Нить судьбы сияет алым

      

Пристанище проклятых душ

      — Смотри, смотри, снег идёт! — радостно кричит Чонгук, выбегая из беседки под снегопад, забывая о больной ноге.       Вокруг всё зелёное, цветущее и летнее, а на небе неожиданно появляется светло-серая туча, щедро посыпая город проклятых чистым, удивительно красивым снегом. Словно целый мир погрузился в детскую сказку про Рождество, не хватает только зажжённых фонариков для атмосферы, хотя у Чонгука на душе уже невероятно празднично и без дополнительных аксессуаров.       Парень стремительно покрывается липким холодным снегом, пока носится вокруг беседки, радостно смеясь и пытаясь поймать снежинки. К сожалению, температура в большом плюсе, потому снег тает мгновенно, вымачивая одежду Чонгука ещё сильнее.       Но его это не волнует. Когда он был айдолом, у него не было возможности вот так бегать под первым снегопадом, ловить снежинки ртом и радостно прыгать словно ребёнок. Во-первых, он мог заболеть, а тогда всё расписание из-за него пришлось бы откладывать, во-вторых, он был знаменитостью. Папарацци толпами выслеживали его, стоило бы ему поддаться детскому порыву побегать под первым снегом, как в Интернете тут же появилось бы с десяток осуждающих статей.       А сейчас Чонгук был свободен. Он мог позволить себе радоваться вот такой мелочи, с широко распахнутыми руками кружиться, ощущая себя лёгкой снежинкой, громко смеяться и не оборачиваться на чужое мнение о своём поведении. В груди разливается невероятное тепло, счастье, которому нет описания, духовный подъём, пробуждение, любовь.       Чонгук забегает в беседку и сверкающими от радости глазами смотрит на Тэхена, предлагая ему:       — Такая красота, пойдём, посмотрим!       Улыбкой, которой его одаривает Ин Линхэ, можно было бы согреть всю Антарктиду. В любом случае, душа Чонгука тает, точно сделана была из мороженого, которое вдруг поместили в печь. У Чона ещё с волос бегут капли воды от растаявшего снега, это должно было бы его охладить, однако вместо этого он испытывает только жар, который стремительно растекается по телу, раскрашивая щёки в яркий румянец.       Тэхен смотрит на него с такой нежностью и любовью, что Чонгук даже своим глазам в этот момент не верит! Всегда холодный и сдержанный он вдруг становится дыханием сливовой весны, сгустком умиротворённой красоты и счастья, чего-то настолько родного и особенного, что у Чонгука ноет в груди.       Ин Линхэ был счастлив, просто наблюдая за тем, как радостно Чон носился под снегопадом. Он дарил ему свою самую тёплую и влюблённую улыбку в этот момент, и глаза его тоже улыбались. Чонгуку улыбалась душа Тэхена, он весь сейчас был перед парнем нараспашку, бери и ломай или люби и оберегай.       Вязко сглотнув, Чон вдруг понимает, что всё это ему не снится и всё это сейчас подарено ему. Весь Ин Линхэ дарит ему все эмоции, которые может выразить, дарит ему всего себя и свою душу, пусть ненужную никому, но нужную Чонгуку.       — Я уже смотрю, — тихо произносит Тэхен, а у Чона сердце в груди бухает так, что его, кажется, все слышат, ну, Ин Линхэ-то уж точно.       Чонгук понимает, что если дальше будет смотреть Тэхену в глаза, то просто не выдержит и попробует повторить свою вчерашнюю глупость с поцелуем. А ему нельзя. Ин Линхэ сейчас смотрит на него с любовью и нежностью, но вдруг Чонгук ошибается? Тэхен не может испытывать эмоции, а Чон тоже не особо хорош в понимании других людей. Если он сейчас поддастся порыву, то может наломать дров, а этого ему бы хотелось избежать.       Чонгук трусит. Если бы Ин Линхэ открыто ему сказал: «Ты мне нравишься, давай будем парой», то Чон был бы посмелее. Но Тэхен достаточно молчаливый, а Чонгуку страшно придумать себе их возможные отношения. Да и какие отношения? Ин Линхэ — проклятая душа, а ты, Чонгук, скоро покинешь это место, ты ведь не хочешь его ранить и оставить с разбитым сердцем?       Парень деланно-весело выпрямляется, тянет улыбку и, как обычно, задаёт свои глупые вопросы:       — На что смотришь? Пойдём, погуляем под снегом!       И тянет Тэхена за широкий рукав верхнего халата, призывая встать и отправиться вместе с ним искать приключения. А Чонгук не сомневается, что приключения его найдут, он теперь стал их лакомой целью.       — На тебя смотрю, — отвечает Ин Линхэ.       И Чону стоит больших усилий не запутаться в своих ногах и не полететь с крыльца беседки на сырую землю. Вот знает, что Тэхен прямой как об стенку головой, а всё равно не может к этому привыкнуть. И вроде бы говорит Ин Линхэ самые обычные вещи, но при этом он действительно смотрит только на Чонгука этим своим тёплым, влюблённым взглядом.       Сердце в груди Чона устраивает настоящий бунт против своего хозяина, потому что он его затыкает, не желая слушать.       Парень вытаскивает Ин Линхэ под снег и радостно сообщает:       — Лучше посмотри, как здесь красиво.       И снова начинает носиться, но уже вокруг Тэхена. Он всё пытается поймать хотя бы пару снежинок, однако у него не выходит это из-за слишком высокой температуры окружающей среды, зато азарт от этого лишь разгорается сильнее, и радость пылает внутри, не давая ни на мгновение расслабиться и просто постоять на месте.       В заднице шило — это про Чонгука.       И пока он нарезает сотый круг вокруг Ин Линхэ, сам Император так и не двигается с места. В его длинных тёмных волосах крупные хлопья снега оседают и даже задерживаются там какое-то время, прежде чем растаять. От воды чёрно-красное ханьфу становится темнее цветом, красный теперь кровавый, достаточно пугающий. Но пугает кого угодно, а только не Чонгука, который с обожанием смотрит на Ин Линхэ, не веря, что этот мужчина когда-то действительно существовал.       Идёт снег, поднимается лёгкий ветер, а Тэхен точно непоколебимая гора стоит, сохраняя свойственное ему спокойствие. Он очень красивый сейчас, высокий, статный, осанка у него прямая, подбородок поднят гордо, величественно. Одна рука заложена за спину, другая покоится в рукаве ханьфу. Когда Тэхен не занят полевыми работами, то на голове у него всегда красуется венец, и это отдельно добавляет царственности и величия его фигуре. Перед этим человеком хочется встать на колени и признать его своим правителем.       