Нить судьбы сияет алым

      Обычно люди учатся на своих ошибках. Если они обжигаются, ранятся, то стараются больше не повторять опасных действий. Этот опыт из поколения в поколение помогал людям выживать, развиваться и расти в личностном и общественном планах.        И, наверное, эта часть знания в голове Чонгука напрочь отсутствовала, потому что учиться на своих ошибках парень не умел, да и не хотел. Не так давно на него напали наёмники вдовствующей императрицы, а он всё так же гулял до дворца и обратно без оружия, по пути не гнушаясь пройтись по тёмным переулкам.        Правда, всё же на то у Чонгука была причина. Дело в том, что перед приездом маршала в столицу, все чиновники и министры и даже Ким ГоРам неожиданно утихли. Вдовствующая императрица не желала своими неказистыми действиями спугнуть Тянь Яньмэя, а потому не делала ничего вот уже двенадцать дней. Чиновники и министры боялись Императора, а что может быть хуже гнева правителя? Правитель, у которого в данный момент под рукой маршал, готовый поднять все войска в любой момент и стереть целый клан, не оставив от него даже жалкого упоминания.        Видимо, Тянь Яньмэй был кем-то вроде Бога Войны, уважаемый и пугающий точно Ин Линхэ. Чонгуку не терпелось познакомиться с маршалом, а ещё больше не терпелось отправиться на северную границу. Он уже даже все вещи собрал, в этот раз положил в мешок сухой паёк и не собирался от него отказываться. А ещё комплект сменной одежды положил — вот, он умеет учиться на ошибках прошлого.        В то же самое время, пока Чонгуку не терпелось отправиться в путешествие, Ин Линхэ никуда не торопился и продолжал жить обычной императорской жизнью, где постоянно работал, разбирался с делами государства и плёл многоходовые интриги. Чон Императором восхищался, потому что сам был неисправимым разгильдяем, который не мог и нескольких мгновений посидеть на одном месте.        Вот и сегодня после утреннего совета он снова приклеился к Ин Линхэ, желая потрепать языком и не желая выполнять свои обязанности «придворной дамы». А что? Он помог Императору собраться? Помог. Накормил? Накормил. Всё, он всё сделал. Дайте, пожалуйста, выходной!        Однако Ин Линхэ так просто его отпускать не планировал и последнюю неделю брал парня на занятия по фехтованию, тренируя его самостоятельно. На границе было не так опасно, как во дворце, где даже за молчание могли казнить, однако на севере опасность была другого рода, и если Чонгук чаял там выжить, то должен был подтянуть свои умения.        Но даже после изматывающей тренировки на деревянных мечах, Чон, лёжа на земле в форме дохлой звёздочки, всё равно норовился потрепать языком, а ещё выпросить вкусный обед. Он, вообще-то, поел до того, но молодому и прожорливому организму всё было мало.        — Есть после тренировки — вредно, — отвечает Ин Линхэ, который словно и вовсе не устал, — можно получить несварение.       Чонгук не желает сдаваться, у него в животе поют киты! Это Тэхен может оставаться бодрым и полным сил даже после утомительной встречи с министрами и тренировки по фехтованию. Хотя начнём и закончим на том, что в бою с Чонгуком он даже не всю свою силу использовал, процентов десять, а то и меньше. Чона бы ударило по самолюбию, если бы у него был стимул соревноваться с Тэхеном, но стимула такого не было. А вот доставать Императора, ныть и пилить его целый день — было по-настоящему увлекательно.        — Почему вредно? — Чонгук тут же поднимается в положение сидя. — Мне нужно восполнить запас потраченной энергии.       Ин Линхэ с лёгкой, Чону казалось, издевательской, улыбкой смотрит на парня, отвечая:       — На севере мы можем попасть в ситуацию, когда не будет еды, не лучше ли начинать готовиться к этому сейчас?       Пытается отговорить его от поездки?! Да ни в жизнь!       — Нет, — Чонгук подгибает под себя ноги, усаживаясь в позу лотоса и складывая руки на груди. — Сейчас нужно жить на полную катушку! Ваше Величество, вы не умеете жить, — как эксперт вам говорю. Вы пробовали веселиться и развлекаться? Искать приключения и пробовать даже самую странную еду?        Ин Линхэ усмехается и садится рядом с Чоном на землю. Жест не императорский, а мужчине откровенно на это наплевать. Он смотрит на непоседливого кролика рядом и с особым наслаждением отвечает ему, наблюдая, как парень корчит гримасу:       — Я ел тараканов, червей, скорпионов, змей…       — Ладно, можете не продолжать! — У Чонгука наглости хватает оборвать даже Императора. — Я вас понял. Но всё это вы ели вынужденно, а всякие вкусности люди едят ради удовольствия.       — Обычную еду я тоже ем вынужденно, чтобы не умереть. Если бы можно было, не стал бы вообще питаться.       Чонгук замирает на месте, не зная даже, что ему на это сказать!? Да еда — одно из главных и любимых составляющих его жизни, то, ради чего он встаёт по утрам и бежит домой по вечерам! Еда — это смысл жизни, не иначе! А Ин Линхэ, как всегда, в своём репертуаре.       — Да вы просто!.. У меня слов нет! — восклицает Чонгук. — Вот смотрите: на смертном одре люди обычно сожалеют о том, что не успели сделать. «Сколько всего вкусного я не съел, сколько всего не попробовал и не посмотрел, сколько не сказал». Не лучше ли жить без сожалений?       Тэхен невозмутимо отвечает:       — Я ни о чём не сожалею.        — Да как так?!        — Я делаю то, что хочу. Создаю империю, которую хочу. Я работаю на благо нации, и мне это нравится. Никаких сожалений.        — Мне вас не понять, — качает головой Чонгук.       Ин Линхэ не поддаётся логике и описанию. Если показать кому-то чёрно-белую картинку и спросить, что на ней изображено, то люди начнут подмечать деревья, горы, цветы, небо. Ин Линхэ ответит просто: чёрно-белые линии.         — А ты? — спрашивает Тэхен, склоняя голову к плечу. — Почему ты такой… полный жизни?       Чонгук задорно улыбается, подсаживаясь к Императору ближе.       — Моя матушка говорила, что я особенно красив, когда счастлив и улыбаюсь, потому я стараюсь не грустить. В конце концов, пошло оно всё! — беззаботно отвечает парень.       Мужчина же почему-то хмурится, переспрашивая:       — «Говорила»?       Чонгук натянуто улыбается, опуская глаза в землю.       — Матушка заболела три года назад и весной этого года её не стало.        Об этом до сих пор было тяжело говорить. Не так как первое время, когда одно упоминание слова «мама» заставляло что-то внутри надрывно кричать о боли, пытаясь разорвать грудную клетку и выжать досуха сердце, чтобы ничего не ощущать, ничего не чувствовать. Но уже четыре месяца прошло. Чонгук мог бы и дальше грустить, заливаясь слёзами, но мёртвых не вернуть, а живые всё ещё рядом с ним.       Ин Линхэ долго смотрит на профиль Чонгука, непонятно что видит и что подмечает, но эмоции угадывает точно, хоть сам их лишён.       — Ты скучаешь по ней?       — Очень сильно, — признаётся Чонгук. — Когда отец бранил меня, мама всегда заступалась, — улыбается парень, поднимая голову, — когда отец лишал меня карманных денег, мама тайком их подкидывала мне, когда мне было грустно, она готовила для меня пельмешки и даже подливала вина! — Чон коротко смеётся, грустно вздыхая. — Мама была ярким человеком, любила жизнь и умела радоваться ей, но болезнь её не пощадила. Наверное, отчасти поэтому отец забрал меня в Сяньян, ему казалось, что в Кочосоне на меня давят стены, и потому я бегу из дома.       Тэхен смотрит в карие глаза и проницательно интересуется:       — А разве не поэтому?       — Отчасти, — соглашается Чонгук. — После ухода мамы было тяжело нам всем.        Было невыносимо. Настолько, что хотелось кричать во внезапно опустевшей комнате, но почему-то кричать было невозможно, звук не шёл из горла! Чонгук был влиятельным молодым господином в Кочосоне, его семья приближена к королю, он имеет определённую власть. А власть над жизнью и смертью не имеет никто. Даже Император не властен над этой материей.       — Вам, наверное, знакомо это чувство, — продолжает Чонгук, натянуто улыбаясь, — мне кажется, вы были близки со своим отцом.       — Я не могу чувствовать, — просто отвечает Ин Линхэ, — я только пытаюсь осмыслить это понятие, изучая других людей. Но думаю, мы с отцом понимали друг друга. У него был тот же недуг, что и у меня.       — Он не понимал эмоции? — Чонгук удивлённо округляет глаза. Он не был знаком с прошлым Императором, но говорили, что тот был достаточно мягким человеком, потому многим старшим чиновникам было тяжело с Ин Линхэ.        — Да. Но его болезнь была слабее, к тому же мой дедушка открыл для отца религию, и в буддизме он нашёл успокоение и спасение.        Хм, интересно. Однако:       — Я слышал, — Чонгук кусает задумчиво губу, — что вам не нравятся религии, кроме даосизма.       — «Не нравятся» — неверная формулировка. Я не запрещаю веру: буддизм, даосизм, конфуцианство — все они помогают многим людям и имеют свой смысл и основу для существования. Я не люблю фанатиков, не люблю тех, кто, прикрываясь верой, творит бесчинства, считая себя выше Нефритового Императора и Девяти Небес.        — Я думаю, в каждой вере существует толика фанатизма, — размышляет Чонгук.       — Верно, — улыбается ему Тэхен. — Именно потому я не допускаю монахов к власти. Как только такой человек обретёт могущество, он создаст империю, в которой будет угнетать всех, кто не согласен с его богом. Потому я не поддерживаю ни одну из вер, но практикую даосизм, хоть некоторые моменты мне тоже кажутся спорными, и я с ними не согласен.        Чонгук улыбается, вспоминая:       — Я помню, ваш брат сказал мне, что Дао предлагает плыть по течению, а вы бы сказали бороться!       — Я не желаю плыть по течению, но мне его и не поменять. Как говорят, даже Император не может заставить реку течь в обратном направлении. Однако я могу построить мост, найти брод или построить лодку и плыть по ней в ту сторону, в которую захочу и добираться до того берега, который мне нужен. Мы строители своей судьбы, а не наблюдатели.       *****       Сегодня в столицу должен был приехать маршал. Ещё вечером Императору пришло письмо из ближайшей почтовой станции, где Тянь Яньмэй докладывал Его Величеству о том, что уже утром следующего дня прибудет в Сяньян.        Чонгуку посчастливилось быть при Императоре в момент, когда пришло послание. Чон только слышал о великом маршале, но никогда его не видел, потому новость эта взбудоражила молодое сердце, и Чонгук не спал толком всю ночь, нетерпеливо ворочаясь в постели и бесконечно глядя в окно в ожидании рассвета. Обычно парня так рано тяжело поднять, но сегодня он сам встал с кровати, помылся от и до, даже волосы вымыл. Нашёл красивое белое ханьфу, которое купил не так давно, выпросив деньги у отца, мотивировав свой поступок тем, что у него даже выходной одежды нет! Господин Чон деньги дал и отправил слугу, чтобы проследил за молодым господином, дабы тот не спустил все золотые на еду и выпивку. Чонгук честно купил прекрасные ханьские одежды, а ещё к ним взял несколько заколок, но об этом приказал слуге молчать.       И вот сейчас, стоя перед бронзовым зеркалом, прихорашивался. Не то чтобы он хотел быть красивым для маршала, но желал произвести хорошее впечатление. Обычно он выглядит как разгильдяй и бездельник (коим и является), а хотел казаться настоящим мужчиной. Чонгук понимал, что Тянь Яньмэй вообще-то маршал чужого государства, но заручиться уважением такого грозного и известного человека всё же хотелось.        Во дворце Чонгук был даже раньше обычного, правда, несмотря на то, что на небе только заалел рассвет, никто во дворце не спал. В честь приезда маршала Ин Линхэ приказал устроить небольшое застолье. И все чиновники и министры предложение Императора поддержали, вложив в пир немалую часть своих средств. Причина такой щедрости заключалась в том, что маршал прибывал в столицу, а Император наоборот отбывал. Чиновники и министры желали выслужиться и устроить пир грандиознее, чтобы доказать, что они все очень волнуются за своего правителя, который уедет на север, и что все они будут ждать Его Величество. Лицемеры, — думал Чонгук, но молчал.       Императора Чон находит в своих покоях, тот сидит за столом, одетый и причёсанный и снова… работает. Нет бы устроить себе выходной, всё-таки буквально завтра они отбывают на границу, а он работает!        Чонгук ураганчиком врывается внутрь императорской комнаты, нарушая её тишину и спокойствие. И не только её, но и спокойствие Ин Линхэ. Правда, тот никак не отреагировал на фамильярный визит, продолжая заниматься своими делами.        — Ваше Величество, вы завтра уезжаете, зачем вам разбираться со всем этим? — первое, что произносит Чонгук, нагло подходя к императорскому столу и склоняясь, чтобы посмотреть на скучные отчёты. — Могли бы повидаться с учителем или Ин Бинхэ, нас же месяц не будет, а то и больше.       Одна только дорога до Северного Перевала занимала почти десять дней пути без остановок и отдыха. А отдых нужен в любом случае, если загнать лошадь, то дальше придётся идти пешком, становясь вкусной добычей для северных волков.       Император отвечает, не поднимая головы от какого-то скучного донесения:       — Я собираюсь вернуться обратно во дворец по истечении месяца. Зачем мне устраивать акты прощания со своими родными, если я не собираюсь умирать?       Чонгук в который раз уже ловит себя на мысли, что ответить ему Императору просто нечего на подобные заявления. Парень может только покачать головой, шепча:       — Вы не поддаётесь логике!        Ин Линхэ кривит губы в полуулыбке, и, ставя императорскую печать на очередной документ, наконец поднимает голову, и смотрит на Чонгука долгим, изучающим взглядом. После чего спрашивает:       — А ты чего так принарядился?       Чонгук цветёт. Выпрямляется и, отходя на середину комнаты, кружится на месте, показывая себя со всех сторон. Белые полы халата летят точно лепестки сливы по весне, изящно и чарующе. Они завораживают своим танцем, Чонгук видел не раз танцы красоток в публичных домах, потому, подражая им, старается показать себя с самых выгодных ракурсов, в конце замирая и с улыбкой спрашивая у Ин Линхэ:       — Нравится? — и, ответа не дожидаясь, продолжает: — Хочу произвести впечатление на маршала!       