Что происходит?
Мозг лихорадочно работал, но Коля понимал, что, вроде как, он спит. Но несмотря на это, голова гудела как перегруженный компьютер или мотор машины. Звук слишком громкий. Свет слишком яркий. Всё вокруг было настолько светлым, что Коля перестал различать цвета. Казалось, он стоял в полной темноте, будучи окружённым белым ослепляющим светом. Вокруг нет ничего. И никого. Он один? Снова остался один? А Федя? Где Дость-кун? Коля слышит странный, ни на что непохожий, щелкающий звук и оборачивается. Он удивлённо моргает, обнаружив, что стоит в пустой комнате. Он закрывает глаза и трёт их руками, думая, что у него галлюцинации, но как только звёздочки, появившиеся от давления пальцев на глазные яблоки, исчезают, комната резко перестаёт быть пустой. Теперь прямо перед собой Гоголь видит толстые железные прутья. Клетка. А в клетке сам Коля. Как он тут оказался? Неожиданно он ощутил резкую боль под рёбрами. Сердце то ли ныло, то ли кололо. Он не мог описать это ощущение, чувствуя, будто у него вмиг закончились слова. Он взялся за прутья руками, сжав их до того сильно, что костяшки его пальцев побелели. Он хотел выбраться отсюда. Он хотел на свободу. Коля дёргал прутья клетки, но те даже нa миллиметр не согнулись за сотню попыток.Свободное сердце не может жить в клетке.
Спустя время он стал уже просто биться об решётку, которая, казалось, обжигала его тело. Позади мелькнуло что-то белое. Словно покрытое перьями. Гоголь удивился. Птица? В клетке вместе с ним? Он посмотрел за спину и замер. Крылья. Это действительно были крылья. Вот только никакой птицы вместе с ним не было. Из его собственных лопаток росли просто огромные по сравнению с птичьими два белоснежных крыла. Такие нежные. Словно свежий крем на торте. Но Коле было некогда любоваться их красотой. Он был в ужасе. Откуда они взялись? Почему он здесь? Он пытался кричать, но голос резко пропал. Пока Гоголь задыхался в приступе кашля, темнота вокруг сменилась на яблоневый сад. Переспелые червивые плоды падали на черную землю. Между деревьев мелькали знакомые фигуры и лица, смеясь. Они все вели себя буквально как... Коля. Гоголю начало казаться, что они дразнят его, пародируя его вечную улыбку на лице. Но сейчас не до паранойи. Надо позвать кого-то из них на помощь... Хоть кого-нибудь... Но кого? Мать, которой никогда не было до него дела? Или Ваню, друга детства, друга, которого Коля всей душой хотел называть лучшим, но чувствовал, что тот никогда на самом деле не хотел быть его лучшим другом? Да и Гоголю было просто стыдно, что Ваня попадает из-за него в неприятности. Внезапно вдалеке мелькнула темная фигура с белоснежным головным убором на голове. Этот тонкий силуэт был самым дальним от его клетки, но при этом он казался самым близким ему... Знакомая рубашка, сверху тёплое пальто и такая родная белая шапка-ушанка на макушке, один из главных стереотипов о русских. Фёдор? Это точно он. Его любимый родной Феденька. Почему он так далеко? Почему не подходит? Коля же кричит, он зовёт его! Федя не слышит? Но Коля же срывает голос, кричит изо всех сил! Не слышит? Всё ещё не слышит? Всё ещё не слышит крики о том, как сильно Гоголь его любит? Или он просто не хочет слышать это... Гоголь врезается в клетку. Раскаленные прутья обжигают нежную плоть, впиваясь в неё до костей, прожигая и кости тоже.Крыльев больше нет.