Чонгук даже прекращает свой безумный бег, останавливается и смотрит в нежные согревающие глаза напротив. Тэхен продолжает улыбаться, это всего лишь лёгкое движение губ, едва уловимое; не улыбка от уха до уха, а такой маленький незаметный жест, который, правда, видит Чонгук, растекаясь довольной лужицей от осознания, что этого настоящего Ин Линхэ только он может видеть.       Чон показывает свои кроличьи зубки, улыбаясь в ответ, и подходит к Тэхену ближе, интересуясь:       — Здесь хоть раз был снег?       — Никогда.       — Никогда?       Кажется, Чонгук припоминает, что в первый свой день в этом месте что-то подобное Ин Линхэ ему говорил. Правда, Чон, в силу характера, не многое-то запомнил. Однако важно вот что:       — Ни разу за две тысячи лет, что ты здесь пробыл?       — Ни разу, — кивает Тэхен, а сам вместо того, чтобы любоваться снегом, глаз оторвать от Чонгука не может.       И Чон, честно, этому рад. Любой другой бы, оставшись без снега и прочих погодных явлений на две тысячи лет, сейчас бы подобно Чону носился и любовался крупными снежинками и старался запомнить этот момент подольше. Однако Ин Линхэ дарил всё внимание только Чонгуку, будто он был для него самым настоящим и главным чудом.       И Чон не понимает, как должен это воспринимать. Потому, по обычаю, включает беззаботного парня:       — Так это повод радоваться! Пойдём погуляем! — Чонгук хватает Ин Линхэ за руку и тянет прочь из поместья, радостно подпрыгивая на каждом шагу.       Сам Тэхен при этом идёт красиво и размеренно. Если прогулка в понимании Чона значила прыжки, бег и желание всё потрогать, попробовать и найти уже приключения на пятую точку, то Тэхен именно что неспешно гулял, всем своим видом демонстрируя потрясающие императорские манеры.       — Знаешь, — Чонгук уже весь промок под снегом, но выглядел до безумия счастливым, — я здесь так давно, но постоянно гуляю один, — Чон поднимает голову и смотрит в песочные глаза, — а мне бы очень хотелось вместе с тобой. Ты мой единственный здесь друг.       Что-то в этот момент проскальзывает по лицу Ин Линхэ. Какая-то эмоция, тень её, но Чонгук просто не успевает считать её, не то чтобы поймать. Однако улыбка на лице Тэхена вдруг гаснет, когда он спрашивает:       — Я для тебя всего лишь «друг»?       Чонгук бьёт себя по лбу, вспоминая:       — Родственная душа. Ты — моя родственная душа, — улыбается парень, не понимая, что так расстроило Ин Линхэ?       Он, вроде бы, ничего такого не сказал. Хотя Тэхен же не испытывает эмоции, это может быть просто его обычное выражение лица, просто немного хмурое. Ладно, очень хмурое.       — Мне всегда спокойно, когда я рядом с тобой, — продолжает болтать Чонгук. — Но я не поэтому хотел погулять с тобой, чтобы ты меня постоянно защищал и вытягивал из неприятностей, — хотя не исключено, что так и будет. — Просто… — Чонгук жуёт губу, подбирая подходящие слова, — знаешь, просто с тобой хорошо. Я умер и это прозвучит странно, но я будто нахожусь с человеком, с которым должен быть, — Чон тут же мысленно себя костерит, спохватываясь, интенсивно жестикулируя: — Ты только не подумай, я не в этом смысле!       Чонгук просто мастер двусмысленностей! Что не скажет, а всё можно понимать в очень личном контексте. Что не скажет, а всё словно в чувствах признаётся. И, может, не будь он таким трусом и не думай слишком многое, а давно бы всё рассказал о своей влюблённости.       Ин Линхэ отчего-то становится ещё мрачнее. Хотя по его лицу это тяжело сказать, Чонгук же поднаторел в разгадывании выражения его лица, потому видел, что мужчина отчего-то потерял свой бывший радостный настрой. Но почему — Чонгук слепо не понимал.       — А в каком? — тихо спрашивает Ин Линхэ, глядя в карие глаза напротив.       А в каком смысле Чонгук его назвал самым важным для себя человеком?       И Чон ответа на этот вопрос неожиданно тоже не знает. Ин Линхэ стал для него звёздами в беспроглядную ночь, сладостью в море горечи, опорой в топком болоте. Он стал для него (и Чонгуку страшно это признавать) всем. Как-то пробрался в его мир, засел под рёбрами с прекрасным ароматом сливы и тихо сидел, ожидая, когда Чонгук сердце откроет и пустит его внутрь. И Чон готов, но ему страшно от осознания, что у них нет будущего.       От ответа Чонгука спасает староста деревни, спешащий к поместью Ин Линхэ.       — Ваше Величество! Ваше Величество, снег пошёл! Что же это творится-то? Снег пошёл, а если всё помёрзнет? Где дальше зерновые возьмём? И ягоды ещё не все собраны, фрукты тоже многие не доспели!       — Не стоит паниковать, — спокойно отвечает Тэхен, — снег наверняка скоро закончится.       А потом мужчина извиняется перед Чоном и удаляется в город, чтобы всех успокоить. Чонгук же вздыхает с облегчением и с огорчением. Почему в своей прошлой жизни он не встретил такого замечательного человека? Почему всё хорошее с ним случилось только после смерти? И почему он должен отказаться от всего, что ему милостиво подарила судьба, но она же и собирается отнять?       *****       Обратно в поместье Тэхен возвращается только к вечеру. Снег к этому моменту уже перестал идти, и единственным напоминанием о нём были мокрые дорожки и россыпь капель воды на листьях и траве. И в воздухе пахло осенним холодом, некой свежестью, хотя температура по-прежнему стояла летняя.       Это место действительно было удивительным и необычным. С одной стороны до жути пугающее, а с другой, способное подарить невероятную красоту: снег летом. Чонгук не видел подобного даже при жизни.       