Ин Линхэ даже не скрывает скепсиса во взгляде и речи:       — Зачем? Хочешь, чтобы он выдал за тебя одну из своих дочерей?       Чонгук в ответ дуется, складывая руки на груди, и возвращает колкость владельцу:       — А вы и ревнуете! Хотя в пору мне вас ревновать, ведь вы сказали, что ваша мать планирует женить вас на дочери маршала!        Император неожиданно улыбается, откидывается на спинку кресла и ласково тянет:       — Неужели действительно ревнуешь?       — Нет, с чего бы? — а кончики ушей нещадно краснеют. И, понимая, что выдаёт себя, Чонгук включает режим жены, которая постоянно пилит своего мужа: — Мы же с вами просто Император и слуга!       Терпению Ин Линхэ может завидовать каждый, а уж его наглости и подавно:       — Хочешь, чтобы я даровал тебе какой-нибудь титул? Я предлагал тебе стать моей Императрицей.       — Нет, нет и ещё раз нет! — отрезает Чонгук, пытаясь смотреть на Императора жёстко и холодно, точно повторяя его обычный взгляд. Правда, опыта у Чона в таком взгляде нет, а Ин Линхэ абсолютно наплевать, как на него смотрят. — Я лучше руку себе съем, чем буду вашей… брр! — Чонгук переходит к своему обычному тону. — А титул я хочу, но заработаю его сам. Вот покажу вам, что я умею, когда мы будем на северной заставе, и тогда вы поймёте, что я заслуживаю звания генерала или даже младшего генерала, как Ся Нин-гэгэ.       И вот тут Ин Линхэ почему-то мрачнеет.       — Ты вроде собирался называть меня «гэгэ».       — Когда мы наедине, я могу вас так называть, — легкомысленно отвечает Чонгук, — но прилюдно… знаете, кому дозволено прилюдно называть Императора «гэгэ»?       Выгнув бровь дугой, Ин Линхэ безапелляционно отвечает:       — Императрице?       — Да ни за что! — вспыхивает Чонгук и тут кое-что понимает. — И постойте, вы сейчас ревнуете меня к Ся Нину-гэгэ, да? — а на губах цветёт довольная улыбка.       Ну, это же так приятно, когда тебя ревнуют. Значит, ты человеку небезразличен. И плевать, что Чонгук постоянно отказывает Ин Линхэ. Это совсем другое, да!       — Ты ревнуешь меня к дочери маршала, — резонно отвечает Тэхен, — хотя даже не знаком с ней. Почему я не могу ревновать тебя к человеку, с которым ты в последнее время очень близок?       — Ваше Величество, вам не должна быть знакома ревность, — Чонгук снова приближается к Императору и плюхается рядом с ним на стул, — вы ведь не испытываете чувств и эмоций.       Ин Линхэ спокойно отвечает:       — Когда ты рядом — всё по-другому. Подумай сам, стал бы я разрешать кому-то другому так фамильярно со мной разговаривать и себя вести? Вот тебе и ответ на все вопросы.       И действительно, ведь Чонгуку всё позволено. Вот тебе и возможность дразнить и подначивать Императора, и есть с ним за одним столом, заваливаться в любое время дня и ночи, неся полную околесицу. Можно даже за волосы трогать и называть — Тэхен или гэгэ. Чонгуку многое позволено, и осознание этого заставляет губы растягиваться в ослепительной улыбке.        Ин Линхэ игриво перегибается через стол и, мягко нажав на нос Чона, вырывает его из царства своих мыслей, возвращая в реальность, в которой непозволительно близко смотрит на Чонгука, мягко шепча:       — На кролика похож, когда улыбаешься.        У Чона нещадно полыхает всё лицо. Ин Линхэ так близко, что можно ощутить аромат розовой воды, которой он умывался утром, и лёгкое послевкусие сливового вина. Эти ароматы стали уже давно такими родными, но к подобной близости Чонгук всё равно был не готов, отворачиваясь и начиная бурчать:       — А вы на ледяную статую.        Ин Линхэ это замечание веселит:       — Ха-ха! На ледяную статую?       Чонгук дуется сильнее, желая хоть раз выиграть в словесном поединке:       — Ваши улыбки обычно неискренние, вы улыбаетесь, но в улыбках нет чувств, только когда улыбаетесь мне, словно оживаете…       Чонгук закрывает рот рукой, неожиданно понимая, ЧТО он сказал! Да это же, это же!..       Ин Линхэ улыбается точно кот, наевшийся сметаны:       — Вот и ответ на твой вопрос!       — Ваше Величество! — восклицает Чонгук, даже топая ногами от досады. — Это нечестно!       — Ты обвиняешь Императора в том, что он не честен?        — Да!       — Наглый кролик! Всё равно мне нравишься! Пойдём, в тронном зале ждут только Императора.        *****       Наверное, Чонгук мыслит стереотипами. Потому что когда он представлял великого маршала Цинь, то в его голове всплывал образ почтенного старика в боевых доспехах, с соколиным взглядом и походкой тигра. Он представлял человека, от вида которого будут сотрясаться горы, и реки будут менять свой ход. Отчасти, правда, он был прав в своих суждениях, но лишь отчасти.       Тянь Яньмэй оказался взрослым мужчиной лет сорока, хотя на самом деле ему было далеко за пятьдесят. Высокий, мускулистый, с грубой кожей лица из-за холодного северного воздуха. Глаза у него действительно цепкие, только не соколиные, а точно волчьи. Он шёл по тронному залу точно вожак в своей стае, дворцовая стража опускала перед ним головы, а чиновники нервно мяли полы своих халатов.       Маршал явился к Императору в начищенных боевых доспехах и с мечом в руке. Никого не пускали с оружием во дворец, но Тянь Яньмэй определённо был исключением. Чонгук может руку на отсечение поставить, что никто из стражников даже не заикнулся о том, чтобы маршал оставил свой меч перед воротами дворца! Ин Линхэ как-то сказал, что в Цинь сейчас две действующие силы: сам Император и его мать. Только он явно забыл добавить, что армия слушается напрямую только двух людей: Тэхена и маршала. Если Ким ГоРам решит устроить вооружённый переворот, велика вероятность, что её жалкую двухтысячную армию просто сметут в порошок.        Тронный зал уже был наполнен высшими чинами, которые и раскошелились на проведение пира. Здесь также был Ин Бинхэ в дорогих одеждах принца, вдовствующая императрица и даже отец Чонгука, которого как посла пригласили на столь значимое для Цинь мероприятие. Столы застелены и сервированы, вино расставлено, а слуги ждут приказа Императора разносить еду.       И во всей этой торжественной обстановке только маршал сильно выделялся на общем фоне, даже не подумав сменить свои воинские доспехи. Всё же он был маршалом, человеком военным, и, если кого-то не устраивал его внешний вид, ему было глубоко наплевать. Пока всё устраивает Императора, никто во дворце не посмеет тявкунуть.       Волк, вожак огромной стаи, дошёл ровно до подножия трона и с глубоким уважением опустился на колени перед Священным Императором, драконом всех этих псов, а вовсе не волков. Тянь Яньмэй склонил голову перед Ин Линхэ и, наконец, разорвал томящуюся в зале тишину:       — Маршал Тянь Яньмэй приветствует своего Императора! — голос у мужчины был звучный, глубокий, словно действительно волчий. Такой голос Чонгук слышал в лесах Кочосона, когда за ними однажды следовала волчья стая. Таким голосом вожак заставил всю стаю замолчать. Этот голос был величественным, утробным и заставляющим мурашки группами бежать по телу. — Докладываю: маршал прибыл во дворец по великому приказанию Его Величества и готов исполнить его высочайшую волю!        