на закат в окне, на помятые простыни и подушки, раскиданные на кровати, и наконец, когда его взгляд снова падает на Колю, и он замечает хитрый блеск в его глазах с гетерохромией, он спокойно говорит: — И что же ты собираешься делать? Коля улыбается и не отвечает, он просто целует Фёдора в губы, а спустя минуту подхватывает на руки, стягивая со стула на колёсиках. У Достоевского замирает сердце, потому что он определённо точно знает, чего хочется Коле, особенно, когда его член упирается Фёдору в бедро. А ещё Фёдор знает, чего хочется ему самому, и эта мысль его настораживает, если не пугает, потому что он никогда ни с кем не... Достоевский скрещивает ноги у Коли за спиной, и плюшевые серые тапочки падают с его босых стоп. Белая футболка немного задралась, а домашние штаны начали сползать с торса, потому что они всё же немного ему велики. Коля аккуратно кладёт Фёдора на кровать и всё, о чем может думать Достоевский, это о том, что его возбуждение, которое он бо́льшую часть времени старательно игнорировал, довело его до крайней точки, и теперь его член изнывает в штанах, немного болезненно пульсируя от любого Колиного движения. А потому, когда Коля задаёт вопрос, Достоевский от нетерпения, которое он, вообще-то, довольно редко испытывает, перебивает его на полуслове. — Федь, могу я-...? — Да. — Но я не договорил, Дость-кун... — Я знаю, что ты хочешь спросить. — И что же? Люблю, когда Дость-кун читает мои мысли. — Ты ведь хочешь... меня? И уже давно. Коля замирает на мгновение. Да, он думал об этом, но не обличал эту мысль в словоформу, это было скорее... Размытой картинкой в его воображении. — Ты... Ты правда не против, Дость-кун...? — Я не не против. Я... Я тоже этого хочу. Тебя хочу. Коле много раз повторять и не надо. Он тут же подался вперед, целуя Федора в бледные холодные губы. Настолько нежно и бережно, насколько вообще мог. Свои ладони он положил на Федины щеки, бережно поглаживая их большими пальцами, успокаивая. Но как только нежные лепестки губ под ним расслабились, Коля вдруг сомкнул зубы, кусая. А потом он укусил ещё раз. И ещё, и ещё. Он делал это до тех пор, пока губы Достоевского не начали потихоньку опухать от частоты укусов. Его руки опустились на резинку штанов Фёдора, и чуть стянули их вниз, но после Коля остановился на мгновение, чтобы спросить: — Федь... Ты точно уверен? Точно-преточно? — Да. — тихий голос Достоевского, казалось, специально был таким, чтобы успокоить Гоголя. — Если... Если будет больно, обязательно говори, хорошо? И если захочешь остановиться – тоже. — Ооо, поверь, ты сразу же об этом узнаешь. — не очень добрая усмешка скользнула по лицу Фёдора и тут же исчезла. — ... — Коля испуганно сглотнул и кратко кивнул. — Тогда заранее прости за то, что я сейчас сделаю. — А что ты... Не успел Фёдор договорить, как Коля тут же оказался внизу и, стянув с Достоевского штаны, слегка дрожащими руками взял в свою ладонь нежную стопу, оставляя на тыльной её стороне лёгкий поцелуй, после перемещая губы на поджатые пальцы, покрывая их лёгкими, почти что невесомыми поцелуями. Кончиками пальцев Коля почти не касаясь пробегает по нежному месту выше ступни, очерчивая рукой выступающую косточку, и мягко целует его в самый центр стопы. Странно, но первым не выдерживает Фёдор, упираясь пяткой ему в лицо и закрывая ею Колин здоровый глаз. — Никош... Гоголь даже не даёт ему договорить. Он выбирается из-под ступни, кратко поцеловав его в острую коленку и, нависнув над Фёдором, покрывает всё его лицо извиняющимся поцелуями, поставив своё колено между его ног и... тут же ощутив причину нетерпения. Коля хитро улыбнулся, чуть прикусив губу Достоевского, и ненадолго отстранился. — Я... Секунду! — Коля соскочил с кровати и открыл один из шкафчиков. Немного там порывшись, он достал небольшой светло-голубой тюбик и сразу же вернулся