Пока Чон ждал возвращения Тэхена, успел уже снова помыться, постирать одежду, которая из-за снега промокла и противно липла к телу. Он даже доел пирожные, которые не успел съесть до того в беседке, и несколько сотен раз подумал о произошедшем между ним и Тэхеном, придя к железному выводу, что они просто соулмейты. Не мог такой неуклюжий, неусидчивый и капризный парень, как Чонгук, нравиться такому возвышенному и величественному Ин Линхэ, который был раньше Императором.       И, вообще, рассуждаем логически: Тэхен сказал, что когда-то любил парня. Но это вовсе не значит, что его вкусы остались прежними. Может, сейчас ему нравятся девушки!? Вон та же ИнНа очень даже красивая, заботливая и милая (и бесит Чонгука!). Так что не стоит принимать желаемое за действительное, а то и обжечься можно.       Тэхен вернулся только вечером, когда тьма завывала за стенами города и повсюду горели бумажные фонари, превращая поместье в волшебную сказку о Рождестве. Чонгук сам пристрастился в последнее время зажигать фонари. На самом деле для экономии было достаточно, чтобы двор освещала всего пара фонарей, но Чону нравилось, когда они горели все, а Тэхен ещё ни разу не сказал ему ни слова за его расточительность. Он, вообще, его никогда не попрекал и позволял делать всё, что Чонгук хотел. И это была отдельная тема, почему Чон до беспомощных визгов обожал Ин Линхэ.       — Все дела уладил? — Чонгук сидел на крыльце своего павильона, раскладывая шашки вэйци на доске. Играть он не умел, но чем-то себя нужно было занять, чтобы не затухнуть со скуки.       — Думаю, что на время — да, — отвечает Тэхен, несколько устало вздыхая.       Чонгук поднимает на него глаза и не может не улыбнуться, глядя на мужчину. Сам-то Чонгук свои волосы высушил и расчесал после безумных игр под снегом, а вот Ин Линхэ был вынужден отправиться в город по делам и потому его волосы сейчас слипшимися мокрыми прядями лежали на плечах, делая мужчину более домашним? Да, пожалуй, это слово лучше всего подходило Императору. А главное, что промок он благодаря Чону, который вытащил Тэхена под снег.       — Иди сюда, давай я тебя расчешу, — с улыбкой предлагает Чонгук, а Ин Линхэ даже не возражает, присаживаясь рядом с парнем на крыльцо и позволяя делать с собой всё, что тому захочется.       Тэхен приносит с собой кувшин сливового вина и две чарки, аккуратно ставя их рядом с шашками вэйци. Обычно Чон вместе с Императором не пьёт, потому что вино слишком крепкое, а Чонгук любит творить глупости на пьяную голову. Однако Ин Линхэ снова и снова приносил с собой две чарки, будто ждал, когда у Чона будет настроение выпить с ним. Пока же парень решил оставаться трезвым.       Чонгук быстро залетает в комнату и возвращается уже с деревянным гребнем, улыбаясь во все тридцать два, от осознания, что сейчас он сможет потрогать волосы Ин Линхэ. Да, звучит несколько странно, но у Чона действительно была мечта к ним прикоснуться. Просто, если бы он сделал это в другой ситуации, то это могло бы сойти за интимный акт, будто Чонгук предлагает или намекает.       Ну вот сами посудите. Здоровый парень сидит и трогает за волосы своего краша. Какие выводы напрашиваются? Неутешительные.       А у Чонгука вот такая мечта была — поиграть с чужими волосами. Включая, что у Ин Линхэ они были длинными, шелковистыми и густыми. Чон даже сам загорелся идеей отрастить гриву, но пока что всё двигалось медленно, и до роскошных волос Тэхена ему было далеко. Мёртвый или нет, а в пристанище ненужных душ всё работает, как в обычном мире и если волосы Чонгука убиты были краской при жизни, сейчас они всё ещё оставались убитыми патлами и росли крайне медленно.       Чон аккуратно снимает венец с головы Тэхена, уже заранее понимая, что обратно его вплести в причёску не сможет. Освобождённые пряди волос водопадом стекают на плечи, делая шевелюру гуще, чем она была прежде. Чонгук засматривается, заинтересованно пропускает шёлковые волосы сквозь пальцы, поздно соображая, что похож на чёртова фетишиста!       Правда, Ин Линхэ совсем не против. Чонгук не видит его лица, стоя сзади, но по расслабленным плечам понимает, что тот наслаждается процессом. А уж Чон-то как им наслаждается! Он чуть ли не визжит от восторга, расчёсывая длинные, неожиданно послушные пряди.       — Тэхен, — Чонгук проводит рукой по мокрым волосам, сразу следом расчёсывая их гребнем, чтобы подсушить, — а ты умеешь играть в вэйци?       Чон тоскливо смотрит на шашки, лежащие в стороне. Как оказалось в пристанище проклятых душ были свои развлечения. Здесь было много разного рода мастеров, и некоторые вырезали поделки из дерева или вот создавали игры, вроде вэйци. В основном здесь, правда, промышляли рисованием и созданием разного рода необходимых для жизни вещей, хотя и игры местным жителям не были чужды. Вот Чонгук и захватил из дома госпожи Чхве доску для вэйци, женщина её сама любезно отдала Чону, только вот играть он в столь сложную игру не умел.       — Умею, — лениво тянет ответ Тэхен, чуть ли не мурлыча от ощущения чужих рук, перебирающих его волосы.       Чон довольно продолжает орудовать гребнем, методично просушивая каждую прядь. Ну, не ложиться же Ин Линхэ спать с мокрыми волосами, да? И Чонгук не может отлипнуть от шёлкового водопада вовсе не потому что заделался фетишистом.       — Научишь меня?       — Если хочешь.       — Хочу! — тут же оживляется Чонгук, подпрыгивая на месте, точно у него в попе были иголки. — Пока в городе не намечается дел и у тебя почти две недели выходных, хочу, чтобы ты меня всему-всему здесь научил! Хочу больше проводить с тобой времени!       Чонгук поздно спохватывается, понимая, что ляпнул лишнего. Однако Тэхен был либо слишком хорошо воспитан, чтобы пытаться смутить Чона его же болтливым языком, либо просто не понял значения слов парня.       — Тебе мало времени со мной? — тихо спрашивает Ин Линхэ, и плечи его незаметно напрягаются. — Хочешь, чтобы я постоянно был с тобой? Но в таком случае, я быстро тебе надоем.       — Глупости! — тут же отвечает Чонгук, разводя волосы Тэхена в стороны подобно вееру. — Как ты можешь надоесть? Ты же буквально мечта: красивый, воспитанный и внимательный, девушки наверняка в восторге от тебя, — Чон болтает, не следя за языком. — А скажи мне, кто тебе здесь нравится? Ты здесь уже две тысячи лет, наверняка есть кто-то, кто тебе приглянулся.       