Нить судьбы сияет алым

      Чонгук всегда позиционировал себя, как взрослого и крепкого мужчину, сильного и выносливого. Когда он только попал в айдол-группу, то для поддержания образа милого макнэ ему запрещали ходить в качалку и наращивать мышцы, что его очень огорчало, ведь быть мелким и хилым парнем ему совсем не хотелось. Однако со временем он всё же выбил себе возможность посещать спорт-зал и, как говорили старшие, буквально в нём поселился.       Желание выйти из образа хрупкого макнэ было сильно, и уже очень скоро Чонгук набрал немало мышечной массы, стал шире в плечах и обзавёлся «шоколадной плиткой» пресса, как его называли хёны. Милый мальчик быстро превратился в крепкого мужчину, способного голыми руками раздавить на две части ананас или же спокойно удержать в планке кого-нибудь из старших, сидящих у него на спине.       У Чонгука было не мало фанаток-нун, восхваляющих его прекрасную фигуру и мужественность, да и хёны постоянно норовили похвастаться своим макнэ. Тот был помешан на спорте, владел тхэквондо и занимался боксом, поднимал тяжести и был обладателем поистине горячей фигуры.       И вот этого несравненного человека сейчас на руках нёс другой мужчина.       После того, как Чонгук получил травму стопы, он выяснил, что не может идти. Кусок старой шпильки достаточно глубоко вонзился в ногу, крови отчего-то было совсем немного, но боль распространялась по стопе просто адская. Стоило Чонгуку попытаться подняться и сделать один осторожный шаг, как он тут же с шипением повалился на землю, мысленно вспоминая все маты какие только знал.       Ясно, почему при жизни он ни разу не выигрывал в лотереи. С его удачей опасно просто из дома выходить!       Тэхен же, придя в себя после минутного шока и увидев, что Чонгук совсем не может встать, без лишних слов подхватил его на руки, направляясь обратно в город. Конечно же, Чон сразу же запротестовал, не пристало ему — взрослому мужчине — подобно нежной девушке лежать в объятиях прекрасного принца. Простите, не принца, Императора.       — Тэхен, пусти, я сам могу идти, — Чонгук завозился в крепких руках, чувствуя, как нещадно начинают полыхать уши.       — Лежи смирно, — ровным голосом буквально приказывает Ин Линхэ, не обращая на попытки Чона выбраться никакого внимания.       — Но я, правда, могу сам, — возражает парень.       — Не можешь, — отрезает Тэхен. — Хочешь занести инфекцию? Здесь невозможно умереть, но заболеть — запросто.       Чонгук всё это знает. Но, боже, как же неловко находиться на руках другого мужчины, к тому же того, кто… не безразличен? Да, Чон Чонгук, признайся уже, что к Тэхену у тебя в груди горят чувства! Это не любовь, но влюблённость, Ин Линхэ ему нравится безумно, как-то неправильно и слишком сильно.       Это чувство не было той любовью, которую Чонгук испытывал к своему Тэхену из прежней жизни. Раньше была страсть, пылкая любовь, та самая глупая, где «умерли они в один день». Но по итогу умер только сам Чонгук.       Не мог забыть, не мог отпустить, любил «своего» Тэхена до безумства и искренне верил, что больше никогда и никого так не полюбит. И сейчас верит, что та любовь была его самым светлым и прекрасным чувством. Но по отношению к Ин Линхэ в груди тоже что-то живо шевелится.       Парень утешает себя мыслью, что просто привязался к Ин Линхэ, потому что живёт с ним, ест с ним, спят они, правда, порознь, но в одном поместье. Они часто проводят друг с другом время, а ещё чаще Чонгук влипает в неприятности, а Тэхен его из них вытаскивает.       Однако влюблённость или любовь — сейчас это было не важно, потому что Чон умирал от смущения в руках Ин Линхэ и буквально не знал, куда себя деть, как спрятать полыхающие щёки и уши. Тэхен, к чести, не пялился на него, но стоило бы ему слегка отпустить глаза, как он бы увидел розового, точно сочный помидор, Чонгука, который тихо таял в сильных руках Его Величества, ненавидел себя за такую слабость и всё равно ничего не мог поделать с собой.       Ин Линхэ нёс Чона так, будто тот не весил свои шестьдесят килограмм, а максимум килограмм двадцать с учётом одежды. У него даже пот не проступил на лбу, даже дыхание не сбилось за всё это время. Только усилился аромат сливы, которым он весь пропах от бесчисленного количества выпитого им вина. Но пахло не алкогольными парами, а именно сочной спелой сливой, созревшей на ярком и добром солнце. Такой лёгкий и сладкий аромат.       Чонгук кусает губу и не к месту вспоминает одну статью, которую он читал ещё при жизни. Там говорилось, что человеку достаточно всего двадцать секунд крепких объятий, чтобы начать безоговорочно верить другому человеку. Включая, что в пещере Чонгук обвил Тэхена всеми конечностями и сам не желал от него отлипать, они явно превысили лимит в двадцать секунд. Неужели это и есть причина, почему парень оказался вдруг так зависим от Ин Линхэ? Это и есть причина, почему сердце сейчас так заполошно несётся в груди?       