* * *
«Завтра у меня день рождения. Мне исполнится тридцать. Дата ужасает. Боюсь быть один в этот день». Эд немного подумал и полностью стер последнее предложение, прежде чем отправить сообщение. Он принял во внимание слова Люциуса и продолжил писать Стиду. Только это были больше не извинения. Он неуверенно начал с того, что описал свой день, представив себе, что это обычная их переписка со Стидом, такая, какой она была до Нового Года. Он очень быстро освоился — ему не хватало общения со Стидом еще больше, чем он осознавал. Его сердце встрепенулось, когда Стид впервые ему ответил. Это было короткое сообщение в ответ на его вопрос, какой пирог ему приготовить для матери. «Апельсиновый», — написал Стид, и Эд чуть не выронил телефон, так у него задрожали руки. Он не мог прогнать улыбку с лица до конца того дня, и мать, кажется, не заметила в его поведении никаких перемен. Ответ Стида не заставил себя ждать: «Еще бы — завтра ведь пятница тринадцатое». Эд хмыкнул, прочитав сообщение. То ли он действительно не понял, то ли решил сделать вид. Эд не раз говорил Стиду о том, что сожалеет о том, как прожил первую половину своей жизни. «Не хочешь встретиться? Просто выпить кофе, ничего больше». Палец Эда ненадолго завис над кнопкой «отправить», но он поморщился, недовольный своей нерешительностью, и отправил сообщение. Ответ пришел почти сразу. «Не думаю, что это хорошая идея, Эд». Эд со стоном откинул голову назад, стукнувшись затылком о стену. Он даже не заметил этого. Не тогда, когда его переполняло разочарование. Все шло так прекрасно. Ему даже начало казаться, что они почти помирились. — Хватит упрямиться, Стид, — пробормотал он вслух, обдумывая, что написать в ответ. «Не хочу быть один в этот день». Эд стер сообщение дважды и оба раза написал его заново. В итоге он прикусил губу, поморщился и отправил сообщение. Возможно, оно звучало жалко, но, по крайней мере, это была правда. Стид начал печатать ответ, но спустя какое-то время перестал. Эд выждал минуту, прежде чем отправить следующее: «Мне не хватает тебя, Стид». И следом за ним еще одно, как будто боялся, что внезапно появившаяся решительность так же внезапно покинет его: «Я не знаю, смогу ли я без тебя». Эд шумно выдохнул, прежде чем отправить последнее сообщение. Пальцы слегка дрожали. «Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать». Он откинул в сторону телефон экраном вниз. Ответ Стида все не приходил, и он закрыл лицо руками, не зная, куда их деть. Если это не сработает, то он официально сдается — он не знает, как еще вернуть Стида. Уведомление от пришедшего сообщения заставило его мгновенно схватить телефон. «Завтра в семь, в той же кофейне, где мы были на мой день рождения». Эд трижды перечитал сообщение, прежде чем смысл окончательно дошел до него.* * *
На улице шел мелкий снег, было холодно, но безветренно. Эд припарковал свой байк перед входом в кофейню — судя по всему, внутри было людно, — и постоял несколько минут, вдыхая морозный воздух и не решаясь войти. Стид сидел за тем же столиком, что и на свой день рождения. Он смотрел в окно, грея ладони о чашку чая, Эду показалось, что он немного похудел и побледнел. Эд кашлянул, привлекая его внимание, и Стид вздрогнул, отрывая взгляд от окна. — Привет, Стид, — поздоровался он, не зная, куда деть руки — он не был уверен, что стоит обнимать Стида, хотя всей душой хотел этого. В конце концов он стянул кожанку и сел напротив. — Привет, Эд. — Стид улыбнулся — улыбка была едва заметна. — С днем рождения. — Спасибо. Они замолчали, тишина была неловкой. Стид крепко сжимал чашку чая и старался не смотреть на него, а Эд нервно, до боли переплел пальцы под столом. — Ты… похудел, — неуверенно произнес Эд, стремясь хоть как-то нарушить молчание. — Правда? — рассеянно произнес Стид. Он задержал взгляд на его лице, прежде чем ответить: — Ты тоже… кажется. Выглядишь уставшим. Эд с шумом выдохнул, немного громче, чем рассчитывал, и Стид на мгновение улыбнулся почти так же, как прежде. — Стид, я… Подошедшая официантка не дала ему закончить, и Эд, заметно раздраженный тем, что его перебили, быстро заказал кофе. — И два кусочка апельсинового торта, будьте добры, — мягко добавил Стид, и официантка улыбнулась ему, кинула недовольный косой взгляд на Эда и ушла. — Стид, мне очень жаль, — выпалил он, как только она отошла. — Да, Эд, я понял. Ты написал мне об этом не единожды. — Стид не отрывал взгляда от своей чашки. — И ты прощаешь меня? — с надеждой спросил Эд. Стид вздохнул и посмотрел наконец на него. — Дело не в прощении, Эд. Я не злюсь на тебя — перестал почти сразу, как только ты ушел в Новый Год. Тут, скорее… вопрос доверия. Как у Билли Джоэла, понимаешь? — Тут скорее как у… Погоди, что ты сказал? — Эд осекся — смысл слов дошел до него не сразу. На его губах, помимо воли, расплывалась улыбка. — Ты что, запомнил? Стид фыркнул и закатил глаза. — Ты позаботился о том, чтобы я не забыл. Эд откинул голову назад и расхохотался. Он не смеялся уже почти две недели, и в груди появилось забытое ощущение тепла. Стид неуверенно улыбнулся, в уголках его глаз появились морщинки, и Эду внезапно очень сильно захотелось поцеловать его. — Да, Стид, совсем как у Билли Джоэла, — с улыбкой подтвердил он, когда отдышался. Стид хмыкнул. — Приятно видеть, что мои старания не пропали даром. Стид негромко рассмеялся. — Я скучал по этому, — признался