И тонкая игла ревности колет Чонгука под рёбра. Ин Линхэ ни на грамм не принадлежит ему, однако осознавать, что мужчине может кто-то нравится, неожиданно больно. И всё-таки Чон понимает, что свет на нём клином не сошёлся, Император молодой и здоровый мужчина, зов плоти должен быть в нём силён, не мог он держать обед невинности две тысячи лет.       Ин Линхэ медленно оборачивается к Чонгуку, и тот снова цепляет беззаботную маску на лицо. Чон в последний раз проводит гребнем по ещё влажным волосам и обходит Тэхена, садясь прямо перед ним, складывая ноги в позе лотоса.       Чонгук сверкающими от любопытства глазами уставился на Ин Линхэ, ожидая от того пояснений. А мужчина отвечает короткое и лаконичное:       — Есть.       Парень не сдерживает тонкого фырканья. Собеседник из Его Величества, конечно, никакой, и пары слов не вытянешь, однако Чонгук может болтать за них двоих и не устанет.       Чон хитро улыбается и поднимает карие, блестящие азартом глаза на Ин Линхэ. И в этот момент у парня даже дыхание спирает. Тэхен божественно красив. Надо признать, что за всё время, проведённое здесь, Чонгук ещё ни разу не видел Ин Линхэ простоволосым. Тот всегда убирал волосы в сложные причёски или хвосты, всегда был строго опрятным и величественным. А сейчас сидел напротив Чона с распущенными волосами и выглядел так по-домашнему, что Чонгук невольно засмотрелся, поздно понимая, что пялится на Императора непозволительно долго.       Чон качает головой, собирая мысли в кучку и снова начинает безудержно болтать:       — Кто это, кто тебе нравится? — тактичности, сразу скажем, ему не занимать. — Сато Томоне? — Чонгук улыбается, пытаясь прочесть хоть что-то на спокойном, застывшем лице. — Она очень даже ничего, хорошенькая и отлично говорит на всех трёх языках, даже с тобой может на китайском разговаривать.       — Это не она, — легко отвечает Император.       И тут до Чонгука доходит:       — А! ИнНа! Тебе нравится ИнНа!       Тэхен долгим, холодным взглядом смотрит на Чона. Молчит и ничего не отвечает. Слова тут излишни, потому Чонгук понимает всё сам. ИнНа самая красивая девушка во всём пристанище проклятых душ, если у Тэхена изменились вкусы насчёт полов или он оказывается бисексуален, то девушка ему точно должна была приглянуться. Она очень внимательная, постоянно прислуживает Тэхену, помогает ему, готовит для него, заботится о нём. Она идеально подходит для Ин Линхэ по всем параметрам. И как бы Чонгуку ревностно не было, а он должен был признать:       — Так она действительно тебе нравится!       Ин Линхэ тяжело вздыхает и прикрывает на мгновение глаза, но молчит, ничего не отвечая. Он берёт с подноса кувшин с вином и наливает чарку, предлагая её Чонгуку, но тот отказывается. Он раскачивается на месте словно маятник и никак не может налюбоваться видом такого домашнего и мягкого Ин Линхэ.       — Тэхен-Тэхен, а научи меня китайскому, а? — просит парень.       Может быть, если он выучит этот язык здесь, то после перерождения станет гением, который с лёгкостью сможет освоить пару иностранных? Полиглотом? В любом случае, Чонгуку интересно изучить китайский, потому что на нём говорит Ин Линхэ, и эти его нежные «ж», «ш», «ся» — слишком нравятся Чону, чтобы выучить китайский и понять, что говорит Ин Линхэ.       — На самом деле я знаю несколько базовых фраз, — продолжает болтать Чонгук, раскачиваясь из сторону в сторону, — вот, слушай! 你好！我叫田柾國. 我二十三岁. .       Чон произносит все три предложения с гордостью. Ещё при жизни, когда он был айдолом, группа ездила в Пекин, и для фанатов Чонгук учил самые простые фразы. Вот они и пригодились ему сейчас.       Однако Тэхен отчего-то, послушав Чона, начинает тихо смеяться, опустив голову.       Чонгук перестаёт раскачиваться, надувает нижнюю губу и капризно интересуется:       — Почему ты смеёшься? — фанаты были в восторге, когда Чон говорил с ними! Так что не так-то?!       Ин Линхэ поднимает улыбающееся лицо на Чонгука и выглядит таким невероятно счастливым и домашним, что Чон забывает о том, что собирался как бы обидеться.       — Ты не попадаешь в тональность, — отвечает Тэхен, — из-за этого я не понимаю ни слова.       — Йя, ты тоже не идеально владеешь корейским, — Чонгук из вредности показывает Ин Линхэ язык. Но тут же интересуется: — Кстати, а почему за столько лет ты так и не выучил корейский? Он появился приблизительно пятьсот лет назад. Госпожа Чхве свободно говорит на нём и ИнНа, и даже лодырь Ли Гон, но ты почему-то продолжаешь говорить с акцентом.       И акцент этот на самом деле сводит Чонгука с ума в лучшем смысле этого слова. Ин Линхэ тянет тонально гласные, как обычно делает это в китайском, иногда путает порядок построения предложений и порой задумывается над тем или иным словом, чтобы понять, какое лучше всего подходит для данной ситуации. При этом его бархатный голос стелется патокой, он всегда говорит чётко, уверенно и отчасти лениво, из-за чего у него появляется особый акцент, от которого уши Чонгука точно в рай попадают!       Ин Линхэ с улыбкой опустошает чарку с вином и только после отвечает:       — Я не то, чтобы не могу исправить диалект, я не хочу. Когда погружаюсь в его изучение, вспоминаю слишком многое, о чём не хочу вспоминать.       Чон вдруг понимает, что обычным вопросом, кажется, задел больную тему, чего ему бы не хотелось. Потому он поспешно говорит Ин Линхэ:       — Тогда не вспоминай. Научи меня лучше китайскому и обязательно каллиграфии. Ты каждый день что-то пишешь, а я не могу ни одного иероглифа разобрать.       У Тэхена целая гора на рабочем столе из свитков. По утрам или по вечерам он всегда берётся за кисть и прекрасным каллиграфичным почерком выводит непонятные Чонгуку иероглифы, будто дневник ведёт. Чон тайно заглядывал в записи Ин Линхэ, в силу своего любопытства не смея побороть соблазн, но ничего он не понял, не зная китайского.       