Нить судьбы сияет алым

      Звук стекающей с холодного камня воды, разбивающейся о тонкую нить лужи, сводит с ума. Этот монотонный, постоянно повторяющийся всплеск буквально создан как оружие для самых изощрённых пыток. А в купе с бессчётным количеством голосов, звучащих во тьме и зовущих в свои объятия, он просто выворачивает наизнанку саму душу, заставляя крупно дрожать от страха, всеми силами вжимаясь в холодный камень, надеясь под него мимикрировать.       Тремор, бьющий тело, настолько крупный и неподконтрольный, что у Чонгука начинают от этого стучать зубы, отбивая жуткий ритм, который новым музыкантом прибивается к звуку капающей воды и завыванию тьмы, создавая поистине адскую мелодию.       — Ты замёрз? — Ин Линхэ обеспокоенно смотрит на Чонгука, который свернулся в комочек, вжимаясь спиной в холодный камень пещеры. — Потерпи немного и я разведу огонь.       А Чонгук ему даже сказать не может, что он вовсе не замёрз, его колотит от страха. В пещере темно, лишь через небольшую щель в горной породе сюда проникает лунный свет, давая разглядеть обстановку вокруг, давая увидеть густые клубы тьмы, что жмётся по углам, взывая к Чонгуку, желая получить его в свои ряды, но близко не подходит. Ин Линхэ сидит на земле совсем близко от Чона, мастеря из мелких веток небольшой очаг. Тьма боится эту проклятую душу, она голодно желает получить к себе Чонгука, но Ин Линхэ она боится больше.       Как они оказались в такой ситуации?       Вспомним о том, что Чон, желая снять с себя напряжение и просто умыться после долгого трудового дня, отправился к реке. Совсем недалеко от рисовых полей пролегала широкая кристально-чистая река с мягкими берегами и стройным, ровным течением. Отсюда души брали воду для заболачивания полей под рис, здесь же купались и стирали вещи. Для питья в городе было вырыто несколько колодцев.       Чонгук же направлялся к реке, чтобы сполоснуться. Как-то госпожа Чхве уже брала парня с собой, показывая ему местные «достопримечательности», потому Чон точно знал, что не заблудится. К тому же река считалась здесь безопасным местом, из-за её чистоты свет отражался от поверхности, отпугивая злых духов, рыщущих в темноте.       Чего он не ожидал — тьмы, что прячется под каждым листиком и каждым деревом. Река располагалась у кромки леса, окружённая густым массивом из деревьев и кустов, она была одарена приятной тенью, в которую на день и заползала тьма, прячась от палящего солнца. И стоило ей увидеть одинокую душу, как она тут же не побоялась попытаться утащить её в свои когтистые лапы, даже если будет ошпарена солнечным светом.       Пока Чонгук сидел на корточках на берегу реки и споласкивался после тяжелого дня, к нему свои плети тянула тьма. Собиралась в клубы чёрного тумана под каждой плотной тенью, стягивала свои войска со всего леса в одну только точку, к одной душе, которую чаяла поглотить.       Чонгук уже привык за время, проведённое здесь, ощущать злые глаза тьмы, бесконечно следящие за душами. А потому, когда позади него начало собираться нечто жуткое и тёмное, он не придал этому значения. Ему говорили о том, что тьма может и даже нападает посреди дня, особенно если уйти в лес под прохладную тень, но за всеми своими мыслями он просто забыл об этом.       И оказался пойман врасплох, когда его ухо опалило холодное зловонное дыхание проклятой тьмы:       — Пойдём с нами!       Если честно, Чонгук даже не особо помнит, как оказался по пояс в воде. Шепот десятков голосов, зовущих его к себе, возродил в нём доселе невиданный страх, который полностью овладел им, лишая крупиц здравого рассудка. Его тело действовало само по себе, стремясь оказаться подальше от источника опасности.       Стоило ему один раз обернуться, чтобы увидеть, кто его звал к себе, как он тут же погрузился под воду с головой, бешено загребая руками, не понимая, куда он плывёт, плывёт ли он вообще или тонет?!       Тьма собралась в гигантскую змею, состоящую из потоков чёрного дыма, она буквально затопила собой половину берега, подбираясь к Чонгуку почти со всех сторон, чтобы он не смог сбежать. И зрелище этой заполоняющей небо и солнце тьмы заставляет Чона окончательно поддаться страху и панике, отдаваясь на волю инстинктам, которые несли его подальше от жуткой змеи.       Он не помнит, сколько плыл, но точно опускался вниз по течению. Одежды намокли и сильно тянули на дно, но выращенное на долгих тренировках тело упрямо продолжало оставаться на плаву.       А тьма не отставала. Гигантский змей разбился на сотню маленьких, и все они ползли следом за Чонгуком, прячась от солнца в тени деревьев и кустов. Тьма не желала отпускать свою добычу, преследуя Чона буквально по пятам. Только не лезла в воду, кристально чистая река отражала солнечный свет, который приносил тьме невыносимую боль, прожигая её суть. Чонгук мог бы просто сидеть всё это время в воде, но за страхом, заполонившим всё его существо, он даже об этом не подумал. К тому же, наступит ночь, и даже река не сдержит голодные души, обитающие во тьме.       