обратно на кровать, прижимая привставшего, чтобы посмотреть что происходит, Фёдора обратно к кровати. — ... И как давно она там лежит? — Оу. Да я всегда с собой ношу. Вообще всегда. У меня много карманов. — Точно. — Достоевский поднял руки и, обхватив ими Колю за шею, прижал поближе к себе, выдохнув. Он слабо верил в то, на что соглашается, но он верил в то, что хочет этого, в разы больше, чем верил в Бога. — Я слышал, что на животе может быть менее неприятно в первый раз, так что если ты-.. — Нет, я хочу смотреть на тебя. — Коля удивленно моргает. — Как скажешь, Дость-кун. Коля мягко улыбнулся и тут же припал к его губам, крепко обняв за талию. Да, возможно, он и сам не хотел того признавать, но Гоголь действительно... боялся? Нельзя сказать, что его сковал страх, но он чувствовал дрожь во всём теле из-за навязчивых мыслей о том, что он может причинить Феде боль, сделать что-то не так, ошибиться. Но сердце дрожало в его груди отнюдь не из-за страха, а от того факта, что сейчас, прямо сейчас, Достоевский принадлежит только ему и будет таким открытым только для него. Коля прижимается носом в ярко выраженную из-за болезненной худобы Фёдора ключицу. Пару секунд он не двигается и, закрыв глаза, медленно вдыхает в себя родной тёплый запах тела любимого человека. Даже после пары лет знакомства Фёдор всё равно удивляется тому, как сильно Коля им наслаждается. Он словно упивается каждой секундой, проведенной с ним. Гоголь нежно целует его у основания шеи. Но стоило Фёдору чуть-чуть повернуть голову в сторону, как Коля буквально впился губами в открывшийся участок кожи и, не удержавшись, оставил засос. Кожа Фёдора такая нежная и мягкая, что, казалось, это не кожа вовсе, а хрупкий фарфор, который может треснуть от любого неаккуратного движения. Коля переместил губы чуть ближе к уху, втягивая воздух, чтобы создать вакуум и оставить на нем ещё один яркий след. Гоголь тут же услышал низкое, приглушённое мычание в ответ. Открыв глаза и сразу же заметив покрасневшие уши Фёдора, Коля мягко, но слегка нервно улыбнулся и чуть привстал для того, чтобы руками забраться под резинку чужого белья. Коля мимолётно прошёлся кончиками пальцев по дергающемуся от напряжения члену и стянул с Феди белье до тонких щиколоток. Он убрал руку, встретившись с недовольным протестующим взглядом Фёдора, и поспешил его успокаивающе поцеловать, заверяя, что всё будет хорошо. Коля открыл тюбик, выдавливая на свои пальцы смазку и разогревая её в руке. Кадык Фёдора судорожно вздрогнул, будто от неровного вдоха, когда немного прохладные из-за жидкости длинные Колины пальцы коснулись сжатого колечка мышц. Потребовалось несколько очень неловких минут, скорее нужных им обоим в моральном плане, нежели в техническом, чтобы Колин тонкий палец наконец проник внутрь до первой фаланги, что заставило Фёдора невольно вздрогнуть и крепко зажмуриться. Коля был готов дать собственные ноги на отсечение, что при чтении молитв или при их первом знакомстве Достоевский даже подумать о такой ситуации не мог. Но ему почему-то нравилась мысль о том, что он так непредсказуем для своего Дость-куна. Особенно в таких вещах. — Дость-кун? — Коля оказывается слишком близко к покрасневшему лицу, замирая в нескольких сантиметрах от чужих губ. — Тебе не больно? — Нет... — жарко выдыхает Фёдор и сам первый касается его губ, почти сразу же отстраняясь, оттого что Коля начал медленно вводить палец глубже. — Никоша... — Да, Дость-кун? — Коля мягко улыбается, когда на его щеку ложится тонкая ладонь Достоевского. — Никоша. — холодные пальцы очертили линию скулы, замерев на щеке рядом с губами. — Да, Дость-кун, я здесь. — Гоголь повернул голову, мягко целуя Фёдора в центр ладони. — Никоша... — Достоевский тяжело дышит и немного бредит. У него чуть кружится голова. Но с ним всё в порядке, просто то, что