Двенадцать лун и две недели

      То лето - лето тридцать второго года жизни Цзян Чэна и десятого года жизни Цзинь Лина - быстро уходит от Пристани Лотоса, высушив стоячие цветы в реке и сделав стручки лотосов коричневыми, прежде чем принести холод осени с ледяных гор на севере. Цзян Чэн проводит большую часть прохладного сезона, тренируя учеников, а остальное время посвящает решению вопросов Ордена - потому что А-Лин вернулся ко двору своего маленького дяди и вышел из-под опеки Цзян Чэна, а это значит, что он может закончить всю работу, которой пренебрегал последние семь месяцев.       Осень - мирное время, без межклановых встреч или назойливых племянников, которые бегают вокруг, вызывая у него сердечные приступы. Вот поэтому Цзян Чэн всегда любил осень больше всего. Давным-давно осень была его любимым сезоном, потому что его день рождения и день рождения Вэй Усяня приходились на её середину, и их отец всегда устраивал им совместное празднование. Никогда ни в один из настоящих дней рождения, поскольку они были так близко друг к другу, а прямо между ними: через три дня после дня рождения Усяня и за три дня до его собственного. Он и его боевые братья и сестры придерживались этого обычая даже после окончания войны и после того, как Вэй Усянь и Цзян Яньли покинули Пристань Лотоса. Юй Чжэньхун иногда делал ему подарки или расчищал его расписание, чтобы они могли поохотиться на фазанов в компании с А-Шуай. Но он знает, что в этом году такой поблажки не будет; Чжэньхун - взволнованный новичок-отец, в конце концов, устал от выполнения своих многочисленных обязанностей и заботы о жене и ребёнке, а Ли Шуай только-только оправилась после родов достаточно, чтобы снова встать на ноги.       Что, конечно, является причиной того, что Цзян Чэн крайне удивлен, когда А-Хун действительно уточняет расписание на утро его тридцать второго дня рождения, и вручает ему письмо в золотом конверте из Цзиньлинтай.       - Это приглашение на ужин в честь твоего дня рождения, - объясняет А-Хун, пытаясь оттянуть свою длинную чёрную косу подальше от крошечного рта Юй Мэй. - Завтра Цзинь Лина нужно сопроводить в Цинхэ Не, а поскольку Ляньфан-цзунь подумал, что ты, возможно, захочешь увидеть его сегодня, то решил устроить для тебя небольшую вечеринку.       - Кто там будет? - осторожно интересуется Цзян Чэн, открывая приглашение и просматривая его хмурым скептическим взглядом, таким же, как у его матери. - Ему лучше не приглашать старейшин ветви, или я не пойду.       - Зачем ему приглашать старейшин ветви? - спрашивает Чжэньхун в замешательстве. - Это будут только он и Цинь-фурэн, и, конечно, А-Лин. Меня он тоже пригласил, но я не хочу оставлять А-Шуай и ребёнка надолго, так что у нас будет ещё один праздничный ужин с нами втроём, когда ты вернёшься.       - Тогда, полагаю, я могу пойти, - бормочет Цзян Чэн, стараясь не выглядеть слишком довольным обещанием. Он наклоняется и целует А-Мэй в её маленький лоб, прежде чем вернуться в спальню, чтобы выбрать одежду для своего путешествия. Он останавливает выбор на тёмно-пурпурной мантии для посещения Цинхэ и бледно-голубой - чтобы надеть её в Башню Кои. И как только его вещи собраны и упакованы, он улетает в Ланьлин, маша на прощание А-Хуну и Ли Шуай, пока Пристань Лотоса не теряется в тумане за его спиной.       Ужин в честь дня рождения, который состоялся позже в этот вечер, довольно болезненный, впрочем, как и все ужины с Цзинь Гуанъяо. Все говорят, что у этого человека есть талант заставлять людей чувствовать себя непринужденно, но даже вид его вынуждает Цзян Чэна порой испытывать сильное беспокойство. А это значит, что трапеза сегодня - это не что иное, как обмен любезностями и светские беседы, которые никогда не давались Цзян Чэну легко. Он всегда оставлял подобные вещи Вэй Усяню в былые времена. И каждый раз, когда Цинь Су поворачивается к нему вместо Цзинь Гуанъяо, он с облегчением выпивает ещё одну чашку чая. Потому что тётя А-Лина - милая и тихая и, кажется, не обращает внимания на его краткие всплески гнева. Совсем как та женщина, которая должна была вырастить А-Лина, если бы она только была жива.       «И теперь я снова веду себя как дурак из-за А-цзе», - яростно думает он, желая Лянфан-цзуню и его жене спокойной ночи и отправляясь спать. А-Лин идёт за ним и пытается выглядеть так, как будто его нет, что немного улучшает настроение Цзян Чэна; и не в первый раз в этот вечер он задаётся вопросом, мог ли ужин в честь дня рождения вообще не быть идеей Цзинь Гуанъяо.       - Что ты собираешься делать в Цинхэ, А-Лин? - спрашивает он, уклоняясь от ответа с изяществом обученного акробата. - А-Хун сказал, что тебя нужно сопровождать завтра, поэтому я тебя провожу.       - Это тренировочный лагерь! - Цзинь Лин пищит, его маленькое круглое лицо светится, как фонарь, когда он залезает в постель. - Не-шишу пригласил младших учеников от девяти до тринадцати лет выучить некоторые формы дао, и мы останемся там на целую неделю. Хань-гэ или кто-нибудь ещё пришёл с тобой, цзюцзю?       Внезапно Цзян Чэн вспоминает, что было какое-то официальное письмо от Не Хуайсана, которое сгинуло в пламени вместе с другими письмами, когда в прошлом месяце он в приступе гнева спалил свою почту.       - А… нет, никто не пришёл, - виновато говорит он. - Это была напряжённая неделя для большинства наших учеников, А-Лин. К тому же, ты знаешь, что в этом месяце они должны навестить свои семьи. Поэтому я отклонил приглашение. Я извинюсь перед Не-цзунчжу лично, когда отвезу тебя туда.       Улыбка Цзинь Лина немного тускнеет:       - Ой. Я думал, что там будут Хан-ге, Инь-цзе и А-Ян.       - Неужели так важно, что их не будет?       - Думаю, что нет, но они мои лучшие друзья из Юньмэна, - вздыхает его племянник. - Я скучаю по ним. Совсем чуть-чуть.       Цзян Чэн пытается придумать, что сказать. И тут - ни с того ни с сего, ниспосланный небесами и совершенно чудесный и желанный – в его сознании мелькает образ мальчика в белых одеждах. Мальчик, счастливо проигрывающий Цзинь Лину в сяньци и переносящий маленького Оуян Цзычжэня с места на место, как халат, который кто-то сказал ему не терять.       - Как насчёт Лань Юаня? Ему исполнилось двенадцать в этом году, и, поскольку у него только что прошла церемония получения любезного имени, он будет там с вами, не так ли?       - Но если он приедет, то и Цзинъи придет, - стонет А-Лин, зарываясь в груду одеял, что бы его очень обиженный дядя не смог сказать, где он. - И я ненавижу Цзинъи. Он думает, что он всё знает, а он не знает!       - Казалось, он понравился тебе достаточно сильно, когда Лани были здесь на дискуссионной конференции. - Цзян Чэн хмыкает. - Или пинать людей до тех пор, пока они не пообещают пойти с тобой на рыбалку, - признак ненависти?       - Не было такого.       - Было, - отвечает Цзян Чэн, забираясь в кровать слева от А-Лина и покорно вздыхая, когда мальчик быстро цепляется за него. - Лань-цзунчжу сказал мне.       Цзинь Лин возмущается:       - Но он сказал, что не скажет! Это нарушение правила!       - Он думал, что это мило, маленькая угроза. - Цзян Чэн хватает А-Лина на руки и притворяется, что кусает его, пока тот не начинает визжать от смеха и выворачиваться. – Между прочим, ты пинал его племянника. А теперь ложись-ка спать и больше не издавай ни звука - если завтра ты упадешь с Саньду на пути в Цинхэ, я не вернусь за тобой.       - Вернёшься, - самодовольно говорит его племянник. - Ты сказал, что всегда будешь возвращаться за мной.       - Я делаю исключения для племянников, которые плохо себя ведут в пути. - Цзян Чэн зевает, закрывает глаза и гасит свечи. - Спокойной ночи, А-Лин.