Тем временем Ин Линхэ обнаружил пропажу Чонгука только через два часа. Чон не пришёл на обед и не вернулся на поле, Тэхен решил, что тот просто устал и отправился в дом, потому Ин Линхэ попросил ИнНу отнести Чонгуку поесть к себе в поместье.       Однако девушка вернулась очень скоро и сообщила, что в доме никого нет. В городе проклятых душ не привыкли закрывать глаза на чьё-то неожиданное исчезновение. Здесь не дремлет тьма, постоянно ведет охоту, потому местные старались присматривать друг за другом. В то же самое время река считалась здесь одним из самых безопасных мест, даже перед самыми сумерками души не раз направлялись туда, чтобы помыться или что-то срочно постирать. Никому бы и в голову не пришло, что тьма рискнёт напасть там на новую душу.       Даже Ин Линхэ не рассматривал такую вероятность, но, узнав о том, что Чонгук пропал и в городе его никто не видел, тут же сорвался к реке, понимая, что с парнем произошло что-то плохое.       Как и ожидалось, у реки никого не было, лишь едва заметный росчерк сапог на берегу свидетельствовал о том, что кто-то недавно заходил в воду. Но при этом вокруг было невероятно спокойно. И даже слишком. Птицы не пели, цикады не аккомпанировали пернатым в густой траве — тишина стояла настолько жуткая, что Ин Линхэ понял всё очень быстро.       При жизни Его Величество был опытным воином и охотником, он знал, что любая добыча бежит по течению, инстинктивно понимая, что сила реки может ей помочь при опасности. Подниматься выше по течению было сложно и недальновидно, ведь тьма могла схватить душу в любой момент. Чонгуку требовалась фора, а потому он, скорее всего, спустился ниже, пытаясь так избежать жуткой участи.       Да и если прислушаться, то можно было услышать завывания тьмы где-то на юго-западе. Ин Линхэ пробыл в этой клетке слишком много времени, его считали здесь Императором, перед ним преклоняли колени, как перед единственным, кого тьма не трогала и кого боялась. Правда этой небольшой загадки заключалась в том факте, что сам Ин Линхэ был одной ногой на раскалённых жерновах тьмы, готовящейся вскоре размолоть его душу, превращая её в горстку праха. Его страдания вскоре закончатся навсегда, но пока они длились, Ин Линхэ был неотвратимой будущей частью тьмы, точно зная, где она охотилась в данный момент.       Чонгука мужчина находит достаточно быстро. Тот весь промокший после продолжительного плавания нёсся по лесу точно ошалелый, отмахиваясь от нитей тьмы, что пытались его схватить. Несмотря на продолжительный бег, парень был белее снега, с его лица сошла вся краска, глаза огромные, круглые, напуганные, точно у кролика. А ноги неожиданно верные и уверенные, спокойно помогают перепрыгнуть через поваленные деревья или овраги, высокую траву, в которой можно было запутаться.       Парень себя не помнит в этом страхе, он не знает, куда бежит и зачем, просто несётся в неизвестном направлении, пока неожиданно не натыкается на что-то твёрдое. Первый порыв в голове мелькает — бежать дальше, бежать быстрее! Но ему не дают этого сделать крепкие руки, что заключают его в свои объятия, окружая ароматом сливы.       Тьма орёт, точно подбитый зверь. Сотня голосов голодно кричит, собираясь в бесформенные клубы, они жадно облизываются на свежую плоть, за которой так долго гонялись, но подплыть ближе, а то и напасть, не решаются. Ин Линхэ крайне опасный противник: бесстрашный, сильный и безжалостный. Его преступление настолько отвратительно, что даже тьма не спешит связываться с этим человеком. Но и отпустить свежую душу не может.       Чисто на бессознательном уровне Чонгук жмётся к Ин Линхэ ближе, ощущая, что с ним он в безопасности. Парень буквально обхватывает его руками за талию, будто боясь, что тот может раствориться в любой момент.       — Тэхен, не отпускай меня. Не оставляй меня, — шепчет Чонгук, крупно вздрагивая в чужих руках.       Он сейчас не в себе, мысли путаются, он не понимает, где он и с кем рядом находится. Страх безжалостно поизмывался над его сознанием, а тьма, что никак не отступает, только подливает огня в бурлящий котёл из паники, граничащей с обычным помешательством.       Ин Линхэ поджимает губу, но ничего не говорит. Им нужно вернуться в город до наступления сумерек, но в таком состоянии, в каком находится Чонгук, мужчина просто не успеет дотянуть его до верхнего течения реки за оставшийся час-полтора. К тому же тьма не дремлет, она разнюхала аромат новой души и не желает отступать, пусть близко и не подходит.       