Нить судьбы сияет алым

      Никто не любит болеть. Может быть, ещё в детстве мы порой и радовались тому факту, что подхватили простуду и не нужно идти в школу и «отбывать наказание» на скучных уроках, однако с возрастом всё меняется.       В детстве мы могли себе позволить во время болезни валяться в кровати, смотреть мультики и купаться в родительской любви и заботе. Можно было капризничать и выпрашивать вкусняшки, отказываться пить лекарства, потому что те были горькими или, наоборот, с удовольствием поедать мёд с горячим молоком.       С возрастом вся эта лёгкость и беззаботность куда-то пропадает. Наверное, у многих она тает под грузом работы, которую нельзя пропустить, даже будучи одной ногой в гробу. У кого-то уже есть свои дети, и болеть просто некогда. А кто-то, подхватив даже простуду, будет мучиться с осложнениями, уже не имея столь крепкий иммунитет, как в детстве. И есть ещё группа людей, которые просто «не умеют» болеть, для них постельный режим — катастрофа, стоит им остаться наедине со своими мыслями хотя бы на минутку, как они тут же находят сотни и тысячи того, что давно хотели сделать.       Чонгук, скорее, относился к последнему типу. Несколько всё ещё детскому типу, хотя уже с грузом взрослых проблем за плечами. Из-за того, что парень проткнул ногу заколкой, он не мог самостоятельно ходить и ему был предписан постельный режим, от которого хотелось на стенку лезть!       Это ещё хорошо, что удалось избежать всевозможных осложнений, благодаря стараниям господина Кацзухи. Он же присылал в поместье Ин Линхэ обезболивающие настойки и ещё какие-то сборы трав, которые Чонгуку нужно было пить по два раза в день. Правда, для него было подвигом выпить и одну чашку этого горького вяжущего отвара!       Чон очнулся после лихорадки на третий день, уставший и обессилевший за это время. Есть он наотрез отказывался, и Ин Линхэ не давил на него, однако насчёт лечения Его Величество был неумолим.       Чонгук капризничал:       — Не буду пить, горько!       Тэхен обещал напоить его изо рта в рот. Чон тут же смущался и пил сам отвратительное лекарство, тут же получая в качестве гостинца горку сушёных сладких фиников.       Честно, Чонгук ещё при жизни ненавидел болеть и всегда сильно злился на себя, стоило ему подхватить простуду или потянуть на репетициях ногу. Он закалял своё тело в спортзале и тщательно следил за своим здоровьем, последние четыре года он ни разу не болел. Однако стоило ему умереть, как судьба решила свалить на его голову все неудачи.       Хотя Чонгуку было не на что жаловаться. Он был, конечно, привязан к постели, однако за ним ухаживал Ин Линхэ, ровно как в детстве это делала мама.       Чон не очень хорошо помнит, что болтал Тэхену после того, как выпил обезболивающую настойку в доме господина Кацзухи, однако какие-то моменты он запомнил, и сейчас пользовался тем, что Ин Линхэ согласился исполнять все его капризы. Хотя у Чонгука наглости не хватало, чтобы требовать от мужчины всё-всё. Тэхен приютил его здесь, возился с ним и периодически вытаскивал из неприятностей. Уж кто кому и должен был пятки целовать так это Чонгук Ин Линхэ.       Однако сам Тэхен явно не выглядел недовольным своим горе-соседом. Первые несколько дней он, вообще, не уходил от его кровати, следил за тем, чтобы парню не стало хуже. Иногда развлекал его игрой на флейте, но Чонгук тогда ещё сам был слаб, потому большую часть дня спал. Но постепенно он всё же шёл на поправку, и иглы в заднице оживали, не давая ему спокойно валяться на кровати.       А сами посудите, что ему делать? Ни телевизора, ни книг! А когда его состояние заметно стало лучше, то и Ин Линхэ перестал проводить с ним всё время. В городе был сезон сбора яблок, и даже пара свободных рук могла помочь заготовить хороший урожай. Конечно же, Тэхен помогал в садах половину дня, а другую выслушивал нытьё Чонгука про то, что его все оставили, ему скучно, хочется пить, хочется мяса, хочется гулять, запускать фейерверки, смотреть фильмы и шопиться в интернет-магазинах.       Ин Линхэ выслушивал все его капризы молча, как и обещал. Такому терпению позавидовал бы сам Будда. И завидовал даже сам Чонгук. Парень был осведомлён о своём скверном характере, даже «его Тэхен» не мог долго выносить всех его претензий и бесконечных «хочу», а тут незнакомый человек с видом просвещённого философа слушал его нытьё 24/7 и не выказывал ни капли неудовольствия.       Чонгука это в Ин Линхэ безумно поражало, и поражало то, что он держал своё слово и честно выполнял все его капризы, какие только мог. Тэхен ведь Чону ничем не должен, но отчего-то заботится о нём так, будто они уже лет десять в браке!       И это неправильно.       Они ведь даже не друзья, только знакомые. Чонгук об Ин Линхэ почти ничего не знает, ровно как и сам Тэхен ничего не ведает о парне. Что он любит есть? Какой у него любимый цвет? А время года? Может, тайное хобби? Или ещё что? Они знают только общие факты друг о друге, и то Чонгук снова же ничего не ведает об Ин Линхэ.       Те странные сны, которые снились Чону, пока он валялся без сознания, парень благополучно забыл стоило ему открыть глаза. У него остались некоторые отдельные образы увиденного, но не более. В любом случае, Чонгук наивно списал видения образа Ин Линхэ на своё, как выяснилось, влюбчивое сердце.       