он, опуская взгляд на свою кружку. — Черт, чай совсем остыл. — Я сейчас. Эд встал, скрипнув ножками стула, и ушел вглубь зала, намереваясь найти их официантку и заказать у нее еще одну чашку чая для Стида. Он чувствовал легкость, голова немного кружилась. — Ты заказал мне чай, — констатировал Стид, как только Эд вернулся. — Да, она была не в восторге — уже собиралась нести наш заказ. Кажется, я ей не особо понравился. Стид фыркнул, внезапно напомнив Эду Люциуса. Ему определенно надо поменьше общаться с Люциусом — мало ли какие еще пагубные привычки он подхватит. Кстати об этом. — Стид, — позвал он строго. — Люциус сказал мне, что ты курил травку. Это правда? Стид выглядел пристыженным ровно секунду, а потом выражение его лица стало почти стервозным. Точно влияние Люциуса. — Кто бы говорил, Эд. А ты сам ничего не хочешь рассказать о себе? Эд поморщился. Стид подловил его в тот момент, когда он меньше всего ожидал. С другой стороны, какая разница? Он все равно собрался выложить все, так ведь? Какая разница, когда Стид возненавидит его — сейчас или чуть позже. — Это… долгая история. Я не уверен, что стоит начинать ее прямо здесь. — Он слегка кивнул в сторону официантки, которая как раз подошла и расставляла перед ними их заказ. — Эдвард, если ты опять пытаешься отмолчаться, то я лучше сразу уйду. Слова прозвучали резко, и это задело Эда. — Нет. Я расскажу тебе все. Я пообещал. Но… позже, ладно? Поедем ко мне и… — Эдвард… — Стид вздохнул и покачал головой. — Я не уверен, что это хорошая идея. Эд потянулся к нему через стол и взял за руку. Стид вздрогнул, но не отстранился. Эд поймал его взгляд, прежде чем заговорить. — Стид, пожалуйста. На этот раз я не намерен ничего скрывать. Но это и правда длинная история. Поэтому я прошу… доверься мне, ладно? Один раз, большего мне и не надо. Стид посмотрел на их руки и неуверенно сжал пальцы на ладони Эда. — Вопрос доверия, да? Хорошо. Я доверяю тебе. Эд с благодарностью улыбнулся и отпустил ладонь Стида. Ему показалось, что на мгновение он увидел разочарование у него на лице. Они разговаривали на отстраненные темы, пока пили кофе. Эд аккуратно старался узнать обо всем, что происходило со Стидом за это время, но Стид рассказывал нехотя, и Эд скоро сдался, переводя тему на что-то более нейтральное. Они расплатились и вышли на улицу. Снег валил гуще, хлопья увеличились и уже полностью покрыли землю. Эд стряхнул снег с сиденья своего байка, но Стид неуверенно переминался с ноги на ногу. — Не хочешь ехать со мной? — спросил Эд недовольно. — Может быть, я вызову убер? Вдруг ты не справишься с управлением, и нас занесет? На дорогах скользко, а мы вдвоем довольно тяжелые… — О, да ладно тебе, — ворчливо перебил его Эд. — Теперь ты не доверяешь даже моим навыкам вождения? Стид, я за рулем байка уже одиннадцать лет. Можешь хоть на минуту отбросить свои сомнения? Возможно, это прозвучало резко, но зато подействовало. Стид поморщился, но покорно принял из его рук шлем. Эд старался не показать, насколько приятно ему было ощутить тепло Стида, прижавшегося к нему со спины. Сердце стучало в груди учащенно, и он не был уверен, что Стид не чувствовал этого под руками, которыми обхватил его грудь. Когда они поднялись в квартиру, Эд жестом показал Стиду на гостиную, а сам прошел на кухню. В шкафу у него была припрятана бутылка виски — просто на крайний случай. Он прихватил ее и два стакана и зашел в гостиную. Стид по привычке уже зажигал свечи. — На самом деле, я давно поменял лампочку. Если тебе тяжело… — Мне нравятся свечи, — коротко бросил Стид, и Эд выдохнул про себя. Он сел на диван и громко поставил стаканы на стол. Открыл бутылку виски и щедро плеснул в свой стакан, налив Стиду совсем немного. Он собирался сделать большой глоток, но Стид подошел к нему, с раздражением вытащил стакан из его пальцев и не менее громко, чем сам Эд, поставил на стол. Виски немного расплескался, и Эд поморщился. — Нет, — сухо сказал Стид, когда он потянулся к стакану. Он сел на диван, в противоположный угол, и поджал под себя ногу, развернувшись к Эду всем корпусом. — Ты сказал это будет длинный рассказ. Не хочу, чтобы ты опьянел раньше, чем закончишь его. Эд удивленно хмыкнул и вскинул руки, показывая, что сдается. Новый, мрачный и решительный Стид удивлял и немного возбуждал его. Эд откинулся на спинку дивана, копируя позу Стида. — Что ж… — сказал Эд, нервно откашливаясь. — Даже не знаю, с чего начать… — Хочешь подсказку? Начни с начала. Эд поморщился от резкости его тона, но никак не прокомментировал. Он помолчал с полминуты, пытаясь подобрать слова, и вздохнул. Кажется, действительно придется начать с самого начала. — Мой отец был пьяницей и дебоширом. Он терроризировал меня и мать всю свою жизнь, но мать не решалась уйти от него — он хорошо зарабатывал, хоть и незаконно. Отец был… — Эд помедлил, — наркодилером. Мать знала об этом, как я узнал, когда стал постарше, но ничего ему не говорила. Как ты помнишь, он избивал ее, иногда очень сильно. Думаю… думаю, она боялась его. Боялась, что он сможет найти нас и сделать что-нибудь ужасное, если мы уйдем. Однажды, когда мне только-только исполнилось тринадцать, он вернулся домой в ужасном состоянии. Он был пьян, но было и что-то еще… — Эд закрыл глаза: воспоминания были ясными, как день. — Он был напуган. Принес домой сумку, полную денег. У нас никогда не было столько денег, нам