Тэхен смотрит ему в глаза и просто произносит:       — Ты мог попросить, чтобы я прочёл тебе.       У Чонгука сердце в груди делает кульбит. Люди обычно прячут свои записи, скрывают их, боятся или стесняются показывать другим, а Ин Линхэ ему так просто говорит: «Ты мог попросить, чтобы я прочёл тебе». Он словно всё-всё готов для него сделать, и Чонгуку от этого так хорошо, что даже плохо! Ну почему они не встретились при жизни?!       — А вдруг там что-то личное, — шепчет Чон. — Я не мог тебя попросить, поэтому хочу сам научиться китайскому.       — Будь это что-то личное, я бы всё равно рассказал тебе, — уверенно отвечает Ин Линхэ.       А Чонгуку не легче от этих слов. Перед ним никто и никогда не был таким открытым душой. Даже «его Тэхен» имел тайны и секреты, и секретов в Ин Линхэ тоже предостаточно. Но Чонгук уверен, что, если спросит его о чём-то, тот без раздумий ответит. Только Чон не может пользоваться не принадлежащей ему добротой. Ин Линхэ не его парень, но во всём ему потакает, и Чонгук не может не спросить:       — Почему?       — Потому что это ты. Ты можешь попросить о чём угодно, и я всё сделаю.       Вот так просто. «Потому что это ты». И не нужны сотни и тысячи объяснений. Можно довериться, потому что это ты.       Чонгук тяжело сглатывает и прячет глаза, не в силах и дальше смотреть, как в песочной радужке глаз напротив цветёт весна.       — Не балуй меня, я итак невыносим, — шепчет парень, — постоянно вляпываюсь в неприятности.       Кому, вообще, такой сдался? От Чона одни проблемы, если так посмотреть. Даже «его Тэхен» говорил ему быть потише и не лезть в неприятности, потому что настанет такой день, когда ему уже никто не сможет помочь. Он был прав, если бы Чонгук так не захлебнулся своими чувствами к «своему Тэхену», то и на камеру они не попали бы, сохраняя осторожность.       Кстати, насчёт своего бывшего парня. Чонгук хмурится, припоминая странные сны, которые не дают ему покоя в последнее время. Он плохо помнит, что именно ему снилось, однако кое-что не желало вылетать из головы.       — Тэхен, а можно спросить? — Чон поднимает глаза на Ин Линхэ, который методично уничтожал алкоголь.       — Конечно.       Чонгук кусает губу:       — Мне снится один человек. Его зовут Ин Бинхэ.       Ин Линхэ при этих словах никак в лице не меняется, хотя отвечает честное:       — Это мой брат, после моей кончины он стал Императором. Как я думаю, он сейчас переродился, его ре…       Тэхен хмурится, вспоминая сложное слово.       — Реинкарнация, — подсказывает Чонгук.       — Его реинкарнация — это «твой Тэхен».       Чон протяжно выдыхает, кивая каким-то своим мыслям и только после секундной паузы продолжает:       — Я бы удивился, но уже и сам догадался, что это, кажется, один и тот же человек.       Когда Чонгук впервые попал в пристанище проклятых душ, то Ин Линхэ показался ему копией «его Тэхена», однако, приглядевшись и пожив с Императором какое-то время, Чон понял, что ошибался. Нет, он намеренно сам себя ввёл в заблуждение. Он так скучал по своей разбитой любви, что поверил, будто у Ин Линхэ и «его Тэхена» одно и то же лицо. Хотя сходство в них было, эти люди всё же отличались друг от друга. Тэхен из земной жизни был светлым, весёлым и хрупким. Ин Линхэ был Императором, сдержанным, величественным и недосягаемым. Он был шире в плечах и намного выше другого Тэхена. Чонгуку рядом с ним даже приходилось голову задирать, чтобы смотреть мужчине в лицо.       — Так странно, что я встретил вас обоих, — Чон снова начинает раскачиваться точно маятник из стороны в сторону, грозясь завалиться на бок и скатиться с лестницы. — Ну, тебя только после смерти, но это всё равно необычно. Кстати, знаешь, на земле есть легенда, якобы мы рождаемся с лицами людей, которых любили в прошлой жизни.       Ин Линхэ опустошает очередную чарку сливового вина и, немного подумав, отвечает:       — Не думаю, что это так. Душа может поменять лицо при новом перерождении, но вряд ли станет принимать облик человека, который когда-то ей был дорог, это ведь… больно.       Больно. А вот ты, Чонгук, смог бы в колесе перерождения принять облик Ин Линхэ? Смог бы сделать это, понимая, что дальше будешь жить с лицом человека, которого до безрассудства полюбил? Это ведь не забавы. Это действительно больно.       Чон качает головой, вытряхивая из неё все тяжёлые мысли. Он не хочет в такой прекрасный день думать о чём-то плохом, потому снова переходит к своей любимой игре вопрос-ответ, где заваливает Ин Линхэ своими глупыми вопросами, на которые тот, впрочем, всё же отвечает.       — Если бы ты мог переродиться, чей облик ты бы принял?       Ин Линхэ улыбается уголками губ и просто отвечает:       — Свой собственный.       Чонгук хлопает в ладоши и коротко хохочет:       — Я знал, что ты так скажешь! Ты ведь такой красивый, конечно, ты захочешь остаться в своём изначальном обличие, — Чон закусывает язык, понимая, что только что ляпнул.       Да, ему пора было учиться жить молча. Вот Ин Линхэ ведь молчит и ещё не стух от этого, так почему Чонгук не сможет? Сможет! И перестать болтать глупости сможет, просто нужно включать мозги и фильтровать свои слова. Но эта идея только остаётся идеей, потому что Чон в ту же минуту спрашивает:       — Тэхен, если тот парень, с которым я встречался при жизни — Ин Бинхэ, то получается, что я встречался с твоим братом.       Наверное, любой бы другой его за эту фразу поколотил, Ин Линхэ же остался спокоен:       — Вполне возможно. Он был очень хорошим и достойным человеком.       «Достойным и хорошим»? Хах, Чонгук ведь тоже раньше так считал. Но теперь… он не может говорить о «своём Тэхене» плохо, однако в свете произошедшего многое поменялось.       — А в этой жизни, видимо, нет, — бормочет Чон, застывая на месте, точно сломанный маятник часов.       — Может, и нет, — мягко отвечает Тэхен, глядя в карие глаза Чонгука с толикой тайного знания, которое не доступно парню. — Ты говорил, что он бросил тебя, когда общество поднялось против вас. Но что если он пытался тебя защитить? Порой, чтобы защитить дорогих сердцу людей, приходится от них отказаться.       