Навеки грешный Иуда в ногах своего святого.
— Никоша... Подожди, Коля, я же сейчас-... Коля не отстранился. Он подождал пока на язык стечёт чуть горькая молочно-белая жидкость, и только потом, хитро, по-лисьи улыбаясь, Коля чуть приподнял голову, демонстративно глотая, чтобы Фёдору было видно его горло и подрагивающий кадык. Он облизнул губы, поднявшись выше и устроившись на груди Фёдора, крепко обняв его за талию. — Я так тебя люблю, Дость-кун, так сильно... Спасибо за сегодняшний день. Спасибо, что согласился пойти со мной. — Тебе... — Фёдор сначала прочистил горло, пытаясь сморгнуть легкий шок от произошедшего. — Тебе не за что меня благодарить. Я тоже... всего этого хотел. — мягко поглаживая Колю по волосам ответил Фёдор.***
Фёдору снились приятные сны. Вообще Достоевский никогда раньше не запоминал, что ему снится. Во сне ему всегда было холодно, и он кутался в одеяла, которые зачастую, почему-то, действовали не как нечто согревающее, а как морозильник. Но когда рядом появился Никоша... Фёдору резко перестало быть холодно. И непонятная боль, которую он ощущал в своей груди, когда засыпал, исчезла. А пустота, что омерзительной дырой зияла в нем как открытая рана вместо души, всякий раз оказывалась заполнена Колиным теплом. Фёдор прижимался к его груди, утыкался носом в шею, и его всегда горячая кожа действовала лучше батареи. Часто Достоевский засыпал с лёгкой тахикардией, потому что от Колиного запаха ему действительно кружило голову, и в отместку за это он стал класть на Колин член с утра руку. Тот моментально просыпался и дёргался, а потом Фёдор час или два в полудреме наслаждался тем, что белобрысый не знает, куда себя деть, боясь разбудить Достоевского, а потому лежит и кусает свои губы, тяжело дыша и пытаясь справиться с рефлекторными подергиваниями в области паха. Но сегодня Колю и Фёдора разбудило вовсе не это. Достоевский не успел окончательно проснуться, как до ушей донесся шквал уведомлений с Колиного телефона. Фёдор замычал в подушку и пнул белобрысого ногой вбок. Тот проснулся и в недоумении уставился на нахмуренные брови своего парня. — Не смотри на меня так, долдон. Я же просил, выключай уведомления на телефоне. — Ой... Прости, Дость-кун! Сейчас! Коля потянулся к телефону и, выключив звук, отложил его в сторону. Но у Фёдора было странное, не очень хорошее предчувствие. Он нахмурился ещё сильнее и оттолкнул от себя Гоголя, который уже лез к нему обниматься. — Ну Фееедееенька, ну какое я тебе плохое зло сделал? — Дурачье. Откуда столько уведомлений? — Беседа курса. — Она же мертва с середины второго года обучения. — Нууу, иногда они что-то обсуждают. — Ага, пересдачи. Проверь. Коля недовольно разблокировал телефон и пролистал переписку. Его глаза внезапно округлились. Фёдор приподнял бровь, а Гоголь поспешно убрал телефон в сторону и лучезарно улыбнулся. — Фигню какую-то обсуждают, пустяки, Дость-кун! — Ты лжешь мне. — ... Что ты... Вовсе нет. Ну... Это не ложь. — Коля отвёл взгляд. — Николай. Что там? — Фёдор сверлил Гоголя взглядом, и тот в конце концов сдался. — Нууу... Помнишь я давеча тебя во время фейерверков целовал? Иии... Ты знаешь, папарацци такие папарацци, нигде от них не скроешься! В общем, ахаха... Там в чате такой поток обсуждений, клянусь, в Атаке Титанов загадки были легче! — Что..? А ну дай сюда. Фёдор выхватил из рук Гоголя телефон и пролистал беседу. Самая что ни на есть очевидная общественная реакция на фотку, на которой, на заднем плане, тц... слишком хорошо видно, что это Фёдор и Николай. Эта шапка и эта куртка... Ни с кем не спутаешь. Что ж... Они сами ходят повсюду как светофоры с этими опознавательными знаками, было крайне опрометчиво целоваться на улице. Но сделанного не воротишь. Достоевский долго молчал, глядя на фотографию и читая обсуждение в чате. Он уже понял, к кому им надо подойти, чтобы избежать неприятных для учёбы последствий. И когда Фёдор перевёл взгляд на Колю, то заметил, что тот нервничает. Заметив взгляд своего парня, Колины глаза забегали по комнате, он нервно засмеялся, взял телефон у Достоевского из рук, убирая подальше, чуть-чуть наклонил голову, чтобы смотреть Феде в глаза, и лишь потом спросил: — Дость-кун... Что ты... Что ты об этом думаешь? — Думаю? Нужно подойти к этому Кириллу и его девушке и убедительно попросить их удалить фото из социальных сетей. Или хотя бы заблюрить задний фон. Тц. Ещё одна проблема на голову... Коля мягко поцеловал Фёдора в лоб, гладя по волосам, искренне желая убрать все проблемы из его