Нить судьбы сияет алым

      Чем дальше к северу, тем становилось холоднее. Несмотря на то, что на Центральных Равнинах сейчас властвовала ранняя осень, неприветливый север не подчинялся привычным законам природы. В его власти были горы, укрытые шапками льда, бесконечные степи с уже пожухлой жёлтой травой и тёмные леса с облетевшими листьями. Природа здесь уже готовилась к холодам, в то время как в центральной Цинь всё ещё было зелёным и приветливым.        Являясь городским модником (самым красивым, обаятельным и привлекательным), Чонгук не изменил себе во вкусах, даже, когда отправился с Императором на Северный Перевал. Он явно был самым модным среди двух сотен солдат, а ещё самым глупым и замёрзшим, потому что его летнее ханьфу и близко его не грело.       Где-то на третий день пути он начал прозябать под холодными ветрами и был вынужден даже вытащить халат из запасного комплекта одежды, накинув его на себя. Но ситуацию это не особо спасло, да ещё и Жань недовольно качал головой на дрожащего на его спине Чонгука, грозясь устроить ему ещё одну адскую поездочку. И в этот раз Чон был даже не против, потому что это могло помочь согреться.        Конечно, они устраивали на ночь привал, чтобы отдохнуть самим и дать отдохнуть лошадям, разводили большие костры и неплохо ели (правда, Чонгук считал, что мяса им не хватает, однако на севере еды было действительно меньше и приходилось довольствоваться тем, что есть).       На четвёртый день пути подул ледяной ветер, и Чонгук буквально примёрз к своему седлу, а руками к поводьям, понимая, что сколько бы одежды ни надел, а летний гардероб не годился на севере.        Одновременно с тем, как стремительно замерзал в седле Чонгук, Жань недовольно фырчал на своего ездока, явно отчитывая его за легкомысленный нрав и отсутствие предусмотрительности. Ведь он знал, куда едет, мог бы взять с собой тёплые вещи, но вместо этого накупил лёгких ханьфу, точно собрался в знойные земли Юньнаня.        Ин Линхэ не сразу замечает состояние Чонгука. Сам Император, как и все солдаты, был одет по погоде, к тому же имел в запасе меховые накидки. Да и с рождения Тэхен отличался весьма терпеливым характером и легко воспринимал жару и холод, являясь хоть и Императором, но абсолютно неприхотливым и не изнеженным. А вот Чонгук был молодым господином, он жил и гулял в своё удовольствие, в жару слуги всегда обмахивали его веерами, а в холода в его комнате никогда не гасили очаг. Естественно, что избалованный организм резко взбунтовался против такого наплевательского к себе отношения. Сам же парень упрямо терпел, делая вид, что с ним всё в порядке, хотя пальцев рук, да и ног он уже откровенно не чувствовал.        Ин Линхэ понял, что с Чонгуком что-то не так, потому что резко стало тихо. До этого Чон не затыкался, болтая обо всём на свете и доставая всех солдат, что с ними ехали, и своего любимого гэгэ, однако с сегодняшнего утра странно притих, и двух слов не сказав.       Тэхен внимательно смотрит на Чонгука, который втянул голову, стараясь спрятаться в воротнике халата, но выходило откровенно плохо, потому что ткань была лёгкая и её было мало.         — Ты замёрз? — спрашивает Император, подмечая белые губы и потухший взгляд. — Хочешь, погрейся в паланкине.       Не то чтобы там будет теплее, но хотя бы от ветра он защитит, что уже являлось большим плюсом. Однако:       — Н-нет, — отвечает Чонгук, и кажется каждый слышал, как стучали его зубы друг об друга при этом коротком слове, — это будет нечестно, я же обещал терпеть все лишения и ни на что не жаловаться.       Здесь все в равных условиях и даже сам Его Величество. Хотя на нём меховая накидка, но подобные есть у всех солдат, выделился только Чонгук со своей модой. Однако это не давало ему права сейчас пользоваться привилегией и уползать в паланкин. Он был мужчиной и не желал, чтобы солдаты считали его хрустальной барыней.        — Ты сляжешь с жаром и лихорадкой, если продолжишь упрямиться, — вздыхает Император.       Однако Чонгуку хоть и невероятно холодно, а он продолжает упрямиться, чем раздражает даже своего коня, который фырчит активнее и трясёт длинной шеей.       — Всё равно не пойду в паланкин. Все будут думать, что я неженка.        Тэхен вздыхает, но остаётся невозмутим. Он знал, что Чонгук упрямый, однако его упрямство могло привести к болезни или к обморожению. А таких исходов следовало бы избежать.        — Тогда пересаживайся ко мне, — невозмутимо отзывается Император, заставляя Чонгука даже в таком состоянии удивлённо вскинуть голову.        Ин Линхэ намеренно медленно гладит свой плащ одной рукой, а длинные пальцы утопают в плотной чёрной шерсти. Весь вид накидки говорит о том, что она прочная и очень тёплая. А Чонгук уже готов засунуть свою гордость куда подальше и со слезами счастья забраться под прекрасную накидку!       — Этот плащ из волчьей шерсти, он очень тёплый, — Ин Линхэ искушает точно демон.       А у Чонгука в голове не находится слов, чтобы отказать дерзкому предложению Императора. Он же не поедет в паланкине, а значит, и лицо перед солдатами не потеряет. Он просто будет с Его Величеством. А что такого? Они же родственные души. К тому же Чонгук будет со всеми на ветру и на холоде, просто сравняет их положения, обзаведясь накидкой.       По итогу, Чон согласился на предложение Императора. Жаня забрал Ся Нин, чтобы поставить его в упряж с лошадью, везущей повозку с провиантом. Младший генерал с лёгкой улыбкой смотрел на Чонгука, которого замёрзшего и несчастного забирал к себе Император. Но вслух ничего Ся Нин не сказал, да и не нужно было, чтобы всё понять. Все всё поняли, кроме самого Чонгука.       Чон же не собирался ни о чём размышлять. Он ловко запрыгнул на лошадь, усевшись позади Императора и забравшись к нему под накидку так, что и головы было не видно.        Негнущимися пальцами рук Чонгук ухватился за Ин Линхэ, чтобы не упасть с коня. Но, ощутив тепло чужого тела, уже нагло обнимал Императора руками и прижимался к широкой спине ледяными щеками, греясь всеми возможными способами. Под накидкой его было не видно, а потому он позволял себе очень многое. Правда, с его бесстыдством он бы нагло обнимал Императора даже у всех на глазах, но скрытый от чужого внимания ощущал какую-то особую радость от возможности быть так близко к Его Величеству.        По мере того, как Чонгук согревался, возвращалась и его былая тяга к жизни. Правда, прижимаясь к спине Ин Линхэ, особо заняться было нечем. Чон ожившими руками скользит по бокам Тэхена, нащупывает широкий, плотно затянутый пояс, но не он его цель — Чонгуку хочется вызвать щекотку и довести Императора до приступа смеха. Правда, толстокожесть правителя он явно недооценил.       — Что ты делаешь? — в конце концов спрашивает Ин Линхэ, пока Чонгук пальцами щекотал его по бокам и под мышкам, усиленно желая вызвать хоть какую-то реакцию.        — Вам разве не щекотно?        — Что это такое?       Руки Чонгука замирают на боках Ин Линхэ. Ясно, понятно.        А потом Чон оттягивает ворот плаща и просовывает в него свою голову, выбираясь наружу. Картинка получилась уморительная — из одного ворота торчат две головы, одна — серьёзная и спокойная, другая — отогревшаяся и озорная.        Конечно, Ин Линхэ снова никак не реагирует на выходки Чонгука. Он только перевязывает плащ, чтобы Чону было удобнее выглядывать из своего тёплого убежища.        — Ваше Величество, вы даже про щекотку не знаете? Вы не только чувств лишены, так вы ещё и толстокожи! А мама мне говорила, что люди, чувствительные к щекотке, очень ревнивые. Однако с вами это не работает.        