едва хватало на жизнь. Он зарабатывал хорошо, но тратил практически все на выпивку и азартные игры. Моя мать… попыталась выяснить, откуда взялись деньги. Она была напугана, но одновременно и злилась. Он отлично помнил тот вечер. Звон разбитой посуды и крики. Звук удара и громкий плач матери. Следующий удар прилетел ему в ухо — просто за то, что попался под руку разъяренному отцу. Эд вздрогнул и машинально поднес руку к уху. — Отец украл эти деньги. Он толкнул большую партию — самую крупную из всех, что у него когда-либо были. Но не вернул деньги своему боссу. В тот день мой отец украл деньги у Бенджамина Хорниголда — и почти мгновенно поплатился за это. Он услышал, как Стид охнул, и открыл глаза. Стид смотрел на него огромными глазами, всем телом поддавшись вперед, рот был приоткрыт. — Он ушел из дома, забрав все украденные деньги — а вместе с ними все ценное, что было в квартире. Моя мать… Она была в отчаянии. Она ничего не могла сделать, только сидела в углу и рыдала. И я… в общем, я пошел за ним. Я не знал, что собираюсь сделать — ублюдок был вдвое больше меня, — но меня переполняла такая злость и… ненависть, что я не мог в очередной раз сидеть сложа руки. Стид хотел дотронуться до его руки, но Эд отстранился. Он взял свой стакан с виски и сделал большой глоток. Стид промолчал. — Когда я догнал его — шел снег, я хорошо видел его следы, — он ушел за несколько кварталов. Но… он был не один. Его остановило несколько мужчин — двое были огромными, но третий был… обычным. Я разглядел его — он стоял прямо под фонарем. Ухоженный, в дорогой одежде. Я сразу понял, кто это — Бен Хорниголд собственной персоной. Я слышал это имя несколько раз во время скандалов родителей и знал, что отец работает на него. Холодный промозглый ветер насквозь продувал его тонкую куртку и мешал ему расслышать слова. Он спрятался за углом дома так, чтобы его не заметили, но сам при этом видел все ясно. — Они говорили долго… Один из абмалов попытался отнять сумку — отец врезал ему, но сразу же получил от другого абмала. Хорниголд просто наблюдал. Отец сказал ему что-то, наверняка резкое, потому что эти амбалы снова собирались избить его — но Хорниголд остановил их одним жестом. Он сам подошел к отцу. Я… — Эд сглотнул. — Я не уверен, но мне показалось, что я увидел, как он достал нож. Должно быть, это был нож. Хорниголд сделал два быстрых движения. Отец упал на колени. И… кровь я разглядел уже ясно. Она капала, нет, лилась на снег, прямо по рукам отца, которые он прижимал к животу. Красная на белом, такая пугающе неестественная. — Хорниголд сказал что-то еще… и рассмеялся. Отец смотрел на него, но ничего не говорил. Амбалы Хорниголда забрали его сумку. И… они просто ушли. Они ушли, оставили его истекать кровью. — Ох, Эдвард… — Стид хотел сказать что-то еще, но Эд мотнул головой. — Я стоял там, за углом. Я… я оцепенел от ужаса. Я не мог заставить себя пошевелиться, не мог даже позвать на помощь. Отец упал набок, и в этот момент я понял — я понял с ужасающей ясностью, Стид, как будто это было очевидно, — я понял, что хочу, чтобы он умер. Чтобы он истек кровью, как свинья, которой он и был. Я хотел его смерти, и я… я позволил ему умереть. Я стоял там за углом и наблюдал, как он корчится, как загребает руками кровавый снег. Я мог помочь ему, мог позвать на помощь, чтобы вызвали скорую, но я не собирался делать этого. Я просто… упивался его последними моментами. Эд выдохнул — вышло больше похоже на всхлип, и он осознал, что плачет. Он со злостью стер слезы тыльной стороной руки и сделал большой глоток. Горло приятно обожгло. — Я просто монстр, Стид. Я… стал монстром в тринадцать лет, и никогда не переставал им быть с тех пор. — Эдвард… — Стид коснулся его плеча, и Эд на мгновение прислонился щекой к его руке, но сразу отстранился. — Ты был всего лишь ребенком… Ты был напуган и ничего не мог поделать… Эд мрачно усмехнулся. — Это только начало, Стид. — Я… — Дослушай, Стид. Ты не сможешь меня оправдать и пожалеть, когда я закончу свой рассказ. Он допил виски одним большим глотком и, прежде чем продолжить, налил себе еще — доверху. — Когда он умер — я откуда-то знал, что он умер, — я просто ушел. Пошел домой, поднял мать и уложил ее в кровать. Она пыталась расспросить меня — где я был, нашел ли отца, но я молчал. И, кажется, мое молчание пугало ее. Я думаю, она начала догадываться, где-то там, в глубине души. На следующий день к нам пришли из полиции. Они сказали, что отца ограбили и зарезали на улице. Мать была разбита, а я… Я знал правду, но промолчал. В моей голове… в моей голове появился план. Я знал, Стид, что из моего знания можно извлечь пользу. Но нужно было немного подождать, подготовиться… Я нашел информацию про Хорниголда — узнал, где находится его офис. Я знал, что меня не пустят внутрь — я был всего лишь мальчишкой в обносках. Поэтому я ждал. Я поджидал его каждый день недалеко от входа — знал, что рано или поздно наткнусь на него. И вот, спустя неделю… Он был с теми же двумя амбалами — телохранители, как я потом узнал. Я выскочил из-за угла прямо перед ними и с ходу выпалил, что знаю, что он сделал с моим отцом. Он не поверил мне, просто посмеялся. Кажется, его забавляла вся эта ситуация. И тогда я… тогда я описал все, что произошло тогда. Описал его одежду — вплоть до фетровой шляпы и длинного пальто. Описал, как он дважды пырнул моего отца в живот. Как