Ин Линхэ мягко взмахивает рукой и отвечает лёгким, но привычно холодным голосом:       — Поднимитесь, маршал Тянь!        Мужчина снова кланяется Императору и только после поднимается, при этом он смотрит на Ин Линхэ абсолютно бесстрашным взглядом преданного, но дикого волка. Чонгуку кажется, что Тянь Яньмэй за всю свою жизнь больше ни перед кем не пригнул колен. Здесь находились министры, чиновники и губернаторы — все люди богатые и обеспеченные, имеющие высокие посты и положение. Многие даже богаче самого Императора, однако Тянь Яньмэй — маршал, человек военный. Ему нет дела до богатства и положения, он понимает только язык силы, а сильнее Императора во всей Поднебесной не сыскать человека.        К тому моменту евнух Его Величества выходит вперёд, становясь перед маршалом. У него в руках свиток с императорской печатью. Пока что всё движется строго в соответствии с этикетом, где даже указ Императора, дарующий маршалу заслуженный отпуск, зачитывается торжественно перед всем двором.        Разве что дворцовые псы при виде свитка несколько занервничали. У Императора не было канцлера или хоть кого-то, кто был бы к нему приближен и мог бы рассказать, какие указы и какие законы Его Величество пишет в своём кабинете. Бывало, что при почившем Императоре о новом указе уже знали все, ещё до его оглашения. Ин Линхэ же не допускал утечки информации, из-за чего подданные особенно нервничали, видя очередной свиток с императорской печатью.        — Приказ Его Императорского Величества! — громко и торжественно объявляет главный евнух, и маршал снова становится на колени, принимая волю своего правителя. — Маршалу Тянь Яньмэю за великолепную службу и служение своей стране Его Величество дарует тридцать дней отдыха с выплатой в качестве награды ста тысяч золотых монет из личного бюджета семьи Ин.       У Чонгука от этой цифры чуть челюсть не поздоровалась с полом. Это же нереальная сумма! Это же… да он никогда в жизни не получал столько карманных денег, потому что они не карманные! Одно поколение могло жить на них в волю, ни о чём не заботясь!       И судя по удивлённым лицам министров и чиновников, те тоже не ожидали, что Император так расщедрится. Но никто не посмел ни слова против сказать, потому что Его Величество выплатил сумму не из казны, а из своего собственного кошелька.       — Сохранить за господином Тянь Яньмэем его титул маршала и дарованные почести. Печать Чёрного Тигра по высшему велению Его Императорского Величества остаётся в руках маршала Тянь Яньмэя.        Челюсть Чонгука окончательно упала на пол. Парень не силён во всех этих государственных делах, однако кое-что он всё же понимал. Император вынес предупреждение вдовствующей императрице и одновременно подбил её на рискованные действия.       По сути дела, так как маршал был временно освобождён от своих обязанностей, то и печать Чёрного Тигра, дающая власть поднять войска по всей Цинь, должна была уйти в руки Императора или человека, который на время заменит маршала на посту. Вдруг во время отпуска Тянь Яньмэя произойдёт восстание кочевников, в таком случае, некогда будет искать маршала, чтобы забрать печать обратно, действовать нужно быстро и без промедлений.       Однако Император поступил ровно так, как хотел, и никто не посмел ему перечить. Но поступил он не просто следуя своему капризу. Он фактически соблазнял свою мать этой печатью. Почему?       Император уедет на границу. В столице останутся его мать и Тянь Яньмэй, у которого есть печать, дающая возможность подчинить всю армию Цинь: от бескрайних морей до высоких гор. Для Ким ГоРам печать и Тянь Яньмэй в союзниках — две желанные цели. Она точно начнёт разрабатывать план, как заполучить всё себе и свергнуть сына. Ин Линхэ искушал точно демон, зная, что в его ловушку попадутся.       Тянь Яньмэй низко склонил голову в поклоне, обеими руками принимая свиток из рук евнуха.       — Маршал благодарит Его Величество за оказанную милость и скромно принимает вашу волю.        Ин Линхэ снова приказывает мужчине подняться. Сидя на троне он выглядит словно другой человек. Золотые одежды, венец с девятью нитями жемчуга — всё не от Тэхена, которого знает Чонгук, а от пугающего незнакомца. В тронном зале он всегда Император, а наедине с Чоном просто Тэхен.        — Маршал Тянь, садитесь, — произносит Ин Линхэ, милостиво приглашая маршала сесть за самый близкий к трону стол, выражая этим своё почтение мужчине, — этот небольшой пир мы устроили в честь вашего приезда.        Тянь Яньмэй в поклоне складывает руки перед грудью и садится за указанный стол, где красивая служанка тут же наливает ему чашу вина.       Ин Линхэ же пугающе отсутствующим взглядом обводит всех присутствующих, отчего многие даже не осмеливаются головы поднимать, глядя на Императора. Оставшись довольным реакцией, Его Величество продолжает:       — И раз мы начали с государственных вопросов, я дополню. Завтра я отбываю на Северный Перевал, дабы взять на себя ответственность за управление пограничным постом. На время моего отсутствия печать Красного Дракона и императорская печать переходят Ин Бинхэ, который временно примет управление страной на себя.       Чонгук знал, что так и будет. Тэхен мог доверить трон только своему брату, только ему доверял. Однако остальных эта новость не просто не обрадовала, но и привела в замешательство. Причина? Ин Линхэ оставляет брату императорскую печать. То есть каждое решение Ин Бинхэ будет иметь государственную силу, и никто не посмеет ему сопротивляться. Неподчинение равняется смертной казни.       Особенно эта новость не понравилась Ким ГоРам, но по её лицу ничего нельзя было прочесть. Просто Чонгук ощущал, что от неё исходит тёмная ци злости.       Ин Бинхэ выходит вперёд, становясь на колени перед Императором, как до того Тянь Яньмэй.       — Ваше Величество, младший принц принимает вашу волю и надеется быть полезным империи.        — Отлично. Поднимись, — Ин Линхэ, сидя на этом проклятом троне, не улыбается даже своему брату.        Он старается никого не выделять, даже его решение о назначении Ин Бинхэ временным правителем Цинь вполне логично, ведь его брат следующий на пути к трону. Но Чонгука в который раз поражало, как меняется Ин Линхэ, стоит ему надеть императорский венец и оказаться в холодном и неприветливом тронном зале.       — Раз все вопросы решены, — продолжает Его Величество, — можем начинать пир.       И вот тогда за дело берутся слуги, разнося гостям еду. И Чонгуку приходится тоже работать, потому что он как бы «придворная дама» Императора и только он имеет право подходить к Его Величеству и приносить ему еду. Другое дело, что этот холодный кусок камня ничего есть, скорее всего, не будет. Чонгук понимает, что они сейчас не одни, но капризно хочется заставить Императора поесть, иначе тут все несварение получат, увидев, что Его Величество ничего не ест, когда другие набивают пузы!       