Из-за того, что они сидят, прижавшись друг к другу, Чонгук говорит куда-то в шею Ин Линхэ, ему ещё бы несколько цуней в росте и он бы достал до уха.       — По твоей логике, раз ты ревнивый, то чувствителен к щекотке.       — Да, — гордо заявляет Чонгук, — меня щекотать нельзя. Но с чего вы решили, что я ревнивый? Вы же просто разговаривали с девушкой, которую пытаются на вас женить, а я просто ваша родственная душа. Никакой ревности.       — Про Су Мянь вспомнил ты, — отметил Тэхен.       — Так вы ещё и имя её запомнили! — дуется Чонгук.       И даже бы отвернулся и ушёл, если бы не сидел на одном коне с Его Величеством и не грелся бы об мужчину и его накидку.       — Лучше скажи мне, как ты догадался надеть в поездку на север этот летний халат? — спрашивает Ин Линхэ, слегка оборачиваясь, чтобы видеть Чонгука.        — Он модный! — Чон бы вздёрнул гордо подбородок, но грозился сломать себе шею в таком положении. Поэтому обошёлся только тихим фырканьем. — Вы вечно ходите в чёрном, когда во дворце, то в золотом. А я — ребёнок моды!       — Ключевое слово — ребёнок.       — Ваше Величество! — возмущается Чонгук. — Я, между прочим, хотел привнести на север чего-нибудь прекрасного — себя! — бесстыдно заявляет парень.       — А в итоге замёрз, — криво улыбается Тэхен, отворачиваясь.        — Да, признаю, поступил немного неосмотрительно, однако все ошибаются, и я ошибся. Как хорошо, что под вашим плащом мы можем вдвоём поместиться! — счастливо улыбается Чонгук и, крепко обняв Ин Линхэ обеими руками поперёк талии, сильно прижался к нему, чуть ли не душа своими объятиями.       Тэхен не возражал. Кажется, если бы Чонгук поджёг целый город, Император бы так по итогу ничего ему не сказал. А Чон привык, что его постоянно пытаются воспитывать, и вот такое отношение ему было ново и подмывало проверить, насколько хватит терпения Императора.        Чонгук с улыбкой прячется под накидку, горячо выдыхает прямо между лопаток Ин Линхэ и… кусает его. Несильно, да и кожу почти не удаётся подхватить зубами из-за слоёв одежд, однако маленького проказника радует уже один тот факт, что он укусил Императора!        Но реакции на это не последовало никакой. Неужели и здесь нечувствительный?        Не желая так просто сдаваться, Чонгук кусает выше и уже сильнее. Аромат слив приятно пьянит сознание, подмывая творить больше глупостей. Ведь чем выше Чонгук укусит, тем сильнее станет запах сливы. А кусать пришлось ещё не раз, потому что реакции на свои действия Чон не получал, и это подбивало творить безумия дальше, выше, кусать сильнее, но границ не переходить. За оставленный шрам на теле Императора можно было и жизнью поплатиться, а Чонгук был молод, красив, холост и мечтал прожить до двух сотен лет.       Но в попе безжалостно кипело и страдала спина Ин Линхэ.       — У тебя весна началась?        Тэхен одним вопросом заставляет Чонгука перестать бесстыдничать, снова выглядывая наружу.        — Я с вами вовсе не заигрываю! — оправдывается Чон. — Просто мне скучно, а всё, что у меня есть — ваша спина.        Гениальная логика — ничего не скажешь, но терпению Ин Линхэ можно только завидовать. Он словно гора Тайшань, любующаяся жалкими попытками комара её сдвинуть.        — Раз тебе скучно, — отвечает Тэхен, — давай съездим в город.       — О! А можно? — загорается идеей Чонгук.       Они как раз находятся недалеко от густонаселённого города, впереди переход через Хуанхэ, и они окажутся ещё ближе к северной границе, а значит и к пункту назначения.        — Тебе нужно купить тёплую одежду, — отвечает Тэхен, давая понять, что в город они поедут, не чтобы развлекаться.       Чонгук дует губы и бурчит куда-то в шею Ин Линхэ:       — Что, спину жалко или накидку?       