Одной любви недостаточно

Они не сговариваясь делают вид, что ничего не было. Может, ненавидят друг друга даже пуще прежнего. – Я знаю, что ты хороший стратег, но это не значит, что ты не можешь ошибаться! Это был бы хороший план, будь мы на «Мести королевы Анны», но мы на просто «Мести», Эдвард. Она, блять, медленнее. Мы не успеем выйти из пролива до заката, и ночью нас просто обстреляют и разнесут корабль к хуям! Иззи брызжет слюной, Эд меланхолично поглядывает то на растянутую между его ладонями карту, то на горизонт, а Баттонс еще более меланхолично смотрит на обоих, ожидая окончательного вердикта по части курса их судна на ближайшие полдня. – Мы можем не успеть, а можем и успеть. Я ставлю на второе, мистер Баттонс, – Эд одним резким движением сворачивает карту. Баттонс переводит взгляд на Стида, поднимающегося на капитанский мостик. – Что думаете, босс? Разумная часть говорит Стиду выслушать подробности и принять рациональное решение. Та часть, что опасается счесть состоявшийся контакт с Израэлем Хэндсом предательством по отношению к Эду, хочет откреститься от любой потенциальной связи с ним и не принимать его сторону вне зависимости от обстоятельств. И, наконец, совсем недавно пробудившаяся от долгого сна сущность доминанта в нем находит психующего Иззи забавным. Находит это интересной игрой, в которой тявкающий пес не получит ни доброго слова, ни ласковой руки – и пусть попытается достроить причинно-следственную связь. Два против одного. – Я согласен со своим со-капитаном, – отвечает Стид, и Иззи тут же брызжет слюной снова: – Да ради всего святого! – Заткнись, – Эд бросает слово в воздух, как тяжелый камень в спокойную воду: плюх – и пошли широкие круги с пузырьками по центру. Иззи в этих кругах захлебывается, тонет. Умолкает. Эд даже не смотрел на него, когда сказал это одно короткое слово. Первое и последнее в иллюзорном диалоге. Ебаный Стид Боннет не смотрел на него тоже, и не сказал ни слова конкретно ему. Иззи уходит с капитанского мостика побитой псиной, он задыхается от несправедливости и ненависти, и безответности, и нелюбви, ему снова выкручивает суставы и ломит кости не старость – отсутствие, отсутствие кого-то, кто посмотрит, кто скажет, кто для своего «заткнись» найдет физический способ реализации. Эти двое, Эд и его несуразный кремовый торт, словно сговорившиеся его не замечать, кем они себя возомнили, за кого они его принимают, как они так легко и быстро умудряются сделать ему так больно?! И у Иззи заходится болезненным спазмом желудок в ответ на непрошеные, постыдные, ненавистные слова в его голове. Ты же видел меня. Ты же прикасался ко мне. Почему теперь ты на меня даже не смотришь. Эд смотрит Иззи в спину, пока Стид перекидывается парой фраз с Баттонсом. Он видит былого напарника, с которым они прошли через многое. Он видит давнего друга, бывшего привязанным к нему сильнее, чем Эд к нему. Он видит предателя. Он видит практически убийцу своей первой и последней настоящей любви. Он видит того, кто пиздел слишком много и заслуженно поплатился за это постукиванием трости по деревянному настилу палубы. Эд дорожит им, Эд ненавидит его, Эду жаль его, Эду хочется отомстить ему – много разнонаправленных чувств, смешанных в коктейль, выливающийся в лаконичное решение: не замечать Иззи. Не прощать и не выгонять с корабля, не дружить и не протыкать шпагой. И уж точно больше не подпускать близко к своему Стиду. Вид Иззи, спускающегося с капитанского мостика медленнее прежнего из-за хромоты, Эд выбивает из своей головы шумным резким выдохом. Разбирайся со своими проблемами сам. Стид бросает короткий взгляд на спину уходящего Иззи за мгновение до того, как предложить Эду выпить чая. Его веселье от вида поставленного на место пса, что уходит скулить в свою конуру, отдает горечью: он вдруг вспоминает невероятно отчетливо, что так вел себя его отец. Он и к своим сабам не был милосерден, а уж поиздеваться над чужими или свободными считал своим священным правом. Маленькому Стиду было жаль молодого сына какой-то дальней родственницы, которому Эдвард Боннет ради забавы командовал молчать каждый раз, как он пытался вступить в разговор. И одну из кухарок, милую женщину с круглым лицом и добрыми глазами, на которую он натравливал своих собак в процессе их дрессировки. И много, много кого еще. Ему немного жаль и Иззи: это странным образом не противоречит осознанию того, насколько он бесючий засранец. Только сейчас это ощущается немного более отчетливо, чем инстинктивный порыв туманным утром пару дней назад. Стид не знает, что ему делать с этой жалостью, и должен ли он делать с ней хоть что-либо, но разбуженное животное внутри него недовольно воет, уязвленное тем, что его пристыдили, негодующее из-за того, что ему не разрешают иметь все, что захочется. Стид чувствует эту тяжесть в кончиках пальцев, это неуловимое изменение дыхания и того, как движутся зрачки и фокусируется взгляд, вскоре после которого ему обычно начинает нестерпимо хотеться намотать волосы Эда на кулак. Я заставлю тебя скулить от боли.