Чонгук хмурится. Слова Ин Линхэ не лишены смысла, когда началась вся эта история в прежней жизни Чона, когда весь хейт вылился на него и на Тэхена, он не особо понимал, что происходит. Чёрное и белое поделились на два лагеря и не желали состыковываться. Если Чонгуку говорили, что его ненавидят, он принимал это прямо, если его отталкивали, то он считал себя ненужным. Он бы хотел во всём разобраться, но тогда у него просто не было сил, а сейчас уже бесполезно.       — Может быть, — отвечает Чонгук, вздыхая. — В любом случае, я этого уже не узнаю. Я умер, и попал сюда и встретил тебя, — парень улыбается Ин Линхэ, подставляя свободную чарку, соглашаясь выпить вина с этим невероятным мужчиной.       Тэхен смотрит прямо ему в глаза, но смутить не пытается. Он просто смотрит, а Чонгук изнутри умирает, возрождаясь чем-то новым, цельным и до беспамятства влюблённым в Ин Линхэ.       — Ты этому рад? — мягко шепчут алые губы.       Чонгук сглатывает и отвечает:       — Тому, что умер — нет. Тому, что встретил тебя — да.       Ин Линхэ неожиданно хмурится, но взгляд не отводит, продолжая:       — А если я скажу, что в прошлой жизни ты умер из-за меня, твой ответ изменится?       Из-за него? Из-за Ин Линхэ?       Чонгук прислушивается к своим чувствам, но ответ находит мгновенно, не сомневаясь ни в одном своём слове ни секунды.       — Я не знаю, что было в прошлой жизни. И как это относится ко мне настоящему? Моя прошлая жизнь состоит из взлётов и падений в карьере айдола, а нынешняя из ежедневных приключений под руку с тобой. Если и был какой-то Чонгук, который из-за тебя погиб, то это не я. Я такого не помню и не желаю вспоминать. Для меня ты стал целой Вселенной.       *****       Горячие губы, пылающие в страсти, целовали удивительно нежно, сладко. В них не было звериной несдержанности и желания пометить и присвоить. Они были подобно прикосновению нежных лепестков слив. Поцелуи почти неосязаемые, настолько упоительно аккуратные, что Чонгук сгорает в жаре, который охватил всё его тело.       Он хватается за широкие плечи Ин Линхэ и тянет его к себе ближе, направляет поцелуи к шее, где маняще красуется острая ярёмная впадинка. Там у Чонгука эрогенная зона, только дотронься, поцелуй, протяжно облизывая солоноватую кожу, и парень точно кончит. Он знает, у него уже так было, стоит немного поиграть с ярёмной впадинкой, как он тут же спускает, ловя перед глазами цветные облака.       И сейчас Чонгук ведёт губы Ин Линхэ прямо к заветной точке. А мужчина дразняще останавливается на остром кадыке, нежно его покусывая.       У Чона в теле лава, он горит и сгорает. Ноги скрещивает за спиной Тэхена и прижимает того ближе к себе. Пах к паху, чтобы знал, как парень возбуждён, и что пора переходить к вторжению, а не играть с прелюдией.       В темноте сверкают песочные глаза, хитрые и словно даже лисьи. Ин Линхэ запечатывает короткий поцелуй на припухших губах Чонгука и стекает к ярёмной впадинке, прикусывает острую косточку, лижет горячую кожу, собирая с неё аромат мягких едва уловимых ромашек и…       Чонгук просыпается.       Где-то за окном занимается рассвет. В комнате ещё темно и тихо, из города тоже сюда не долетают никакие звуки, а Чон лежит на кровати и тупо пялится в потолок.       Видимо, в порыве влажных снов он скинул с себя одеяло, потому что лежал только в нижних белых одеждах. В штанах было тесно и горячо, тело пылало, по ощущениям на щеках алел румянец. А Чонгук лежал на кровати, смотрел на свой вставший в штанах член, как на предателя, и думал:       «Молодец! Ты докатился до той стадии, когда тебе снятся весенние сны в главной роли с Ин Линхэ. Просто браво, Чонгук, отлично поработал! Ниже падать уже некуда, ты пробил дно!»       А с эрекцией в штанах всё равно что-то делать было нужно. Можно было бы подрочить, как самый простой и сладкий вариант. Сейчас только светает, вряд ли кто-нибудь придёт к нему. Ин Линхэ, скорее всего, ещё спит, а потому Чонгук может отдаться своим грешным наслаждениям в полную силу. К тому же он может даже стонать и кричать, их с Тэхеном павильоны расположены далеко, так что парня будет не слышно.       Однако отчего-то Чонгуку совсем не хотелось доставлять себе удовольствие. Он бы лучше облился холодной водой, сгоняя напряжение, нежели дрочил бы на образ Ин Линхэ. Да, Тэхен ему нравится, но Тэхену нравится ИнНа, Чонгук не может дрочить на чужого мужчину. Уже одно то, что он ему приснился в весеннем сне — дикий позор. Чон никогда не разбивал пары и не станет этим промышлять и после смерти.       Парень строго-настрого запрещает себе же прикасаться к ноющему от возбуждения члену. Вместо этого он поднимается с кровати, собирает все полотенца, что у него есть и, прикрываясь их ворохом, идёт к горячему источнику. Конечно, в такую рань его никто бы не заметил, но лучше подстраховаться. Конечно, чтобы избавить от напряжения в нижней части тела ему нужна была не горячая вода, а холодная. Но, увы, идти к речке в такую рань, когда тьма всё ещё воет под стенами города, он не станет.       Поплещется и в горячей воде, успокоит разум и дух, и всё пройдёт. В любом случае, он на это надеется.       На берегу, у источника, нет чужой одежды или полотенец, что является хорошим знаком, значит, он здесь один. Чонгук быстро раздевается, вдыхая горячий, тяжёлый от пара воздух, складывает свои вещи на камни и только после опускается в источник, зашипев, когда горячая вода мазнула по возбуждённой плоти.       Чонгуку срочно нужно научиться медитировать. Жизненно необходимо, иначе он падёт до того, что будет дрочить на чужого мужчину!       Всё-таки ИнНа намного лучше Чонгука, и парень вынужден это признать. Не удивительно, что она понравилась Ин Линхэ. Она заботливая, добрая и внимательная, Чонгук при этом только наслаждается всей добротой и заботой, которые ему дарит Тэхен, но взамен, кроме неприятностей, ничего не даёт. ИнНа же дарит Ин Линхэ свою нежность. А какой мужчина бы перед таким устоял?       