Наверно. Наверно.       Чонгук начинает злиться на чёртову человеческую психологию. Нужно успокоиться, взять себя в руки и перестать краснеть. Пусть Тэхен лишён чувств, но он знатно поднаторел в том, чтобы выучить их с других людей, вот посмотрит сейчас на Чонгука, увидит его красную мордень и всё поймёт! И как будет неудобно! Он ясно дал Чону понять, что у него был любимый, и по Ин Линхэ видно, что он верный, не променяет свою любовь даже на смазливое личико Чонгука. Если Чон сейчас же не успокоится, то его могут не так понять, и тогда дружбе с Ин Линхэ придёт конец, чего парень просто не мог допустить.       От своих мыслей он смущается ещё больше, а когда смущается, то сразу начинает злиться и переходить в нападение.       — Тэхен, поставь меня. Что скажут люди, когда увидят Его Величество, несущего на руках взрослого мужчину?       — Ситуация не предрасполагает к сплетням, — просто отвечает Ин Линхэ. — У тебя болит нога. В том, что я помогаю тебе передвигаться, нет ничего предосудительного.       С Тэхеном действительно бесполезно спорить, но Чонгук упрямо продолжает, желая хоть раз выйти из их словесного поединка победителем.       — Мне жарко, поставь меня на землю.       — Это потому что в рану могла попасть инфекция, следует скорее отнести тебя к лекарю.       — Мы оставили вещи на берегу, нужно собрать их, пока течением не унесло. Отпусти меня, я дойду сам, а ты сходи, собери вещи, не хотелось бы напрягать швей, потому что я сам поранился и не сберёг одежду.       — Их уже унесло, нечего возвращаться, — отрезает Ин Линхэ.       А Чонгуку прямо хочется головой биться, потому что мужчина невыносимый упрямец! Это из-за того, что он некогда был Императором и ему поперёк никто и слова не мог вставить или это природное выражение характера?       В любом случае, Чонгук не собирается и дальше играть девицу, упавшую в мужские руки. Он пытается самостоятельно выбраться, но добивается только того, что пара песочных глаз обращают на него внимание, точно подмечая красные пятна на лице.       — Лежи смирно, — произносит ровный и спокойный голос. — Ты тяжёлый, будешь вертеться и уже не по своей инициативе окажешься на земле плашмя.       Что это значит «тяжёлый»? Да Чонгук пёрышко весом в шестьдесят с лишним килограмм!       — Ну, вот, сам признался, что тебе тяжело! Так отпусти меня.       — Нет, — решительно заявляет Тэхен.       И Чонгук понимает, что вести спор дальше бесполезно.       Так и входят в город. К несчастью, они приходят перед сумерками, на заходе солнца, когда все спешат укрыться за высокими стенами от голодной тьмы, рыскающей в поисках заблудших душ. Почти половина жителей города видят позор Чонгука, и тому приходится буквально уткнуться лицом в грудь Ин Линхэ, чтобы никто не видел его смущения.       В этот момент Чону даже слышится, как Тэхен довольно хмыкает, но точно ли это или парню просто послышалось на фоне гудящей толпы — Чонгук не может сказать.       К счастью, подходить к ним никто не стал, и в этом заслуга Ин Линхэ, который громко произнёс:       — Мне нужен господин Кацзуха.       И пусть вопросы у душ остались, однако все поняли, что дело серьёзное и отвлекать Тэхена не стали, чему Чонгук был безмерно рад. Если бы к нему подошли с расспросами, он бы сгорел со стыда.       Господин Кацзуха оказывается у себя. Он единственный здесь лекарь, и, несмотря на то, что работы на его плечи сваливается немало, двери в его дом всегда открыты, а сам он готов помогать горожанам даже ночью, если понадобится.       Мужчина неодобрительно покачал головой, увидев мокрую повязку на руке Ин Линхэ, но ничего не сказал, начав осматривать нового пациента.       В этот раз ситуация повторилась с точностью до наоборот. Чонгук тихо сидел на жёсткой кровати, позволяя доктору колдовать над его ногой, а Тэхен размеренно разговаривал на японском с господином Кацзуха, рассказывая, что произошло с Чоном. Какие-то слова Чонгук понимал и даже мог построить их в понятные фразы, но было слишком много таких слов, которых, парень был уверен, сейчас уже не использовали в современной Японии. Кацзуха и Ин Линхэ разговаривали на старой форме языка, отлично друг друга понимая.       Почему-то Чонгук сейчас размышляет об особенностях иностранного языка. Наверное, потому что ему нужно отвлечься и перестать краснеть, глядя на Тэхена. А ещё нужно как-то уговорить себя, что господин Кацзуха положил острые щипцы в маленькую печь не по его душу!       Чонгук не боится боли, он мужик! Но никто бы не захотел испытать на себе силу раскалённых в огне щипцов.       — Тэхен, — несколько жалобно зовёт Чон, косясь на открытое пламя огня в очаге, — это ведь не для меня?       С Чонгука даже весь розовый цвет сходит, оставляя на нём маску бледности. Он ведь всего лишь наступил на старую ржавую заколку, даже ногу не насквозь проткнул, даже крови мало! Может не надо, а?       — Для тебя, — спокойно отвечает Ин Линхэ.       А Чонгук на него свирепый взгляд бросает, цедя сквозь сжатые зубы:       — Мог бы и соврать!       — Не вижу в этом смысла, — пожимает плечами мужчина, красиво улыбаясь Чону, только снова же глаза остаются без эмоциональными озёрами со стоячей водой. — Куски ржавчины остались в ране и их срочно нужно вытащить.       — Тогда дай мне свою руку, когда мне будет больно, я вгрызусь в неё зубами и отдеру от тебя кусок мяса! — Ворчит Чонгук, боязно поглядывая на щипцы, лежащие под открытым огнём.       — Если это необходимо, — И Ин Линхэ действительно протягивает ему свою здоровую руку, продолжая улыбаться. — Однако у меня есть кое-что получше, — добавляет мужчина и, принимая из рук господина Кацзуха чашку с какой-то малоприятной на вкус и запах жижей, протягивает её Чонгуку.       — Обезболивающее? — догадывается парень.       — Да, — подтверждает Тэхен, — выпей, уснёшь, а проснёшься здоровым.       Чонгук нисколько не сомневается в словах Ин Линхэ, когда залпом опустошает чашку, морщась от мерзкого вкуса настойки. Он все лекарства так пил: быстро и стремительно, чтобы меньше горечи оседало на языке, а если повезёт, то, вообще никакой горечи не будет. Правда, с настойкой всё обстояло сложнее, потому что отвратительный вкус надолго задержался во рту.       — Если будет больно, подержишь меня за руку? — Чонгук тянет просьбу детским голоском скорее, чтобы разрядить обстановку и успокоить самого себя, чем серьёзно желает того, о чём говорит.       Однако Ин Линхэ понимает его превратно, когда серьёзно отвечает:       — Конечно.       Чонгуку хочется фыркнуть в голос и спросить: Тэхен шутки, вообще, умеет понимать? Но потом он вспоминает, что мужчина лишён эмоций, и все ответы сами выстраиваются в ряд.       Но, даже осознавая, какой дефект носит в себе Тэхен, Чонгук отчего-то всё равно не может себя дальше удержать, виня во всём после обезболивающую настойку, в которую точно бросили несколько наркотических трав.       — А ухаживать за мной будешь после болезни?       И снова твёрдый ответ:       — Буду.       — Даже цветы носить будешь?       — Какие тебе нравятся? Любые принесу, только скажи какие.       Чонгук расслабленно улыбается, чувствуя, как сознание начинает плыть:       — Мне нравятся ромашки. Они такие простые и тривиальные, напоминают мне самого себя. Хочу ромашки.       — Хорошо, я принесу тебе ромашки.       — И будешь выполнять все-все мои капризы?       — Если ты этого хочешь, я буду выполнять каждый твой каприз, — отвечает Тэхен, и если бы Чонгук сейчас не плясал на грани сна и реальности, то обязательно бы подумал, почему Ин Линхэ так добр с ним? Почему ему всё позволяет и готов всё ему отдать?       Однако Чонгук погружается в сон и думать получается очень плохо, а ещё хуже запоминать то, что слышит и контролировать, что говорит заплетающимся языком:       — Не выполняй каждый мой каприз… если… если ты будешь во всём мне потакать, я стану просто невыносим! И… перестану тебе таким нравиться. Я ведь действительно имею скверный характер, просто пытаюсь это контролировать…       — Ты будешь мне нравиться любым, — шепчет Ин Линхэ, растворяясь перед глазами засыпающего Чонгука. — Но я надеюсь, что ты не вспомнишь этих слов, когда проснёшься. Для тебя так будет лучше.       Чон окончательно проваливается в сон, и Тэхен ловит его падающую тушку, мягко укладывая парня на жёсткую кровать для пациентов господина Кацзухи. После чего удаляется из помещения, чтобы не мешать лекарю.       На улице его уже ждёт взбудораженная толпа, желающая узнать, что произошло с Чонгуком. Повсюду горят фонари, ворота давно закрыты, и где-то за стенами города завывает тьма. Однако души не спят, они взволнованны и ожидают от Ин Линхэ новостей.       — Ваше Величество, что произошло с молодым господином? — первая к Тэхену подходит госпожа Чхве. На правах негласной «матери» всех душ она не боялась подойти к Ин Линхэ.       — Ничего страшного, — Тэхен тянет успокаивающую улыбку, — просто он наступил на кусок ржавого железа и вспорол ногу. Господин Кацзуха его вылечит.       По толпе прошёлся вздох облегчения.       — Извините, — Тэхен слегка кланяется присутствующим, намекая, что большего не скажет, — мне нужно пойти к реке и собрать вещи, которые мы оставили.       — Какие вещи? — возмутилась госпожа Чхве. — Ночь на дворе, там тьма сегодня особенно голодно воет. Одежду можно и новую сшить, а вот… — женщина осекается, понимая, что не может сказать Ин Линхэ, что боится — время Тэхена здесь подходит к концу, однажды он уйдёт во тьму и не вернётся.       — Не страшно, — мужчина ободряюще улыбается госпоже Чхве. — Я быстро вернусь.       И, больше не слушая никаких слов, действительно выходит из города, ловко проскальзывая в щель между воротами и тут же глухо их закрывая за собой.       