происходит, это... действительно волнует его сердце. — Я с тобой, Дость-кун, всегда с тобой. — Ник-.. — Фёдор не успевает договорить, потому что резко запинается, когда один палец входит до конца, и к нему присоединяется ещё один. Гоголь целует Фёдора и даёт ему сильно кусать свои губы, но Коле этого, кажется, мало. Ему хочется целовать его ещё и ещё. Он стонет то ли жалобно, то ли просяще, и на самом деле ему очень не терпится. Он понимает, что торопиться нельзя, но всё же выбивает из Фёдора полусдавленный низкий стон одним толчком пальцев вперёд. Достоевский запускает руки в длинные волосы Гоголя, невесомо перебирая его пряди, чем тут же растрепывает и без того неряшливую пушистую косичку. На это всё равно обоим. Коля просто наслаждается его пальцами в своих волосах, теплом своего возлюбленного, его губами и горячим чувством внутри своей груди. Фёдор выглядел и вёл себя довольно спокойно даже в таком положении. Колины пальцы внутри него заставляли его мозг вбрасывать кучу гормонов в тело, вызывая то трепещущее чувство в его животе, которое люди обычно нарекают бабочками. Было ли ему страшно? Нет, не то чтобы. Достоевский в принципе редко боится... Да кому он пытается солгать? Самому себе. Снова. Страшно, ещё как. Но Никоша... Кажется, он делал всё, чтобы расслабить Федю как можно сильнее. И у него правда получалось, но не совсем теми путями, которыми он планировал. Поцелуи и мягкие поглаживания работали и в половину не так хорошо, как его забавные лёгкие заикания, его немного нелепое "Я... Секунду!" и дрожь, которую Фёдор чувствовал в его груди и слышал в горячем дыхании. Достоевский впервые стал задумываться над тем, что физическая близость с кем-то может не быть такой грязной, какой он всегда её себе представлял. Раньше он думал, что, по крайней мере, в его жизни это попросту лишнее, но сейчас, когда он сдвигает колени вместе оттого что второй палец Колиной руки заходит в него ещё глубже, почти полностью, он очень тихо, почти бесшумно, стонет и забывает о том, с какой неприязнью относился к одной лишь мысли о сексе когда-то. Фёдор пытается сдвинуть ноги, рефлекторно сжимаясь, но Коля, всё ещё нежно, но очень, даже слишком, уверенно, не позволяет ему, и вновь целует шею. Его пальцы... Колины пальцы... Достоевский вдруг вспомнил, как в сентябре, когда они пришли сюда, в эту квартиру, делать печенье в форме динозавриков, Никоша поддел пальцами ещё не готовое тесто. Его руки... Вечно покрытые ссадинами кисти, узловатые цепкие пальцы... Почему-то Достоевский необъяснимо сильно захотел дотронуться до них тогда, и он слизал сладкое тесто у него с рук. Неужели эти пальцы сейчас правда внутри него? Одна мысль об этом заставила Фёдора стиснуть зубы, чтобы не сорваться на блаженный стон. Он не стеснялся, однако считал любые подобные звуки вульгарными, а потому старался молчать. Коля же, в свою очередь, своими действиями просто не давал Достоевскому ни единого шанса сдержаться, так что у Фёдора попросту не оставалось выбора. Он хмыкал, кусал Колины губы, слушая как они тихо "хрустят" меж зубов, чувствуя небольшой привкус железа на языке, он почти ныл под Колей, потому что то, что делал с ним сейчас этот долдон... было просто невыносимо приятно. Член Фёдора уже который раз дернулся от нетерпения. Поначалу он упал, потому что ощущать чьи-то пальцы там было очень неожиданно и скорее странно, чем приятно, но потом... Когда оба Колиных пальца оказались внутри и едва тронули тот самый комочек нервов... Фёдор перестал сомневаться и чуть не забылся. Он всё так же пытался контролировать ситуацию, брать во внимание детали, но мысли размывались, и всё, что он мог, лишь иногда повторять Колино имя вслух. — Никоша... Мгм~.. — Федь? Больно? Прекратить? — взволнованный дрожащий голос делал Колю непохожим на самого себя. — Нет, всё в порядке, только, скажи... Может, ты