Идти дальше рискованно. И Ин Линхэ принимает решение просто переждать ночь в какой-нибудь горной пещере. Порой, когда Ин Линхэ выходил на поиски других заплутавших душ, тоже часто оставался с ними в тёмных коридорах пещер. Ничего нового, никто не станет волноваться, что их не будет целую ночь. Да к тому же рядом с мужчиной Чонгуку будет безопасно, а за то время он может и придёт в себя.       Так они и оказались в тёмной сырой пещере. За это время Чон немного пришёл в себя и с ужасом осознал, что именно из-за него они оба сейчас были в опасности. Ин Линхэ пришёл в лес за Чонгуком и именно из-за него был вынужден остаться с ним на целую ночь, в окружении злой тьмы, что скалила на них зубы из каждого угла.       — Прочь! — голос Ин Линхэ раздаётся так резко, что Чонгук аж подпрыгивает на месте, сильнее вжимаясь в холодный камень.       Карие глаза испуганно смотрят на мужчину, но тот не выглядит ни капли встревоженным ситуацией, в которой они оказались. Ин Линхэ выгоняет тьму от них точно надоедливую собаку. А та пусть и шипит и скалится на душу, но куснуть не смеет.       Всё с тем же бескрайним спокойствием Ин Линхэ быстро и чётко добывает им огонь с помощью двух камней. Видно, что делает он это не впервые, его движения чёткие и отлаженные, ветки сложены правильным домиком, собраны все сухие, а сверху посыпаны палыми листьями и сухой травой, которая тут же занимается от огня.       Пещера сразу же озаряется ярким светом, а тьма с воплями сотни глоток утекает по сторонам, обожжённая языками пламени.       Когда появляется огонь, Чонгуку становится немного легче, но совсем немного, потому что от страха его до сих пор колотит, да и мокрые одежды не делают приятно.       И Ин Линхэ это замечает. Он вырос в другое время и в другой эпохе, потому просто начать раздевать Чонгука не может, спрашивая для начала разрешение:       — Можно я сниму с тебя мокрую одежду?       Чон просто кивает и продолжает дрожать. У него и руки, и ноги ватные, и делай с ним всё, что захочется, он и слова против не пикнет.       Ин Линхэ раздевает его очень аккуратно, снимает только халат и рубашку, штаны не трогает — он ещё не забыл о приличии. Если бы Чонгук был способен сейчас воспринимать реальность, то заметил бы, что Ин Линхэ на него лишний раз без надобности даже не смотрит, а холодные пальцы ещё ни разу не прикоснулись к голой коже.        Ин Линхэ развешивает снятую одежду рядом с трещащим пламенем костра, чтобы подсохла. А сам тем временем снимает свой верхний халат чёрного цвета и укрывает им Чонгука, закутывая его тщательно, чтобы он хоть немного согрелся.       На Ин Линхэ остаётся только нижний халат кроваво-красного цвета. Смотрится в нём мужчина достаточно пугающе, но не настолько, как тьма, жмущаяся по углам и пускающая слюни на свежую плоть.       Чонгук закутан по самую макушку, одежды Ин Линхэ пахнут сливой и сладким теплом, но Чону совсем не тепло, его руки по ощущениям — две ледяные статуи, а изо рта вот-вот повалит пар!       — По-погрей меня, — просит Чонгук, глядя на прекрасное лицо Ин Линхэ.       Его Величество, не будь хорошо воспитан, сам бы уже утянул парня в свои объятия. Пламя костра ещё не окрепло и не грело в полную силу, а Чонгука безумно знобит, лихорадит почти, ему срочно нужно согреться, а лучше успокоиться и поспать. Но в таком положении, когда тьма жаждет забрать его душу, он точно не сомкнёт глаз. И Ин Линхэ знает, как изменить положение, знает, что Чонгуку просто нужны сильные объятия и немного чужого тепла. Однако сам бы мужчина не предложил, но раз попросил Чонгук, Ин Линхэ не посмеет отказать.       Тэхен просто кивает, несколько виновато опускает глаза и только после этого садится на холодный камень рядом с Чоном, мягко притягивая того в свои объятия. Почему-то от Ин Линхэ в этот момент пышет жаром, и Чонгук, ощущая заветное тепло, перебирается мужчине чуть ли не на колени, обнимая его всеми конечностями и зарываясь носом в длинные волосы, чтобы согреться.       Ин Линхэ даже на мгновение замирает, явно не ожидая подобного. Но затем вздыхает, тень улыбки проскальзывает в вечно спокойных глазах, когда он снова плотно укутывает Чонгука в свой халат и мирно укладывает руки на неожиданно тонкие бока.       — Тэхен? — тихо зовёт Чон, всё ещё мелко дрожа.       — М? — отзывается Ин Линхэ, положив голову на холодный камень позади себя.       Он бы закрыл глаза и отдохнул, но только его присутствие может сдержать тьму.       — А мо-можно я всё-таки буду называть тебя Тэхен?       — Конечно, — просто соглашается Ин Линхэ, — я ведь говорил тебе, если ты хочешь, можешь так меня называть.       