Как же? Они же только что были здесь... Но Коля видит только свою руку впереди. Руку, которая из всех сил пытается дотянуться сквозь клетку до фигуры впереди. Ещё чуть-чуть... Ещё немного. Всего пара сантиметров и они снова обнимутся! Как же Коле хотелось прижать к себе Федю ещё раз, всего один раз. Крепко обнять, зарыться носом в его мягкие тёмные волосы, вдыхая родной запах, отдалённо напоминающий аромат чёрного чая. Пожалуйста, он же почти дотянулся, ну пожалуйста, ещё чуть-чуть и..! Неудача. Всё пропало. Коля так и не сумел его схватить. Знакомая фигура резко растворилась в воздухе, Фёдор так и не повернулся к нему лицом. Пропал и сад, на деревьях которого росли ярко-красные, будто налитые не фруктовым соком, а кровью, яблоки. Они казались Коле отравленными, но... желанными. Клетка тоже пропала. Гоголь оказался окружён людьми. Кто все эти люди? Что они здесь делают? Они... смеются? Или же кричат в приступе ненависти? Коля перестал что-либо понимать, перестал различать эмоции людей вокруг. Что происходит? Где он? Где его Дость-кун?! В голову что-то прилетело, больно ударив затылок. Коля посмотрел под ноги и увидел нож. Повезло, что он прилетел в него тупым концом. Он в крови. Постойте... Коля помнит эту вещь. Это тот самый кухонный нож из родного дома, из-за которого на его лице красовался шрам. Коля наклонился, протягивая к нему руки. Стоп, руки... Почему они такие маленькие? Сколько ему лет? У него когда-то были такие руки?! Нож всё равно оказывается в них. Гоголь проводит пальцем по лезвию, и на него капает свежая капля крови. Гоголь чувствует, как она сочится из глаза, а вернее, из старого шрама, заливая половину его лица. Он ничего не видел, красная пелена закрывала всё прямо как в тот самый день, но Коля чувствовал. Чувствовал ужасную боль.Улыбайся. Держи ли-...
Голову резко заполнили тысячи криков. Коля выронил нож, хватаясь руками за голову, плотно закрывая ладонями уши. А чужие руки, которые, казалось, тянулись из ниоткуда и, одновременно, отовсюду, хватали его за другие части тела, пытаясь утащить за собой, разрывали на части... Коля откуда-то знал, что если пойдёт с ними, то снова попадёт в эту чертову клетку. Нет, он не пойдёт с ними, он хотел не их, он всегда хотел только одного, только его... — Никоша, душа моя... Чей это голос? Кто-нибудь ещё его слышал? Он знает этот голос! Его зовут, ему нужно идти! Но назойливые руки не отпускают. Коля не чувствует ног. Гоголь упёрся руками в землю, пытаясь вырваться. Плевать на то, что из ушей уже кровь идёт от этих истошных воплей. Плевать, что из-за алой жидкости, застилающей глаза, он ничего не видит. Его зовут! Зовут выбраться из клетки! И он знает, что ему просто необходимо идти, но... он понятия не имеет к кому... Кажется, он ужасно любит этого человека. Так сильно любит, что всё бы сделал, лишь бы ещё раз услышать этот голос. Хотя бы ещё раз. Этот человек его зовёт, и он определённо точно важен Коле. Ему нужно идти, он не может пойти сейчас обратно в клетку. Коля резко вырывается вперёд, и его плоть как пластилин тает под пальцами тех, кто пытался утащить его за собой. — Сейчас... Я уже иду! Подожди меня..! Несколько быстрых, но очень болезненных шагов, и он почти оказался на месте, но его внезапно ослепляет яркий свет. Коля жмурится, постепенно открывая глаза, с таким усилием, будто у него на веках были гири по десять тонн. Он медленно сморгнул, фокусируя зрение. Белый потолок. Пахнет лекарствами. Он в больнице? Коля поворачивает голову вбок, замечая рядом Фёдора. Сил не было даже на то, чтобы поднять руку. А Коле так сильно хотелось погладить его по волосам... Хотя бы коснуться. Убедиться, что теперь он сможет дотянуться. — ... Дость-кун? — Никоша... — Фёдор сонно потёр глаза. — Ты очнулся... — Да, Дость-кун, я здесь... А что произошло? — Колин голос... Если честно, это лучшее, что Фёдор мог услышать с утра. Да и в принципе, всегда. —... Нож в боку. Органы не повреждены. Ты чертовски везучий. Это были коллекторы, верно? — Если ты про то, почему я убежал, то да, коллекторы. А если про нож, то это подарок от отца сыну. — Коля тут же перевёл тему, хитро