Мужчина саркастично отвечает:       — Собираешься на Северном Перевале ходить в своём модном наряде?       Хочется быть капризным и сказать: «да», но, к сожалению, Ин Линхэ прав. Если Чонгук замёрз сейчас, то насколько будет холодно на пограничном посту?       — Ладно, уговорили. Но денег у меня нет. Отец не дал ни гроша.        — И верно поступил.       — Что?! — возмущается Чонгук.       Однако Император не удостаивает его внимания, вместо этого громко окликая:        — Младший генерал Ся Нин!       Мужчина ехал впереди, в то время как Император с Чонгуком держались середины. Младший генерал о чём-то беседовал с одним из солдат, с которым явно был хорошо знаком. Но стоило Ин Линхэ его окликнуть, как он тут же оказался тут как тут, низко кланяясь, насколько это было возможно верхом на коне.        — Ваше Величество!       Чонгук (любопытный) выглядывал из-за плеча Ин Линхэ, светясь в сторону Ся Нина широкой улыбкой. Он отогрелся, а потому его привычно жизнерадостное настроение снова вернулось к нему.        — Мы отъедем в город за одеждой, — сказал Император Ся Нину, — подождите нас у моста, мы вас догоним.       — Ваше Величество, может, вас сопроводить?        — Не нужно, — отказывается Ин Линхэ. — Только я заберу Жаня, чтобы мы скорее вернулись.        Ну, да, на двух конях они скорее догонят свой отряд. Хотя Чонгук не уверен, не сбросит ли его Жань, если он погонит его галопом? Вполне вероятно, что попытается сбросить, но при Ин Линхэ не рискнёт.        Ся Нин волю Императора принимает, снова кланяется и отвечает:       — Не переживайте, Ваше Величество, я присмотрю за солдатами.       — Рассчитываю на тебя.       Младший генерал удаляется за конём, напоследок бросив Чонгуку кривую ухмылку. Чон в ответ показывает мужчине язык. Ну, да, дурак он, который решил быть модным, но замёрзшим! Зато теперь может сидеть рядом с самим Императором. Это ли не достижение?       Забрав Жаня, Ин Линхэ двинул своего коня в сторону города, при этом придерживая огненную бестию Чонгука за поводья, ибо если бы пересадил на него парня, тот снова бы замёрз.        — Ся Нин-гэгэ хороший! — неожиданно заявляет Чон, когда они отъезжают достаточно далеко от отряда. — У меня были друзья, но гэгэ лучший из них.       Ин Линхэ молчит. Просто молчит, никак не комментируя сказанное Чонгуком. Ла-а-а-а-адно!         — Ваше Величество, скажите, пожалуйста, а что вам именно во мне нравится? — Чон прыгает с темы на тему, как кролик по полянке. — В смысле, вы не испытываете эмоций, но постоянно зовёте меня замуж и ревнуете ко всем. И вы очень хорошо ко мне относитесь. Что вам во мне нравится?        Чонгук всеми силами пытается заглянуть в этот момент в лицо Ин Линхэ, будто увидит там хоть что-то новое, кроме ледяной непроницаемой маски.        — Я красивый? — не выдерживает Чон.         — Красивый.       — Милый?       — Милый.       — Сильный?       — Сильный.       — Умный?       — Нет.        — Хах, — усмехается Чонгук, утыкаясь лбом в спину Ин Линхэ, — вы слишком честны!       — Это плохо?       — Вы хитрите и постоянно что-то замышляете во дворце, но так откровенно отвечаете на мои вопросы. Могли бы соврать и сказать, что я умный! — бурчит Чонгук.       Ин Линхэ вздыхает:       — Ты умный.       — Но я знаю, что это не так, — не успокаивается Чон. — У меня скверный характер?       — Нет.       — Вы врёте?       — Нет.       — Даже мой отец говорит, что у меня отвратительный характер! — Замечает Чонгук, отчаянно пытаясь перегнуться через плечо Ин Линхэ и посмотреть ему в лицо. Но разница в росте и комплекции была слишком разительной, чтобы у Чона хоть что-то получилось, кроме как пытаться вывалиться из седла.       — Мне твой характер кажется очаровательным, — отвечает Ин Линхэ и сам оборачивается к Чонгуку.       — Хорошо, — парень цветёт улыбкой, усаживаясь нормально. — Тогда, что же вам во мне нравится больше всего?       — Твои глаза.       — Глаза? — удивляется Чонгук и начинает фырчать и смеяться. — Что за глупость! Что в них такого примечательного? Обычные, карие, чуть косые, чуть слепые.       Ин Линхэ же серьёзен как никогда:       — Я вижу в твоих глазах твою душу, и она прекрасна.       У Чонгука предательски разгоняется сердце, вбиваясь через его грудную клетку в спину Тэхена. Во рту почему-то пересыхает, и кончики ушей начинают нещадно гореть, хотя Ин Линхэ, по сути дела, не сказал ничего такого! Чонгук слаб перед Тэхеном и просто ещё не осознал этого.       — Ты прекрасен во всех своих проявлениях, — продолжает Император, — когда балуешься или серьёзен, когда грустишь или радуешься, болтаешь или молчишь, спишь или бодрствуешь. Ты прекрасен всегда. Когда ты рядом, мне хочется быть живым, хочется чувствовать, хочется понимать, что ты чувствуешь, какие эмоции владеют тобой. Когда ты рядом, вокруг будто распускаются цветы и наступает весна.        *****       До Северного Перевала добираются за четырнадцать дней. За это время пейзаж вокруг меняется до неузнаваемости. Зима в этот раз на север пришла быстрее, всё вокруг было покрыто инеем и хоть снега не было, а холодные ветра кусали морозом. От каждого вздоха в воздух поднимались клубы пара.        В такой обстановке было понятно, почему монгольские кони были покрыты такой густой шерстью — она защищала их от низких температур, позволяя с лёгкостью переносить даже сильные морозы.       Чонгук вот скакунам завидовал, жалел, что сам не может обрасти шерстью, хотя подобное по отношению к человеку явно выглядело бы странно. Именно потому на Чоне был новый тёплый комплект одежды, купленный Императором. Цзянь Сю сидел на Чонгуке точно влитой, кожаные наручи защищали руки, а плащ, подбитый мехом, дарил дополнительное тепло. И пусть цвет одежды был обычным, чёрным, Чонгук впервые наплевал на моду, лишь бы не замёрзнуть насмерть!        Правда, солдаты сказали ему, что север на погоду обманчив. Сейчас может быть холодно, а через несколько дней начнётся весна. Именно потому, поезжая в северные земли, стоило брать с собой самую разную одежду. Может быть, лёгкие наряды Чонгука ему даже в будущем пригодятся.        Но пока что он не собирался снимать с себя даже меховую накидку, иначе бы стопроцентно стал как эти редкие деревья вокруг — безжизненным.        Северный Перевал оказался бесконечно простирающийся во все стороны огромной высокой стеной. Не обойти, не перелезть, единственные ворота и те были такими массивными, что их и сотне взрослым мужчинам не сдвинуть, открывались они только с внутренней стороны с помощью какого-то хитроумного механизма. Ся Нин сказал, что механизм этот для Его Величества создали лучшие мастера из Сычуани, после чего поклялись больше ничего подобного никогда не делать и даже сами себе отрезали по руке, в подтверждение верности Императору.        На самом деле кочевникам с их ресурсами потребовалось бы немало времени, чтобы попытаться хотя бы взобраться на эти огромные стены, но при попытке это сделать, на них бы вылили горячую смолу. Вообще, оружейный арсенал здесь был невероятно богатый, в солдатских казармах всегда горел очаг, на улице тоже были разведены бесконечные костры. Лошадиные стойла крытые, в отдельном хранилище возвышались мешки с зерном и привезённое из центра зелёное сено. Здесь было абсолютно всё для жизни, но не было женщин. И понятно по каким причинам.        