Тэхен был таким, что… Ах! Да у Чона просто не было ни единого шанса остаться к нему равнодушным! Вежливый, воспитанный, обходительный и загадочный, к тому же остёр на язык и силён на красивые выражения. Он видит мир в другом спектре и подвергает сомнению вещи, в которых Чонгук был железно уверен. А ещё он очень старательно скрывает тот факт, что не может испытывать эмоции; но он учится их запоминать с других людей, анализировать и понимать, что чувствует его собеседник. И «учится» он в основном на Чонгуке, смотрит на него, не моргая, не отрывая от него глаз. Чон всегда краснеет от этого и сжимает под одеялом одежду на груди, чтобы успокоить бешеный ритм влюблённого сердца.       Представьте, что ваш краш смотрит на вас больше пятнадцати секунд. Представили? Сердечко забилось? Ладони вспотели? А в голове стало пусто? Бабочки ожили в животе? Вот и Чонгук испытывает весь спектр этих чувств в полной мере. Но при этом ревниво против, чтобы Тэхен изучал эмоции с кого-то другого.       Тем временем Чон вот уже ровно семь дней валялся в кровати, не имея возможности и разрешения! куда бы то ни было выйти, даже в отхожее место ему нельзя было ходить, у него у кровати для этих-самых-дел стоял горшок, правда, Чонгук отказывался его использовать. И когда Ин Линхэ не было рядом, то Чон, прыгая на одной ноге, всё-таки добегал до нормального туалета.       Дело обстояло сложнее с посещением горячего источника, потому что, допустим, он мог бы в него залезть, а вот выбраться с одной здоровой ногой на эти крутые высокие камни вокруг купальни уже бы не смог. Обычно Тэхен готовил для него бочку с горячей водой и всегда оставлял его одного мыться, не стесняя своим присутствием.       Его Величество выполнял больше чем капризы одного маленького кролика, а Чонгук из-за этого влюблялся в Ин Линхэ всё сильнее и сильнее.       Долгий день, наконец, движется к завершению. Чон по расположению солнца за эти дни научился приблизительно понимать время и уже знал, что Тэхен должен скоро вернуться после работы в саду.       Так и происходит. Чонгук уже замаялся за целый день сидеть в пустом доме в одиночестве и без дела, и вот к нему приходит долгожданный посетитель в лице Ин Линхэ.       Он, как всегда, в чёрно-красных одеждах статный и красивый, немного уставший, но по-прежнему величественный и притягательный. Тэхен несёт в руках поднос с едой для Чонгука и огромный букет ромашек, он помнил своё обещание и буквально заваливал Чона этими простенькими, но такими очаровательными цветами. А парень до сих пор краснел, когда видел очередной букет. Он ведь капризно шутил, но Ин Линхэ принимал всё всерьёз.       Даже «его Тэхен» не дарил Чонгуку так часто цветы. На самом деле между ними почти и не было места таким маленьким романтичным вещам. И сейчас сердце Чонгука буквально верещало ака девочки на первом свидании, когда кавалер заваливал их розами. Ин Линхэ дарил не розы, да и приносил уже не первый букет Чонгуку, однако парень даже так готов был биться в любовном припадке, понимая, что пропал.       Стоило Тэхену войти в комнату, как парень подобрался к изголовью кровати, и на губах его расцвела яркая улыбка.       — Наконец ты пришёл! Я та-а-а-ак скучал! Буквально на стенку хотелось лезть! — пожаловался Чон.       Тэхен ставит поднос на прикроватный столик, сам садится буквально на самый краешек кровати Чонгука, стараясь не нарушать личного пространства парня, и только после оборачивается к нему, глядя прямо в душу.       — Извини, сегодня было много работы.       — Эй, за что ты извиняешься? — Чонгук аж смущённо глаза отводит. — Я сам поранился, в этом нет твоей вины.       Ин Линхэ же прямой, как об стенку головой:       — Я обещал ухаживать за тобой во время болезни, но по итогу не смог сдержать обещание. Я должен быть рядом, чтобы ты ни в чём не нуждался, но меня рядом нет.       У Чонгука сердце пропускает, кажется, все удары в этот момент. Он нервно сжимает одной рукой край одеяла, пытаясь совладать с собственными чувствами. Ну вот как остаться равнодушным к Ин Линхэ? Тот не ухаживает за Чонгуком в романтическом смысле, но он настолько обходителен и галантен, имеет такое хорошее воспитание и высокие моральные стандарты, что у Чона не было ни шанса против него. В современном мире таких джентльменов уже и не водилось, а перед Чонгуком сейчас живой (ну, не совсем) пример добродетели и порядочности.       — Тэхен-Тэхен! — Чон качает головой, натягивая на губы расслабляющую улыбку и смотрит на Ин Линхэ.       Мужчина в этот момент с самым беззаботным видом меняет букет ромашек в вазе на столе. Он делает это так легко и красиво, что им невольно можно залюбоваться в этот момент.       — Ты всё воспринимаешь слишком буквально, — Чонгук старается свести всё к шутке, дабы успокоить своё сердце и убедить его, что между ним и Ин Линхэ ничего нет и быть не может. — Я ведь взрослый парень и могу сам о себе позаботиться. Мне скучно — да, но это не значит, что ты должен меня развлекать.       В самом деле, Тэхен ему ничем не обязан. А вот у Чонгука перед ним бесконечный долг.       Однако Ин Линхэ явно считает иначе, когда медленно, несколько лениво, оборачивается к Чону и, искренне недоумевая, спрашивает:       — Почему?       И это короткое «почему?» ставит Чонгука в тупик.       — Ну-у-у… эм-м-м… это уже входит в категорию личных отношений.       — Я перехожу границу? — тут же спохватывается Ин Линхэ и даже умудряется отсесть от Чонгука ещё дальше, хотя и так сидел на самом краешке кровати.       — Нет! — Чон тут же протестующе машет руками и едва гасит в себе порыв схватить Тэхена за плечо и подтянуть его ближе на кровать, чтобы перестал ютиться на самом краю. — Нет-нет, просто…       "А что «просто»? Просто ты в него втюрился, Чон Чонгук?!" — мысленно материт себя парень.       И не придумывает ничего лучше, чем быстро сменить тему разговора:       — Может мне уже можно выходить в город, а?       