Дама Янь приносит поднос с едой, в то время как Чонгук выставляет все блюда на стол Императору, отмечая, что даже на этом пире для Ин Линхэ готовили отдельно. Все столы ломились от еды: мясо курицы, говядина, ослятина и даже оленина, свежая выпечка, сложные многосоставные блюда, приготовленные лучшим поваром Цинь. А у Импертора на столе: миска с рисовой кашей, тарелка с обжаренными на кунжутном масле овощами и несколько тонких полосок древесных грибов.        Не будь они в тронном зале, Чонгук бы начал бурчать на Императора. Однако слуга не имел права ничего говорить Его Величеству, правда, парня это не особо удерживало. Чонгук ворует несколько запечённых кусков мяса с другой тарелки и нагло подкладывает их в кашу Тэхену, всем видом показывая, что это вообще не он, а если и он, возражения не принимаются!       Ин Линхэ, правда, не сказал ничего, но ел с большой неохотой. Он буквально брал по одной рисинке палочками, такими темпами грозясь растянуть трапезу на весь день!        "Ну что за человек!" — мысленно бурчит на Императора Чонгук. — "Нет бы ел как все взрослые люди или хотя бы наелся перед отъездом на север! А он всё что-то ковыряется в еде, от всего нос воротит."        Чонгук вздыхает и уже собирается принести для Императора огромную тарелку с пельменями, которую приметил ещё на кухне, однако именно в этот момент ловит на себе суровый, предупреждающий взгляд своего отца.        Делегация Кочосона занимала почётное место, однако Чонгук уже успел заметить, что с с его отцом почти никто не разговаривает. Многие боялись вызвать гнев вдовствующей императрицы, другие же не были знакомы с господином Чоном. Лишь несколько министров северных регионов, самых близких к Кочосону, разговаривали с отцом Чонгука, остальные же, как и боялся король Кочосона, желали эту полуостровную страну прибрать к рукам. Обстановка была действительно тяжёлой, а Чон не видел дальше своего носа.        — Не нервничай, они как звери — чуют страх, — произносит Император, подмечая, что Чонгук со своего отца глаз не сводит.       Вокруг шумно. Музыканты играют красивую мелодию, танцовщицы посреди зала радуют мужские глаза, а рты постоянно болтают, создавая завесу, за которой слов Императора, кроме Чонгука, никто не слышит. Люди могут только увидеть, что Ин Линхэ говорит, но о чём — услышать не могли, а он мог просто общаться с прислугой, поэтому переживать было не о чем, да Чонгук бы и не стал.       — Не могу не нервничать, — отвечает Чон, вздыхая, — там мой отец, и он для них тоже словно добыча.       — Ваша страна небольшая, но это всё же территория, естественно, что тот, кто имеет всё, — желает ещё больше, — проницательно отмечает Ин Линхэ. — Можешь не переживать, пока я жив, я не допущу войны с Кочосоном.        Чонгук Тэхену верил. А ещё больше он боялся. Не боялся, что тот нарушит обещание, вовсе нет. Дело в том, что ни один Император не дожил до седых волос. Бесконечные дворцовые интриги, сражения с чиновниками и бессонная работа сильно подрывали здоровье Императора, из-за чего умирал он молодым. Пока Ин Линхэ сдерживает аппетиты всех этих псов, но… ведь никто не бессмертен. Чонгук сейчас впервые задумался о будущем своей страны, и ему действительно стало страшно.        — Мы — маленькая страна, Цинь намного сильнее, у вас больше ресурсов и людей, вы могли бы поработить нас и войти в историю, как Император, присоединивший Кочосон к империи Цинь, — Чонгук смотрит на Ин Линхэ, ожидая от того ответа.       А Тэхен, как и всегда, никуда не торопится, не волнуется. Он ест по одной рисинке, больше ни к чему не притрагивается и явно остаётся на пиру только ради приличия. Без Императора и чиновники не смогут продолжать веселиться, потому хотя бы для вида Ин Линхэ приходится оставаться в тронном зале.        — Я не вижу смысла в войнах. Наши нации имеют много общего, мы большего достигнем в сотрудничестве, нежели в войне. К тому же любая война отнимает спокойствие в стране, чтобы вооружить и содержать армию требуются налоги, налоги платят обычные граждане, которым новые территории ни к чему. Сейчас в Цинь спокойная и размеренная жизнь, низкие налоги, много еды, и земля даёт возможность собирать хорошие урожаи вот уже несколько лет подряд, несмотря на засушливые месяца. У нас жестокие законы, мы очень холодно ведём переговоры, кажемся многим странам высокомерными, но мы живём со всеми в мире, кроме кочевников. Я считаю, что нам хватает и одной горячей точки на севере, чтобы сосредоточить на ней всё внимание. Кочосон не агрессирует против нас, так зачем нам создавать намеренную агрессию?        Чонгук сдержанно улыбается, чтобы кто-то другой не заметил. Со стороны Император будто отчитывал слугу, и пусть незнающие продолжают в это верить.        — Я понимаю, почему вас называют гениальным правителем, — отвечает Чонгук. — Вы имеете силу, но пользуетесь ей только в крайних случаях, не размахивая кулаками, как городской гуляка.        — Где ты таких выражений понабрался?       — А вы разве не слышали, что крестьяне так высказываются? — удивляется Чонгук. — Кажется, вы любите находиться вне дворца.       — Мне неприятно здесь быть, — отвечает Император, откладывая палочки в сторону. — Стены не давят, но здесь пусто и одиноко, даже учителя и диди почти не бывает. Для разнообразия стоит выйти за пределы дворцовых стен и изучить свой же народ.        — Кстати, Ваше Величество, я тут кое-что прикупил в городе, — вспоминает Чонгук, начиная копаться в рукавах в поисках одной маленькой и очень увёртливой вещички, которую легко можно было потерять, что Чон уже почти сделал пару раз.       — Прикупил? — Император вопросительно изгибает бровь дугой. — На какие деньги?       — Да ладно вам! — отмахивается Чонгук. — Это просто небольшой сувенир, купил на остатки, потому что мы едем на север.        Чонгук про себя чертыхается и, наконец, выуживает на свет из рукава… красную нить. Она тонкая, но плетённая, прочная, самая обыкновенная на самом деле, такие на рынке продают на каждом углу за гроши, а порой отдают, когда у продавца нет сдачи мелкими деньгами. Эти нити…       — Продавец сказал, что это талисман на удачу, — с улыбкой заявляет Чонгук и, делая вид, что прислуживает Императору, быстренько завязывает нить на тонком запястье Ин Линхэ, отмечая, что смотрится очень даже хорошо. — Смотрите, у меня тоже есть, — хвастается парень, показывая своё запястье. — Отгонит любых духов и поможет обрести счастье. Думаю, на севере, в степях, где гуляют холодные ветра и притаились наши враги, будет здорово иметь талисман, который притягивает удачу.        Эти нити дарили на свадьбу молодожёнам. Считалось, что они связывают души возлюбленных, не только в этой жизни, но и на протяжении всех других перерождений. Чонгук же, в силу своей легкомысленности, ничего об этом не знал, не поняв ни одного намёка продавца и услышав только одно: талисман на удачу.        — Нравится? — Чон выжидающе уставился на Императора. — Ну, Ваше Величество, скажите хоть что-нибудь!        — Очень красиво, — мягко отвечает Ин Линхэ, Чонгук даже не сразу слышит его голос за другими звуками, царящими в зале. — Спасибо.       — Вот и отлично! — цветёт Чон, но тут же принимает серьёзный вид, вспоминая, что они на публике. — Не вздумайте снимать, иначе я обижусь!       Ин Линхэ предпочитает промолчать о том факте, что Чонгук не может долго обижаться.       Пир продолжается, гулянье только набирает обороты. Министры и чиновники раскошелились на славу, в желании выслужиться перед Императором. Во дворец было привезено немало вина, а добрая половина уже была выпита.        Вдовствующая императрица молчала долго, следила за маршалом точно за добычей, подмечая каждую выпитую чашку вина. И, дождавшись, когда у мужчины в глазах появился пьяный туман, перешла к действию.        — Маршал Тянь, — Ким ГоРам не кричит, но голос её взлетает над головами присутствующих, заставляя их смолкнуть, танцовщиц с поклоном удалиться, а музыкантов приглушить свои песни, — эта женщина слышала, что у вас просто замечательная старшая дочь!       Чонгук закусывает губу, догадываясь, куда дует ветер.        Маршал выглядел хмельным на вид и ясно, что Ким ГоРам решила воспользоваться таким его состоянием, дабы добиться помолвки, показав Ин Линхэ, в чьих руках власть.       — Ваше Высочество, — маршал почтительно кланяется вдовствующей императрице, отвечая: — Моя жена говорит, что Яньси похожа на меня как две капли воды! В семь лет она уже умела стрелять из лука и ездить верхом без седла — настоящий воин!        Вокруг тут же начинают шушукаться люди, а Чонгук думает, что маршал действительно перебрал вина. Парень бросает встревоженный взгляд на Ин Линхэ, но тот довольно улыбается. В смысле, его лицо — каменная маска, но на дне глаз, видимые только Чонгуку, пляшут смешинки.        — Куда же это девушке, да ездить верхом по-мужски? — слишком громко восклицает один из министров.       Тянь Яньмэй смотрит на смельчака таким взглядом, как смотрит вожак стаи волков, прежде чем выгнать из неё нерадивого члена, перед этим оторвав ему лапу или просто перекусив глотку.        Чонгук в этот момент понимает, что пьяное состояние Тянь Яньмэя было не более чем миражом в пустыне. Такой вояка наверняка мог накатить пару бочек вина и остаться трезвым. Ким ГоРам его недооценила, желая использовать пьяное состояние маршала в своих целях.        — А вы имеете что-то против того, как я воспитал свою дочь? — спрашивает Тянь Яньмэй у говорившего министра.       И голос его звучит ровно, не угрожающе, почти дружелюбно. Но дружелюбие в нём пугало, заставляя глупца пойти на попятную, наступая на горло собственной гордости:       — Что вы, что вы, маршал Тянь, вы не так поняли этого старика!       — Славно, а то я было решил, что вы хотите оскорбить меня и мою дочь.       Чонгук мысленно восхищается прямолинейностью маршала, с помощью которой он разом поставил на место все говорившие рты. Чем-то напоминал он Ин Линхэ: был бесстрашным, честным и понимал больше, чем казалось на первый взгляд. Наверное, именно потому они оба по итогу нашли общий язык.        Вдовствующая императрица же не отступает:       — Маршал Тянь, а сколько вашей старшей дочери?       — Уже восемнадцать годков.        — Ах, так она уже может стать невестой! — улыбается Ким ГоРам. — Вы не думали о том, чтобы подобрать ей пару?       Чонгуку хочется рычать! А ещё больше хочется рычать от понимания, что Ин Линхэ со всей этой ситуации откровенно забавляется! А сам говорил, что жениться не хочет! Да если бы так, то сейчас всеми силами упирался в землю и не позволил бы своей матушке вести свои игры. Но он сидит довольный, явно ему дочка маршала приглянулась!        — С чего я должен решать за неё? — усмехается Тянь Яньмэй.       А Чонгуку кажется, что маршал всё уже и сам понял, но продолжал играть безмозглого вояку. Волки охотятся стаей и используют укрытия, чтобы добыча их не заметила. Когда же волк охотится на другого волка, он притворяется слабым и бессильным, может лечь на спину и выставить пузо в знак подчинения, а потом резко напасть и разорвать в клочья своего противника.       — Это не служба и не война, — продолжает маршал, — здесь не нужны планы и стратегии. Жить с другим человеком под одной крышей можно только, имея взаимные чувства. Я свою жену как увидел, так и полюбил. Пусть и Яньси сама выберет себе достойного супруга.        Вдовствующая императрица сдержанно улыбается, понимая, что нарвалась на кремень.        — Всё-таки она девушка, вам стоило бы больше внимания уделять её будущему. Вдруг она запутается, лучше найти ей хорошего мужа из хорошей семьи.        — Ваше Высочество, при всём уважении, но достойных я не видел уже давно, — криво улыбается маршал. — По мне, так мои солдаты пусть и неотёсанные вояки, но в тысячу раз лучше изнеженных столичных… мальчишек. Мужчинами — их язык не поворачивается назвать.        Маршал сейчас буквально прилюдно оскорбил почти всю столичную знать! Наговорил такого, чего министры и чиновники уже никогда и никому не простили бы. Но это маршал, в его руках по-прежнему жетон Чёрного Тигра, за ним армия всей Цинь и Ин Линхэ. Как бы чувства министров ни были задеты, сказать они не могли ничего, не то чтобы предпринять.       Вдовствующая императрица при этом сеть плетёт тонко, заманивая в неё добычу медленно и аккуратно:       — А как же Его Величество?       Ким ГоРам улыбается. Оскорбить министров — одно дело, оскорбить Императора — подобно смерти.        Чонгук с замиранием сердца смотрит то на Тянь Яньмэя, то на Ин Линхэ, то на Ким ГоРам. Но Тэхену словно наплевать, что за разговор происходит в тронном зале, а Тянь Яньмэй крепкий орешек.       — Его Величество — один из немногих, кого я здесь уважаю и перед кем преклоняюсь, — изворотливо отвечает маршал.        Но Ким ГоРам давит:        — Разве наш Император не стал бы достойной парой для вашей дочери?       В глазах мужчины появляется опасный огонёк, когда он спрашивает:       — Ваше Высочество, на что вы намекаете? Хотите поссорить меня с Его Величеством?       Маршал бьёт прямо и точно в цель. Действует, как на войне, где нужно разгадать замысел противника и выйти в наступление, чтобы не быть загнанным в угол.       Чонгук восхищается Тянь Яньмэем всё сильнее и сильнее.       И вот впервые в разговор вмешивается Ин Линхэ, звучно произнося:       — Довольно, матушка. Ты не даёшь маршалу насладиться вином и закусками, — при этом Император очень по-сыновьи улыбается Ким ГоРам, но они оба понимают, что скрывается за этой улыбкой — предупреждение от Его Величества не перегибать палку.       Вдовствующая императрица была гордой, но знала, когда лучше всего отступить:       — Конечно, прошу простить мою назойливость!       Отступление не означает поражение. Можно выиграть битву, но проиграть войну. Это не первое и не последнее столкновение матери и сына, но однажды оно станет решающим.       *****       На следующее утро Чонгука ждала часовая лекция от отца на тему того, что он должен и не должен делать на севере. Хотя больше эта лекция подходила под категорию: не делай ничего, просто дыши и слушайся Императора. Но тут нужно ещё отметить тот момент, что господин Чон изначально не желал отпускать сына на север. Это всё-таки не поездка в Циндао с инспекцией, тут они с Его Величеством отправятся на передовую на Северный Перевал. А в народе все знали, что Северный Перевал — самая крайняя застава, центральная, открывающая прямой доступ в Цинь. Кочевники всегда атаковали именно этот участок, потому что стоял он на открытой равнине, а его многометровый проход вёл в Центральные Равнины. Место это было неспокойным, опасным и даже бывалые вояки молились, чтобы их не перевели служить на Северный Перевал.        Отец Чонгука постоянно ругал своего сына и воспитывал его кнутом, однако смерти своему отпрыску он не желал. Именно потому он был против поездки сына, но тот сказал, что разрешил Император, и господину Чону ничего не оставалось, кроме как согласиться скрепя сердце. Чонгук и не знает, но совсем недавно его отец просил аудиенции у Ин Линхэ, в которой, как отец несносного кроля, умолял Императора позаботиться о своём сыне. Может, господин Чон уже и догадывался об отношениях этих двоих, однако дальше догадок дело не зашло, а за Чонгука он сильно переживал. Тот был неусидчивым, проблемным и мог влипнуть в неприятности, от которых было уже не отмыться. Именно потому господин Чон наплевал на свою гордость и отправился на поклон к Императору, просить за своего нерадивого сына.        И даже несмотря на то, что Ин Линхэ заверил мужчину, что с Чонгуком всё будет хорошо, утром, перед самым отбытием, господин Чон прочитал сыну лекцию, в которой просил его ничего не делать и вернуться через месяц живым, со всеми конечностями и желательно с чем-то стоящим в черепной коробке.        Чонгук легкомысленно кивал, но на деле не слушал ничего. Ему восемнадцать, юношеский максимализм в нём играет на максимуме, он просто не понимает родительской тревоги. Птенец, который спешит поскорее улететь из-под родительского крыла.        Попрощавшись с домашними, Чонгук подхватывает свой большой кулёк с вещами и радостный вылетает на улицу, где его уже ждёт лошадь. Этого коня привели из дворцовой конюшни, так как конь Чонгука как удрал в Лояне, так к хозяину и не вернулся. К тому же все армейские лошади имели определённый вид клейма в ухе, другие животные к подразделениям солдат не допускались.        Чонгук, в общем-то, был не против коня из дворцовой конюшни. Разве что он был невысокий, имел цепкий внимательный взгляд и явно давал понять Чону, что они ещё с ним повоюют.        Парень слышал, что на севере в основном используют монгольских лошадей. Они невысокого роста, но выносливые и приспособленные к минусовым температурам, способные сами искать еду под снегом. К тому же кони эти быстры и легкообучаемы, но жеребец по кличке Жань давал Чонгуку понять, что огню он ему ещё задаст.        Поднявшись на коня, Чон в последний раз попрощался с домашними и двинулся в сторону дворца. На самом деле Ин Линхэ хотел сделать свой отъезд менее привлекающим внимание, однако новость эта разлетелась по столице с нереальной скоростью и сотни горожан высыпали на улицу, чтобы сопроводить Императора.        Однако в процессии, что выдвинулась из дворца, помимо Чонгука и Тэхена было около двух сотен солдат. Все ехали верхом, почти все были одеты в лёгкие доспехи. С ними также ехали две телеги с провизией, и одна из них очень напоминала императорский паланкин. На самом деле внутри была только еда, Императора там не было, он ехал со всеми солдатами верхом на своём жеребце, идеально теряясь в толпе и сохраняя свою анонимность. Чонгук в который раз поражался уму Ин Линхэ, который даже здесь всё продумал до мелочей: люди не вычислят Императора и даже возможные наёмники нападут на пустой паланкин.        Вместе с процессией на север также ехал Ся Нин, которого попросил об этом лично Ин Линхэ. Его отец Ся Цзянь вернулся в Лоян, приступая к своим обязанностям, а вот Ся Нин поехал на север вместе с Его Величеством. Чонгук этой новости был несказанно рад, потому что не желал расставаться с гэгэ, с которым они так хорошо подружились. При этом Чон часто при общении с Ся Нином ловил на себе ревнивые взгляды Ин Линхэ, что грело самолюбие. Правда, грело до поры до времени, пока ревность не заколола самого Чона.       А случилось это сегодня же утром. Чонгук, выехав из дома, приехал во дворец, дабы сопровождать Его Величество, но тому явно не требовалось ничьё сопровождение, потому что этот наглый кошачий тигр стоял и общался… с девушкой!       Чонгук давился уксусом и одновременно знанием, что Ин Линхэ просто его друг. Да, друг, он не может ревновать своего друга? Может! Такого друга и увести могут!       Девушка, что стояла рядом с Ин Линхэ, была очень миловидной. Невысокого роста, с маленьким лицом, большими глазами и аккуратно подведёнными красной помадой губами. Она не была вся накрашена, именно потому Чонгук не мог фырчать, что это просто безмозглая кукла. Девушка была по-настоящему красивой, от этого уксус жёг в груди.        Молодой госпожой была Су Мянь, дочь министра Су Линя, подчинённого вдовствующей императрицы. Если очень коротко, то именно эту девушку Ким ГоРам собиралась сделать Императрицей, но с планами не спешила, зная характер своего сына.        — Ваше Величество, позвольте вашей скромной подданной дерзнуть и сделать вам подарок.       Су Мянь краснеет и в лицо Ин Линхэ не смотрит. Похоже, Император ей действительно нравился. Сам же Тэхен, как обычно, невозмутим и спокоен, он вряд ли понимает, чем вызвано такое поведение девушки, но по характеру воспитанный и привыкший не обижать слабых, он не прогоняет Су Мянь. А Чонгук из-за этого продолжает давиться уксусом!       — Позволяю, — мягко произносит Тэхен.       И девушка даже рискует мило улыбнуться, но тут же снова заливается краской. Она подзывает к себе слугу и забирает из его рук небольшую шкатулку из красного дерева.        — Ваше Величество, примите, пожалуйста, дар вашей подданной, — Су Мянь протягивает шкатулку двумя руками Императору.       А Чонгук уже весь изъёрзался в седле, не зная, что ему сделать и как поступить?! У него сейчас друга уводят! За него всё решает Жань, его конь, которому не нравится поведение нового хозяина, и он решает его проучить.        Конь неожиданно взбрыкивает, но Чонгук вовремя успевает ухватиться за поводья крепче, однако это Жаня не останавливает. Он точно дикий огонь в сухостое: несётся вперёд, устраивая для своего наездника адскую поездочку!        Чонгук неплохо держится в седле, однако конь буквально норовит его с себя скинуть! Парню остаётся лишь крепче держаться за поводья и, погодя, хвататься за гриву жеребца, но тому такая перспектива явно не нравится, и ведёт он от этого себя ещё хуже.        Благодаря Чонгуку и его коню церемония отбытия из дворца Императора превращается в сущий балаган. Чон верхом на Жане несётся через солдатские ряды и истошно орёт:       — Ваше Величество, спасите меня!       И веселит окружающих, давая всем понять, что с ним нигде и никогда скучно не будет.        