сам чего-то хочешь? — Что я хочу? — Коля непонимающе захлопал глазами. Фёдор выдохнул. Он не станет вуалировать. Он не боится какого-то там слова, верно? Это всего лишь слово. — Кхм... Минет? — А? Оу, да, хорошо. Коля тут же пристроился между его ног, целуя в бедро. — Тебе так это нравится, Дость-кун? Фёдор мягко остановил Гоголя рукой. — Нет, Коль... Тебе. Я тебе. — Достоевский вскинул глаза к потолку, чувствуя, как горят его уши. — Ты... мне?! — Коля тут же подскочил, нависая над Фёдором. — Ты? Мне? Прямо... Прямо не руками??? — Прямо ртом, Коль. Минет есть минет. Фёдор твёрдым движением руки заставил Колю лечь рядом с собой, и сам сел сверху него, приблизившись к губам. — Или ты против, Никоша? — Я? Нет. То есть... Тебе всё можно, Дость-кун. — и Фёдору ох как сильно ласкают слух эти слова. — Но... ты точно уверен, что хочешь? — Закон экономии речевых усилий. — увидев недоумевающий взгляд Николая, Фёдор выдохнул и пояснил. — Ты вообще на парах преподавателей слушаешь? Я имел в виду, что не стал бы предлагать, если бы не хотел. Коля положил руки на его щеки, бережно целуя. — Как скажешь, Дость-кун. Фёдор опустился ниже, стянул с Коли штаны и только-только обхватил пальцами член, собираясь приблизиться к нему губами, как Коля звонко закричал, немного напугав его: — Дость-кун!!! Стой!!! — Фёдор захлопал глазами. — Ты точно уверен!!?!!?!!? Фёдор ухмыльнулся и кратко ответил: — Ты сам сказал, мне всё можно. Его губы коснулись члена Коли, и если Гоголь старался быть предельно осторожен и постепенен, давая Фёдору привыкнуть, то Достоевский сразу опустился как можно дальше вниз, глубже заглатывая ствол. Фёдор чуть дальше середины почувствовал, что ему трудно, и отдалился назад, но Гоголю хватило этого, чтобы схватиться за подушку рядом, положить её себе на лицо, прижать и закричать в неё нечто нечленораздельное. Такая реакция более чем устраивала Фёдора. Он повторил движение ещё раз, и ещё, иногда поднимая глаза, наблюдая за тем, как Коля постепенно обмякает, лёжа на кровати, и его руки перестают сжимать ткань подушки. Его стоны стали мягче и приятнее слуху, Фёдор забылся в них, помогая себе пальцами. Коля, уже убравший подушку от лица, теперь не отводил от Фёдора взгляд. Слюна стекала по члену, попадая на руку, и Достоевский отдалился, поморщившись. Слюна. Отвратительно. Гоголь тут же перестал стонать, и обеспокоенно спросил: — Всё в порядке? Горло не болит? Может прекратишь? Водички принести? Федь, если что, я-.. — Николай. — Гоголь мгновенно заткнулся. — Ещё слово, и я тебе его откушу. — Мгм. — Коля нервно сглотнул. — Понял. — Вот и умничка. Достоевский продолжил. Ещё некоторое время он терпел слюну, стекающую по члену на руку, но он правда старался и даже получал от этого удовольствие. Когда он проводил рукой по Колиному члену, чуть сжимая в пальцах головку, Гоголь забавно дёргал рукой, имитируя рукоблудие, и прикусывал нижнюю губу. Но спустя минут пять, Фёдор просто устал и решил всё же прекратить. — Никоша... — Достоевский поднимается на уровень его глаз и целует Колю в щеку. — Устал. — Ничего, Дость-кун. — мягко улыбается Коля. — Я уверенно могу сказать, что если я умру прямо сейчас, то умру пиздец счастливым. — Долдон. Не говори так. Фёдор хитро сощурился и, сев Коле прямо на пах, помогая себе рукой, провел его членом между своих ягодиц. Коля моментально покраснел. У Фёдора на секунду появилось ощущение, что Гоголь просто "сломался" от этого. Но Достоевский не был бы Достоевским, если бы не стал нагнетать и без того напряженную атмосферу. — Разве можешь ты умереть до того, как войдёшь в меня? В ответ Коля, кажется.... икнул. Вернее, это был очень странный смущенный звук, напоминающий икоту. Фёдор опустился губами на шею Коли, целуя. Гоголь был подозрительно тихим. — Или ты того не хочешь, Никош? — Я хочу, просто-...! — Разве