Тьма встречает его крупными чёрными клубами. Сотни голосов что-то шепчут, хохочут и создают настолько жуткую атмосферу, что любой бы уже затрясся от страха, но только не Ин Линхэ, спокойно направившийся к реке, будто ничего вокруг него и не было. А тьма от этого настойчивее к нему липнет, мягкими путами его окольцовывает, но всё же остерегается действовать резко и грубо. Она скорее словно кошка трётся о мужчину, но границ не переходит, боясь получить за свои шалости.       Он спокойно доходит до кромки леса, подальше от ворот города и только тогда ведёт плечом, словно стряхивая с себя тьму. Песочные глаза в лунном свете горят таким холодом, что даже великая и могучая поджимает свой хвост, отлепляясь от мужчины и сворачиваясь в жалкий комок. Тьма его боится.       Тьма состоит из душ, некогда живших здесь. И каждая из этих душ знает грех Ин Линхэ и боится мужчину, одновременно преклоняясь перед ним.       — Хватит играть, — ледяным голосом обращается к тьме Тэхен. — Вы видели, что у нас унесло течением некоторые вещи, принесите их.       Чёрные клубы тут же оживились пуще прежнего, словно даже закивали своими призрачными головами. Голоса их стали громче, возбуждённее, когда они разделились на сотни тонких потоков, устремившись в глубину леса, выполнять приказ Его Величества.       А за всем этим с городской стены тихо наблюдал лодырь Ли Гон, зажимая себе рукой рот и крупно дрожа от затопляющего душу страха.       *****       На следующий день Чонгук проснулся в жуткой лихорадке. Он заметил только деревянный потолок своего павильона, прежде чем снова провалился в забытье, мучаясь от жара, поедающего всё тело.       Какая-то часть ржавчины всё же попала в кровь и, хвала небесам, не вызвала столбняка, но и без последствий не отпустила Чонгука, бросая его в воды дикой лихорадки. У парня поднялась температура, его сильно знобило, и он, честно, не был уверен, что бодрствовал, хотя изредка слышал голос, уговаривающий выпить его той или иной настойки.       В основном Чонгук валялся без памяти и смотрел странные сюрреалистичные сны. Почему-то во всех них он попадал в древний мир и постоянно видел там Тэхена.       *****       

Две тысячи лет назад

      

Китай, г. Сяньян, провинция Шэньси

      На главной улице столицы, как и обычно, шумно и многолюдно. Торговцы на все лады зазывают к себе покупателей, предлагая всевозможные украшения и одежду. Другие торгуют уличной едой, их рабочие с помощью вееров раздувают аппетитные ароматы по всей улице, привлекая больше покупателей. В другом углу, надрывая глотку, хозяин винной лавки предлагает зайти к нему в заведение и попробовать самые крепкие алкогольные напитки.       Дальше по улице хрупкие девушки в газовых платьях зазывают к себе гостей. А недалеко артисты разыгрывают какое-то представление, потешая народ.       Всё сверкает, блестит и переливается. Всё живёт своей неуёмной и неукротимой жизнью.       Молодой слуга пробирается сквозь плотную толпу, не успевает за своим хозяином, а потому кричит ему:       — Господин, господин, куда вы так торопитесь?       Но Чонгук даже не думает сбавлять шага. Он впервые в столице и впервые видит такой огромный рынок с заморскими товарами и людьми необычной наружности. Раньше он тоже бывал на рынках в Кочосоне, много и долго там гулял, покупал всякую ненужную ерунду и неизменно флиртовал с молодыми красавицами, что делал и сейчас, гуляя по Сяньяну.       Ханьские девушки отличались от кочосонских, однако были так же красивы и милы. Они носили яркие платья с дорогими украшениями и застенчиво прикрывали лица разрисованными веерами.       Порой Чонгук даже специально подмигивал какой-нибудь чудеснице, чтобы она раскрыла свой веер, позволяя разглядеть его рисунок. Всё верно, Чона не особо привлекали сами девушки, он просто забавлялся, гуляя по рынку.       Чон Чонгук был сыном одного видного чиновника при дворе короля в Кочосоне. Являясь единственным наследником, он был до ужаса избалован. Учиться парень не горел желанием, ему больше было по душе бегать на рынок, смотреть разные представления артистов, охотиться на птиц в лесу и праздно распивать вино, прогуливаясь по интересным заведениям.       Правда, за каждый свой проступок Чонгука наказывали ударами дисциплинарным кнутом. Его семья была богатой, а потому они чаяли вырастить сына своим наследником, который займёт видный чиновничий пост и приведёт их семью к величию. Однако у Чонгука в голове гулял ветер: он сбегал с уроков, кутил в городе и разучивал непристойные народные песенки, которые повсюду напевал.       Сначала отец даже строго наказывал Чонгука, заставляя его переписывать семейные правила, а потом зачитывать их по памяти. Его даже не выпускали из дома и запрещали видеться с кем-то, кроме слуг и родителей. Но мальчик тайно сбегал из своего павильона, и вот уже снова бегал грязный и потный в лесу за фазанами, а потом со своими уличными друзьями жарил их на огне, ничем в этот момент не отличаясь от бродяжки.       