Ин Линхэ на этих словах хмурится. Точнее, его идеальное лицо совсем не меняется в выражении, но Чонгук так много проводит с ним времени, что начал распознавать эмоции на всегда ледяном лице. И, кажется, Тэхену не совсем понравилось то, что он услышал.       Мужчина берёт с деревянного подноса плошку с супом и протягивает её Чонгуку:       — Ешь, уже не такой горячий.       И ведь помнит, что Чон не ест горячее, даже чай горячий не пьёт, разводя его холодной водой. Тэхен запоминает о парне каждую мелочь, а Чонгук в него влюбляется всё сильнее и сильнее.       Чон с благодарностью принимает свежую порцию супа, и медленно начинает отхлёбывать понемногу из плошки, ожидая, когда Тэхен созреет для того, чтобы высказать свою мысль. К удивлению, ему не требуется и пары минут:       — Я поговорил сегодня с господином Кацзухи, он сказал, что лучше пока сильно ногу не напрягать. Иными словами тебе можно ходить, но очень мало и только с чьей-то помощью.       "УРА! ПОБЕДА!" — орали тараканы в голове Чонгука, из-за чего он чуть не подавился супом. Неужели это правда, и он не спит? Неужели его «постельное заключение» подошло к концу?       — Можно просто взять палку, — радостно предлагает Чон, не скрывая своей довольной улыбки. — Буду опираться на неё, и на ногу будет приходиться мало нагрузки.       Ин Линхэ отчего-то снова хмурится и строго заявляет:       — Только с чьей-то помощью, — а потом, видимо, понял, что перегнул палку и добавил уже мягче: Я могу сопровождать тебя на прогулки в город и обратно.       У Чонгука тает сердце от осознания, что Тэхен лично желал сопровождать его на прогулках. Это было дико мило!       — Но ты сейчас работаешь, — замечает Чон, руша свои воздушные замки из желаний. Гулять придётся одному.       Песочные глаза в упор смотрят в карие, и Ин Линхэ серьёзно спрашивает:       — Мне перестать?       Будто действительно готов забить на жизнь в городе и помощь другим, если только Чонгук скажет, что ему не нравится быть постоянно одному и он хочет, чтобы Тэхен был с ним 24/7.       "Да он действительно готов выполнить любой его каприз!" — с ужасом и восхищением понимает Чон.       — Не будь таким хорошим со мной, — вслух же произносит парень, — иначе я сяду тебе на шею.       — Пусть, — легко соглашается Ин Линхэ.       А Чонгук кусает себя за губу, чтобы боль перекрыла поток эйфории, стрельнувший в сердце. Чон ничего не отвечает на слова Тэхена, вместо этого приступив к трапезе, ему нужно отвлечься от разговора, иначе такими темпами заработает себе несварение.       К счастью, и сам Ин Линхэ не спешил развивать эту тему. Он молча и безмятежно сидел рядом с Чонгуком, просто наблюдая, как тот ест. На первых порах парню даже было неудобно есть «в одну морду», он пытался уговорить Ин Линхэ поужинать с ним, но тот всегда отказывался, ссылаясь на то, что не голоден. А переспорить Императора было невозможно. Так и вышло, что каждый вечер Тэхен приносил Чонгуку еду, а сам при этом ничего не ел.       Дождавшись, когда Чон опустошит плошку и с супом, и с рисом, Ин Линхэ только тогда подаёт голос:       — Если тебе так не терпится что-нибудь сделать, то можешь помочь на кухне госпоже Чхве.       Чонгуку даже кажется сначала, что он ослышался. Ему, правда, можно выйти из поместья? Можно в город?! Парень даже не задумывается, когда выпаливает:       — Я согласен! Что делать?       Тэхен тянет кривую улыбку, хитро выдыхая:       — Сидеть и чистить яблоки. Не нравится?       — Нет-нет, я согласен, согласен! — поспешно отвечает Чонгук. — Лишь бы больше не торчать в пустом доме, даже поговорить не с кем. — Дополнительно бурчит, придавая своим словам весомости.       — Сейчас я рядом, можешь говорить со мной, — великодушно предлагает Ин Линхэ.       — Я и говорю, — улыбается парень и на мгновение замолкает, ища подходящую тему для разговора.       Взгляд неконтролируемо стекает на божественно красивые руки мужчины и падает на тёмно-бордовую, чёрную нить на безымянном пальце. Вопрос рождается скорее, чем Чонгук успевает захлопнуть себе рот:       — Тэхен, красная нить связывает души?       Ин Линхэ не злится, не хмурится, просто и ровно отвечая:       — Да.       — У меня её нет, потому что никто в меня не влюблён? — делает вывод Чонгук.       Получается, с «его Тэхеном» у них не было любви. У Чона есть только золотая нить, означающая, что его любят и ждут на земле, но нет алой нити, которая говорит о том, что любит и ждёт его вторая половинка. Вполне возможно, что «его Тэхен» сейчас о нём даже не вспоминает. И от этого осознания было больно.       — Не в этом дело, — отвечает Ин Линхэ. — Ты просто не встретил предназначенного тебе судьбой человека.       Чонгук пытается отшутиться:       — Истинная любовь?       А Тэхен серьёзно отвечает:       — Мгм.       Чон смеётся, разряжая обстановку:       — Раньше я видел такое только по телевизору!       — «По телевизору»? — незамедлительно переспрашивает Ин Линхэ, недоумённо глядя на парня.       Чонгук мысленно бьёт себя по лбу. Его Величество мёртв уже две тысячи лет, куда ему знать о телевизорах и токе в целом? Зато вот так спонтанно рождается тема для разговора:       — Хочешь, расскажу тебе о современном мире? — предлагает Чон.       — Хочу, — уверенно кивает Ин Линхэ и принимается слушать светящегося счастьем парня.       Тэхен умалчивает, но он готов слушать Чонгука вечность, даже если тот будет говорить о странных и непонятных для него вещах. Даже если будет ныть и жаловаться, капризничать или тихо напевать песни на незнакомом языке, считая, что его никто не слышит.       Ин Линхэ слышит. Он всегда будет слушать Чонгука.       *****       Устало потирая глаза, Чонгук купает очередное яблоко в огромном чане с водой, прежде чем начать вычищать внутренности от семечек и нарезать фрукт дольками. Слева стоит маленькое корыто с уже очищенными и порезанными яблоками, готовых фруктов там совсем немного, хотя на самом деле Чонгук трудится на кухне у госпожи Чхве с самого утра, а уже время клонится к вечеру.       Просто все готовые яблоки другие повара тут же уносили в большой чан, стоящий на улице, где уже было сварено несколько десятков литров варенья, а сейчас чан готовился к третьей варке. Чонгуку нужно было ещё начистить полтора корыта с яблоками, чтобы заполнить чан и его могли бы поставить на костёр.       Эта работа хоть и требовала простого сидения на стуле в окружении ароматных фруктов, а всё же была утомительной. У Чона болели спина, плечи и руки, пальцы сморщились от постоянного нахождения в воде, костяшки задеревенели, не желая держать яблоки, из-за чего парень часто ронял их обратно в воду, потом с тихим шипением вытаскивая на поверхность. Его халат был знатно замочен, усталость ядом разливалась по телу, но Чонгук упорно трудился. Он сам этого захотел, сам согласился на предложение Ин Линхэ и не собирался отлынивать от работы, включая, что был он здесь не один.       С ним рядом яблоки чистили ещё две девушки, и одна из них была ИнНа. Она была милой и доброй, но Чонгуку всё равно не нравилась (потому что тянула свои лапы к Ин Линхэ!). Вторую девушку звали Сато Томоне, она была японкой, носила красивое нежно-розовое кимоно и отлично владела всеми тремя языками, чтобы поддержать любую беседу. Девушка была общительной, милой и специализировалась на создании различных украшений.       Как выяснил из беседы Чонгук, Сато Томоне и ИнНа попали сюда приблизительно в одно и то же время, а потому были достаточно близкими подругами. ИнНа была родом из богатой семьи, её отец часто ездил за море к Японским островам и знал чужой язык, чему научил свою дочь, и это помогло девушке быстро сдружиться с Сато Томоне.       Хотя с дружелюбным и открытым характером японки она была здесь подругой для всех и каждого, со всеми могла найти общий язык и быстро втереться в доверие. Как открыто заявила сама девушка:       — Я была шпионом в лагере противника, с моим характером было легко завоевать чужое доверие.       Из-за чего она умерла и почему попала именно сюда, Сато Томоне тоже рассказывает без утайки:       — Я влюбилась во вражеского командира, мы не могли быть вместе, шла война, на родине у меня тоже оставалась семья. Я боялась потерять свою любовь и боялась стать предательницей, однако рисковала и продолжала встречаться с командиром. Пока я была ослеплена чувствами, он раскрыл меня, нашёл несколько писем, которые я собиралась отправить «своим». Но он не стал меня обвинять, не раскрыл мой секрет перед всем лагерем солдат. Он подменил письма, я подмены не заметила и отправила неверные данные для своего генерала, в итоге вся наша армия была уничтожена, а город, в котором находились мои родные, стёрт с лица земли. Я нашла от своих родителей только обуглившиеся останки. Когда враг победил в войне, а я стала не нужна командиру, он показал свои волчьи клыки. Всё это время у него дома была семья: жена и дети, а я… я была ему не нужна. Он собирался избавиться от меня, выдать, что я шпионка, но я его опередила. Я убила всю его семью, всех родственников, всю деревню вырезала и сожгла, не пожалела даже детей. А его убить не успела, когда я исчезла из военного лагеря, он понял, куда я направляюсь, и отправился следом. Он не успел спасти своих, но и меня живой не отпустил.       Сато Томоне бросает в корыто очередное очищенное яблоко и с натянутой улыбкой смотрит на Чонгука, спрашивая:       — Наверное, теперь я кажусь вам отвратительной?       Чон на самом деле сколько бы историй обитающих здесь душ не услышал, а всё равно испытывает какие-то смешанные чувства. Он вроде бы должен всех этих душ избегать и бояться, он-то сюда попал по ошибке; но одновременно, видя, как они дружно живут все в городе и помогают друг другу, он просто не может связать образы тех «монстров» с этими милыми людьми. И он не чувствует к ним отвращения, некоторые из них были по-настоящему жестокими личностями, однако:       — Не мне вас судить, — отвечает Чонгук.       Он не имеет никакого права судить эти души. На самом деле никто не имеет права судить другого, не побывав в его шкуре. Конечно, подобное невозможно, но и не стоить тыкать в других пальцем, обвиняя во всех грехах. Они сами знают, где грешны и сами себя наказывают.       Раньше Чонгук считал, что это место не слишком-то походило на тюрьму для отбывания наказания. Кроме голодной тьмы здесь всё было чудесно: живи тысячи лет, ешь, пей, знакомься с другими душами и даже заводи семью (правда, без возможности иметь потомство). Однако жизнь-то здесь чудесна.       На самом деле это было самое изощрённое наказание, хуже которого не могут быть даже адские пытки. Души заперты не в городе, они заперты внутри своего разума с жуткой болью, перенесённой из прошлой жизни. Они будут помнить её вечно, а умереть не смогут никогда, у них нет выхода, у них боле нет выбора.       Госпожа Чхве слышит, о чём разговор, и тоже вливается в компанию, подсаживаясь к молодым.       — Мы здесь все не без греха, — говорит женщина, улыбаясь Сато Томоне. А потом тяжело выдыхает, несколько нервно одёргивает запачканный в томатах край ханбока и уже тише продолжает:       — Я попала сюда уже семь сотен лет назад, и мой поступок в десятки раз хуже твоего, — в глазах женщины мелькают грусть и сожаление. — Я была женой купца, жила в достатке и роскоши, вышла замуж по любви, у меня было четверо очаровательных ребятишек. Из каждой поездки за море муж привозил много диковинных подарков, баловал меня и детей, устраивал нам красивые свидания, несмотря на то, что мы были в браке. Я словно жила в сказке, пока однажды из одной поездки муж не вернулся со второй женой. Он говорил, что любит только меня и вот привёл в дом другую. Я была в бешенстве и потребовала, чтобы муж немедленно прогнал эту женщину из дома. Тогда он впервые повысил на меня голос. Я купалась в любви, летала в облаках и неожиданно оказалась скинута на землю в жестокую реальность. Я тронулась рассудком, сошла с ума. В эту же ночь я прирезала вторую жену прямо в постели мужа, а ему перерезала сухожилия на ногах, чтобы не смог сбежать. И на помощь ему никто бы не пришёл, накануне я подмешала яда в суп прислуге, кинула в чан больше четырёх цзиней. Ни у кого не было шанса выжить. А потом я по одному выводила из павильона своих детей и убивала их на глазах мужа. Он плакал и сожалел, просил прощения. А дети, мои дети, рыдали в моих руках, когда я лично лишала их жизни. Но мной словно владел демон, ревность и боль так затопили сердце, что я не понимала, что творю, а сожаления пришли, когда было слишком поздно. Я убила всех, самым последним погиб мой муж, я заперла его в павильоне и подожгла его со всеми телами детей, а потом кинулась в пламя сама.       В помещение воцаряется абсолютная тишина. От старых, давно погибших душ, молодые были осведомлены о грехе госпожи Чхве, но женщина никогда и никому не рассказывала свою историю лично. И оно было понятно, почему. Убить своих собственных детей…       Чонгук, честно, не понимал, как ему реагировать и что сказать после такого рассказа. С одной стороны это был именно что рассказ, ему просто поведали чью-то историю, но та содержала реальные события о человеке, который находился прямо сейчас рядом с Чонгуком. А с другой стороны госпожа Чхве здесь была «мамой» для всех. И эти два образа никак не вязались в голове Чона.       И ещё возникал вопрос: что такого сделал Ин Линхэ, чтобы застрять здесь на две тысячи лет? Насколько его проступок хуже?       — Уберите эти кислые выражения с лиц, — качает головой госпожа Чхве, разрывая тишину, — прошлого уже не исправить и не вернуть. Мы все грешны и так, как мы сами себя наказываем, нас не сможет наказать сам владыка Яньло. Самая худшая участь для самых худших душ — мы это полностью заслужили. Другое дело — наш молодой господин.       Женщина смотрит на Чонгука, и тот под её взглядом застывает, не понимая, что она имеет в виду.       — Вы здесь по ошибке. Мы поведали вам истории своих жизней, но когда вас заберут, вы всё забудете. Но знаете, порой нам всё равно нужно поделиться с кем-то своей историей, какой бы жуткой она ни была. Всё-таки пока мы живём в одном городе, вы должны знать, какие люди вас окружают.       — Вы мне не кажетесь плохими, — честно отвечает Чонгук.       — Вы просто слишком добрый, — улыбается Сато Томоне.       — А разве после таких историй вы не должны желать покинуть нас? — спрашивает ИнНа, хлопая на Чона невинными глазками. — Любой бы уже попытался убежать от нас.       — Наверное, это потому что нога не зажила, не могу бежать, — шутит Чонгук, а сам хмуро косится на девушку.       Та словно пыталась его выпроводить этими словами. Будто это в его власти. Вот сейчас откроет дверь и сразу окажется на своём круге Ада!       — ИнНа! — госпожа Чхве строго одёргивает девушку, но та только невинно улыбается в ответ. — В любом случае, господин Чон, старайтесь ни к кому здесь сильно не привязываться. Вы нас забудете, а мы вас уже нет.       Чонгук хмурится:       — Так мне вести себя недружелюбно и постоянно обвинять вас во всех грехах? — а как ещё расценить два эти рассказа и последующие слова?!       — Нет, — с улыбкой отмахивается госпожа Чхве. — Но вы такой добрый и хороший, что кто-то может неправильно вас понять и слишком сильно к вам привязаться. Понимаете, каково будет ему, когда однажды вы исчезнете?       Женщина не произносит имён, но Чонгук неожиданно понимает, кого имеет в виду владелица харчевни.       Ин Линхэ. Он был единственным здесь человеком, без которого Чон не видел своего существования. Он был тем, в кого Чонгук влюбился.       Две девушки намёков женщины совсем не поняли, да и куда им знать такие тонкости? Это госпожа Чхве наблюдала за Тэхеном каждый вечер и каждое утро во время болезни Чонгука. Это она видела, как Ин Линхэ два раза в день наведывался к ней на кухню и готовил исключительно для Чона разные вкусности. В конечном итоге, госпожа Чхве старше и понимает больше, просто складывая самые маленькие, тривиальные детали воедино.       Чонгук кусает губу и опускает взгляд в пол. Он был смущён, а ещё больше встревожен пониманием того, что женщина права. Чон здесь ненадолго, ошибка разрешится и его заберут (ангелы или демоны — не важно), он сотрёт из своей памяти это место, а Ин Линхэ снова будет жить один в огромном поместье, тихо играть на флейте и проводить своё время с единственным своим другом — тьмой.       Чонгук такой эгоист! И зачем только влюбился в Ин Линхэ? Неужели чувства к «его Тэхену» тут же угасли при виде очередной красивой мордашки, которая по-доброму к нему обращается?! Совсем с ума сошёл! Это нужно ещё вспомнить, что у Тэхена есть любимый, есть истинный возлюбленный и наверняка такой, что Чонгук ему и в подмётки не годится.       И зачем было себя обманывать и лезть к чужому в душу?! — Сокрушается Чон, мысленно поедая себя живьём.       — Хозяйка, я пришёл перекусить! — Неожиданно в харчевню вваливается Ли Гон, пьяно спотыкаясь о порог.       