улыбнувшись и взглянув на Фёдора. — Дость-кун... Фёдор устало ущипнул себя за переносицу и крепко сжал Колину руку. — Надо будет решить эту проблему. — увидев хитрую улыбку на лице Коли, Фёдор даже обрадовался. Черт, как же сильно он хотел увидеть её снова. — Чего тебе, сорняк белобрысый? Коля по привычке начал гладить Федю большим пальцем по ладони. — То есть получается сначала я проткнул тебя, а потом проткнули меня! — Коля глупо улыбался. —... — Фёдор очень холодно посмотрел на Николая, что тот аж икнул. — Это совсем не смешно. Долдон. — Ну... Ну прости, Дость-кун. — Коля снова перевёл тему. — Дость-кун... У меня губы очень болят. Боюсь, если ты меня не поцелуешь, то я точно умру! Коля драматично откинулся назад на подушку, по-детски надув щёки, будто у него отобрали любимое лакомство. — Какая жалость. Ты уже написал завещание? Фёдор гладит чужую руку и чувствует, как в груди появляется дрожь, а к горлу подступает ком. — Ьмьвьмьвьс, ну Дость-кун! — Коля тянет к Фёдору руки, ведь на то, чтобы подняться и обнять его сил попросту нет. — А обнять? — В какой-то момент, Никош... я правда думал, что ты умрёшь. — Фёдор привстал со стула и оставил на чужих губах мягкий тягучий поцелуй. — Я рад, что ты в порядке. Коля сразу же его обнял, прижав к себе, и стал гладить по спине. Наконец-то Фёдору тепло. Достоевский уткнулся носом в его ключицу. — Я очень-очень скучал, Дость-кун... И я бы никогда тебя не оставил, я же обещал! Фёдор скинул с ног и без того растегнутые сапоги в бахилах и залез к Коле прямо на больничную койку, прижавшись к нему, но осторожно, чтобы не задеть швы. Он обещал себе, что скажет это, если Коля найдётся и окажется жив. Фёдор не был уверен в том, стоит ли говорить это сейчас, когда они в больнице и Гоголь лежит с перебинтованным торсом, но, как Достоевскому показалось... Они уже достаточно намолчались. — Никош... — секунду назад Фёдор был преисполнен смелости, но сейчас он запнулся. Тц. — Мм? — Я люблю тебя, Никоша. И ещё... Я в тебя влюблен. Коля на несколько секунд выпал из реальности. Он просто смотрел на Фёдора, даже не моргая, открыв рот. — А... — а потом он вдруг схватил Фёдора за руки, прижав их к своей груди. — И я тебя люблю! То есть... То есть и я влюблён в тебя! Уже давно. Правда! Я люблю тебя, Дость-кун! Больше жизни люблю! — Больше жизни? Что-то не видно, что ты её ценишь. — пока Коля не успел возразить, Фёдор его осек. — Тише, дурачье. Не напрягайся так. Швы разойдутся. Достоевский мягко толкнул чуть привставшего с койки Колю обратно на подушку и, подтянувшись выше, уткнулся тому в шею. Он это сказал. Он правда это сказал? Какой кошмар...***
Коля ужасно не хотел лежать в больнице. Вообще никак. Он постоянно, каждые три часа, спрашивал у врачей и медсестёр, можно ли ему уже уйти, "машу вать", домой!? И каждый раз ответ был отрицателен. Ведь швы ещё недостаточно зажили. А самое страшное, что ему было запрещено активно двигаться, из-за опасности расхождения швов. ДА ЧТО ЗА НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ???!!! К Дость-куну нельзя, двигаться нельзя, на деньги играть с врачами нельзя! Ироды! Но благо ребята часто приходили. То Федя один, то Ваня с Сигмой, то вся троица разом. И в эти моменты Коле казалось, что всё не так уж плохо. Но как только они уходили Коля замечал, что ему... Ужасно скучно. Светло-зелёные стены ужасно на него давили. Очень. Он просто откидывался на подушки назад, уставившись в белый потолок. Хоть что-то не зелёное... Противный грязно-зелёный цвет, фе. А еда на вкус как картон. Всё не так как было дома. А он хотел домой. Еда отвратительная, стены давят, в комнате душно. Слишком душно. Воздух давил на его грудную клетку, набираясь в лёгкие и оседая в них отвратительным сухим слоем. И там он был один. Даже соседей по палате не было. Как же он скучал по своим друзьям... По Дость-куну. Никогда больше Коля не хотел его отпускать. Ни на секунду. Всегда держать в своих объятиях. Всегда-всегда. Однако Бог всё же существует! Разумеется, он про Фёдора. Который наконец-то забрал его из больницы! Боже мой, Коля никогда не был настолько рад оказаться на