Двенадцать лун и две недели

      Нечистое Царство, Цинхэ Не в Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян.       А-Шуай, прошло всего шесть дней с тех пор, как мы прибыли в Цинхэ, а я уже опасаюсь за свое здравомыслие. Потому что наш да-шисюн влюблён даже сильнее, чем когда он и Ханьгуан-цзюнь были вместе в последний раз в Юньмэне, и такое изменение всего за неделю! Он тоскует по мужчине каждой мыслью, каждым вздохом и каждым словом, которое не связано с его работой в качестве лидера Ордена или с дискуссионной конференцией. Он говорит так, будто умрёт из-за отсутствия второго молодого господина Лань. Если да-шисюн не превозносит доброту Ханьгуан-цзюня, то - мягкость по отношению к А-Ю и маленьким ученикам. И да-шисюн совершенно открыто говорит, что его сердце разрывается из-за Ханьгуан-цзюня, и что он не может сказать, как он выживал до того, как Ханьгуан-цзюнь приехал в Пристань Лотоса.       И всё же… и всё же, несмотря на всё это, мой бедный глупый хозяин не приблизился к пониманию истинности своей привязанности или к осознанию всей глубины любви Лань Ванцзи. Но, полагаю, я не имею права жаловаться, потому что сам Ханьгуан-цзюнь не видит необходимости спешить, даже если он прибыл с намерением получить хороший подарок на помолвку этим летом.       Моё положение (и, я полагаю, учеников тоже, так как они так отчаянно хотят увидеть своего дорогого Вэй-цзунчжу женатым, как и мы) только ухудшилось, когда он и Ханьгуан-цзюнь воссоединились сегодня утром. И я объясню всё очень подробно, так что, тебе не нужно бояться, что твой муж не расскажет тебе все новости. Видишь ли, да-шисюн в последние дни проводил много времени с лидером Ордена Не, и когда сегодня днём делегация Лань, наконец, прибыла из Гусу...       * * *       Обнаружив остатки своего ритуала призыва души, Вэй Усянь потратил большую часть следующих двух дней в пещерах под Нечистым Царством, подвергаясь тычкам и подбадриванию Не Шиён, пока Не Хуайсан просматривал записи врачей своего клана о смертях в попытке найти любое упоминание о пациенте с жалобами, аналогичными жалобам Вэй Усяня. То есть, о странной слабости в груди и конечностях, странном нежелании есть и частым болям в костях, что характерно для тех, кто голодал в течение многих месяцев, хотя в собственном питании Вэй Усяня недостатка нет (благодаря добросовестным усилиям Юй Чжэньхуна, и, конечно же, Лань Чжаня, когда тот был в Пристани Лотоса).       - Тебе обязательно так часто говорить о Лань-сюне? - Не Хуайсан вздыхает, откладывая пятый дневник целителей, и со страдальческим стоном берёт следующий. - Он, должно быть, очень хорошо ухаживал за тобой, я уверен, но это не значит, что он готовил тебе еду.       - Он действительно готовил мне еду, - обиженно говорит Вэй Усянь. - Лань Чжань своими руками приготовил каждую миску супа из корня лотоса и каждую булочку на пару, которую я хотел! Он варил свиные кости и приготовил лапшу, жарил овощи, делал тесто для баоцзы и...       А-Ён вздыхает над ним и продолжает направлять духовную энергию в его бедра.       - Не двигайся, Вэй-цзунчжу. Я не смогу залатать трещины в твоих костях, если ты продолжишь вертеться.       - Подожди, это то, что ты делаешь? - спрашивает Усянь, пытаясь оглянуться через плечо на Не Хуайсана, а тот, в свою очередь, с лёгким интересом разглядывает друга. - Даже Пан-фурен не могла передать мне свою духовную энергию без того, чтобы заставить мой даньтянь гореть. Как ты...       - Моя духовная энергия не воспринимается как человеческая, вот и всё, - насмешливо говорит А-Ён. - Независимо от того, что Мо Сюаньюй сделал, это заставило остатки твоей собственной духовной энергии бороться против чьей-либо ещё, хотя это не кажется нормальным ни в малейшей степени. Но, к настоящему времени, я вылечила почти все повреждения твоей спины. Тебе лучше?       