По итогу отец просто ситуацию отпустил, понимая, что лучше не будет, а вот хуже стать могло. Однако лишившись постоянных «нельзя», «не следует», «не должно» и так далее Чонгук наоборот словно стал сдержаннее и усидчивее. Он по-прежнему был головной болью для всех в своём поместье: подмешивал в чаны с кашей красного перца, воровал кувшины с вином из отцовского тайника, заигрывал с девушками на улице, из-за чего часто попадал в неловкие ситуации, когда его прошлая «спутница» видела, как он флиртовал с новой пассией — обычно Чонгук получал за такое пощёчину. Хотя он не очень понимал, почему его бьют, ведь он всего лишь вёл праздные беседы с девушками и боле ничего, даже за руку их не держал. И с чего каждая вторая считала себя его девушкой?       Странно. Но Чонгук в тонкостях чужой психологии не разбирался и даже не собирался разбираться. Ему отлично жилось и так.       И вот не так давно король Кочосона повелел своему доверенному советнику (отцу Чонгука) отправиться в империю Цинь на встречу с Императором для решения какого-то важного политического вопроса.       Что это был за вопрос, Чон особо и не интересовался, однако загорелся желанием поехать в другую страну, начав клянчить у отца возможность отправиться с ним. На удивление, старик быстро согласился, видимо, посчитав, что мальчику поездка пойдёт на пользу, глядишь, и ума поднаберётся и опыта. А лучше бы нашёл красивую ханьскую девушку из хорошей семьи, дабы укрепить отношения двух стран, да и может, остепенился бы.       Правда, Чонгук ехал в Сяньян просто для развлечения, ничем особо не обременённый. И сейчас, удрав из-под носа отца, носился по огромному столичному рынку, ища себе развлечение. Точнее он уже его нашёл:       — Сегодня здесь будет выступать легендарный рассказчик господин Хуа, — обращается Чонгук к своему слуге Пак Чэёну, — конечно, я тороплюсь его послушать.       Слуга еле протискивается сквозь толпу, стараясь не потерять своего хозяина из виду, иначе отец Чонгука с него кожу живьём сдерёт. Да и самому младшему Чону не поздоровится, но его это волнует мало.       — Господин, но ваш отец…       — И пусть едет сам во дворец, — отмахивается Чонгук, приглядывая себе наряд ханьцев, а то в ханбоке он слишком выделялся из толпы, из-за чего люди его отца могли быстро его найти. — Не хочу сидеть на скучной трапезе в окружении лживо-улыбающихся министров и старого занудного Императора.       — Господин! Говорите тише, мы в столице и вас могут услышать!       И тогда проблем они не оберутся.       — П-ф! Будто меня это хоть немного волнует.       Пак Чэён качает головой и хочет напомнить Чонгуку, что на сегодня поход во дворец не запланирован. Сегодня чета Чонов должны были навестить дом какой-то влиятельной семьи империи Цинь, у которой была молодая дочь, кою собирались попытаться сосватать за Чонгука. Но сам парень, видимо, даже этого не запомнил, так стремился удрать из-под носа у родителя.       — Пошли скорее, — молодой господин нетерпеливо снова рвётся вглубь города, выискивая едальню «Далёкие звёзды», в которой, по слухам, будет выступать известный рассказчик Хуа. — Я хочу занять хорошее место и выпить какого-нибудь вина, — Чонгук оборачивается и с неудовольствием цокает языком, замечая, что Пак Чэён снова от него отстал. — Лучше бы позаботился о господине и узнал, какое вино в столице самое лучшее! — бурчит парень, перебарывая порыв просто сбежать от нерасторопного слуги.       — Но, господин!..       Чонгук поднимает в воздух руку, останавливая поток слов Пак Чэёна:       — Не желаю ничего слушать! Смотри-смотри, мы нашли едальню «Далёкие звёзды»! — парень чуть на месте от счастья не запрыгал. — Пойдём скорее!       И, снова же, не дожидаясь своего слугу, побежал к большому двухэтажному зданию, призывно раскрывшему свои двери для каждого желающего. Внутри уже было полно народу, почти все столики были заняты. На сцене пока ещё не было самого рассказчика, только стройная красивая девушка медленно перебирала струны гуциня, развлекая гостей.       Чонгук оглянулся в поиске свободных мест и, к счастью, нашёл одно, но лишь на задних рядах. Точнее оно не совсем было свободно, потому что за столом уже сидел мужчина в чёрных одеждах. Однако напротив него стул был свободен, и Чонгук на крыльях счастья побежал к незнакомцу, уже предвкушая, как выпьет вина и послушает интересные истории. Куда лучше нудных встреч.       — Господин, у вас свободно? Если да, то вы не против, если я присяду? — и, не дожидаясь ответа, подсаживается к незнакомцу, сверкая счастливой улыбкой.       