Чонгуку пора прекращать пить уксус и забыть свои чувства к Тэхену. Это даже к лучшему, что тому нравится ИнНа, когда Чон уйдёт, Ин Линхэ не будет грустить.       За всеми своими нелёгкими мыслями Чонгук так расстроился, что и эрекция спала. В пору радоваться, что он избавился от столь смущающего действа организма, а Чона одолевает такое уныние, что хоть утопись.       И топиться прямо сейчас можно. Он находится в горячем источнике, нырни поглубже, вдохни воды, чтобы затопила лёгкие и… Стоп-стоп, Чонгук уже мёртв, вторая попытка самоубийства не получится, да и надо оно Чону? У него-то и первая попытка умереть ему же боком вышла, хотя он встретил Ин Линхэ, и этот факт приятно греет душу.       Чонгук медленно плывёт вглубь источника, перевернувшись на спину, и наблюдая за тем, как небо раскрашивается розовыми и алыми рассветными всполохами. Невероятно красиво и упоительно нежно. Чон был соней, и рассвет по обычаю не видел, чуть ли не впервые в жизни он мог им насладиться, купаясь в тёплой воде и стараясь избавиться от тяжёлых мыслей, что в последнее время его обуревали. Ему слишком сильно нравится Ин Линхэ, и он не может просто так погасить в душе это чувство.       Неожиданно чья-то рука хватает его за плечо. Чонгука накрывает такой волной страха, что он чуть не уходит под воду, поднимая вокруг себя ураган из тысячи брызг.       Чон оборачивается и огромными напуганными глазами смотрит на Ин Линхэ, стоящего рядом. Пока Чонгук беззаботно бороздил на спине просторы источника, то чуть не врезался в мужчину, который принимал утреннее омовение.       Секундный страх сменился шоком, а затем густым румянцем, залившим всё лицо и грудь парня.       — Доброе утро! — мягко улыбается Ин Линхэ. — Прости, что напугал тебя, я не хотел.       У Чонгука по ощущениям полуобморочное состояние. Секунду назад он готовился расстаться со своей душой во второй раз, а сейчас сгорал в агонии желания, чувствуя, как кровь приливает не совсем туда, куда нужно! Если бы вода не шла рябью, а слой пара не был таким плотным, скрывая всё, что находилось под водой, Чонгук точно бы умер здесь и сейчас со стыда, и не надо говорить ему о том, что он уже мёртв!       Ин Линхэ был голым. Точнее, он ведь был в купальне, а потому и должен быть голым. Боже! Что Чонгук несёт?! Свет и радость. Ну, ладно. Ин Линхэ стоял напротив Чона обнажённый по пояс, нижняя часть тела, как и у Чонгука, скрыта под водой, но, матерь божья, Чону хватало и того, что он видел, чтобы мысленно визжать от восторга и возбуждения.       Если и существовал идеальный мужчина, то им точно был Ин Линхэ. Однажды, при сборке риса, Чонгук уже имел честь видеть полуобнажённого Тэхена, но сейчас всё воспринималось острее от осознания, что мужчина стоит перед ним полностью голый. По крепкому торсу стекали нити воды, заманчиво утекая ниже пупка, словно дразнясь. Волосы были мокрые, видимо, только вымытые, от них пахло мятой и сливой, тёмные пряди завитками прилипли к обнажённой коже, только подчёркивая красивый загар тела. У Ин Линхэ на длинных ресницах застряли капельки воды, которую в порыве испуга расплескал Чонгук. Алые губы от жара источника припухли и стали темнее.       Ин Линхэ выглядел точно порочная мечта, точно искушение в чистом виде, и Чон добровольно искушался.       — Н-ничего, — еле выдавливает из себя Чонгук и даже умудряется улыбнуться. — Доброе утро!       — Ты так рано встал, — замечает Ин Линхэ, помня, что Чон обычно спит до обеда, а затем озабоченно вглядывается в лицо Чонгука и спрашивает: — Твои щёки, ты заболел?       Как хорошо, что Тэхен лишён чувств и не знает о том, что щёки могут гореть от смущения. И да, Ин Линхэ, Чон заболел, очень серьёзно и неизлечимо — влюбился в тебя по самые помидорки! А сейчас у него ещё стоит на тебя, но вам, Император, лучше об этом не знать.       — Нет-нет, — поспешно отмахивается Чонгук, натянуто улыбаясь, — просто здесь жарко.       Они же в горячем источнике. Вот.       Ин Линхэ мягко улыбается и отвечает:       — Возможно немного.       Чон нервно сжимает пальцы рук. Вот он попал, конечно! Почему боги удачи отвернулись от него?! Почему, что бы он ни сделал, как попадает в неприятность?! И что теперь делать со своим стояком?! Как объясняться перед Ин Линхэ, если вдруг возникнет необходимость?       Никак. Нужно придумать, как бы подольше остаться в источнике, дождаться, когда Тэхен уйдёт и позорно спустить, выпуская пар. Это единственный выход. Одна загвоздка в «гениальном» плане: Ин Линхэ не спешил никуда уходить.       — Я не видел твоих вещей на берегу, — Чонгук снова включает Болтуна, надеясь так спасти свою честь.       — Я оставил их с другой стороны, — Ин Линхэ легко кивает на ближайший к ним берег.       В клубах пара плохо видно, но кроваво-чёрные одежды смотрятся достаточно ярко на тёмном камне, окружающем купальню.       Чонгук, ты самоуверенный дурак, раз решил, что ежели на одном берегу нет вещей Ин Линхэ, то они не могут оказаться на другом. И куда твоя самоуверенность тебя привела? Прямо к человеку, на которого у тебя стоит. Стыд и позор.       — Ты всегда так рано встаёшь? — Чон отвлекает себя беседой, надеясь успокоить тело и дух и унять жар, растекающийся по телу.       Но хрен его уймёшь! Ин Линхэ напротив — просто запретный плод! Самое большое искушение, а ведь Чонгук уже искусился! Ну, он же молодой (и пусть мёртвый), может и по нескольку раз в день.       — Почти, — отвечает Тэхен. — Думаю, за две тысячи лет я хорошо выспался. Давай я помогу тебе вымыть волосы, — добродушно предлагает Ин Линхэ, замечая, что Чонгук не спешит мыться, топчась на одном месте.       Конечно, постой тут спокойно, когда стояк тянет болью!       Но Тэхен о злоключениях Чона не знает и потому предполагает самое обычное:       — Ты, видимо, забыл взять с собой мыльный корень.       Чонгук рад, что Тэхен не искушённый и ничего не подозревает, иначе Чон бы прямо здесь утопился, и никто бы его не смог отговорить!       — Впервые так рано проснулся, — парень тянет кривую улыбку, — вот голова и не варит.       — И всё же мне кажется, будто у тебя жар.       — Нет-нет, я в норме.       "Ага, просто у меня стоит на тебя! Ну, знаешь, по-дружески, да!" — материт себя мысленно Чонгук, а внешне старается выглядеть беззаботно.       — Что ж, ты сам предложил помыть мне волосы, только я хочу твой шампунь.       — Шампунь? — Ин Линхэ удивлённо приподнимает бровь.       А Чонгук себя пуще прежнего материт. Алё, какой шампунь две тысячи лет назад?!       — Ту настойку, которой ты моешь волосы, — поясняет Чон, улыбаясь. — Она очень хорошо пахнет.       Она пахнет тобой — не договаривает. А Ин Линхэ не вдаётся в подробности. Он мягко подходит к берегу, берёт большой кувшин с настойкой из масел и мыльного корня, которой мыл свои волосы, деревянный ковш, полотенце и возвращается к Чонгуку.       Чон за это время никак не придумывает, как избавиться от позорной эрекции и только тихо радуется, что Тэхен стоит позади него. Хотя это осознание Чонгука вытапливало в масло, подсказывая, чем они могли бы заняться в такой позе. А потом Ин Линхэ начинает мыть ему волосы, это просто массажные движения по коже головы, но они разрядами молний проходятся по телу, вызывая доселе невиданное желание. У Чона стоял просто железно, ноя так, что ему приходилось переступать с ноги на ногу на илистом дне, не понимая, что ему делать.       Тэхен эти «танцы» Чонгука сразу подмечает, волнуясь:       — Что случилось? Опять нога?       — Нет, просто приятно, — о, да, знал бы ты как приятно! Хочешь, Чон даже покажет, как его нижний дружок рад твоим действиям?       Чонгуку хочется рыдать и одновременно стонать в голос, так ему хорошо сейчас! Ин Линхэ старается не прикасаться к нему больше нигде, кроме кожи головы, но и этого достаточно. Вкупе с ароматом сливы и массажем Чонгук кончит без рук и прямо сейчас!       Ин Линхэ массаж усиливает, а Чон еле удерживает себя от желания откинуться на крепкую мужскую грудь и стонать в голос, показывая, как ему сейчас хорошо. Он словно кот подставляется под руки Тэхена, дрожит на особо приятных поглаживаниях, от которых ядом струится по венам наслаждение, и кончает без рук, всё-таки, не сдерживаясь и громко выстанывая удивлённую гласную.       По телу патока растекается, напряжение отступает, и только неожиданно вылитый на голову кувшин с водой заглушает стон Чона, не давая ему сгореть со стыда здесь и сейчас. Тэхен закончил мыть ему волосы и сейчас смывал пену, щедро поливая голову Чонгука водой из ковша.       Чон поздно думает, что такая процедура могла бы быстро помочь ему избавиться от напряжения в теле. Зато сейчас дышать стало легче, хоть щёки и горели от вида полуобнажённого Ин Линхэ рядом. Но теперь можно было не бояться за стояк, а потому Чонгук даже приободрился, подставляя голову Тэхену, чтобы он лучше вымыл всю пену с волос.       Вокруг пахло сливами и мятой. Очень необычный аромат, холодный и тёплый одновременно. Так пах Ин Линхэ, таким он был: лёд и пламень.       Тэхен действует аккуратно и нежно, смывает пену с волос и мягко оборачивает к себе Чонгука, промокая его лицо чистым полотенцем, дабы парень мог открыть глаза. А после уже подсушивает его волосы, создавая на голове беспорядок, из-за короткой причёски Чона. Но парень не жалуется, он, словно кот, улыбается и даже хихикает счастливо, тут же получая в ответ вопросительный взгляд.       — Вспомнил, как мама меня мыла, — отвечает Чонгук, благодарно принимая из рук Ин Линхэ полотенце и уже досушивая волосы себе дальше сам.       Тэхен задумчиво прикусывает и так алую точно кровь губу и отвечает:       — Наверное, это действительно приятно. К Императору воспрещалось прикасаться даже слугам.       Чонгук удивлённо поднимает брови, оставляя полотенце висеть на голове.       — Я ведь сегодня, нет, вчера расчёсывал тебе волосы.       — Это ты, — улыбается Ин Линхэ, беря с берега белую рубашку и накидывая её на себя прямо в воде. — Тебе можно, не терплю чужих прикосновений, а тебе можно.       Сердце глухо бухает в груди, румянец на щеках становится просто алым! Да Тэхен Чонгука точно решил своими речами свести с ума! Не надо, пожалуйста, Чон в тебя и так по уши влюблён! Ну тебе же нравится ИнНа, не надо давать Чонгуку пустых надежд.       — Ты такой честный. Тебе не страшно говорить всё, что лежит на душе?       Ин Линхэ запахивает рубашку, дабы больше не совращать взор Чона. Наверное, он понял, почему у Чонгука такие алые щёки и уши, а может, просто закончил с омовением. Парень честно не знает, потому что его сердце дальше жадно впитывает в себя каждое, произнесённое Ин Линхэ слово.       — Почему мне должно быть страшно? Если я хочу поведать тебе о моих проснувшихся чувствах, то почему должен бояться? Другого шанса может не представиться, уже много времени прошло, ты можешь исчезнуть из моей жизни в любое мгновение. Я не хочу после ни о чём сожалеть.       — Тогда… — Чонгук не знает, что сказать. Не знает и потому выдаёт первое, что приходит в голову: — Почему ты больше не даришь мне ромашки?       Когда Чон болел, то его буквально заваливали букетами этих цветов. Но теперь Тэхен его больше не балует. А Чонгук ведь ждал, каждый день ждал свой новый букет.       Ин Линхэ пристально смотрит Чону в глаза и спрашивает:       — А ты хочешь?       — Хочу, — кивает Чонгук.       Тэхен кивает в ответ, давая понять, что сделает для парня всё, о чём тот попросит. Нужны ромашки? Он посадит для него огромное поле, лишь бы Чон был счастлив и доволен, лишь бы улыбался и продолжал нести целыми днями околесицу, маясь от безделья.       — А чего ещё хочешь? — спрашивает Ин Линхэ.       И Чонгук понимает, что Тэхен исполнит любой его каприз. Он прямо сейчас может попросить хоть звезду с неба, хоть гору золота. Но разве всё это ему нужно? Разве этого жаждет сердце?       Чонгук смотрит в тёплые глаза напротив и уверенно отвечает:       — Тебя хочу.