На стенах гуляли постоянные патрули, ведя наблюдение за степями и предупреждая опасность. Если нападут на один участок стены, то часовые тут же подожгут сигнальный костёр и на другом участке его заметят, таким образом передав сообщение по всей стене. Строительство этого грандиозного сооружения начал ещё пра-пра-пра (и не понятно сколько пра-) прадедушка Ин Линхэ, нынешний же Император строительство продолжил дальше на запад, желая оградить Центральные Равнины от нашествия кочевников.        Чонгук про эту Великую Стену только слышал, но никогда её не видел, именно потому, попав на Северный Перевал, смотрел на возвышающееся над ним чудо чуть ли не с открытым ртом, забавляя окружающих.        Императора встретили со всеми почестями, как и положено. Северным Перевалом временно командовал стратег господин Чу Сичэнь, мужчина молодой, слишком изящный и утончённый для военного, а ещё невероятно умный и хитрый. Его мать была из хуннов, а отец ханьцем. Переняв понемногу от двух рас, Чу Сичэнь выглядел свежо и почти экзотично. По виду он точно не обладал серьёзной физической силой, однако его сила заключалась в другом, включая, что все солдаты беспрекословно слушались его и, несмотря на отсутствие маршала, на Северном Перевале царил порядок.       Коней отвели в стойла, дабы покормить и напоить. Солдаты разошлись по казармам, Ин Линхэ занял комнату маршала, пока тот находился в отпуске, Ся Нину предложил комнату разделить Чу Сичэнь, так как других пустых мест не было, только казармы, а генералу, пусть и младшему положено поддерживать статус. Под вопросом оставался только Чонгук. Но проблему эту решил за него Ин Линхэ, буквально утащив парня за собой в комнату маршала.       Конечно, не императорские покои, но жить было можно.        А вечером, в честь приезда Его Величества, устроили небольшой пир под открытым небом. Мороз усилился, но вокруг горели костры, а сердца горели даже ярче.       Чонгук сразу заметил, что все солдаты с прибытием Ин Линхэ словно получили глоток живительной росы. В них появилось что-то могучее и неукротимое. Император в рядах поистине придавал сил одним своим присутствием, он был Богом Войны, самым страшным и жестоким демоном, поднявшимся из преисподней. Север дрожал от его имени, а потому солдаты воспряли духом при его появлении, они ощущали себя под защитой Священного Императора.        При этом, несмотря на приезд столь важного гостя, служивые не пытались вести себя тише воды, ниже травы, не раскланивались Императору по десять раз, хоть и фамильярными не были. Ин Линхэ не в первый раз приезжал на Северный Перевал, солдаты знали, что можно было свести к минимуму ненужный этикет и заниматься своими привычными делами. Для них Ин Линхэ хоть и был Императором, но одновременно таким же солдатом, как и они. Он не чурался грязной работы, мог сам покормить и почистить коня; мог сам постирать одежду и даже нагреть воду для купания. Ему не нужны были вкуснейшие блюда и изысканные палаты для жилья. Тэхен жил пусть и в комнате маршала и являлся Императором, но вёл жизнь обычного вояки, за что отдельно получал уважение каждого солдата.       Чонгук вот для всех был интересной новинкой. Не каждый день здесь можно встретить кочосонца, да ещё приехавшего с Его Величеством. Служивые может и подозревали (придумали), какие тесные отношения связывают Чонгука и Ин Линхэ, но длинными языками не страдали, а потому и сплетни не пускали.       В любом случае, никто не пытался оскорбить Чона, никто косо на него не смотрел. Парень был ярким и полным жизни, скорее, ребячливым, нежели кокетливым, так что первое представление о том, кем он мог являться Императору, было вполне себе ошибочным.        По прибытию, вечером, солдаты устроили небольшой пир для новоприбывших и Его Величества. На костре жарили мясо и грибы, в котелках готовили рисовую кашу и рагу. Не особо разнообразное меню, но сытное и дающее энергию в условиях неприветливого севера.        