Чонгук горячо выдыхает в шею мужчины, тут же жадно впитывая воздух с ароматом сливы. Раньше Чон не особо придавал значения ароматам, он и не подозревал, что обычная слива, такая тривиальная и незначительная, может пахнуть домом, теплом и заботой.       — Почему ты так добр со мной? — Чонгук старается перестать стучать зубами и успокоиться, а для этого шутит: — Неужели я тебе нравлюсь?       — Я напоминаю тебе твоего друга, ты же — копия человека, которого я когда-то любил.       Чон вдруг застывает. Словно и лихорадка проходит, и страх отступает, и даже уже не так холодно. От Ин Линхэ несёт невероятным жаром, с которым не сравнится даже огонь позади Чонгука. Но причина ступора Чона кроется не в этом, а в том, что ему сказал мужчина.       То есть сам Ин Линхэ — копия Тэхена, которого любит Чонгук, а Чонгук — копия кого-то неизведанного из прошлого Ин Линхэ? Как это возможно? И что это за запутанный круг?!       А стоит ли сказать мужчине, что и он похож на человека, которого Чонгук любил? Или это может усложнить отношения между ними? Или быть честным? Чон не мог рассказать другим душам, почему решил умереть, но с Ин Линхэ отчего-то было легко откровенничать.       — Ты… ты… — к Чону даже рассудок полностью возвращается, заставляя его узреть, в каком положении он сейчас находился.       Но отлипать от Ин Линхэ совсем не хочется. Тот тёплый и неожиданной мягкий, а в его руках все беды кажутся просто пылью.       — Ты… ты любил… парня? — Чонгук весь сжимается, боясь гневной реакции от Его Величества, забывая, что за всё это время ни разу не видел того в гневе и даже не был уверен, что тот умеет злиться.       — Да — просто отвечает Ин Линхэ. — В моё время подобное не было запрещено, но и не поощрялось. Все мои родные были против этой связи, никто меня не поддерживал, шаманы говорили, что это накличет на меня беду, — Ин Линхэ замолкает, и Чонгуку нестерпимо хочется взглянуть ему в лицо, но он не может — момент душевно настолько интимный, что Чон не уверен, что все эти эмоции принадлежат ему. — Они все врали. Бедой был лишь я сам.       Чонгук медленно дышит, чувствуя, как сердце начинает откликаться на чужие слова, сказанные вроде бы обычным тоном, но было в них что-то, с чего Чон мог сделать уверенный вывод — ничем хорошим эта любовь не закончилась.       Может быть, Чонгук всё-таки был прав? Может быть, за однополые отношения их и ссылают в эту клетку? Тогда выходит, что Чон здесь вовсе не по ошибке.       — Тэхен, я… я тоже.       Признаётся Чонгук, а сердце падает в пятки, безбожно играя бешеный ритм. Чон отстраняется от Ин Линхэ, чтобы иметь возможность смотреть тому в глаза, когда признается в этом. Он не будет трусом и слабаком, он скажет всё как есть, без утайки.       — Я тоже люблю парня. Его зовут Тэхен, как я уже говорил. Он замечательный, — Чонгук улыбается, но печально, с тонной скрытой боли, — с ним невероятно хорошо и легко, он немного ребёнок, но мне очень нравилось это в нём. Он был старше меня, но при этом всегда общался со мной на равных, подкармливал вкусняшками, баловал и любил. И я люблю. Очень сильно его люблю.       Влага щиплет глаза и приходится отвернуться, чтобы не выказывать слабость. И с колен Ин Линхэ Чонгук тоже съезжает, понимая, что вёл он себя не слишком пристойно с Его Величеством. С другой стороны, тот не возражал.       Чонгук глотает плотный комок из слёз и сосредотачивается на том, чтобы натянуть на себя чёрный халат и прикрыть наготу. Костёр уже разгорелся, он может погреться у него, а не лезть к мужчине, у которого была когда-то любовь.       — Почему тогда покончил с собой? — тихий голос эхом отдаётся от стен пещеры.       И Чонгук от этого вопроса замирает. Мнётся несколько минут, но потом вспоминает, что он уже многое рассказал Ин Линхэ, и они оба в одной лодке — заперты в клетке для проклятых. Почему бы не рассказать о себе и не сбросить часть груза с плеч? Может, ему даже станет легче.       — Наши отношения… как бы тебе объяснить? — Чонгук смотрит в песочные глаза, задумываясь, как рассказать о мире, из которого он пришёл, человеку, который умер две тысячи лет назад? — При жизни я был музыкантом, артистом, в том мире музыкант — это идол, у нас много последователей и фанатов. Но однополые отношения в моём мире запрещены, они порицаются публикой. А я полюбил парня, друга, он тоже был артистом, мы с ним были в музыкальной группе, часто проводили время вместе. И как в него можно было не влюбиться? — Чонгук грустно улыбается. — Мы начали с ним встречаться, но втайне, чтобы никто не знал. Однако однажды один человек увидел, что мы с Тэхеном пара, и он рассказал об этом всем, и нас возненавидели.       Ин Линхэ, понятное дело, что некоторых слов не понял. Однако основной контекст уловил верно, но современный мир он, живший две тысячи лет назад, совсем не понимал.       — Но если у тебя было так много фанатов, почему они не заступились за тебя? Если ты его любил, ты ведь не сделал ничего плохого, с чего бы всем вас ненавидеть?       Чонгук безрадостно усмехается, проводя рукой по влажным волосам. Наверняка он сейчас выглядит ужасно.       — Ты просто не понимаешь. В моём мире мы все живём… по стандартам, — да, лучшего слова, чтобы описать современность, было и не сыскать. — Мы должны быть идеальными, в нас не должно быть изъянов, мы должны быть стройными, красивыми, желательно правильными, добрыми и порядочными. Каждый свой поступок нам нужно обдумывать по сотне раз, каждое слово подвергать тщательной обработке. Многие из нас вынуждены всю свою жизнь скрывать отношения с другим человеком. Только тогда нас любят. Как только у артистов появляются отношения, часть фанатов всегда начинает ненавидеть нас. Мы же с Тэхеном были оба парнями, нас возненавидели все.       На идеальном лице впервые мелькает что-то сродни глубокой задумчивости, похоже Чонгук научился читать эмоции Ин Линхэ.       — Видимо, я действительно не понимаю, — качает головой мужчина. — Но если вы, артисты, состоите с кем-то в отношениях, то почему это плохо?       Ин Линхэ был прекрасен в своей искренности и наивности. А современный мир этих качеств давно лишился.       — Наверное, потому что наши фанаты желают, чтобы мы дарили всю любовь только им, — тихо отвечает Чонгук. — Мы их идолы, но мы же их рабы, мы полностью от них зависим. Если они от нас отвернутся, то мы потеряем всё. Звезда гаснет и умирает.       — Глупый мир, — заключает Ин Линхэ, нагибаясь вперёд, чтобы подбросить ещё веток в костёр. — Император был драконом, и нас уважали и любили миллионы, а ненавидели миллиарды, но никто не смел нам указывать и заставлять жить по их стандартам.       — Так и Императоров больше нет, — улыбается Чонгук, плотнее кутаясь в тёплый шёлк. — В Китае, откуда ты родом, коммунистический режим, в Корее демократия, монархии нет уже давно.       — И что? Я сказал это лишь для сравнения. Как кто-то может распоряжаться твоей жизнью? Как кто-то может указывать тебе, что делать и кого любить? Не правильнее ли взять поводья судьбы в свои руки?       Конечно, Ин Линхэ был прав. Он смотрел на ситуацию другими глазами, он некогда был Императором и естественно, что никто не смел ему указывать. У Чонгука же вся жизнь зависела от публики, мнения фанатов и общественности, от их желаний. Никому не было дела до того, о чём мечтает он сам, чего он хочет. Он шёл к мечте, но в ней стал рабом.       — Артисту подобная роскошь не знакома, — отвечает Чонгук. — Мы узники своей мечты и профессии.       — Так твоя мечта привела к тому, что ты покончил с собой?       Чонгук смотрит на Ин Линхэ долгим взглядом и думает, что этот человек чертовски прав. Все мечтают быть айдолами, но по итогу эта мечта сгубила людей больше, чем самые страшные болезни. Психологический аспект этой работы слишком тяжёл, давление слишком велико, а любая выдержка со временем истончается.       У Чонгука она стёрлась до маленького, тонкого волоса, который не удержал его, когда парень стоял на крыше, желая покончить с собой. Против него восстал словно весь мир, в самый трудный момент никто его не поддержал, никто не протянул твёрдую руку и не пообещал пройти с ним плечом к плечу все трудности. Родители его возненавидели, друзья избегали и не брали трубку, в Интернете каждый третий желал ему смерти и даже Тэхен… даже он его бросил.       Чонгук обхватывает себя руками за колени, подтягивая их к груди. В горле ком из слёз стоит, хочется просто рыдать навзрыд, выплакать всю боль, что скопилась в нём, но он не позволяет себе этого, запихивая чувства под замок.       — Не только, — тихо отвечает парень, — но в большей степени она.       Он больно щипает себя за руку, в надежде, что так слёзы отойдут и дышать станет легче, однако это не срабатывает. Его буквально изнутри распирает поток из невысказанных раннее слов, из боли, что рвётся наружу.       — Когда все нас возненавидели, Тэхен решил расстаться, чтобы подлатать репутацию. Он сказал… — первая слеза скатывается по щеке, разбиваясь о чёрный шёлк халата, — что не любит меня. Что мы просто хорошо проводили время и не более. А я ведь подарил ему своё сердце. И я… я дурак, да? — Чонгук смеётся, но слишком истерично. — Что сам спрыгнул с крыши, да? Я ведь дурак?!       — Успокойся, — Ин Линхэ так неожиданно заключает его в свои объятия, что и сам, видимо, этому удивляется.       Зато Чонгук хватается за него, как за спасительную соломинку, захлёбываясь в рыданиях. Он столько терпел, столько копил эту боль, что по итогу просто не выдержал. Плотину прорвало, а его измученное сердце затопило волной облегчения. Он давно должен был выпустить все чувства на свободу.       — Ш-ш-ш! — Ин Линхэ нежно гладит его по влажным волосам, крепко к себе прижимая. — Ты не дурак, ты даже не преступник, тебе просто было больно, просто ты не справился со всеми проблемами.       А Чонгук продолжает реветь, неспособный себя остановить. Он понимает, что выглядит жалко, но и что? У него от боли сейчас сердце разорвётся на куски! Он надеялся, что, умерев, закончит свой круг страданий, но смерть — не конец пути, она не отнимает чувства и память, она не даёт успокоения, продолжая месить душу в адских жерновах.       Ин Линхэ повыше подтягивает к себе Чонгука, берёт его лицо в свои ладони, поднимая и заглядывая в карие опухшие глаза. Аккуратно большими пальцами стирает мокрые дорожки слёз со щёк и заверяет нежным голосом:       — Ты не сделал ничего плохого. Смотри, — Тэхен отнимает одну руку от лица Чона, приподнимая ею его правую ладонь, где сияет золотая нить, — тебя ждут, тебя всё ещё любят.       Ин Линхэ нежно улыбается Чонгуку, стирая новые слёзы со щёк.       — Оставаться одному с разбитым сердцем всегда тяжело, никто не смеет тебя винить, ведь они не прожили ту боль, что и ты. Ты не дурак, ты просто умеешь любить, а это само по себе наказание.       Чон всхлипывает, пытаясь успокоиться, прекратить этот поток соплей, которыми запачкал уже всего Ин Линхэ. Ну, право слово, и чего раскис?       — Ты слишком добр ко мне, — шепчет парень, силясь улыбнуться, но получается плохо.       Зато Тэхен улыбается неожиданно легко и просто, прижимает Чонгука к себе покрепче и отвечает:       — Я честен.       Какое-то время они просто сидят в тишине. Ин Линхэ периодически подкидывает в костёр сухие ветки, тьма злится и скалится из тёмных углов, но она уже не пугает Чонгука, как до того. Он медленно успокоился, перестав плакать и ощутив, как ему невероятно полегчало после того, как дал волю чувствам. Теперь на душе было спокойно, по-прежнему паршиво, но спокойно.       Парень лежит на груди Тэхена, на тёплой и надёжной, мощной. Он долго смотрит на пламя костра, даже завидует отчасти тому, как оно легко разбирается со всеми преградами на своём пути. Даже тьму отпугивает, заставляя её жаться по углам, боясь сгореть.       — Почему она напала на меня? — подаёт голос Чонгук. И не поясняет, но Тэхену его объяснения не нужны, чтобы всё понять.       — У тебя есть связь с миром живых, поглотив тебя, она станет сильнее, — Ин Линхэ вздыхает, добавляя: — Не стоило тебя отпускать одного.       Если бы Тэхен не успел, произойти могло бы всё, что угодно.       — Спасибо, что спас меня, — благодарит Чонгук, легко, но отчасти устало улыбаясь. — Буду должен.       — Мне ничего не нужно.       — Одно желание, — упрямится Чон. Ин Линхэ и так слишком многое делает для него, а Чонгук его ещё ни разу не отблагодарил, да у него ничего и нет. Потому: — Буду должен тебе одно желание. Проси всё, что захочешь.       — Мгм, — неоднозначно отвечает Тэхен, но по итогу просто молчит.       Но, может, он ещё не придумал, чего желает? Ладно, Чонгук не станет пока настаивать.       — Поспи, — говорит Чону Ин Линхэ. — Тебе нужно отдохнуть и набраться сил.       — А ты? — автоматически спрашивает Чонгук.       И тут же горит желанием треснуть себя ладонью по лбу. Тьма жмётся по углам и не подходит к ним по двум причинам: костёр и Ин Линхэ. Но если убрать из этого уравнения второго, то голодные нити тьмы просто к чёрту затушат огонь, не боясь опалиться об него, и после нападут на Чона. Тэхену нельзя спать.       — Я тогда тоже не буду спать, чтобы было честно.       — Не обращай на меня внимания, тебе необходимо отдохнуть, — отвечает Ин Линхэ.       Однако Чонгук слишком упрям.       Тэхен вздыхает и что-то быстро вытаскивает из-за пояса.       Флейта. Обычная бамбуковая флейта, правда, выструганная с филигранной аккуратностью. На одном её конце задорно покачивалась небольшая деревянная подвеска в виде белого кролика и голубая кисточка с вкраплениями белых нитей.       Чонгуку всегда хотелось рассмотреть и флейту, и аксессуар поближе, но он отчего-то чувствовал, что эта вещь безумно дорога Ин Линхэ, потому никогда не осмеливался просить о подобном.       Тэхен мягко поднёс флейту к губам и заиграл.       Нужно было отдать ему должное, потому что у мужчины был исключительно тонкий слух. Он попадал точно во все ноты, при этом был расслаблен, играл нежно, чарующе, получая от процесса удовольствие.       Чонгуку даже хочется поднять голову наверх и посмотреть на выражение лица Ин Линхэ, но он боится пошевелиться и спугнуть этот прекрасный звук. Зачем смотреть, если он уверен, что глаза у мужчины сейчас точно умиротворённо закрыты.       