Мужчина напротив смотрит на него несколько безразлично, что, отчасти, задевает гордость Чонгука, который считал себя первым красавчиком Кочосона. Хотя на фоне этого идеального нефритового изваяния, коим представал перед ним незнакомец, Чон, честно, проигрывал и очень сильно.       Мужчина по наружности не слишком-то напоминал ханьцев, скорее его кровь была смешанной с кем-то из Кочосона, из-за чего и родилась эта экзотическая красота. Правильные черты лица, острый подбородок и высокие скулы. Кожа бронзовая, загоревшая, что говорит о том, что мужчина был без косметики, хотя у ханьцев, да и в Кочосоне сейчас модно иметь бледную, белую кожу. Но Чонгук должен признать, что незнакомцу идёт этот красивый, ровный загар. Глаза у мужчины большие, окружены пушистыми густыми ресницами, а песочный цвет радужки так идеально подходит к цвету кожи. И волосы у него роскошные, густые, несколько небрежно повязаны обычной чёрной лентой.       Да и весь наряд мужчины обычный. Хотя халат точно сшит из достаточно дорогой ткани. Может, сын купца или владельца игорного дома. Не бедный, но и не богатый. Однако держится так, будто все вокруг не стоят его внимания. В глазах холод и обжигающе ледяная сталь.       Не самый лучший собеседник, но Чонгуку и не из кого выбирать. Место свободно только одно, а незнакомец никак не возразил на наглое появление Чона.       — Господин-господин! — к парню несётся Пак Чэён, запыхавшийся и уставший.       — Не кричи! — шикает на него Чонгук. — Ещё не хватало, чтобы отец меня нашёл из-за твоих громких криков!       От этих слов мужчина напротив криво улыбается, тут же пряча эту улыбку за чаркой сливового вина.       Кстати, и Чонгуку бы не помешало выпить.       — Найди подавальщика и купи пару кувшинов самого лучшего здешнего вина, — приказывает Чон своему слуге.       А тот теряется:       — Да откуда же мне знать, какое самое лучшее? Мы впервые в городе.       Чонгук улыбается, оборачиваясь к своему соседу:       — Господин, вы местный?       Пара песочных глаз холодно смотрит на Чона, и эмоций в них не отражается абсолютно никаких, даже не понятно: он зол или ему всё равно на наглость Чонгука?       — Можно и так сказать, — отвечает незнакомец, а у парня от этого немного хриплого, низкого, нежного голоса даже дыхание перехватывает! Вот не ожидал Чон, что у его соседа будет настолько прекрасный голос, словно у небожителя, сошедшего на землю.       — Мы впервые в ваших краях, — Чонгук быстро берёт себя в руки, вспоминая, ради чего обратился к незнакомцу, — и хотели бы отведать лучшего вина из Сяньяна, можете нам что-то порекомендовать?        — Я похож на человека, который постоянно выпивает? — мужчина дразняще кривит губы в улыбке и тут же губит очередную чарку с вином.       А Чонгук даже в первое мгновение торопеет от ответной наглости. Обычно последнее слово всегда оставалось за ним, он плохо учился, но в спорах всегда выходил победителем, а потому и тут решил не оставаться в долгу.       — Вы скорее как аристократ, который любит затеряться в толпе и пропустить пару чарок хорошего вина.       — А вы нагло мне льстите? — песочные глаза хитро сужаются, только холод на их дне никуда не девается.       — Почему бы и нет?       — Так хотите выпить, что перешли на лесть?       А этому мужчине палец в рот не клади!       — Я ведь не прошу вас заплатить за мою выпивку!       — А жаль, я уже хотел предложить вам пару кувшинов своего вина, — вздыхает незнакомец, указывая на пол, где на подносе громоздилось больше десяти запечатанных кувшинов с вином.       Пак Чэён просто стоит с разинутым ртом, явно не ожидая такого диалога.       — У вас отвратительный характер! — заключает Чонгук, надувая губу и скрещивая на груди руки.       Стоило признать, что этого человека он в споре не мог победить.       — Мне говорили.       Вообще никак не мог победить.       — Так вы не поможете нам выбрать вино? — устало вздыхая, сдаётся Чонгук.       — Не помогу, — отвечает мужчина. — Но могу предложить своё.       И с этими словами незнакомец добродушно ставит рядом с Чоном светло-голубой кувшин с вином, придерживая широкий рукав халата свободной ладонью. А потом ещё отдаёт ему свои неиспользованные чарки, которые принёс подавальщик очень щедрому гостю.       Чонгук смотрит на незнакомца с сомнением, но отказываться от подарка не собирается. Этот колкий человек неожиданно оказался щедрым, однако где-то здесь оставались подводные камни.       — Детям пить вредно, — улыбается мужчина.       Вот и подводные камни.       — Мне почти восемнадцать, — гордо заявляет Чонгук, — я уже взрослый.       — А-а-а, — тянет незнакомец, — теперь я понял, откуда молоком пахнет.       Чонгук чуть не взрывается от возмущения, к счастью, его вовремя останавливает его слуга, иначе драки было бы не избежать. Чон рос с крестьянскими детьми и бродяжками, у него был добрый, но при этом нестерпимо-взрывной характер, когда он за любую обиду мог полезть на наглеца с кулаками. И сейчас именно это чуть и не произошло.       