отец упал, а амбалы забрали его сумку… Как он смеялся. И потом я сказал… сказал, что пойду в полицию. Выражение лица Хорниголда изменилось, когда он услышал его дерзкое заявление. Он не испугался, нет, но все черты его разом смягчились, как будто в снисхождении. — Только позже я узнал, насколько пустыми были мои угрозы. Хорниголд владел полицией Бостона — черт, да он владел всем городом, — но я не знал этого. Но он согласился меня выслушать. Он отвел меня к себе в кабинет, усадил прямо напротив себя. Я осмелел — мне казалось, что я смог его припугнуть. Я не понимал еще, что Хорниголд уже тогда решил… Решил воспользоваться мной. Он спросил меня — чего же я хочу. А я ответил, что он забрал кое-что, что не принадлежало ему. В сумке отца были не только его деньги — там были все наши деньги. Тогда он улыбнулся мне и достал из ящика стола несколько пачек долларов. Он кинул их на стол передо мной — небрежно, как будто кость собаке. Я сразу же схватил их. Руки дрожали, когда он осматривал деньги. Всего было три пачки, перехваченные бумажной лентой. На каждой стояла цифра — 10.000. — Тридцать тысяч долларов, Стид. Я никогда в жизни не держал таких огромных денег. Мне казалось… мне казалось, что все наши проблемы решились в тот момент. Никакой больше нищеты. Я куплю матери новое пальто. Ей больше не придется работать. В один момент мы разбогатели. Я хотел… я собирался схватить деньги и убежать, но Хорниголд окликнул меня. Он спросил, как меня зовут. Внезапно он начал нравиться мне. Мне казалось, что я могу довериться ему — он ведь так тепло улыбается мне. И я представился. И тогда… тогда он сказал мне: «Эдвард, сынок». И я… я сразу же сдался. Мой собственный отец никогда не говорил со мной с такой теплотой. Я готов был сделать все, что скажет мне Хорниголд. Эд сделал еще один глоток. Горло внезапно перехватило от воспоминаний. — Он продолжал говорить, но я не понимал, к чему он ведет. «Разве ты не хочешь зарабатывать столько каждый месяц?» Как я, тринадцатилетний нищий пацан, мог заработать такие деньги? Я никогда даже не мечтал о таком. «Твой отец был хорошим работником. Он никогда не подводил меня — но оступился. Но я уверен, что ты не совершишь такой ошибки. Ты, кажется, умный парень, да?» И я кивнул, Стид. Я согласился, потому что таким я себя и ощущал — самым умным, обхитрившим этого глупого старика. Он замолчал, скривив губы. Он презирал себя — презирал каждое свое слово, презирал, что повелся на поводу у Хорниголда как последний дурак. — Что было дальше, Эд? — прошептал Стид, придвигаясь к нему. — Хорниголд предложил мне работу. Я согласился. Он обещал мне тридцатку каждый месяц — и он выполнил свое обещание. Я не мог толкать наркоту — меня бы ни один нарик не воспринял всерьез. Но меня не воспринимали всерьез и копы, и это открывало передо мной множество возможностей, которые сразу же разглядел Хорниголд. Я стал… закладчиком. Я был наблюдательным малым и быстро выяснил места, куда копы приходили реже всего — детские площадки, заброшенные парковки, подъезды, лавочки в парках, грузовой порт… Я быстро учился. Ни одну мою закладку не нашли копы. Хорниголд был доволен мной. Он звал меня к себе каждую неделю, кормил и хвалил. «Эдвард, сынок», — так он всегда меня называл, и я чуть не лопался от гордости. Еще ни один взрослый не относился ко мне так — как к равному. Обо мне начали узнавать другие «работники» Хорниголда. Они недолюбливали меня — я работал эффективнее их всех вместе взятых. Часто прогуливал школу или уходил из дома по ночам, чтобы успеть подготовить все «клады» к утру. Так продолжалось больше двух лет. Денег у меня тогда накопилось столько, что я не знал, куда их прятать — матери я ведь не мог рассказать о том, чем промышляю. Я отдавал ей кое-что — соврал, что устроился на подработку после смерти отца, чтобы ей было легче. Она благодарила меня и гордилась мной — гордилась, представляешь? Эд поморщился и сделал глоток. — И вот однажды Хорниголд позвал меня к себе в офис. Я сразу понял, что это будет серьезный разговор. Он спросил у меня, доволен ли я своей жизнью. Я не успел ответить, потому что он продолжил. Сказал, что я могу добиться большего. Уверял, что видит во мне огромный потенциал. И я развесил уши, глотая каждое его слово. Тогда он предложил мне работу, о которой я и не мечтал. Он сказал, что ему нужны надежные люди на его кораблях. Он ведь занимается в основном трансконтинентальными грузоперевозками. То есть, другими словами — контрабандой наркотиков со всего мира. Он нелегально ввозит на своих грузовых кораблях наркотики из всех очагов их производства — Латинская Америка, Африка, Азия. Ему сходит это с рук, потому что он осторожен. Он не нагружает контейнеры в открытую — нет, вместо этого его моряки проносят на корабль необходимое количество товара и прячут его в надежных местах — туда, куда обычно не заглядывают пограничные и таможенные офицеры. Стид охнул, и Эд криво усмехнулся. — Ты так хотел узнать, чем таким нелегальным занимается Хорниголд, а, возможно, и твой отец, как и отец Мэри, пока был жив? Что ж, Стид, ты узнал. Стид ничего не ответил — он был бледным и выглядел так, как будто его вот-вот вырвет. Эд протянул ему стакан виски, и Стид залпом выпил его. — Я не мог даже… Я даже не представлял себе, — пробормотал он, глядя куда-то в пол. — И насколько… насколько большой у них охват? — Стид посмотрел на