Смерть Даниила Данковского

Уважаемый бакалавр Даниил Данковский! Следующим письмом выражаем Вам благодарность за Ваше невероятное упорство и остроту ума, позволившую победить Вам опаснейшую эпидемию, разыгравшуюся в Городе-на-Горхоне. Нам сообщили сведения, что Инквизитор Аглая Лилич проявила себя как антинародный элемент и отдавала приказы, не соответствующие ситуации. Генерал Александр Блок также проявил себя не столь хорошо, будучи ответственным на санитарную чистку города и потеряв контроль над армией. Вследствие этого мы отправляем к Вам Инквизитора Марка Карминского, про кого Вы наверняка наслышаны, в надежде, что он сможет разобраться, кто прав, а кто виноват. От Вас же лишь требуется явиться к нему по его приезде и получить награду и благодарность от Властей. С уважением, Власти

От этого письма так и веяло нарочитой вежливостью и той опасной улыбкой, при которой люди смотрят, как хищник на охоте. У них уже все решено, их жертва об этом знает и никуда не может сбежать. Даниил смял чёртов листок бумаги, разорвал его на несколько частей, не совсем контролируя действия своих рук, и бросил его на пол. К сожалению, буковки в письме даже с пола ему ехидно улыбались и насмехались над его беспомощностью. Он закашлялся. В конце концов, болезнь до него все-таки добралась. Это не Песчанка, скорее всего, это просто от нервов и перенапряжения его организм начал разваливаться. И Многогранник… От одного слова сердце начинает ныть. Душа его, Многогранник. Нет его боле. Он не мог встать третий день и выживал только припасенными хлебом да водой в сундуке рядом с кроватью. Благо, обезвоживание ему точно не грозило, сохранилось чуть больше двадцати бутылок с чистой водой. Хлопнула дверь в доме. По лестнице забухали знакомые ботинки, и Даниил заранее ощерился, больной, но готовый к очередной перепалке. — Ты что слёг? Песчанка? — Нет, просто устал. — Люди так просто не устают, чтобы не высовываться на улицу почти четыре дня, — Гаруспик со своими грязными ботинками зашёл в его комнату, пачкая и так многострадальный коврик. Даниил многозначительно дырявил эти ботинки глазами. Прямо из степи, что ли, притопал к нему домой, если у него ботинки все в грязи, траве и шелухе какой-то. Отвратительно. Но поскольку ответа не последовало, Бурах, не размышляя, подошёл к нему, положил руку на лоб, сверяя температуру, потянул за веко глаза, рассматривая, на что Данковский дёрнулся прочь. — Я сам врач, твоя помощь тут не нужна. — Помолчи и не мешай. — Ну и наглость, пошёл вон из моего дома. — Да-да. — На кой чёрт ты вообще пришёл? — Городу нужен такой, как ты. — Ах, и поэтому меня весь город ненавидит? — Они не понимают, а я понимаю. Твоя линия крепко связалась с городом, и поэтому… — Артемий пожал плечами, — поэтому. Поэтому что? "Поэтому я пришёл тебя спасать?" "Поэтому я буду тебя лечить?" Какие глупости. — Эта "линия" связалась с городом, потому что я тут подохну, вот и всё, — Данковский окончательно отбился от рук, которые его осматривали, накрылся одеялом и отвернулся к стене. Голова кружилась от активных действий, но это надо было перетерпеть. — Почему это? Шорох. Он опустился на одно колено, разглядывая обрывки бумаги, после чего собрал их и сложил на лежащую рядом стопку книг, видимо, намереваясь восстановить письмо. — Значит, прилетит только Лилич и Блоку от нового Инквизитора. — Нас всех расстреляют, — мрачно пояснил Даниил, разглядывая обои. Надо читать между строк. Наверняка и Александру, и Аглае пришли такие же письма, где хвалят их и критикуют остальных двоих. Власти не такие остолопы, чтобы говорить такие вещи прямым текстом. А расстреляют всех, за то, что не умерли во время чумы, как хотели Власти. Артемий молчал. Вероятно, думал. Потом собрал письмо обратно в горстку. — Ты нужен городу. Ты не умрёшь. Я не дам. Данковский обернулся. Голова опять закружилась от такого резкого действия. Однако Артемий не смотрел на него, он смотрел куда-то вбок, видимо, размышляя. — А ты меня спросил, хочу ли я жить, пень ты пустоголовый? — Это был полувопрос, полужалоба, на то, как он устал от этого всего, от Чумы, от Властей, от… Многогранника, которого нет, от письма и болезни. Он банально устал. — Конечно, хочешь. Я тебя знаю. За двенадцать дней я тебя узнал и знаю, что ты больше всего на свете хочешь жить. Для того и Смерть хочешь победить, — смотрит в упор, совершенно серьёзно и уверенно в своей правоте. Невыносимый взгляд. Даниил отвернулся обратно, обессиленный. Да, когда-то он хотел жить. Но он устал. И даже сама мысль о том, чтобы жить, чтобы ходить, разговаривать, просто приносит усталость и ничего больше. Сейчас он слаб, ничтожен и по сути пустое место по сравнению с тем, чем был две недели назад. Этот чёртов город его перемолол и выплюнул в канаву, и теперь он так и лежит в ней, сломанный. — Я тебя Инквизитору не отдам, что-нибудь придумаем. А пока заберу тебя в Машину, там легче тебя выхаживать будет. Ещё и из дома заберёт. Да чёрт с ним. Мне хочется спать…