свежем воздухе. Он скакал по улице как умалишённый, отчего грязный снег под ногами разлетался в стороны. Но под взглядом Достоевского Коля быстро успокоился, согласившись, что сейчас ему стоит всё же себя поберечь и повременить с настолько активной деятельностью. Но он хотя бы с Дость-куном. Он хотя бы дома. Квартира Фёдора уже стала ему домом. По-настоящему стала. Только когда они вечером, как и раньше, легли вместе в кровать, включив фильм, только когда Коля, как и раньше, положил голову на колени Фёдора, только тогда он понял, насколько же ему было холодно... До этого момента. Коля никогда не мерз. Никогда. Но в разлуке со своим Дость-куном ему было ужасно холодно. Никогда и ни за что он бы не хотел этого повторять. Такой холод... Ужасный холод. Пробирающий до костей, оседающий инеем на органах, костях и мышцах. Неприятным инеем, противным и мерзким. А сейчас как будто... На сердце стало теплеть. И это тепло от сердца растекалось по всему телу. Будто это тепло внутри заполняло огромную дыру в душе, которая перманентно была там долгие годы. И она внезапно закрылась, когда Фёдор вновь улыбнулся в ответ на его шутку. Как же он любил эту улыбку... Как же он любил своего Дость-куна. — Дость-кун... А ты..? Те твои слова... про влюблённость. Ты сказал это, потому что я мог умереть? — Коле на самом деле очень хотелось, чтобы это было не так. Хотелось знать, что Фёдор чувствует то же самое, что и Коля. Тоже в него влюблён. — Долдон. — говорит Фёдор с явной ноткой строгости, мол, ну как можно таких простых вещей не понимать. — Дость-кун, я правда не понимаю. Фёдор тяжело вздыхает. (Коле показалось, или он только что его чуть подушкой не ударил?..) — Тебя уже прооперировали в тот момент, когда я это говорил. Смысл говорить такие слова человеку перед смертью, если смерть ему уже не угрожает? У меня явно был другой мотив. — Когда ты говорил "это"... А что именно – "это"? — Ты же сам только что сказал. — А я уже забыл. Я же глупый, Федь! — Не лукавь. Опять начинаешь... Сладко в рот, да горько вглот. — Дык ты не глотай, Дость-кун! — ... Ты нарываешься. — Фёдор покосился на Библию на тумбочке и подумал, что пора бы её выбросить, да сказку жалко. — На что? Просто спрашиваю, что ты имеешь в виду. — Ты хочешь, чтобы я повторил те слова? — Угу. — Зачем? — Нууу... А вдруг мне это приснилось? Хочу убедиться! И вообще, мы столько лет дружим, а ты всё никак не запомнишь, какой я у тебя дурак, Дость-кун. Мне несколько раз нужно повторять! — Такие вещи не говорят... друзьям. — Фёдору на самом деле было плевать, что там в обществе принято, а что нет, но, кажется, им нужно кое-что обсудить. — Тогда.. — Коля поднялся, выключая фильм и отставляя ноутбук, взяв его за руку и бережно целуя в тыльную сторону ладони. — Тогда можем быть не просто друзьями. — ... — Фёдор молчал впервые не потому, что не видел смысла говорить, а потому, что не знал, что сказать. — Я не против лишиться ради этого свободы. И ведь почти ничего не изменится, да? — Коля ещё раз поцеловал его руку, поглаживая ладонь большим пальцем. — Мы всё так же будем проводить вместе время, вместе спать, гулять, разговаривать... Разве... Дость-кун, разве ты не считаешь, что мы уже больше чем друзья? — Лишить тебя свободы? Я не стану. Делай то, что вздумается. В конце концов, я никогда не был против этих твоих... странностей. — Фёдор смотрел на потолок, чтобы не видеть Колиного лица. Почему-то этот момент заставлял его переживать. Странное чувство. — Мы и так проводим вместе время, спим, гуляем и разговариваем. И даже живём вместе. Но допустим, мы не друзья. То, что чем-то не является, является чем-то другим. Тогда кто мы? — Дость-кун... — Коля мягко, но уверенно взял Федю за подбородок, повернув голову на себя. — Дость-кун, посмотри на меня. — он на секунду приблизился, бережно целуя его в поджатые тонкие губы. — Ты будешь со мной встречаться? Достоевский был внешне очень спокоен, как и всегда, но он чувствовал, как участился его пульс и дыхание. Что он может ему дать? Лишнюю ответственность? Коля и так со своими не справляется... (И это даже лучше, чем бесплатная сахарная вата.