Эда почти с мольбой, как будто надеялся, что ответ Эда будет другим. — Штаты, — бросил Эд безжалостно. — Европа. Великобритания, даже Австралия и Новая Зеландия. Это только те страны, о которых я знаю, возможно, их больше. Стид застонал и закрыл лицо руками. — Я не подозревал, что все настолько… плохо. Как отец может?.. А Мэри? Ты думаешь, она знает? Эд нехотя кивнул. — Я думаю, что знает. Она еще в нашу с ней первую встречу дала мне понять, что точно знает, кто я и чем занимался. — И я столько лет… всю свою жизнь рос на деньгах, которые заработаны подобным нелегальным образом… Я… — Стид отнял руки от лица и посмотрел на них — они дрожали. — Кажется, мне надо еще выпить. Эд налил ему еще виски, и Стид взял стакан в руки, но сделал глоток не сразу. — Как ты… Как ты в итоге оказался вовлечен во все это? — спросил он, посмотрев на него в упор. — Тебе ведь было всего… сколько, пятнадцать с половиной? — Эд кивнул. — Вряд ли тебя взяли на корабль с распростертыми объятиями. — Хорниголд обо всем позаботился. Он подделал документы — как будто я все это время учился в морском колледже. Мой возраст увеличили до восемнадцати — в пятнадцать с половиной я выглядел гораздо старше своих лет, у меня начала расти борода — конечно, не такая, как сейчас… — Эд хмыкнул, и Стид слегка улыбнулся. — В любом случае, никто вопросов не задавал. Я начал простым матросом — это была тяжелая физическая работа, но я был выносливым и быстро учился. Хорниголд лично позаботился о том, чтобы у меня был учитель — это был взрослый боцман по имени Баттонс. Он был слегка не в себе, но в целом добродушным малым. Он знал чертовски много о море — больше, чем кто-либо, кого я знал. Баттонс, кажется, не до конца понимал, чем на самом деле мы занимаемся — явно не грузоперевозками. А может быть он понимал, но просто ему было все равно, кто его знает. — Эд пожал плечами. — В любом случае, Баттонс научил меня всему. В благодарность за это Хорниголд поспособствовал его повышению — он стал старшим боцманом, а потом и вовсе старпомом. — А кем был ты? — спросил Стид заинтересованно. — Я ушел с корабля в девятнадцать. Но если бы я остался немного дольше, думаю, я стал бы боцманом. — Эд задумчиво пожевал губу. — Мои товарищи относились ко мне с теплотой и уважением. Они не знали, что Хорниголд лично покровительствует мне — мне хватило ума не болтать об этом на каждом углу. В их глазах я добился всего сам — и по большей части так и было. Но основная моя работа заключалась вовсе не в выполнении матросских обязанностей. — Эд вздохнул и поморщился. — Хорниголд доверял мне общение с картелями. Об особенностях наших плаваний знали немногие — капитан, старпом, старший боцман и несколько матросов. Мы ходили в основном по Азиатскому направлению — в Мьянму и Таиланд, где производят опиум и героин, и в Китай, откуда мы вывозили метамфетамин, марихуану и гашиш. Особо крупные партии мы вывозили из Индии и Пакистана. Остальные суда работали на других направлениях — Латинская Америка и, конечно, Золотой полумесяц во главе с Афганистаном. У Хорниголда везде были свои люди, прямо внутри картелей. Но иногда, когда они не справлялись… Иногда вмешивался я. Эд замолчал. Он приблизился к той части своего рассказа, которую он больше всего опасался рассказывать. — Помнишь, Стид, — начал он издалека, — я как-то сказал тебе, что меня прозвали «Черная Борода»? — Стид кивнул, и Эд нехотя продолжил: — Это вовсе не из-за моей черной бороды, как ты подумал тогда. Я… — Он закрыл глаза. — Я был безжалостен к любому человеку, который отказывался сотрудничать с нами. Иногда главы картелей выходили из-под контроля. Они были недовольны сразу многим, но в основном тем, что их товар скупают так дешево, а продают гораздо дороже. И тогда… В такие моменты… Мы оставались в странах надолго, иногда месяцами. И я… В общем, я имел дело с недовольными. Мы начинали с низов — с мелких сошек. Но Хорниголд всегда знал слабые места наркобаронов. Знал, на кого нужно надавить, чтобы вернуть их в узду. Он… он только указывал, а мы… я… делал все остальное. Эд медленно выдохнул, не решаясь открыть глаза и посмотреть на Стида. — После смерти отца — после того, как я дал ему умереть, — я изменился, Стид. Я… я не чувствовал симпатии. Я вообще ничего не чувствовал. Чужая боль забавляла меня. Я… я любил калечить людей. Я чувствовал власть. Я упивался этой властью. Я — еще пару лет назад бедный мальчишка, не имеющий ни гроша за душой, — стал грозой морей, как мой легендарный тезка когда-то. Мне казалось, что это судьба. Они… они дрожали, едва заслышав мое имя — Черная Борода. Достаточно было только пустить слух, что Черная Борода в порту, и они сразу же соглашались на все наши условия, даже невыгодные для себя. Он помедлил, прежде чем продолжить тихо, почти шепотом. — Я… я никогда не убивал. Не хватало сил. Какая-то часть меня — крохотная часть меня — боролась, восставала против всего этого, шептала мне на ухо. Я ненавидел ее — ненавидел себя. Пытался заставить ее заткнуться. Много пил — мы все много пили, но я… И однажды я попробовал. Я… Мы были в Китае, ждали, пока очередной упрямый наркобарон сдастся. Я пошел в бордель — и они раскуривали опиум, как будто в старые времена. Мне понравилось. За опиумом я решился на гашиш и марихуану, и мне буквально снесло голову. Я употреблял только тогда, когда мы заходили в порты — тогда я еще мог себя