В мелодии проскальзывала некая грусть, словно даже доля сожаления, пока Ин Линхэ не перестраивает композицию, начиная другую мелодию. Нежную и убаюкивающую, он точно собирался заставить Чонгука поспать, а тот больше не смел отказываться.       Даже тьма по углам застыла, перестав о чём-то разъярённо шептать. Она будто тоже сидела и слушала, как играет Тэхен, забыв о цели своего визита.       Постепенно Чона утащило в сон. И от Ин Линхэ, и от костра веяло жаром, на душе стало легче после того, как он поделился своей болью, потому парня легко уморило. Глаза слипались всё сильнее и сильнее. Мелодия плавно убаюкивала, и в итоге Чонгук уснул.       Ему снилось нечто странное этой ночью.       Сначала он видел белых деревянных кроликов. Те сидели в лесу в хаотичном порядке, не двигались, словно просто были для кого-то приманкой. Чонгук захотел подойти к ним и потрогать, но они вдруг мгновенно все ожили и лениво запрыгали, мило дёргая носиками и ища свежую траву.       Потом в лес неожиданно налетела тьма. Она тянула к Чону свои жадные руки, и парень в панике ринулся от неё, прямо как сегодня утром.       Но затем картинка снова поменялась, и вот Чонгук стоит посреди огромного рынка точно из исторических дорам. Это не город проклятых, это место богаче, роскошнее. Здесь сотни людей мелькают мимо Чонгука, спеша по своим делам или просто прогуливаясь. Чон не разбирает лиц, все они словно фон, тривиальная декорация. Его привлекает только один человек здесь.       Это был Тэхен. Он стоял достаточно далеко от Чонгука, на полукруглом мосту под тенью раскидистой плакучей ивы. Вокруг него не было никого, никто не мог затмить его величественный блеск, что ослеплял, кажется, сами Небеса.       На Тэхене был роскошный наряд золотого цвета, полы халата были длинными и лёгкими из-за чего причудливо развевались на ветру, как и густые длинные волосы насыщенно-каштанового цвета. На голове венец с заколкой из белого нефрита.       Мужчина был просто прекрасен, стоя в таком романтичном месте, глядя на текущую под ногами воду. Он был неотразим, точно давняя мечта, точно тот, кого всегда любил.       Тэхен, нет, Ин Линхэ оборачивается к Чонгуку, и его вечно замёрзшие глаза даже сейчас не оживают, но в них появляется нечто тёплое и радостное, нечто такое, отчего у Чона даже во сне в животе просыпаются бабочки, начиная победный марш.       А затем Ин Линхэ протягивает к Чонгуку руку, украшенную перстями и говорит:       — 你 来了.       Но Чонгук не понимает ни слова. Он даже порывается спросить, что ему говорит Ин Линхэ, но в этот самый момент просыпается.       В пещере уже относительно светло, в любом случае через дыру в горной породе видно, что наступил день, и солнце встало.       Одежда Чонгука, конечно, просохла плохо, была сырой и это с условием, что его сапоги и штаны, которые он не снимал, отлично высохли! Но Чона это не особо расстроило. Он ненавидел сырые вещи, но готов был потерпеть.       Однако Ин Линхэ не дал ему снять свой халат, настоял, чтобы Чонгук оставил его, не вздумав надевать сырые вещи. Сам при этом до сих пор расхаживал в нижнем платье кроваво-красного цвета.       И Чонгуку вспомнился его сон, пока они возвращались обратно в город. В этом сне Ин Линхэ был в золотых одеждах, что и естественно, ведь он был Императором, в чём Чон не сомневался ни на мгновение. Но почему сейчас его стиль так резко поменялся?       Госпожа Су была прекрасной швеёй, она бы смогла сшить тот императорский наряд. Так почему Ин Линхэ носит только чёрно-красное? Чонгука и раньше волновал этот вопрос, но после сегодняшнего сна он просто не давал ему покоя.       — Что тебя тревожит? — с чуткостью Ин Линхэ стоило бы стать психиатром. Самым лучшим в мире.       — Тэхен, — Чонгук жуёт губу, — скажи, пожалуйста, — парень медлит, делая вид, что тщательно выбирает дорогу под ногами, чтобы ненароком не упасть или поскользнуться, — почему ты носишь всё только чёрно-красного цвета?       — В память обо всех, кого убил, — отвечает мужчина.       Чонгук прикусывает язык, понимая, что полез со своим любопытством туда, куда не следовало.       В город возвращаются только через два часа. Чон и не помнит, куда вчера бежал, он просто уносил ноги от опасности и уж точно не подозревал, что его занесло так глубоко в лес. Если бы не Ин Линхэ, сам бы он точно не смог выбраться из лесной чащи, да что уж тут говорить, он бы давно был поглощён тьмой и принял ужасную судьбу.       В городе их ждали. Целая толпа собралась у главных ворот, периодически поглядывая вдаль, в ожидании двоих мужчин, которые заставили местных понервничать.       — Его Величество вернулся и господин Чон тоже! — первой их заметила, конечно же, госпожа Чхве. Была она хоть и не молодой, а зрение имела острое.       