мы не для этого сейчас лежим на кровати полуголые? — и снова чистая правда прямо в лицо. Это смутит кого угодно. Но Достоевский слишком Достоевский, чтобы вуалировать. Однако метафоры и символизм он всё же любил, а потому добавил. — Лично я здесь, чтобы согрешить с тобой. — Разве может Иисус грешить? — Не называй меня так. — вроде Фёдор запрещает, а вроде его голос слишком довольный... — Почему? Если мой Дость-кун Иисус, то я могу быть его навеки грешным Иудой. — Ты сейчас Библию в яой-мангу превратил? — Дость-кун... — Что? — Но для манги нужны картинки, а иконы не очень подходят... — Боже... Не богохульничай. Они снова целуются, долго, потому что оба пытаются оттянуть момент, прекрасно понимая, что рано или поздно он настанет. Фёдор ложится на подушки, Гоголь нависает сверху, и Достоевский кладёт ему руку на щеку, кивая в знак согласия, но Коля всё равно ещё раз спрашивает: — Ты точно уверен? — Да. — голос Фёдора очень спокойный. — Сколько раз мне ещё повторить? — Ну Дость-кун... Я же у тебя глупенький, мне надо повторять дважды, а то и трижды... — Не начинай это. Ты умный, Никоша. Я за это тебя очень... люблю. — Фёдор чувствует, как ёкает его сердце, когда член Коли оказывается там, надавливая немного. — Только за это? — от былого смущения Коли не осталось и следа. Теперь он уверенно улыбается, и Фёдору такой он сейчас нравится гораздо больше. — В принципе... В принципе люблю. Коля надавливает сильнее и жмурится от переизбытка эмоций, а в следующее мгновение Фёдор ощущает себя невероятно... заполненным. Всё внутри него переворачивается, он совсем забывает о том, что нужно сдержаться, и с его уст срывается слишком громкий по сравнению с предыдущими и абсолютно безбожный грязный низкий стон. — Нихуя-... — Коля очень удивлён. Фёдор игнорирует. — Пожалуйста... Пожалуйста, погоди. — Коля послушно замирает, давая Фёдору собраться с мыслями и успокоиться. Через пару секунд всё приходит в относительную норму, но Достоевский всё равно очень сильно дрожит. Даже от холода Фёдор никогда не чувствовал такую дрожь. — Ты-..? — Я в порядке. Продолжай, Никоша, просто... продолжай. От первого толчка у Фёдора сбивается дыхание, от второго он уже еле сдерживается, а от третьего... Снова стонет. «Никоша... Что ты со мной делаешь...» — думает Фёдор и, слыша свои стоны, раздающиеся по всей квартире, краснеет так, как никогда не краснел... Прекрасная белоснежная кожа, словно фарфор, расцветала ярко алыми пятнами каждый раз, как Коля приближался к его плечам или же шее, чуть прикусывая и втягивая воздух, обхватывая мягкими губами кожу и отпуская только после того, как там появится аккуратный алый след. Почему-то Коле ужасно нравилось так делать. Возможно, из-за того, что это выглядело просто прекрасно, словно яркие пышные хризантемы распускались прямо в холодную зиму и сияли на фоне кристально-чистого белого снега. Если Фёдор что-то позволял Коле, то он всегда срывался с цепи. Если Фёдор поначалу жмурился, привыкая, а после закрывал глаза, чтобы насладиться, то Гоголь не мог перестать смотреть на него. Его привлекали эти пышные ресницы, что защищали тёмные, словно ночное небо, лишённое звёзд, глаза. В них Коле было бы не жаль потеряться и никогда не вернуться. Аккуратный нос, мягкая хрупкая кожа и особенно прекрасные своей бледностью губы... Их розоватые лепестки немного подрагивали. Коля, заметив это, в который раз впился в них своими, проникая через разжатые зубы языком, жадно целуя, будто бы Фёдор мог в любой момент исчезнуть и, ускользнув из его рук, просто пропасть навсегда, оставив Колю одного. Он боялся этого даже сейчас... Особенно сейчас, когда Фёдор позволил Коле быть к нему настолько близко. Нетерпение буквально поедало Колю изнутри, а жгучее чувство в груди разгоралось с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Особенно