контролировать. Но… как ты сам понимаешь, это был лишь обманчивая тень контроля. Очень скоро Хорниголд узнал. Он вызвал меня к себе. И, в общем, я пообещал ему завязать. И завязал — пока… пока не вынужден был уйти. Эд, наконец, открыл глаза. Стид смотрел на него широкими глазами — Эд читал в них страх. Он пытался найти отвращение — там должно было быть отвращение, — но не мог. — Ты ненавидишь меня? — спросил он срывающимся шепотом, не выдержав его взгляда. — Ненавижу, Эд? — Стид с недоумением моргнул. — Почему… почему я должен тебя ненавидеть? — Я рассказал тебе о том, как калечил людей. Как наслаждался их болью. Как стал конченным наркоманом. А ты… ты все еще не понимаешь, кто я, Стид? Стид медленно покачал головой, и Эд внезапно почувствовал злость. — Я монстр, Стид, я настоящее чудовище. — Нет, Эд. — Стид придвинулся к нему, беря его за руку. — Ты просто ребенок, который потерялся и попал в ужасную компанию. Ты не виноват… Ты не виноват, что доверился не тем людям. Я тоже совершил эту ошибку — доверился не тем людям. И я… Я мог бы сейчас расплачиваться за это доверие, если бы не ты. Ты… ты был добр ко мне. Ты не стал наказывать меня за мою наивность. Наоборот, ты простил меня… И ты принял меня. Ты сумел разглядеть во мне что-то, чего не видел никто в этом мире. И какой же ты монстр после этого, Эд, любимый? Его глаза внезапно наполнились слезами, в горле собрался комок. Эд сглотнул его, открыл рот, но не удержал внезапного всхлипа. Горячие слезы заструились по щекам. — Спроси меня, Стид, — пробормотал он сквозь слезы. — Спроси, почему я ушел. Как так получилось, что я оставил свою блестящую незаконную карьеру на самом пике? — И как так получилось, Эд? — прошептал Стид, стирая его слезы. — Что произошло? Эд судорожно вздохнул и мрачно усмехнулся. — Моя мать. Помнишь, я сказал тебе — моя мать заболела? Стид кивнул, и Эд рассмеялся, немного истерично. — Ох, Стид, ты не возненавидел меня после моего рассказа — но сейчас ты изменишь свое мнение. Я сам ненавижу себя за это — и никогда, никогда не смогу простить. Он замолчал и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Моя мать не знала ничего из того, что я рассказал тебе, Стид. Она не знала, что я начал работать на Хорниголда — того самого, на которого работал отец, того самого, который убил моего отца. Когда… когда Хорниголд устроил меня на корабль, я соврал ей. Сказал, что тайно закончил курсы в морском училище — и что нашел работу на маленьком рыболовном судне. Она так обрадовалась, Стид. Она гордилась мной, потому что я смог пойти по-другому пути. Потому что я смог не увязнуть в том преступном мире, в котором наглухо погряз мой отец. Но однажды — мне было девятнадцать, Стид, я был честолюбивым и гордым, — я сказал ей. Это вышло случайно, я не собирался этого делать. Я сказал всего лишь одно слово, но она, кажется, поняла все. Она разозлилась — она была в ярости, Стид. И я тоже… я тоже распылился. Я выкрикивал вещи, о которых я сожалею до сих пор. Я говорил, что она пытается ограничить меня. Я говорил, что она должна быть благодарна Хорниголду за то, что он дал мне возможность так подняться. Заработать, даже если таким способом. Я пытался доказать ей, что мне все равно — мне плевать, куда шли эти наркотики, мне плевать кто их употреблял, плевать, сколько людей умирало от них. С каждым словом я все хуже и хуже контролировал себя, Стид. И вот… и вот я сказал ей. Выкрикнул, что она должна быть благодарна Хорниголду — за то, что он избавил нас от отца. И мне — за то, что я не помог ему, за то, что дал ему сдохнуть и освободил нас от его деспотизма. Я кричал и кричал, и я так увлекся, что совершенно не заметил, что с ней что-то не так… Ее губы странно исказились — она как будто не контролировала их. Она пыталась что-то сказать, но не могла — кажется, она разом забыла, как говорить. Я начал понимать, что что-то не так, только когда она резко упала на пол. Она пыталась схватиться за голову, но не могла поднять одну руку. Она так и лежала на полу, хватаясь одной рукой за голову, а вторая безвольно лежала рядом. Я… я испугался, Стид. Я впервые в жизни по-настоящему испугался и запаниковал. Наша соседка по лестничной площадке, миссис Джонсон, стучала в дверь, но я не мог даже открыть ей, стоял там и просто смотрел на корчившуюся мать. Соседка вызвала скорую, потому что подумала, что я избил свою мать, как мой отец делал когда-то… Я не держал на нее зла — она была пожилой женщиной и страдала паранойей. И только эта паранойя спасла жизнь моей матери. Он замолчал, и Стид быстро придвинулся к нему, крепко сжимая его в руках. — Мне очень жаль, Эд, — шептал Стид, поглаживая его по плечам и спине. — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. — Пройти? — Эд засмеялся, высоко и истерично. Он сидел с выпрямленной спиной, не в силах пошевелиться. — Жаль? Тебе не должно быть жаль меня, Стид. Я стал причиной инсульта своей матери. Я и все те решения, что я принимал на протяжении шести лет, понимаешь? Она осталась калекой — параплегия, так назвали это врачи. Они сказали, что у нее случилось обширное кровоизлияние в мозгу — если бы скорая приехала немного позже, они бы не успели ее спасти. Если бы она впала в кому… Мало кто выживает после такого. Но она выжила — каким-то чудом. Она находилась в больнице почти месяц. Как только она пришла в себя, я начал вымаливать ее прощение. Но