Адский забег прекращается неожиданно. Чонгук всеми конечностями обнял коня, чтобы с него не свалиться, а эта сволочь, совершив несколько кругов, выбежала к Императору, резко останавливаясь перед ледяным взглядом золотых глаз! Чонгука совсем не слушал, а от Ин Линхэ получил только один взгляд и тут же шелковым стал!        Правда, Чона в этот момент вовсе не это волнует. Из-за того, что Жань очень резко остановился, Чонгука выбросило из седла. Однако держался он крепко, да и руки сцепил на шее коня, из-за чего сыграть ласточку в полёте не представилось возможным. Ноги Чонгука выскользнули из стремени, и он почти вылетел перед мордой своего скакуна, но держался за него так крепко, что его силой притяжения перевернуло, и он оказался висящим на шее Жаня, обнимая его всеми конечностями. Коню было достаточно просто поднять копыто, чтобы ударить неудачливого ездока, но под взглядом Ин Линхэ он чуть ли не на попу сел, не смея даже пошевелиться.        Чонгук же, поняв, что падения удалось избежать, счастливо отпустил своего коня, одёрнул полы одежд и с улыбкой обернулся к Императору и Ся Мянь, прибывающей в состоянии дикого шока.       — Здравствуйте! Я Чон Чонгук! — представился парень, после своего эффектного появления.        Чон Чонгука по итогу было решено не выпускать из поля своего зрения. И решение это принял Император, который уже заранее понимал, что поездка выдастся… увлекательной. Хоть бы зайцев больше не ловил и на том спасибо.        Ин Линхэ предложил Чонгуку поменять коня, потому что Жаня прислали по ошибке. Жеребец был молодым и характером был… ну точно сам Чон! Упрямый, непоседливый и шумный! Однако Чонгук решил, что это дело принципа и он должен перевоспитать Жаня сам!        Сам же парень ни черта не испугался, орал больше для привлечения внимания. К тому же он был невероятно собой доволен, потому что в итоге помешал Су Мянь вручить подарок Императору! Однако для вида Чонгук продолжал дуться на Ин Линхэ, который обещал его в Императрицы, а сам с другой девушкой говорил! Ужас просто!       Однако Тэхен по характеру тихий и неразговорчивый сам не стремился начинать беседу, спокойно восседая на своём коне и двигаясь вперёд.        Только Ся Нин со смехом сказал Чонгуку:       — Отличное представление!       Да и больше никто с парнем не говорил, а Чон жить в тишине не мог, да и дуться долго на кого-то тоже, быстро забывая причину обиды.       Они уже выехали за город и двигались по широкому тракту на север. Сначала Чонгук от скуки считал, сколько птиц пролетает на небе, потом считал число встречаемых на пути торговцев. Затем хотел нагнать едущего впереди Ся Нина и потрещать с ним, но был остановлен холодным:       — Куда собрался?       Ах, точно! У Чонгука есть жертва совсем под боком!       — Ваше Величество! — заныл Чон, стоило на него обратить хоть толику внимания. — А когда мы приедем?       — Мы только выехали, через дней десять-пятнадцать будем на месте.        Чонгуку хочется заныть и упасть лицом в коня, но он ещё помнит, что Жаню лучше на нервы не действовать.       — А почему вы снова не взяли свой меч? — Чон желает почесать языком, потому прыгает с темы на тему, особо за этим не следя.       — Потому что он бесполезен. Меч Императора просто символ власти, красивая игрушка. В бою он бесполезен.        — А-а-а! — тянет Чонгук. — Понравилась вам та девушка, да? Так мило с ней ворковали!       Чонгука даже не заботит, что они среди вояк и кто-то их мог услышать. И если это не волновало Чона, то Императору было абсолютно без разницы, кто и что услышит и будет ли трепать об этом.        — В твоих речах всё больше ревности.       — Я не ревную! — бурчит Чонгук, надувая губы. — Мы просто лучшие друзья, у вас может быть только один лучший друг и это я, а та девушка хочет украсть моего друга!       Наверное, если бы в те годы существовал приз за самого тормознутого в плане отношений человека, Чонгук бы забрал все награды.       — Мы не друзья, — отвечает Ин Линхэ.       А Чонгук сразу всё переводит в драму:       — Вот как значит?! Столько пережили вместе, путешествовали, делили еду и воду, кров и даже кровать! Да мы чуть не умерли и тоже вместе! А я вам даже не друг! Конечно, всего лишь слуга!       — И не слуга, — терпеливо отвечает Ин Линхэ.       Чонгук об обиде забывает, глаза вспыхивают неподдельным интересом, когда парень опасно перегибается через коня ближе к Тэхену и заговорщечиски спрашивает:       — А кто тогда?       Ин Линхэ думает, что ударить по этому лобешнику всё-таки придётся, чтобы мозги встали на место и начали выполнять свою функцию — думать.        — А-а-а! — тянет Чонгук. — Я понял. Мы с вами родственные души!       Смеяться или плакать — Тэхен правда не знает, что из этого выбрать, потому просто вздыхает и молчит. Чонгук, научись пользоваться мозгами, ты купил им браслеты для новобрачных!       — В нашей семье говорят, что у души есть четыре жизни, — болтает Чон. — Якобы после четырёх перерождений душа либо умирает, либо достигает просветления и возносится. Я думаю, что хотел бы встречать вас в каждое своё перерождение! — Чонгук ослепительно улыбается Ин Линхэ. — Просто, когда мы с вами вместе, мне кажется, будто частичка моей души нашлась, будто я теперь целостный! Раньше я много тосковал по маме и часто творил глупости, чтобы не слышать, как внутри пусто, но теперь, когда я встретил вас, в груди стало тепло. И я творю глупости, только, чтобы привлечь ваше внимание!       — Всё моё внимание и так отдано тебе.       — Я знаю, и именно поэтому я не хочу, чтобы вы отдавали его всяким другим девушкам. Смотрите только на меня! — дуется Чон, заявляя очень собственнические права.       Любого другого Император бы за подобные речи без слов казнил, а Чонгуку снова же можно болтать всё, что угодно.        — Я всегда буду смотреть только на тебя.       Чонгук расцветает довольной улыбкой.       — Вот и славненько! Я купил нам парные браслеты, так что если вы не сдержите своё слово, то я буду каждую вашу жизнь к вам являться!       — Я буду только рад провести с тобой все свои жизни.        *****

Мини-постановка

      Вопрос: Если вы вдруг заревновали своего знакомого к девушке, с которой он разговаривал, какие у вас отношения с этим человеком?       Чонгук 1.0.: Да мы просто друзья! Ревновать можно и своего друга к другой девушке... Ой, да вы видели, как они ворковали?! Мне что, нужно было каменную морду держать и ждать, когда эта Су Мянь уведёт у меня мужика?.. В смысле, друга?       Чонгук 2.0.: Если это знакомый, то пусть общается хоть с группой девушек. Да и если это твой парень — почему ему нельзя общаться с девушкой? Он же не собирается на ней жениться! (смеётся) Не собирается же?!       Ся Нин: Думаю, в этом нет ничего такого. Общение позволяет расширить кругозор. (наивный наш)       Злой Лис: Ой, да просто по-дружески разговаривают. Потом по-дружески держатся за руки, потом целуются, потом по-дружески в попу…       Чонгук 1.0: (Описанное выше, вызвало шок-контент и зависание системы)))