И тут же мужчин окружила толпа. Чонгук даже растерялся, не ожидая такой бурной реакции от малоизвестных людей. При жизни у него было много фанатов, и все они также переживали порой за него, но то, что происходило сейчас было на уровень выше, будто о тебе переживает твоя семья, огромная, но дружная и любящая семья. Души спрашивали про самочувствие, не желают ли мужчины отдохнуть или поесть. Но никто не интересовался тем, почему их так долго не было и что произошло в лесу. Все знали ответы на эти вопросы.       Ин Линхэ не раз проводил ночь с какой-нибудь душой в лесу, защищая ту от тьмы, но местные волновались о нём каждый раз. Они волновались о каждой душе, попавшей в беду, ведь все разделяли одну и ту же судьбу, научившись за долгое время нахождения в этой клетке заботиться и любить ближнего. К тому же все знали, что Его Величеству недолго осталось быть среди них. Однажды он уйдёт и не вернётся.       — Чего стоим-то у ворот? — недовольно воскликнула госпожа Чхве и, схватив Ин Линхэ и Чонгука за руки, потянула их за собой. — Есть идёмте, всё уже готово, всё только с огня снято. Целую ночь, в лесу, да вы, поди, голодны. А вы, господин Чон, почему не в своей одежде, что-то случилось, да?       — Промок, — отвечает Чонгук, стараясь скрыть свои розовые щёки.       Он в чёрном выглядел эффектно, да только одежда ему была велика. Ин Линхэ был выше и крупнее. Его плечи когда-то держали тяжёлый доспех, руки орудовали неподъемным мечом, а тело было закалено в бесконечных боях и сражениях. Чонгук таким похвастаться не мог. Мало того, что он был вынужден надеть верхний халат на голое тело, так тот ещё и висел на нём, подсказывая, что это не его одежда.       — Как так вышло? — затараторила госпожа Чхве, вталкивая мужчин в двери своей харчевни. — Вот что, не ходите больше один в лес, опасно там. Даже старые души боятся тьмы и всегда держатся группками, а вы один пошли!       — Это моя ошибка, — вмешался Ин Линхэ.       Госпожа Чхве помотала головой, усаживая мужчин за чистый стол. Она всё это время тащила их за руки, хотя никто здесь не осмеливался так себя вести с Ин Линхэ. Бабушка Чхве здесь была не просто владелицей харчевни и отличной поварихой, она словно действительно была бабушкой для всех душ. Даже лодырь Ли Гон безмерно её уважал, никогда не вставляя и слова ей поперёк.       — Ошибка, не ошибка, а главное, что всё позади. Садитесь, сейчас всё принесу.       — Не думал, что о нас будут так переживать, — удивлённо выдохнул Чонгук, когда госпожа Чхве скрылась на кухне.       — Я говорил, что это маленький город, мы все в одинаковом положении, поэтому живём мирно, семейно, — ответил Ин Линхэ и в следующее мгновение грозно глянул на двери харчевни, где пара местных сплетниц наблюдали за мужчинами точно за героями какого-то романа.       Увидев взгляд Ин Линхэ, женщины тут же сделали вид, что смотрят вовсе не на них, изящно исчезая из поля зрения Его Величества.       Чонгука эта сцена забавляет отчасти, настолько, что его тянет снова поболтать.       — И всё-таки многие здесь даже не знают меня, они не знают, почему я умер и что со мной случилось.       — А это имеет значение? — Тэхен в упор смотрит в карие глаза напротив. — Если мне нравится человек, то неважно, был ли он демоном или небожителем, я готов принять его любым. А если он мне противен, то будь он хоть первым красавцем империи, я никогда не изменю к нему своего отношения. Симпатия и антипатия — не такие уж и разные по своей природе. Здесь не важно, кем ты был и что ты сделал, главное, какой ты есть сейчас. Прошлое — пыль. Зачем оборачиваться назад, когда уже ничего не вернуть? Нужно жить настоящим и не зацикливать на том, что давно прошло.       Чонгук кусает губу, переваривая слова Ин Линхэ.       — Но в таком случае, Тэхен, и твои слова о том, что если я узнаю, кем ты был и что ты сделал, то не захочу больше знать тебя — не имеют веса. «Не важно, кем ты был и что ты сделал, главное, какой ты есть сейчас». А сейчас ты — единственный, кого мне не страшно подпустить к себе.       — Не нужно, — с безэмоциональной улыбкой просит Тэхен. — Я ужасен, поверь. Души отбывают здесь наказания в пятьсот-семьсот лет, кого бы ещё оставили здесь на две тысячи лет?       — Может того, кто не хотел умирать? Может, это наказание для себя ты придумал сам? — Чонгук легко улыбается и подаётся вперёд, перегибаясь через стол. — Не важно, какой ты и кем ты был. Не важно, валялся ли ты в грязи, выпрашивал милостыню или был Императором. Для меня ты — всё равно ты, прекрасный и отзывчивый человек, на которого всегда можно положиться, который придёт в трудную минуту и поможет, поддержит. Кто не осудит, но даст новый путь жизни или даже цель к существованию. Мне искренне жаль, что я не встретил тебя при жизни.       — А мне искренне жаль, что ты встретил меня даже после смерти.