Чонгук уплетал мясо за обе щеки, пихая в себя столько, что даже взрослые мужчины удивлялись, куда всё это лезет в мальчишку? Кажется, он за раз мог быка съесть и ему было бы мало! Прожорливый и болтающий с полным ртом, наплевав на этикет, он определённо понравился многим солдатам, которым не нравились светские неженки. Парень же пусть и был молодым господином, но при этом был простым, весёлым и неугомонным. Он запросто называл младшего генерала «гэгэ», очень яростно жаловался на отсутствие вина, подбивал старших открыть свои запасы алкоголя, ведь чуял, что он здесь был. А ещё нагло воровал куски мяса прямо с костра и подкладывал их в тарелку Ин Линхэ, чтобы тот ел не одну только кашу.       Чу Сичэнь с таинственной улыбкой наблюдал за отношениями этой парочки. Стратег Чу не был воином, из-за болезни шейных позвонков он не мог поднять меч и вести бой, разве что иногда баловался с луком. В основном мужчина занимался наблюдением и изучением всех и вся. И особые отношения между Императором и Чонгуком подметил очень быстро.       Намного быстрее самого Чона, который и в ус не дул. Парень утащил с костра шампур с нанизанным на него сочным филе и почти всё мясо высыпал в тарелку Императора.       Счастливая улыбка окрасила лицо Чонгука, когда он мягко пропел:       — Ваше Величество, ешьте мясо, оно очень вкусное.       Солдаты тактичностью не отличались, но в этот раз молчали, ведь дело касалось самого Императора. В то же время Чу Сичэнь не обладал и граммом тактичности, а по любви к чесанию языком мог посоперничать с самим Чонгуком.        Стратег Чу таинственно улыбнулся, из-за чего его лисьи глаза стали ещё уже и ещё хитрее.       — Господин Чон, у вас потрясающий аппетит.       Чонгук, как и обычно, ничего не заметил. Только улыбнулся мужчине и довольно ответил:       — Я же расту! — а затем бросился к костру, заметив, что его кусок мяса пытаются утащить. — Нин-гэгэ, дай мне ножку, а я тебе дам крылышку, а? Гэгэ!       Чу Сичэнь загадочно улыбается и с мгновение наблюдает за Императором, который в своё время глаз не сводит с Чонгука, дерущегося с младшим генералом за куриную ножку. Ну, дети малые!        — Такой яркий и шумный, — отмечает Чу Сичэнь, — очень неожиданно встретить подле вас такого человека.        Ин Линхэ тянет губы в улыбке и отрывает взгляд от Чонгука, обращая его на стратега.        — Разве не ты говорил, что противоположности притягиваются?       — Значит, я не ошибся.       — Ты — гениальный стратег, ты не можешь ошибаться.       Отношения Ин Линхэ и Чу Сичэня были не совсем обычными. В возрасте двенадцати лет Его Величество случайно спас в городе маленького воришку, которому грозились отрубить руку. Но ребёнок оказался эгоистичным и неблагодарным, вместо того, чтобы возносить хвалы своему спасителю, он улизнул его кошель и растворился в воздухе.        Правда, Ин Линхэ уже тогда отличался весьма стойким характером. На украденное он не обратил внимания, а через пару дней вообще забыл о том инциденте, пока через год не встретил того мальчишку снова, но уже при совершенно других обстоятельствах.       Это были времена, когда будущий Император только набирал силу. И с малого возраста отличаясь особым складом ума, Ин Линхэ считал важным заручиться тайной поддержкой не только чиновников и министров, но и людей других профессий. Он был в хороших отношениях с нищими, торговцами, лекарями и даже трюкачами. В тот день Тэхен собирался найти информаторов в весеннем доме, куда отправился без страха или неловкости.        Именно там он и встретил Чу Сичэня повторно. Мальчик работал прислугой на кухне, но уже не был прытким и проворным, как год назад. Его шея была плотно обмотана бинтами, так что держать голову он мог лишь в одном положении. Как выяснилось позже, пострадал мальчик при попытке украсть курей у одного господина; он попал в ловушку для лис и чудом смог уйти из курятника живым, иначе за воровство его бы по итогу вздёрнули. Жизнь он спас, но получил серьёзную травму шейных позвонков, из-за которой в будущем уже не мог поднимать тяжести, орудовать мечом, озорничать как раньше.        