головы. — Но... Дость-кун, все же теперь знают, получается... — Очевидно, что знают. Мы сами виноваты. Но и что с того? — Фёдор выдохнул и стал поглаживать рукой Колину грудь. — А... Ты... не переживаешь? — Никоша. — Фёдор повернул Колину голову за подбородок к себе и взглянул тому в глаза. — Мне никогда не было за тебя стыдно. С чего бы мне переживать? Коля замер, широко распахнув глаза, а после вдруг напрыгнул на Федю с крепкими объятиями. — Дость-кун!!! Я люблю тебя, я так тебя люблю! Фёдор в недоумении замер, а Коля приблизился, чтобы покрыть поцелуями все его лицо, и Достоевский почему-то заулыбался. — Но, Дость-кун... Как же мы... На учёбе ведь скажется. Наверное... Ты точно не переживаешь? — Я решу все проблемы. Мы решим. Что делать с однокурсниками, я уже знаю. Секунду, надо будет кое-что сделать. — Фёдор поднялся с кровати и взял ноутбук в руки. Когда он сел обратно на кровать и включил его, то снова посмотрел на Никошу и, задумавшись ненадолго, сказал. — Никошенька, я правда не переживаю. Мне ничего на самом деле не нужно, кроме... — Фёдор вдохнул поглубже и зажмурился. Разговоры о чувствах всё ещё плохо ему давались. — ... кроме тебя. И если нужно поцеловать тебя у них на глазах прямо в университете, чтобы доказать тебе, тебе, а не им, что мне не стыдно за тебя, я это сделаю. Люди не больше чем бесполезный мусор. А ты среди них... источник бесконечного тепла. Дурень. — Фёдор выждал секунду, собирая мысли в кучу, а после... — Я тоже тебя люблю. Фёдор притянул Гоголя к себе и поцеловал прежде, чем тот снова начнёт тараторить. Но он всё равно начал. После поцелуя. Под этот успокаивающий звук Колиного голоса, раздающийся у него в голове эхом тысячи колокольчиков, Фёдор нашёл нужную ему ссылку на диске и, скинув её в общую группу, написал небольшое сообщение: "Это примерно одна шестая того, что у меня на вас есть. Думаю, вы понимаете, почему это фото не следует распространять дальше вашего милого обсуждения? Я уверен, что я найду на вас в сотню раз больше компромата, чем у вас есть на меня или на Колю. Думаю, этим все сказано. Не поленитесь перейти по ссылке, вы очаровательно вышли на тех фотографиях" Коля прочел это и в недоумении уставился на Фёдора. — Покажи что там, Дость-кун! — Там некоторые их фото, видео со вписок и переписки о наркоте. Но вся суть в другом. — В чем? — Мне откроется доступ к аккаунтам, почте и другим соц сетям привязанным к этому аккаунту или почте тех, кто перейдёт по ссылке. Видишь число? Уже двадцать шесть. Двадцать семь. Это количество человек, которых я уже могу беспрепятственно взломать. Сам код написал. Не так сложно. — ... — Коля поначалу молча сидел, уставившись на Фёдора. Тот в недоумении склонил голову вбок. — Что? — Феденька... Ты такооой умный дяяядька... — Чт-... Это звук из тиктока? — Ааагась! Фёдор в ответ усмехнулся. — Долдон. Шуруй давай вафли на завтрак греть. И не делай себе слишком сладкие. Поменьше сгущенки. Зубы лечить потом дороже будет. И больнее. А потом в универ пойдём. С этой парочкой говорить, что нас на задний план поймала, когда фоткалась на фоне фейерверков. — Ну, с ними же проблем не возникнет, верно? — С его девушкой вряд ли. А вот с ним... Посмотрим, Никош. Давай-давай, прилип ко мне, мы же так опоздаем. — Вот поцелуешь, пойду. Фёдор изумленно посмотрел в лицо своего парня. Коля улыбался во весь рот. — А ты не слишком много себе позволяешь? — Ммммм... — печально замычал Коля, и Фёдор всё же сжалился над ним, накрыв его губы своими, сплетая языки в глубоком нежном поцелуе двух по-настоящему влюбленных. Фёдору действительно никогда не было стыдно за Колю. Что бы он не сотворил, Достоевский никогда по-настоящему не злился на него. Он искренне улыбался только лишь из-за Коли. Взбалмошного, громкого, странного, порой неуместно отшучивающегося, но такого любимого и родного Никоши... Достоевский не стыдился. Он был горд быть знакомым с кем-то таким особенным, с тем, с кем никогда не бывает скучно.***
Коля хоть и волновался сначала о той фотографии, переживал, что из-за него у Феди проблемы, а ведь он больше всего боялся доставить тому проблем своей любовью, почему-то после Фединых слов о том, что ему за него не стыдно, все его волнения словно растворились в воздухе. Но ситуацию они, разумеется, не оставили на просто так, а-ля "само рассосётся". Коля уже хотел пойти к этой сладкой парочке с арматурой или битой с гвоздями, однако мягкое напоминание, что за драку их отчислят, а за убийство посадят, всё же остановило его от этого порыва. Блин... (