От мужчины отвратительно несёт алкоголем и потным грязным телом, видимо, пару дней или недель он точно не мылся. Одежда помятая и пыльная, завязана абы как, открывая часть грязного тела. Лодырь еле передвигал ногами, но всё-таки шёл вперёд, елейно улыбаясь двум девушкам.       — О, красавицы!       Госпожа Чхве с тяжёлым вздохом поднялась со своего места, останавливая мужчину уверенным тычком ладони в грудь.       — Куда намылился?       — Госпожа, — Ли Гон пьяно улыбается женщине, — накормите бедного несчастного учёного.       — «Учёного»? Ты на себя смотрел? С каждым днём всё меньше человека напоминаешь, ты когда мылся в последний раз?       — Я… не хожу к реке, — гордо заявил Ли Гон. — Я… боюсь, — и тут же весь сдулся до жалкого пузыря. — Небезопасно туда ходить одному… там тьма, а он ею управляет. Только ш-ш-ш, это секрет! Но я видел, как он…       Ли Гон резко замирает, когда чувствует, как позади него шевелится воздух, и ещё один человек следом входит в едальню. О, даже пьяный лодырь понимал, кто стоял позади него, и грязное тело тут же забилось в лихорадочных судорогах страха.       — Что ты видел? — спокойно интересуется Тэхен, огибая Ли Гона и выходя вперёд. — Что-то важное случилось?       — Да что может быть важного у этого алкоголика, Ваше Величество? — качает головой госпожа Чхве. — Снова глаза залил и несёт какую-то околесицу.       А Ли Гон буквально бледнеет при виде Ин Линхэ, становясь похожим на призрак. Он забывает даже, зачем пришёл в едальню, с такой скоростью уносится прочь от Тэхена, будто тот прямо сейчас заразит его чумой!       Чонгуку поведение Ли Гона уже давно кажется ненормальным, и сейчас он снова же не может не отметить его странностей при появлении Ин Линхэ. Всё-таки что у этих двоих приключилось?       — Ваше Величество, вы пришли на ужин? — ИнНа поднимается со своего места, с лучезарной улыбкой подходя к Тэхену. — А мы тут яблоки чистили и совсем забыли, что пора накрывать столы!       — Ничего-ничего, сейчас как раз и накроем, — говорит госпожа Чхве и утягивает девушек за собой на кухню. — Помогайте, красавицы, сегодня конец сбора урожая яблок, мы приготовили много вкусного.       ИнНа заметно неохотно уходит от Ин Линхэ, бросая на него тоскливый взгляд, который мужчина правда даже не замечает. Он смотрит на притихшего Чонгука, подсаживаясь к нему на соседний табурет.       — Как прошёл день? Устал?       Да это просто невозможно! Как, скажите, ради всех святых ананасов, Чон может просто дружить с Ин Линхэ?! Он понимает, да, понимает, что они из разных миров и у них разная судьба, но объясните это глупому и влюбчивому сердцу!       — Эм, немного, — несколько стеснительно улыбается Чонгук.       И какого чёрта смущается? Чего смущается?!       — Непривычно так работать. А ты? Ты не устал? Ты ведь весь день в саду провёл.       Ин Линхэ ослепительно улыбается, Чон бы даже осмелился назвать эту улыбку довольной.       — Я уже давно привык, работа успокаивает и отвлекает от мыслей.       Чонгук не согласен. У него болят плечи, спина, нога, руки, попа и всё-всё! Он не может отвлечься от мыслей, потому что только и думает о том, что у него что-то болит.       — Ты ел?       Нельзя быть таким хорошим, Тэхен! Нельзя! Сердце Чонгука не выдержит, и он окончательно в тебя влюбится!       — Я в харчевне, — Чон старается выглядеть беззаботным и спокойным, хотя в животе бабочки танцуют чуть ли не свадебный танец, — у меня всегда еда под рукой.       — Верно,— Ин Линхэ криво улыбается. — И всё же?       — В обед ел жареные грибы с кабачками, утром мы вместе ходили на завтрак, а вечером ещё не ел, — докладывает Чонгук, сверкая своей кроличьей улыбкой.       — Очень хорошо, тебе нужно есть, чтобы быстрее выздороветь.       — И растолстеть! — фыркает Чон. — Грибы с кабачками были вкусными, но они сильно отличались от тех, что приносил мне ты.       — Да? — Ин Линхэ со своей невозможностью испытывать эмоции может прямо сейчас врать Чонгуку, не выдавая того факта, что тогда именно он готовил парню. — Наверное, рецепт поменяли.       — Может быть, — Чон пожимает плечами, — но тогда было вкуснее.       Однако разговор они не продолжают. Из кухни выбегает румяная от жара ИнНа с парой подносов и сразу же начинает щебетать:       — Ваше Величество, можете, пожалуйста, нам помочь? У господина Чона болит нога, а души вот-вот уже придут!       И Тэхен без лишних слов помогает ещё и работникам кухни, пока Чонгук неодобрительно сверлит взглядом девушку, понимая, куда дует ветер. ИнНа явно пыталась понравиться Ин Линхэ, играя милую и хрупкую девушку, а Чону хотелось рвать и метать в такие моменты. Хотелось заорать: «Он мой, усекла!» Но Тэхен не принадлежал Чонгуку.       Буквально через двадцать минут всё было расставлено по столам, а сама едальня забита до отказа сбежавшимися на ужин душами. Большинство из них, как и Ин Линхэ, работали в саду, потому выглядят изнурёнными и усталыми, но по своему счастливыми, потому что сборка яблок подошла к концу, а это означает, что дальше почти двадцать дней без тяжёлой работы!       В честь такого праздника госпожа Чхве с поварами действительно расстаралась и приготовила еды больше обычного, в том числе поставили на стол много сладкого, чему сладкоежка-Чонгук был несказанно рад.       Едальня была большой и вмещала в себя три стоящих параллельно друг другу стола, где можно было даже не тесниться, сидя свободно. Однако ИнНа чуть ли не приклеилась с левой стороны к Ин Линхэ, заставляя Чонгука пить кувшинами уксус.       Сам Чон сидел с правой стороны от Тэхена и никак не мешал ему ужинать, в то время как ИнНа постоянно лезла к мужчине в тарелку, подкладывая ему то одно блюдо, то второе, будто не знала, что тот ест меньше, чем мышка!       — Ваше Величество, попробуйте эти маринованные кабачки, они точно мясо!       — Ваше Величество, вы едите горох? Он очень полезен.       — Ваше Величество, недавно наше лучшее чайное дерево дало новые листья, хотите, я налью вам чашечку чая?       На очередном «Ваше Величество» Ин Линхэ всё-таки останавливает девушку, мягко произнося:       — Благодарю, но я уже сыт.       Видно, что ИнНа хочет что-то возразить, но идти против воли и желания Тэхена просто не осмеливается. У того железный авторитет в городе, и если он сказал «нет», значит это «нет», которое не обсуждается.       — Ты почему не ешь?       Чонгук настолько глубоко погружается в уксусное болото, что не сразу понимает, что Ин Линхэ смотрит на него уже добрых несколько минут, неодобрительно качая головой на пустую тарелку Чона.       — Я же говорил, что тебе нужно хорошо питаться, чтобы поскорее выздороветь.       И Тэхен, явно не желая слушать никакие возражения, накладывает Чонгуку целую тарелку всевозможной еды. А на них в этот момент косятся. За столом стоит гул из голосов, но глаза всё равно нет-нет, да и глянут в их сторону. Ин Линхэ вот уже две тысячи лет волк-одиночка, помогает душам в городе, но дружбы ни с кем не водит и уж точно ни с кем не думает даже встречаться, потому попытки ИнНы понравиться Тэхену выглядят несколько жалко. И вот этот социопат неожиданно заводит дружбу с новеньким! Да не просто перебрасывается с ним парой фраз, а натурально дружит с ним, почти опекает. Их отношения выглядят братскими, а для особенно наблюдательных глаз — любовными.       Чонгук все эти взгляды сразу замечает. Он ещё при жизни видел их у фанатов: от шипперских до влюблённых и любопытных, потому он умеет держать лицо, делая вид, что всё хорошо. В то время как самому Ин Линхэ буквально класть на все косые взгляды в свой адрес.       — Ешь, — говорит Тэхен. — Корень лотоса очень полезен при болезни.       — Спасибо!       И Чонгук принимается за еду, ловя на себе недовольный взгляд ИнНы. Конечно, та из шкуры вон лезла, чтобы обратить на себя внимание Ин Линхэ, а тот по итогу ухаживает за Чонгуком. Да странно, как она за волосы Чона не схватила в этот же самый момент!       — А ты почему ничего не ешь? — замечает Чонгук, хмурясь.       — Я уже сыт.       — Так не пойдёт, — Чон качает головой и ловко накладывает Тэхену горку тушёных в острой пасте грибов. — Съешь хотя бы это. Грибы заменяют мясо для вегетарианцев.       — Вегетарианцев? — Ин Линхэ заинтересованно приподнимает бровь, встречая очередное слово, значения которому не знает.       — А, — спохватывается Чонгук, торопясь объяснить, — это люди, которые не едят продукты животного происхождения, пытаясь защитить этих самых животных.       — Чудно, — улыбается Ин Линхэ, всё-таки принимаясь за еду, которую ему положил Чонгук, игнорируя «подношения» со стороны ИнНы, что не ускользнуло от глаз девушки. — И многих они спасли?       — Честно, не знаю, — Чон чешет затылок, — никогда этим не интересовался. Однако ваш быт здесь напоминает их самую большую мечту.       Отсутствие мяса, яиц, молока и прочего — чем не рай для вегетарианцев?       — Значит, они не терпят насилия, — подводит итог Ин Линхэ. — Это хорошо.       Чонгук не знает, что на это ответить, потому просто продолжает тихо есть. А тем временем из-за стола поднимается староста города господин Мо и коротко предлагает:       — Давайте поднимем один тост за окончание сезона сбора яблок! В этот раз у нас вызрел поистине хороший урожай, чем можно гордиться!       И другие сразу же поддержали мужчину, начиная разливать вино по чаркам. Чонгук же, не скрывая, улыбался, думая, что, оказывается, для счастья порой нужно так мало. Вызрел хороший урожай и вот уже счастье. И не в деньгах оно заключается, вовсе не в деньгах.       ИнНа порывается взять со стола кувшин со сливовым вином, который почтенно поставили рядом с Его Величеством, зная, как тот любит этот напиток. Однако Тэхен оказывается быстрее и ловчее, он, вообще, кажется, не заметил потуг девушки урвать кувшин. Он наливает чарку себе и чарку Чонгуку, ставя ту с улыбкой перед парнем.       Чон думает, что для сохранения уверенности так беззастенчиво пользоваться благодушным к нему отношением Тэхена на публике, ему определённо требуется выпить и, пожалуй, не мало.       Вино приятное, сладкое, но не терпкое, с едва уловимым ароматным фоном сливы. Не те дешёвые бутылки, что продавались в магазинах, это вино сделано по тем самым старым рецептам, которые так и не дошли до современного общества. По сути дела все эти бутылки редкого вина, стоимостью в несколько миллионов долларов, содержащиеся в коллекциях богачей, не стоили и нескольких сотен вон, по сравнению с тем вином, которое Чонгук имел возможность пробовать сейчас.       — Нравится? — спрашивает Тэхен, снова считывая эмоции с лица Чона.       А у парня щёки розовым наливаются. Он невероятно быстро дуреет от вина, при этом легко может выпить бутылку водки и оставаться трезвым как стёклышко, но от лёгких алкогольных напитков его нереально ведёт. И хотя с одной чарки он сохранил ясность рассудка, но жар к щекам прилил.       — У тебя хороший вкус, — кивает Чонгук, косясь на бутылку с вином, думая, что нужно добавить.       Тэхен его словно открытую книгу читает, когда молча выполняет просьбу, наполняя пустую чарку, и между делом рассказывает:       — В своё время я изучал искусство приготовления вина, поэтому могу сказать, что неплохо в этом разбираюсь.       