его интересовал вид сверху. Эстетичные выпирающие бедра и тонкая талия манили сжать Фёдора руками в объятиях, поцеловать и искусать. Если бы не последствия, он бы точно истерзал зубами всё тело Фёдора, желая сделать его всего своим и ничьим более. Гоголь чувствовал нечто похожее на желание крепко сжать чересчур милого котёнка, и чувствовал он это уже очень давно. Коля навис сверху, нежно целуя ключицы и скользя ладонями по его мягкой груди, вызывая дрожь желания. Он потянул голову Достоевского к себе за подбородок, впиваясь во влажные губы и улыбаясь сквозь поцелуй. Ему очень хотелось быть ещё ближе... Толкаясь языком в жаркий рот, он ловил учащенное дыхание, казалось, слизывая с губ Фёдора новые порции тихих стонов. Разорвав поцелуй, Коля резко выдохнул и сильно, но как можно более плавно, чтобы не причинить боль, сжал руками его талию и толкнулся ещё глубже, после чего с его губ сразу же слетел судорожный вздох возросшего возбуждения: даже мнимое ощущение контроля встряхивало рассудок. Он со стоном подался вперед, покрывая влажными поцелуями неровно вздымающуюся от рваного дыхания грудь. Коля прижался лбом к его ключице и еле слышно, в счастливом бреду, без остановок шёпотом повторял его имя. Ему просто хотелось ещё раз убедиться, что сейчас они вместе, что Фёдор рядом. Гоголь крепко обнял худое тело, потянув его на себя, из-за чего сразу же вошёл гораздо глубже и, осознав это, остановился, чтобы крепко обнять Достоевского и покрыть его плечи, шею и щеки извиняющимися за такую вольность поцелуями. — Прости... Не больно? Ты в порядке, Дость-кун? Достоевский верил во что угодно, но только не в то, что это происходит с ним прямо сейчас. Коля вдруг подтянул Фёдора к себе поближе, отчего его бедра приподнялись выше, и Гоголь смог войти полностью. Они оба замерли на мгновение. Коля, испугавшись немного, задал вопрос, а Фёдор не знал, как заставить себя ответить. Всё, что он мог – жадно ловить ртом воздух, ощущая как по лбу сбоку стекает капелька пота. — Я... Да. Так... просто идеально. Продолжай. — Хорошо. — Колин голос дрожит. Как же сильно он благоговел перед Фёдором, как же сильно он его любил. Постепенно ускоряя темп, он всё крепче сжимал чужие бедра в руках. Достоевскому казалось, что он может читать его мысли. Мысли о том, как чертовски сильно он его любит, как ему всегда ужасно хотелось того, что происходит сейчас. Это прозвучит странно, но Фёдору виделся приятным и возбуждающим тот факт, что Колин член, казалось, идеально входит внутрь. С каждым равномерным толчком Фёдор ощущал нарастающее чувство внизу живота. Приятные волны расплывались по телу, охватывая всё больший радиус, а после стали появляться ещё и вибрации на члене. Фёдор знает это чувство. — Никоша... — говорит Достоевский и отворачивает голову к подушке, потому что Коля целует его в шею. — Да? — у Коли совсем другой голос. Он всё ещё звонкий, всё ещё Колин, но он другой. Достоевскому он казался... каким-то более уверенным, что ли... — Я так... скоро кончу. — Хорошо. — в эту же секунду Колины пальцы обхватывают член Фёдора, а пальцы Достоевского – Колину шею позади. Он двигает рукой и всё ещё продолжает толкаться, проникая внутрь. Фёдор чувствует горячее ощущение внизу живота, он почти на самом пике, и он проводит так около двадцати невыносимо приятных секунд, прежде чем почувствовать легкую немеющую судорогу по всему телу, прижаться поближе к Никоше и кончить... тому прямо в руку. Колины губы оказываются очень близко к уху Фёдора, и он полушепотом говорит: — Умничка. Коля сейчас... его похвалил? За что? И почему это так приятно слышать? Почему Достоевскому так приятно видеть, как Коля подносит руку ко рту, слизывая его сперму с пальцев? Почему ему так хорошо? Это всего лишь оргазм, обычный выброс гормонов, Фёдор испытывал это и раньше, так почему в этот раз всё