Вэй Усянь на пробу переминается с ноги на ногу, а затем удовлетворенно кивает:       - Боль почти не ощущается. Я даже не замечал, сколько её было, пока ты не исцелила меня.       - Со временем ты тоже будешь сопротивляться моей энергии, - предупреждает его А-Ён. - Твоё тело по какой-то причине борется с этим, поэтому эффект должен исчезнуть в течение месяца или около того.       - Ты имеешь в виду, что это работает только потому, что я никогда раньше не сталкивался с твоей магией? – Усянь выпрямляется, когда А-Ён отходит и опускает рукава. - Чем она так отличается от моей?       - Я же сказала тебе, что я не человек. Полагаю, во мне достаточно зверя, чтобы быть чужаком, и достаточно человека, чтобы заклинания, предназначенные для зверей, проходили мимо меня. А теперь надень свои мантии и уходи отсюда, чтобы я могла переодеться обратно и снова выйти на поверхность.       Он и Не Хуайсан делают как велено, наблюдая, как А-Ён принимает форму тигра и поднимается по ступенькам на первый этаж, который, как недавно обнаружил Вэй Усянь, охраняется лабиринтом. И лабиринт этот открывается только для Не-сюна и Не Цзунхуэя. Любой другой, кто попытается приблизиться к нему, ступенек не увидит, он почувствует лишь холодный сквозняк и через пару десятков шагов вместо подземелья окажется на кухне, ничего не подозревая ни о пещере под Нечистым Царством, ни, тем более, о её единственном обитателе.       - Что она собой представляет? – спрашивает Вэй Усянь, поднимаясь по лестнице с Хуайсаном, следуя на несколько шагов позади него. - А-Ён зверь, как она всегда говорит, или она на самом деле девушка?       - Ах, Вэй-сюн, - вздыхает Не Хуайсан, - знать зверя - значит знать девушку, а знать девушку это знать зверя. Как девушка, она кровожаднее большинства мужчин, а как тигрица она нежнее, чем даже домашний кот. Они двое – одно, и не могут быть разлучены. Но она в безопасности, конечно, если это то, о чем ты беспокоишься. Хотя я бы хотел, чтобы она знала лучшую жизнь, чем быть здесь в ловушке почти тринадцать лет со мной и Не Цзунхуэем, даже если это была единственная жизнь, которую я мог ей дать.       - Но где ты её нашёл? - с любопытством спрашивает Усянь, поворачивая за угол. - И почему она никогда не показывается девушкой кому-нибудь, кроме нас двоих и Цзунхуэй-сюна?       - Она была у Цзинь Гуанъяо.       Вэй Усянь замирает:       - Что?       - Из того, что я смог обнаружить, после того, как впервые нашел её, она происходит из клана полуживотных с далёкого Юга, - говорит ему Хуайсан, внезапно выглядя на два десятка лет старше, чем он это помнит. - А-Ён - юань ду по крови - это не тигр в ней, который придаёт ей эти черты, если это то, что ты подумал. Изначально её народ днём был человеком, а ночью - зверем, трансформируясь с восходом и заходом солнца. Хотя с годами они полностью овладели сменой и могли принимать любую форму, какую им заблагорассудится. Но они предпочли оставаться людьми, в основном, поскольку обнаружили, что все четыре формы энергии были для них открыты, и их можно было изучать до такой степени, о которой совершенствующиеся могли только мечтать.       Около десяти лет назад Цзунхуэю удалось выяснить, что двое из них - тигрица-дух и её супруг - вместе со своим ребёнком отправились на север, чтобы оказать какую-то услугу смертному императору. Но они так и не прибыли к его двору, и сколько бы людей он ни отправлял на их поиски, никаких следов обнаружено не было. Я могу только предполагать, что после того, как император объявил, что к нему приедут два знаменитых заклинателя, Цзинь Гуанъяо каким-то образом узнал каким путём те пойдут и отправился на разведку. А когда он понял, что они родом не из Орденов, а потом обнаружил, что они собой представляют, то решил поймать всех троих.       - Но зачем? - в замешательстве произносит Усянь. - И как? А-Ён размером почти что с лошадь, даже если она ещё не выросла, значит, её родители, должно быть...       - Достаточно большие, чтобы проглотить Цзинь Гуанъяо, как ты всегда любишь говорить. Я не знаю, как он это сделал, но по пути он уговорил их заехать в Ланьлин и нашёл способ сохранить их в человеческой форме. Он обнаружил, что Тигриная Печать чувствует их, понимаешь, поскольку даже демоническая энергия уступает зверям-перевёртышам, и он попросил их обоих присоединиться к нему в его усилиях по воссозданию Печати для полной власти Цзинь Гуаншаня. Мать и отец А-Ён отказались, но он отравил еду и питье, которые подавал им перед тем, как сделать своё предложение, и они не смогли перекинуться обратно и дать отпор. Но он, так или иначе, не позволил бы им уйти, зная, что его ждёт в подобном случае. Так что, он убил обоих оборотней и оставил А-Ён в живых, надеясь, что сможет вырастить её, а затем использовать для своих собственных целей. Но девочка не ела отравленную пищу, которую он дал её родителям, поэтому боролась с ним зубами и когтями со всей силой, которая у нее была.       Довольно скоро он понял, что её нельзя переубедить. Даже будучи двух или трёхлетним ребёнком, А-Ён обладала волей большей, чем у него, поэтому Цзинь Гуанъяо передал её Сюэ Яну, надеясь, что она сочтёт его жестокое обращение предпочтительнее того, что Сюэ Ян сделает с ней. Но и это не сработало. А-Ён отказалась иметь какое-либо отношение к Тигриной печати, поэтому Цзинь Гуанъяо больше не нуждался в ней.       Однако он не убил её. Возможно, потому, что думал, что даже зверь-перевёртыш может сломаться под пытками, или потому, что её мучения делали Сюэ Яна счастливым всякий раз, когда Цзинь Гуанъяо приходилось пресекать преступность на улицах Ланьлина.       - Преступность? Что ты имеешь в виду?       - Чем больше людей говорили о Сюэ Яне за пределами Башни, тем больше Сичэнь-гэ расстраивался из-за Цзинь Гуанъяо, - уточняет Не Хуайсан. - Сюэ Ян никогда не пытался скрыть, насколько близко он был связан с ним, а Сичэнь-гэ был единственным человеком, чьё дурное настроение Цзинь Гуанъяо не мог вынести. Поэтому он заключал Сюэ Яна в Цзиньлинтай всякий раз, когда думал, что Сичэнь-гэ может прийти, или когда его ждали. И поскольку Сюэ Ян больше не мог пугать продавцов сладостей и прохожих до полусмерти в городе, он...       - Он утолял свою жажду жестокости на А-Ён? - Вэй Усянь хрипит, чувствуя, что его кровь стынет при мысли о том, что А-Ён, должно быть, была лишь немного старше, чем сейчас Сяо-Ю. «И того же возраста, что был А-Юань в конце своего пребывания в Могильных курганах, - дико думает он. - И Сюэ Ян делал такое с таким маленьким ребёнком».       - Совершенно верно. И она оставалась пленницей в темницах под Башней Кои в течение трёх лет, прежде чем я нашёл её там.       - Но что ты там вообще делал?       - На самом деле, я искал тело да-ге, - вздыхает Не Хуайсан. - Цзинь Гуанъяо ещё не успел запечатать его от всех форм обнаружения, а у клана Не есть много талисманов с заклинаниями крови, которые никогда не открывались посторонним, поскольку профессия нашего основателя - бойня. Я отследил голову да-ге, спустился в Цзиньлинтай и нашёл её в темницах, пришитой к телу свирепого трупа. Сюэ Ян пытался превратить брата в подчиняющийся его приказам труп, но, в конце концов, сдался. А-Ён же была прикована цепью неподалёку, скорее мёртвая, чем живая, но я не мог оставить её там. Итак, Цзунхуэй и я тайком вытащили её, и в ту же ночь я сбежал с ней из Цзиньлинтая, притворившись больным, так как я был там на банкете.       