Но, наудачу Пак Чэёна, в этот момент на сцену вышел рассказчик, и Чонгук быстро забыл про желание подраться с наглым незнакомцем.       Господин Хуа был немолод, однако имел чётко поставленную речь и способность одним голосом завладевать вниманием публики. Именно из-за этого и из-за его невероятных рассказов он получил такую популярность по всей территории империи Цинь и Кочосона.       Чонгук показательно налил себе вина и опустошил чарку, глядя на незнакомца точно с вызовом, будто: гляди, я не ребёнок! Но мужчина никак уже не отреагировал на это представление, приготовившись слушать рассказчика.       — Поведаю я вам историю сегодня о нашем молодом Императоре!       Толпа тут же вдохновенно зашуршала, одобряя предложение господина Хуа.       Дело в том, что обычному люду никогда не суждено увидеть Императора. Сын Неба высок и далёк, словно звёзды, недостижим. А молодой правитель славится своими выдающимися навыками политика и стратега, а также главнокомандующего армией. Он удерживал северные племена подальше от границы империи Цинь, наводил на них такого страху, что те боялись даже из любопытства переступить границу, не то чтобы развязать войну. Раньше нагло обворовывали деревеньки, стоящие на окраине, уводили скот и забирали людей в рабство, а теперь дрожали от одного упоминания Его Величества. Про молодого Императора ходило множество легенд и рассказов, где он выступал чуть ли не небожителем, дарующим Поднебесной мир и процветание, конечно же, жители столицы желали узнать какую-нибудь новую вдохновенную историю о столь выдающемся человеке.       — Рассказ мой будет про Его Величество, который усмирил северных демонов и успокоил южных духов.       Мужчина рядом с Чонгуком тихо хмыкает на этих словах. Но Чон не обращает внимания на незнакомца, погружаясь в рассказ за очередной чаркой хорошего сливового вина.       — Как известно вам всем, на севере испокон веков обитали злые демоны. Некогда они жили на территории всех Центральных Равнин, пока Великий Император не объединил бескрайние земли Поднебесной и не изгнал бесчисленные орды демонов в северные ледяные степи.       Однако на севере ничего нет, только степи и холод. Демоны мёрзли, голодали и вымирали. Их предводитель был эгоистичным созданием и не заботился о своём народе, он лелеял планы мести Императору за поражение в войне и для этого заключил сделку с демоном Марой. Он собирал новую армию, созывая все племена под свои знамёна, он собирался уничтожить Центральные Равнины и принести хаос и разрушения в Поднебесную. Такова была цена его сделки с демоном Марой, которую предводитель варваров обязался выплатить в счёт своей победы.       На севере снова стало неспокойно. Демоны всё чаще нападали на приграничные территории, уводили скот и крали людей.       И тогда наш молодой Император лично отправился на границу империи, дабы уладить обстановку. Наш Император великодушен, он понимал, что в степях нет еды, а холода столь сильны, что даже демоны выживают там с трудом. Император направлялся на север с благой целью: он желал предложить варварским племенам свободную и сытую жизнь на Центральных Равнинах, взамен на то, что они признают его своим Императором.       Но вождь демонов не желал мира, не желал процветания и спокойствия. Он жаждал мести, и когда на север прибыл Сын Неба, демон без предупреждения начал войну, вознамерившись совершить страшный грех и убить нашего великого Императора!       Толпа тут же загудела недовольно. Казалось, некоторые готовы прямо сейчас найти того «демона» и расправиться с ним, защищая своего правителя.       Власть Императора поистине огромна, он любимчик не только Небес, но и своего народа. — Отметил Чонгук, глядя на реакцию окружающих его людей.       А рассказчик продолжает:       — Однако может ли пёс убить Дракона? Его Величество с лёгкостью парящего в воздухе цветка разобрался с северными демонами, обратив их в бегство.       А вот теперь толпа наоборот одобрительно загоготала, выражая своё удовольствие подобной историей, и только один человек рядом с Чонгуком презрительно заявил:       — Какая чушь.       Это был всё тот же хам, сосед Чона. К его счастью, его слова потонули в гуле из голосов, и никто его не услышал, кроме самого бедного юноши, которому рассказ, между прочим, понравился. Да, там была доля выдумки, но Император действительно Сын Неба, Дракон перед которым трясутся шелудивые псы. Чонгук был далёк от политики и управления государством, но, честно, он восхищался Императором, который мог управлять такой огромной империей.       — Что именно вам кажется чушью? — Чон недовольно смотрит на соседа.       — Всё, — говорит мужчина, лениво потягивая вино из чарки. — Его Величество, словно Нефритовый Император, образец добродетели и чести, а на самом деле он обычный человек и ничего особенного в нём нет. Запугал северные племена, и сразу герой? Он ведь там не в одиночку был, с ним была армия. Северные племена испугались не Императора, а могущества, которое было у него в руках, чтобы собрать так много солдат. Один в поле — не воин. Так с чего все почести достались только Императору, который по сути дела ничего и не сделал?       Чонгук мрачно смотрит на дерзкого незнакомца, тихо предупреждая его:       — По тонкому льду ходите.       Коль услышат его вольные речи, так больше он вряд ли сможет говорить.       — Скажите ещё, что я не прав, — усмехается мужчина, явно не понимая добродушного предупреждения Чонгука. — Ведь всё было именно так, и даже вы это знаете.       Чон не собирается признавать правоту незнакомца, вместо этого громко цокает языком и недовольно произносит:       — Молчите, хочу послушать рассказ.       — Очередная хвалебная история, посвящённая никчёмному мальчишке? — да этот парень не просто языка хочет лишиться, а головы! Уж насколько Чонгук дерзкий и своевольный, а не посмел бы говорить такое об Императоре в людном месте.       Чонгук снова цокает языком и отворачивается, принимаясь слушать рассказчика. Однако из головы последние слова незнакомца всё никак не желают уходить, потому что по сути дела рассказчик поведал… да очередную историю о том, как Император победил тёмные силы и спас Поднебесную. Слава Императору.       Видимо, что-то такое отражается на лице Чона, потому что сосед снова тянет кривую ухмылку и самодовольно заявляет:       — Я же говорил, полная чушь. А ведь этого рассказчика все хвалят.       — Может, тогда сами что-нибудь поведаете? — Чонгук с вызовом смотрит в песочные глаза, надеясь хоть как-нибудь победить нахала в этой словесной гонке.       — У тебя красивые глаза.       — Что?       Чонгук примерзает к своему месту, не зная даже, что и сказать. Не это он ожидал услышать, ой, не это!       — Ты сам просил, — мужчина размеренно опустошает свой кувшин с вином, — а я говорю только то, что думаю. И я думаю, что твои глаза очень красивые.       — Вы!.. — Чонгук аж начал задыхаться от возмущения. Он хочет многое сказать этому нахалу, а лучше броситься на него с кулаками, но у него даже слова в голове не строятся в нормальные предложения, не говоря уже о том, чтобы их вычленил язык. — Вы… да когда это мы перешли на «ты»?! Обращайтесь ко мне вежливо! Хотя, что это я вспомнил о вежливости, вы даже к Императору относитесь точно к уличному артисту.       — Тебе нравится Император? — спокойно спрашивает незнакомец. — А ты его хоть раз видел?       — Не видел, и что? Будто это так уж важно, когда дело касается уважения. Сами же с ним не знакомы.       Мужчина загадочно улыбается:       — Отчего же? Знаком.       — Не врите, — выпаливает Чонгук и, как ему кажется, слишком громко, потому что на них начинают недовольно коситься. Парень понижает голос и гневно шипит: — Если видели, то как он выглядит, а?       — Красивый, — без толики промедления отвечает незнакомец. — Молодой и красивый.       — П-ф! — отмахивается Чонгук. — Такую чушь любой дурак может сказать. Никакой конкретики.       — А какая конкретика тебе нужна? Ты ведь и сам его не видел, разве поверишь моим словам?       Чонгук проглатывает свои возмущения по поводу обращения к нему на «ты». У этого нахала явно нет ни толики воспитания.       — Даже если бы вы действительно видели его, я бы вам всё равно не поверил.       — Забавный ты, — с улыбкой тянет незнакомец, — точно кролик, пойманный на охоте. Сначала он тебя избегает, кусает и бьет лапами, а потом привыкает и уже ластится под ноги, ожидая лакомства.       — Ни под чьи ноги ластиться не буду! — рычит Чонгук, зло глядя на мужчину.       — Ты не понял, — вздыхает незнакомец. — Они трутся о ноги, потому что доверяют своему хозяину. А ты же… нет, ты никому не доверяешь. Ты открытый, жизнерадостный и весёлый, готов заводить новые знакомства, верить в чудесные истории и восхвалять незнакомца, но душа твоя находится под прочными замками. Ты прячешься под маской праздного разгильдяя.       А Чонгук сидит с открытым ртом, глупо хлопая широко распахнутыми глазами. Он ведь не думал что когда-нибудь, что кто-нибудь сможет так его прочесть. Что приоткроет его маску и заглянет вовнутрь, где тёплая и незащищённая душа. Почему-то после слов незнакомца ему стало страшно. Страшно, что кто-то может увидеть его настоящего, слабого и ранимого.       Однако мужчина дальше не лезет, точно зная, когда следует остановиться. Он поднимается из-за стола, красиво взмахивает широкими рукавами халата, улыбается Чону и прощается:       — Мне пора. Было приятно поболтать и найти собеседника острого на язык. Надеюсь, ещё увидимся, Чонгук.       И целое мгновение уходит у Чона, чтобы понять:       — Откуда вам известно моё имя?       Незнакомец загадочно улыбается, но на вопрос отвечает:       — Ты сам мне его сказал. Чон Чонгук.