совершенно по-другому? Достоевский чувствует, что не контролирует огромное множество процессов в своём организме сейчас, и ему особенно непривычно, когда на его глазах появляются слезы. Он смаргивает пару раз и ощущение, слава богу, проходит. Гоголь немного отдаляется. — Я могу прекратить. — Ну уж нет. — отрезает Фёдор и, поднимая ноги, кладёт босые ступни Коле прямо на лицо. — Ты тоже кончишь, Никоша. — Слу-... — Гоголь не успевает договорить, потому что нежные пальцы ног Фёдора оказываются у него во рту, прямо на языке. Солоноватый вкус бледной лотосной кожи возбуждает его, и Достоевский прекрасно знает, что в таком положении Коля долго не протянет. И славно. — Почему ты остановился? Двигайся. — приказной тон звучит слишком сексуально в сочетании с низким немного хриплым голосом Достоевского. Коля аж скулит от такого, и Фёдору неимоверно нравится слышать этот звук. Коля мягко втянул в рот большой палец, обхватывая его губами и лаская кончиком языка, совсем чуть-чуть прикусывая. Щеки и мочки ушей Гоголя стали красными, изо рта вырвался легкий, сладостный стон, больше похожий на жалобный скулёж. — Могу я...? — Двигайся. — Понял. Коля провёл рукой по его щиколотке, очерчивая пальцами выступающую косточку, затем скользнул до острого колена и наконец мягких бёдер, чуть сжав их пальцами так, чтобы не оставить синяков на нежной бархатной коже. Ему было очень сложно заставить себя двигаться, потому что его член буквально изнывал от перевозбуждения, но он всё же толкнулся глубже, громко застонав. Коля жмурился от возбуждения, которое только возрастало от босых стоп на его лице. Но стоило ему открыть глаза всего на секунду, как он замер. Фёдор всё так же смотрел на него из-под пышных ресниц, ухмыляясь. Взгляд, наполненный одновременно и невинностью, которой позавидовали бы даже ангелы, и в то же время дьявольской порочностью, заглядывал ему в душу, казалось, раскрывая самые потаенные её части. Коля выбрался из-под его ноги, чувствуя как по низу живота разливается тепло, обхватил тонкое тело руками и, быстро выходя, кончил на плоский живот. Достоевский раздраженно улыбнулся. Очень. Раздраженно. Коля отстранился, тяжело выдохнув. А после неловко ойкнул, вновь покрывая лицо Фёдора извиняющимися поцелуями. — Прости, прости, прости, я уберу! — на его раскрасневшиеся щеки легли две тонкие ладони, заставив Гоголя замереть на месте. — Коль. Никоша. Никошенька... Коля выдохнул, расслабившись, и крепко обнял его, уткнувшись тому между ключицей и шеей, вдыхая родной аромат тёплого тела. Он нежно улыбнулся, словно кот ластясь к Фёдору, потираясь щекой о его плечо, наслаждаясь тем, что чужие тонкие пальцы впутываются в белоснежные локоны, больше, конечно, похожие на солому. Коля ещё минуту полежал так, прикрыв глаза. А после отстранился, подняв голову и аккуратно поцеловав Фёдора в лоб. — Ты устал? Спать? — Мгм... Давай. Коля тут же вскочил с кровати и, найдя влажные салфетки, передал их Фёдору и покраснел, ещё раз извиняясь. «Вот же я дурак...» — мысленно переживал Гоголь, но, подняв глаза с плоского живота на сонные глаза Фёдора, тут же запищал от переизбытка чувств и кинулся на него с крепкими объятиями, целуя везде, куда только мог достать. Всё лицо, плечи, ключицы, запястье, ладони. Всё, лишь бы показать, насколько сильно он любит своего Дость-куна, насколько он им дорожит, как сильно благодарен за этот вечер. Коля стянул с кровати плед, скатывая его в рулетик с начинкой из Феди, а то без штанов тому наверняка холодно. Достоевский, уткнувшись лицом в подушку, недовольно заворчал. — Дость-кун... Спасибо. — Фёдор повернул голову, прекратив "вредничать". — За что? — За то, что позволил, ну... Увидеть тебя таким. — и снова Колин голос такой же, как и всегда. Но Фёдор навсегда запомнил, каким он был не так давно. — Хмх~ Не за что и взаимно, Никоша.