она… она не разговаривала со мной. Тогда я сделал то единственное, что мог — я заявился к Хорниголду и сообщил ему, что я ухожу. Он был удивлен — он пытался меня уговаривать, но я был решительно настроен. Тогда он предпринял другую тактику. Он сказал, что я разочаровал его. Сказал, что его слова о том, что он возлагал на меня большие надежды, — не просто пустой треп. Сказал… сказал, что хотел сделать меня своим наследником, чтобы я занимался его незаконным бизнесом после него. — Эд горько усмехнулся. — Я не хотел даже слушать его. Я был опустошен — одна идея о том, через что моя мать прошла из-за меня… Мне до сих пор сложно говорить об этом. — Но она простила тебя. — Стид сжал его плечи и попытался заглянуть в глаза, но Эд не видел его — он смотрел сквозь него. — Ты сам сказал на Рождество, что она подарила тебе свое прощение, так ведь? — Это не умаляет того, что я делал, Стид, — прошептал Эд одними губами. — Я оказался заперт в одной квартире с ней, без возможности выйти — за ней был нужен круглосуточный уход, особенно поначалу. Она… она отказывалась принимать те деньги, что я заработал у Хорниголда, и мне пришлось устроиться на работу. Я разгружал портовые склады по ночам — готовил груз к дальнейшей погрузке на корабли, а днем подрабатывал у Джеки. Джеки… она не хотела меня брать — она знала, кто я такой и как именно я связан с Хорниголдом и наркотрафиком в стране. Ее муж умер от передозировки за пару лет до этого, и Джеки ненавидела всех, кто был связан с наркотиками. Мне… мне пришлось умолять ее, и она сдалась. Как ты знаешь, она не пожалела об этом, но поначалу была очень сурова со мной. Я был не против — мне было это даже нужно. Помогло спуститься с небес на землю… И все это время меня гложило чувство вины. Оказавшись дома, я не смог… не смог побороть соблазна. Я изучил статистику смертей от наркотиков. — О нет, Эд. — Стид в ужасе прижал руку ко рту. — Да. — Эд усмехнулся. — Я понимал, что как минимум треть этих людей умерла после передозировки наркотиками, которые я нелегально ввез в страну. И каждая смерть давила на меня. И я… я снова начал употреблять. Решил, что это лучший способ потратить все те деньги, что я заработал, — иронично получалось. Но только в этот раз я не ограничился опиумом и марихуаной. Я подсел на героин — только он позволял мне забыться на время. Стал реже появляться дома. Меня уволили со склада за прогулы, а Джеки… Джеки пыталась образумить меня. Она сказала, чтобы я не появлялся у нее, пока не завяжу — но я не хотел завязывать. Именно тогда… именно тогда я встретил Джека. — Джека? — Стид недоуменно вскинул брови. Эд кивнул. — Ты хотел знать всю правду обо мне — значит, тебе придется узнать и о Джеке. — Кто… кто такой Джек? — Джек Рэкхем — его прозвали Калико, бог знает почему, — это мой бывший, Стид. Тот самый, который сидит сейчас за хранение и распространение наркотиков. Стид только охнул. — Ты… ты связался с наркодилером? В тот самый период своей жизни, когда единственное, что могло тебя спасти, — отказ от наркотиков? Эд усмехнулся. — Все не так просто, как кажется, Стид. Джек действительно был наркодилером — и он работал на Хорниголда, о чем я узнал не сразу, а намного позже. Джек был старше меня — когда мы познакомились, мне было двадцать, а ему — двадцать восемь. Он… был самым настоящим ублюдком, но он умел веселиться. Поначалу… поначалу он действительно толкал мне наркоту. Но потом… Он стал моим любовником — он был не первым моим мужчиной, но первым, кто показал мне, что секс с другим мужчиной может быть приятным. Джек не хотел, чтобы наша интрижка перерастала во что-то большее, он выступал за свободные отношения. И я был не против, потому что он словно открыл мне глаза на секс. Я… у меня было много партнеров, Стид, и я не горжусь этим. Я удивлен, как в итоге не подцепил что-нибудь… Со временем Джек по-своему привязался ко мне. И он узнал некоторые подробности моей жизни. И… в общем, он заставил меня бросить. Он сделал это радикально, так, как мог поступить только он, — запер в пустой квартире, заставив пройти семь кругов ада во время ломок. Он приходил ко мне один раз в день, кормил, приводил в порядок, и снова уходил, и я был один, совершенно один в той пустой и темной комнате… Почти как в детстве, когда я прятался в ванной от гнева отца. Но только гораздо… гораздо хуже. Я бредил и видел галлюцинации — воспоминания о том, что я делал, вперемешку с тем, чего никогда не происходило. Мне казалось, что я видел всех, чьи жизни искалечил, что заглянул в мертвые глаза каждого наркомана, который умер от передоза наркотой, которую я ввез в страну контрабандой… Но хуже всего была моя мать. Я раз за разом видел ее приступ, но каждый раз она умирала у меня на руках и смеялась мне в лицо перед смертью… Он вздрогнул, и Стид крепко сжал его плечи, возвращая к реальности. — Джек забрал меня через месяц. Я потерял счет времени, находясь там. Когда я… когда я пришел в себя, я ужасно испугался. Я был один, в незнакомом месте, а стены… — Он посмотрел на свои руки и вздрогнул. — Во время ломок я царапал стены. Сначала обои, потом, когда содрал их — бетон… В нем были глубокие следы. Кровавые. А мои пальцы… — Он сжал кулаки. — Скажу только, что это было отвратительное зрелище. Ногти отрастали потом еще очень долго. Стид содрогнулся и поморщился. — Все это время Джек ухаживал за моей матерью. Он не должен был, конечно