Хуайсан останавливается и на мгновение изучает свои руки, словно ища в них ответы, но потом он только снова вздыхает и засовывает веер за пояс.       - Сначала это было непросто, - признаётся он, держа предплечья параллельно земле и отряхивая рукава. Кожа там белая и нетронутая, как и положено избалованному молодому господину, который в жизни почти не поднимал оружия. Но затем ткань немного сдвигается, обнажая длинные вязкие шрамы, которые могли образоваться только от четырех наборов острых когтей и двойного ряда клыкастых зубов. - Она очень долго не была человеком, и ей - и мне, и Цзунхуэю - потребовалось много времени и усилий, чтобы напомнить ей, что она тоже была человеческим ребёнком. Но через шесть месяцев после того, как мы её нашли, Цзунхуэй понял, что это наш диалект фанян сводит её с ума, поэтому мы потратили год, изучая диалект, на котором, как мы догадались, говорили её родители. Это было тогда, когда она, наконец, начала снова перекидываться, а затем - терпеть нашу речь, и к восьми годам ей стало лучше или почти достаточно хорошо. Она назвала нам своё настоящее имя и разрешила использовать его, а затем сообщила обо всём, чему стала свидетелем, пока находилась в заключении у Цзинь Гуанъяо, и всё, что он и Сюэ Ян делали с ней.       Вэй Усянь чувствует себя больным.       - Это было так… Как ты…       - Нет, не совсем, потому что Сиси какое-то время держали там вместе с ней. А-Ён упомянула, что у женщины, кормившей её своими объедками в тюрьме, были ужасные шрамы на лице, и даже Сюэ Ян никогда не осмеливался плохо обращаться с ней, поэтому я понял, что Сиси, должно быть, связана с той или иной схемой Цзинь Гуанъяо. Я обыскал каждую земельную грамоту в государственных архивах, исследовал всё, что не использовалось и принадлежало кому-то из клана Цзинь или Молин Су, а затем я нашел Сиси запертой в конспиративной квартире неподалеку от границы с Балингом.       - И после этого, ну... После этого произошло очень много событий, - тихо заканчивает Вэй Усянь. - Мы до сих пор не знаем и половины из них и, возможно, никогда не узнаем.       * * *       Когда Не Хуайсан, наконец, оставляет его одного, Вэй Усянь отправляется на кухню с Сяо-Ю и А-Ён, полный решимости отвлечься от забот и сварить огромную кастрюлю супа из лотоса и свиных рёбрышек. Его ученики будут рады получить что-нибудь из Юньмэна после девяти дней обедов в гостиницах и поедания жирных мясных блюд, обычных для Цинхэ. Корни лотоса, которые он нашёл в кладовке, удивительно свежие и крахмалистые, как всегда любила Цзян Яньли, поэтому он нарезает их на ломтики и набирает кучу хвороста из корзины, прежде чем разжечь печь.       Следующие два часа Усянь тратит на то, чтобы варить суп и готовить к нему небольшие блюда, например, горшочек острого тофу (поскольку Суйин и остальные девушки настаивают на том, что у повара Не, по какой-то причине, не получается правильный вкус) с гарниром из яиц, приготовленных на пару, в качестве угощения для Сяо-Ю, а затем блюдо из грибов, обжаренных с побегами бамбука, потому что он скучает по их приготовлению для Лань Чжаня.       - Папа? - Сяо-Ю щебечет, сияя, как маленькое солнышко, наблюдая со своего насеста на спине А-Ён, как Вэй Усянь бросает стебли бамбука из миски в котел с грибами.       – Мама делает обед отца! Отец тоже придёт поесть?       Лань Чжань любит побеги бамбука, и Вэй Усянь чувствует, как его губы дрожат при мысли о том, что это для его учеников, чтобы они ели вместо клявшегося ему чжи.       - Нет, А-бао. Отец не придёт. Он приедет послезавтра, самое раннее. Конференция состоится только в середине следующей недели.       Сяо-Ю надулся на него, прежде чем уткнуться лицом в мягкий мех А-Ён.       - Не честно. Сяо-Ю хочет отца, мама.       - Мама тоже хочет отца, баобэй, но желание не приведёт его в Цинхэ быстрее. - Вэй Усянь вздыхает. Он поливает грибы ложкой соевого соуса и тянется за солью, вспоминая тот день, когда Лань Чжань принёс ему в постель миску тёплого грибного супа. Утром, перед тем, как они расстались. Вэй Усянь мог держать только одну миску, так как в другой руке у него были палочки для еды, поэтому Лань Чжань держал свою тарелку риса и тарелку сладкого пудинга, не шевеля ни мускулами, пока...       - Папа! - Сяо-Ю визжит, выдергивая его из задумчивости и указывая на тёмно-коричневое пятно, расползающееся по одежде Вэй Усяня. - Посмотри вниз!       Вэй Усянь моргает и смотрит вниз, чтобы обнаружить, что, размышляя о Лань Чжане, он забыл закупорить бутылку соевого соуса, а потом сбил её с выступа у котла прямо на свою одежду. Он морщится от холодного липкого ощущения соуса на коже и в смятении снимает верхнюю мантию, прежде чем обнаружить, что каждый из его четырёх слоёв, кажется, промок насквозь.       - Мне нужно переодеться, - бормочет он, накидывая на руку три верхних слоя. - А-Ён, проследишь за Сяо-Ю, пока меня нет?       Тигрица согласно рычит и кладёт голову на передние лапы, а Вэй Усянь гасит огонь в печи перед тем, как броситься вон из кухни. Он поднимается по лестнице на другую сторону гостевого крыла, слегка запыхавшись, подходит к своим покоям и останавливается на пороге, чтобы перевести дыхание. И тут замечает, что в воздухе витает странный аромат: что-то тёплое, пьянящее и сладкое сразу, потому что кто-то зажёг курильницу на столе рядом с его кроватью и закрыл все окна, чтобы мягкий аромат не выплыл наружу.       - Сандаловое дерево? - шепчет он себе под нос, подходит к курильнице и долго вдыхает бледно-серый дым. Он покинул свои покои почти четыре часа назад, оставив Сяо-Ю с Юй Чжэньхуном в соседней комнате, и за это время сладкий аромат окутал всё в пределах ближайших десяти футов или около того. И красные шёлковые простыни на его кровати, и прозрачные занавески вокруг неё и даже шкаф, который, по какой-то причине, кажется открыт, и беглый взгляд на его содержимому точно показывает, почему.       Вэй Усянь протирает глаза и широко раскрывает рот, потому что кто-то убрал его мантий - все до единой. Даже две пурпурные, которые Цзян Чэн одолжил ему, когда он впервые вернулся в Юньмэн. Все мантии заменила одна-единственная, тёмная, в чёрных и серо-стальных цветах Цинхэ. Наряд, похоже, соответствует его собственному росту, а не Не Хуайсана или Не Цзунхуэя, что означает, что он не может принадлежать ни одному из них. И в покоях Усяня нет ничего другого, что он мог бы надеть, поэтому он роняет свои грязные мантии в пустую ванну в туалете и отправляется в покои Юй Чжэньхуна, стучать в дверь до тех пор, пока заместитель не соизволит ему открыть, одаряя при этом взглядом, явно скрывающим улыбку.       - Вэй-цзунчжу, - приветствует А-Хун, и от него тоже пахнет сандаловым деревом, вот он какой предатель. - Что это? Я думал, ты варишь суп на кухне с Сяо-Ю и А-Ён.       - Не говори мне о супе! Куда делась моя одежда? - спрашивает Вэй Усянь, недоверчиво рассматривая заместителя. – В моём шкафу ничего не осталось, кроме нижнего белья и набора мантий, которых я никогда раньше не видел.       - Твои вещи были мятыми после путешествия, поэтому я отправил их с личными слугами Не-цзунчжу, чтобы выстирать и погладить. - Его кузен пожимает плечами. - Один из его более высоких учеников был достаточно добр, чтобы предложить тебе одежду, которую ты наденешь, и гуань в тон, так что, не стесняйся использовать их, если ты должен переодеться, прежде чем твои вещи вернутся из стирки.       - Мне действительно нужно переодеться, ты и сам это прекрасно видишь, - протестует Вэй Усянь. - Я покрыт соусом! Конечно, мне нужно переодеться!       - Какая жалость, - мягко говорит Чжэньхун. - Слава богу, что Не Чжуси оказался таким щедрым, потому что я сомневаюсь, что твои одежды будут отправлены обратно до сегодняшнего вечера.       А затем он закрывает дверь перед носом своего хозяина, оставляя того в изумлении открывать и закрывать рот. Огорошенный Вэй Усянь возвращается в спальню, чтобы снять испорченное нижнее белье и смыть соевый соус со своей груди. Когда он снова чувствует себя относительно чистым, он достает из шкафа новые мантии и проверяет их на наличие любых признаков предыдущего использования. Но мантии в первозданном состоянии, даже для комплекта одежды, зачарованного защитными талисманами. И тогда он понимает, что главный ученик Не-сюна никогда не носил столько серого в своих одеждах, предпочитая одеваться в наряды чёрного цвета, и это означает, что эту мантию либо носили очень редко, либо не надевали никогда.       Но его замешательство, в конце концов, приносит ему мало пользы, так как он, так или иначе, должен одеться и вернуться к Сяо-Ю. Поэтому он надевает мантию Не Чжуси и возвращается на кухню, чтобы закончить приправлять суп.       - Сяо-Ю был хорошим! - объявляет ребёнок, когда Вэй Усянь мчится к самому большому из трёх котлов и снимает пену, собирающуюся над свиным бульоном. - Мы идём играть сейчас, папа?       - Я пока не могу бросить тофу, дорогой, - рассеянно говорит он, наливая ещё одну кружку воды, чтобы овощи не подгорели. - Можешь ли ты поиграть с А-Ён ещё немного?       - Но А-Ю хочет посмотреть на сабли, - Сяо-Ю надувается. - А-Ю пойдёт, папа? Пожалуйста!       А-Ён фыркает, берёт Сяо-Ю за ворот его маленькой рубашки и бросает ребёнка в корзину, а потом хватает зубами соломенные ручки и поднимается на лапы. Предложение такое же ясное, как любое другое, и Сяо-Ю визжит и хлопает в ладоши, когда Вэй Усянь смиренно вздыхает.       - Тогда идите. - Он смягчается, сдерживая улыбку, когда А-Ён уносит ребенка с корзиной и всем остальным. - Не выпускай его из поля зрения, Шиён!       Тигрица издает признательный рык, прежде чем броситься к тренировочным дворам, оставив Вэй Усяня одного в компании кастрюль и сковородок. По крайней мере, до того, как почти двадцать минут спустя, Суйин врывается на кухню. За ней следуют Сяо Ян и один из старших учеников Цзян, Дай Хуалин.       - Вэй-цзунчжу! - Суйин задыхается, полностью игнорируя тревожный вскрик Вэй Усяня, когда она поднимает руку, хватает несколько побегов бамбука и засовывает их себе в рот. - Они здесь! А-Ян и А-Хуа возвращались из театра на рыночной площади, и они увидели, как Лани поднимаются по дороге в веренице синих экипажей...       - Не говори ему так, Чжао-шицзе! - Дай Хуалин ругает девушку, в то время как А-Ян подскакивает к плите и ворует ложку супа. - Лидер Ордена, она имеет в виду, что идёт делегация Гусу Лань, и Ханьгуан-цзюнь должен быть с ними!       Вэй Усянь покачнулся на месте, едва не выронив миску с хлопьями чили. «Это невозможно», - слабо думает он, поскольку у Лань Чжаня нет причин быть здесь так скоро, если только он не пришёл просто так, чтобы принять участие в подготовке к конференции или помочь присмотреть за Сяо-Ю. Или, возможно, что-то другое привлекло Лань Чжаня в Цинхэ, что-то большее. Что он написал в том письме позавчера, когда его одиночество стало таким тяжелым? Что он плакал перед сном из-за отсутствия своего самого дорогого друга? Я не могу этого вынести, Лань Чжань, ты меня понимаешь? Я должен быть с тобой, и я должен чувствовать твоё тепло рядом со мной по ночам, и я должен быть там, где ты, до конца своих дней. Я буду чахнуть в трауре, если ты когда-нибудь оставишь меня!       - Лань Чжань здесь? - Усянь слышит свой собственный, хриплый, полный отчаянья голос, который звучит так, будто он принадлежит кому-то другому. - Уже?       - Ну, не здесь, но когда десять минут назад мы проезжали главную дорогу, экипажи были всего в паре ли от крепости. Или, возможно, чуть дальше, Вэй-цзунчжу! Они прибудут к тому времени, когда Вы доберетесь до ворот, если поторопитесь!       Вэй Усянь суёт черпак в руку Суйин и направляется к двери.       - Потушите огонь под супом через десять минут, если я к тому времени не вернусь, - кричит он через плечо, прежде чем выбежать в коридор и броситься к лестнице, чтобы вихрем преодолеть подъём по трём лестничным пролётам, ведущим на главный уровень крепости.       По пути к парадным воротам Вэй Усянь видит, как вассалы секты Не спешат туда-сюда, чтобы подготовить гостевые покои, потому что Лань Чжань и другие, похоже, пришли на день раньше, чем их ожидали, и без всякого предупреждения. Поэтому Вэй Усянь пробивает себе дорогу через толпу - ныряя под стопку ароматных полотенец здесь, уворачиваясь от огромной груды гостевых тапочек там, пока, наконец, не добирается до прихожей. Спотыкаясь, он выходит во двор, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лань Чжань проходит через ворота, и Цзэу-цзюнь идёт рядом с ним. Неужели прошло всего девять дней с тех пор, как они виделись последний раз? Конечно, это должно быть дольше, намного дольше, особенно потому, что ни один из братьев не поднимает взгляда при виде него. Но потом они, кажется, понимают, кто вышел, чтобы поприветствовать их в цветах Цинхэ Не, и удивлённо распахивают глаза. Вэй Ин же проносится прямо мимо Не Хуайсана и вниз по ступенькам, прежде чем упасть в объятия Лань Чжаня, как мешок с картошкой, и цепляясь за него так сильно, что он чувствует, как у его чжи от удивления перехватывает дыхание.       - Вэй Ин, - выдыхает Лань Чжань так тихо, что даже Лань Сичэнь не мог бы его услышать. - Ин, дорогой, ты в порядке?       Вэй Усянь слышит мир в вопросе, маленький мир, который он и Лань Чжань всегда делили друг с другом. Было ли это в шестнадцать, накануне кампании «Выстрел в Солнце», когда они вместе бродили по диким землям в поисках иньского железа. Или в двадцать, когда они крались в овраге на горе Байфэн, чтобы увидеть, как шицзе и Павлин беседуют наедине. Или в двадцать один, когда давали А-Юаню первый раз попробовать сладкий суп из красной фасоли. В нём всегда была часть, которая принадлежит только Лань Чжаню и никому и ничему другому. И время, которое они провели вместе после его воскрешения, сначала преследуя призраков, стоявших за убийством Не Минцзюэ, а затем в Пристани Лотоса, доказало, что есть часть Лань Чжаня, которая безоговорочно принадлежит ему.       - Я в порядке, - вздыхает Усянь, при звуке голоса Лань Чжаня полностью забывая о неуверенности и страхах прошедшей недели. - Я в полном порядке, Лань Чжань. Как я могу быть не в порядке теперь, когда ты снова со мной?       - Я чувствовал то же самое, - шепчет Лань Чжань ему на ухо, прижимая их лбы так близко друг к другу, что случайно задевает лоб Вэй Усяня облачным орнаментом на своей ленте. - Я вообще ни на что не годился в эти последние несколько дней, будучи разлученным с тобой.       - Старший Вэй! - перебивает Цзинъи, напугав Вэй Усяня так сильно, что тот пытается выпрыгнуть из рук друга, но Лань Чжань только тянется, чтобы прижать его ближе, как он делает всегда. И когда А-Юань и Цзинъи проходят через ворота с Оуян Цзычжэнем и А-Цин (или сейчас Лань Цин), Вэй Усянь впервые за семь долгих месяцев смотрит на своего сына и заливается слезами.       - А-Юань, - всхлипывает он, прижимая юношу к сердцу, и плачет в его гладкие чёрные волосы. - А-Юань, баобэй. О, как я скучал по тебе.       - И я скучал по тебе, папа, - шепчет Сычжуй, уткнувшись головой в изгиб шеи Вэй Усяня и так же крепко обнимая его в ответ. - Я скучал по тебе тоже. Так сильно.