Чонгук улыбается и опустошает чарку залпом, получая несколько одобрительных возгласов от горожан. И один едкий, буквально драконий взгляд от ИнНы, которая горела от недовольства, не имея возможности получить ни грамма внимания Ин Линхэ. В какой-то момент девушка не выдерживает и громко заявляет:       — Господин Чон, я слышала, что вы хорошо поёте. Раз сегодня у нас небольшой праздник, может, окажете нам честь и споёте?       Не будь в Чонгуке уже четыре чарки вина, он, скорее всего, попытался бы отказать. Не будь он таким ярым собственником, он бы не стал бороться с девушкой за внимание Ин Линхэ, ведясь на её явные уловки. Эта миловидная особа считала, что слухи о красивом голосе Чона сплетни? Ха! Да Чон был самым желанным айдолом своего поколения с самым красивым голосом! Фанатки кончали, стоило ему просто вздохнуть в микрофон! Чонгук уверен в своём пении, и он легко соглашается спеть, ведомый алкоголем в крови.       Благодаря вину он чувствует себя увереннее, хотя всё равно не может смотреть на Ин Линхэ в момент, когда начинает петь. Почему-то кажется, что он забудет все слова, когда посмотрит в эти песчаные прекрасные глаза, пусть и затянутые коркой льда.       Голос у Чонгука нежный, чувственный, проникновенный. Находясь неделю в постели, он постоянно тренировал связки, распеваясь во всё горло, пока Тэхена не было дома и он никому бы не помешал. Потому сейчас он с лёгкостью берёт все необходимые для песни ноты. Поёт всей душой, сдерживая порыв посмотреть на Ин Линхэ и оценить его реакцию. Ему нравится? Ему нравится Чонгук… голос Чонгука? А песня? Конечно, Чон поёт на английском, но вкладывает в каждое слово столько чувств и эмоций, что, кажется, и незнающий поймёт, о чём идёт речь.       Когда Чонгук заканчивает песню, оказывается, что всё помещение всё это время было погружено в глубокую тишину. Горожане смотрели на парня широко раскрытыми глазами и будто впервые его увидели, впервые по достоинству его оценили. Каждый хорош в своём ремесле, Чонгук вот обладал поистине уникальным и завораживающим голосом.       А затем шквал аплодисментов обрушивается на Чона, заставляя того окончательно смутиться, опуская голову в пол, чтобы никто не увидел его полыхающего лица. Он был айдолом, но по-прежнему сильно стеснялся выступать перед небольшой группой людей, особенно находясь не на сцене.       К счастью, даже если горожане и желали ещё послушать Чонгука, они прекрасно видели, что мальчик был смущён, потому не стали его дёргать, только осыпали бесчисленными комплиментами, от которых Чон краснел пуще прежнего, пряча глаза на деревянной поверхности стола.       По поводу его пения не высказались разве что Ин Линхэ и ИнНа, которая тихо дулась, недовольная, что Чонгук даже в пении смог оказаться номер один. А Чону было важно узнать мнение Тэхена, ведь эту песню он пел для него, зная, что Ин Линхэ не владеет английским, а потому Чонгуку можно не краснеть за такое признание.       Однако краснеть всё равно приходится. Тэхен ничего ему не сказал по поводу пения при всех горожанах, но на обратной дороге в поместье, когда они остались наедине с прохладным ночным воздухом и под ликом одинокой луны, он не забыл похвалить Чонгука:       — У тебя замечательный голос. Наверное, ты был очень знаменитым певцом. Ты поёшь с чувством, вкладываешь душу в каждое слово, и это не может оставить других равнодушными.       Ин Линхэ, перестань! Перестань, иначе у Чонгука сейчас сердце выпрыгнет из груди прямо к тебе в руки!       — Спасибо, — смущённо шепчет Чон, словно зачарованный наблюдая, как длинные волосы Ин Линхэ красиво, нежно трепет ветер. Как чёрно-красные одежды раздуваются, создавая поистине чарующее зрелище.       А Тэхен ещё останавливается перед лунными воротами своего поместья и смотрит на Чонгука так нежно и ласково, что Чон мысленно понимает, что пропал окончательно и бесповоротно.       — Мне очень понравилась песня, как она называется?       — Ангел, — смущённо шепчет Чонгук, зачаровано глядя в песочные глаза напротив.       И вдруг оказывается, что стоят они слишком близко. Ну, вот прямо очень слишком, потому что Чон без труда может разобрать исходящий от Тэхена аромат сливы, а ещё видит, что глаза песочные сейчас в крапинку, там не льды вечные, там весна началась.       У Чонгука от роя бабочек в животе сейчас дыхание окончательно собьётся, и он просто задохнётся! Ин Линхэ, перестань так действовать на Чона, перестань, он ведь в тебя влюбится! Влюбился.       — Ангел, — Тэхен лениво, но с чувством перекатывает это слово на языке, а Чонгук плывёт, ощущая, как подкашиваются колени. — А как называется та песня, которую ты пел в тот день в лесу?       — В лесу? — отстранённо переспрашивает Чон, тяжело сглатывая, надеясь, что это его хоть как-то отвлечёт от жесткого залипания на эти острые губы, лёгкую улыбку и самые прекрасные во всей вселенной глаза.       Он списывает всё на алкоголь, боясь признать то, что уже и так понял — он, кажется, глубоко и сильно. От этого страшно, и трепетно, и хочется податься вперёд и поцеловать Тэхена, но дрожащие ноги едва его сейчас держат, если сделает хоть шаг, то точно позорно свалится прямо в руки Ин Линхэ.       — Эта песня… это… — Чонгук еле включает мозги, пытаясь связать пару слов. — «Come and tell me so much, beautiful heart. Oh I'm gonna listen to you. Please...»       Тихо напевает Чонгук, в который раз радуясь, что Тэхен не понимает английского. Хотя парень сам себя выдаёт, когда кончики его ушей нещадно краснеют, и сам он смотрит на губы Ин Линхэ отвратительно-призывно, словно застряв в пубертатном периоде!       Но Тэхен лишь с улыбкой выдыхает:       — Красиво, — и добавляет ещё мягче: — И ты красивый.       Чонгуку срывает тормоза. Он откидывает прочь все вопящие в голове предупреждения, когда делает шаг вперёд, устремляясь к манящим алым губам напротив.