нет, но он почему-то делал это. Когда я вернулся… Она все поняла, Стид, конечно поняла. Она смягчилась, снова стала разговаривать со мной. Ей нравился Джек — ублюдок мог быть обаятельным, когда хотел. Разумеется, она не знала, что он связан с наркотиками. Для нее Джек был моим парнем, который спас меня от зависимости — и, вероятно, спас мне жизнь. Джек первый… первый заметил, что с матерью что-то не так. Я совершенно не придавал значения ее внезапно появившейся рассеянности и забывчивости — думал, что это последствия инсульта, так же, как паралич. Джек настоял на том, чтобы я повел ее к врачу, — и он был прав. Ей диагностировали деменцию. Вероятно, инсульт ускорил процесс ее развития. За ней был нужен постоянный уход — и я окончательно отказался от своего образа жизни. Джек был единственным, с кем я продолжал общение — и еще Джеки, которая снова согласилась принять меня на работу. Очень скоро… я перестал справляться с матерью. И мне пришлось отдать ее в пансионат. Я знал, что она и слышать не захотела бы о моих грязных деньгах, но только благодаря им я смог позволить себе подобное место. По крайней мере, пока не устроился к Иззи. Эд замолчал и откинулся на спинку дивана. Он прижал пальцы к пульсирующим вискам и закрыл глаза. Голова раскалывалась, а горло саднило — он уже давно не говорил так долго и так много. Стид тоже молчал. Это молчание пугало Эда — он не знал, какой реакции ожидать. Он не стал описывать подробности своих отношений с Джеком — и так наговорил много всего. — Я… я пойму, если ты захочешь уйти, — произнес он тихо и хрипло, не выдержав тишины и не открывая глаз. Диван рядом с ним слегка прогнулся, и Стид неожиданно лег ему на грудь, обхватывая рукой поперек живота. Эд открыл глаза и приподнял голову. Стид смотрел на него снизу вверх, такой привычный и уютный, что в груди у Эда больно кольнуло. — Почему я должен захотеть уйти? — прошептал Стид, касаясь его лица. — Ты… — Эд покачал головой. — Я рассказал тебе все, Стид. Ничего не скрывал. Ты должен был разочароваться во мне. Возненавидеть, даже. Ты же слышал все — я погубил и сломал столько жизней. Я… со мной опасно быть рядом, Стид. Я обязательно сломаю и тебя. — Ох, Эдвард… — Стид приподнялся на локте и поцеловал его. Эд машинально ответил, но не понимал причин этого поцелуя. — Ты действительно рассказал мне все, и я благодарен за то, что ты решил открыться мне. Твоя жизнь… твоя жизнь была нелегкой. В ней было много страдания и боли других людей, но ты, кажется, не замечаешь, что страдал и ты сам. Ты… ты не должен винить себя. — Стид, я… — Ты не можешь изменить прошлого. — Стид приложил палец к его губам, не давая ему возразить. — И ты не можешь изменить то, что ты делал. Но ты можешь… ты можешь попытаться отпустить это все. — А ты бы смог отпустить? — прошептал Эд. Стид помолчал. — Со временем и с поддержкой со стороны, думаю, да. — И ты… ты хочешь сказать, что ты готов поддержать меня? — Эд. — Стид обхватил его лицо обеими руками и прижался к его лбу губами. — Я люблю тебя, когда же ты поймешь. Я люблю тебя таким, какой ты сейчас. Ты уже не тот человек, каким был когда-то. Я… я не вижу в тебе ни злости, ни ненависти, ни жестокости. Для меня ты добрый, заботливый, веселый, немного ворчливый — но я готов с этим мириться. И мне жаль, если ты не понимаешь этого. Я готов повторять это каждый день, если понадобится, пока ты, наконец, не увидишь в себе это все. Я люблю тебя, Эд, и я хочу быть с тобой — даже несмотря на то, что ты сделал. Я никогда не оставлю тебя — только если ты сам не попросишь. Но даже тогда я, наверное, не сдамся и буду преследовать тебя. — Я тоже люблю тебя. — Что? Стид резко отстранился и посмотрел на него. Эд перехватил одну из его рук и поцеловал ладонь. — Я люблю тебя, — повторил он громко и отчетливо. — Люблю тебя больше всего на свете. Мне стоило давным-давно сказать это, но я… я боялся. — Скажи еще раз, — прошептал Стид, неуверенно улыбаясь. Эд улыбнулся в ответ и притянул его к себе. — Я люблю тебя, Стид Боннет. Всю жизнь мне казалось, что я потерялся и дрейфую в черном бездонном океане. Но затем я нашел тебя. Ты… ты стал моим якорем, Стид. Ты помог мне остановиться на самом краю, за мгновение до того, как я свалюсь в пропасть. И я… я схватился за тебя, Стид. Я боялся… боялся, что если ты узнаешь меня настоящего, то ты оттолкнешь меня — и тогда я точно упаду на самое дно, туда, откуда не смогу вернуться. Он замолчал, смущенный тем, что наговорил. Попытка облечь свои ощущения в слова не удалась, он знал, что Стиду это все наверняка показалось бредом, и жалел, что просто не может показать то, что чувствует. — Я не оттолкну тебя. Я… я готов быть твоим якорем столько, сколько потребуется, Эд. Эд выдохнул и улыбнулся. Его переполняла нежность и благодарность, и он без конца гладил Стида по лицу, по шее, по плечам, не в силах остановиться. Стид был здесь, он был реален, он не убежал, как Эд думал, он остался с ним, и он принял его, со всеми его ошибками, страхами, чувством вины, ненавистью к себе, всего его. — Ты… ты правда не уйдешь? — пробормотал он. — Я никогда и не уходил, Эд. — Стид усмехнулся и поцеловал его. «Спасибо», — хотел сказать он, но промолчал, решив, что поцелуй скажет все за него. Они так и заснули на диване, крепко прижавшись к друг другу, и Эду снилось, что его покачивает на теплых волнах, а солнце согревает все его тело.