Хозяйка весеннего дома нашла мальчика на улице, почти у ворот своего заведения, сжалилась, наняла лекаря, чтобы он подлечил Чу Сичэня, и после этого мальчик остался жить и работать у добродушной владелицы весеннего дома.        Именно так Ин Линхэ познакомился наконец-то со своим будущим стратегом. До того мальчик просто помогал молодому Императору, как и все кисен: собирал информацию, помогал в плетении каких-то многоходовых интриг. Министры и чиновники часто пользовались услугами кисен, и никто бы не обратил внимания на обычного мальчишку-слугу, да и весенних дев не брали в расчёт, порой выбалтывая им тайную информацию.        Помогая Ин Линхэ, Чу Сичэнь сам начал втягиваться в плетение планов и стратегий. Его научили читать, а потому он много времени проводил за чтением «Искусства войны», постепенно понимая, что больше всего подходило его лисьему характеру. Он создавал простые, но действенные планы, нашёл цель жизни в помощи Императору, одновременно не изменяя своей сущности хитреца. Его талант был направлен в нужное русло, и в итоге он стал стратегом самого Императора и работал на севере, где проблем было больше всего.        Так как встретился Ин Линхэ с Чу Сичэнем когда оба были ещё детьми, то отношения у них были особенными. Они не были друзьями, но могли считаться добрыми приятелями, а не просто слугой и господином. Именно потому Чу Сичэнь мог позволить себе бестактность по отношению к Императору, хоть и не злоупотреблял ей.        — Я догадываюсь, что вы задумали во дворце, Ваше Величество, — через несколько мгновений тишины, наконец, говорит стратег Чу.       Конечно, он понимал план Императора, иначе грош ему цена как главному стратегу Его Величества.         Вокруг шумно. Трещит костёр, трещит Чонгук, отвоёвывая свою жареную ножку у Ся Нина. Солдаты хохочут, проводя время в прекрасной обстановке. Постовых сменяют те, что уже плотно поужинали, люди меняются, а веселье продолжается. На улице мороз, но никому явно не холодно. На Северном Перевале редко бывают мгновения тишины, поэтому ими принято наслаждаться по полной катушке.        Только Ин Линхэ — дракон в шкуре тигра и Чу Сичэнь — хитрый хули-цзин не участвуют в общем веселье, вместо этого обсуждая дела.       — Конечно, оставить вдовствующую императрицу с маршалом было хорошей идеей, по итогу вы сможете добиться своей цели, — продолжает Чу Сичэнь. — Но должен сказать, что вы приехали на север в весьма скверное время.       — Талань Батхад? — легко догадывается Император.       Талань Батхад был действующим великим ханом тринадцати племён кочевников. То есть в своё время тринадцать разных, воюющих друг с другом племён признали его своим общим главой и преклонили перед ним головы. Талань Батхад был амбициозным и жестоким, к тому же он сам был отличным стратегом, ничем не хуже Ин Линхэ или Чу Сичэня. Он смог заключить союз с вдовствующей императрицей, при этом лично они никогда с ней не пересекались, его навыки дипломата были поистине уникальны. Прекрасный воин, великий правитель, умный и хитрый — он определённо не был тем, кем следовало пренебрегать.        — Именно, — вздыхает Чу Сичэнь. — В последнее время несколько племён кочевников под знамёнами Талань Батхада осели совсем недалеко от стены. Я и маршал посчитали нецелесообразным выдвигать против них отряд, чтобы их выгнать, но одновременно с этим такое соседство не даёт спокойно спать по ночам.        — Как давно они сидят под стенами?       — Месяца два. Они похожи на падальщиков, дожидающихся, когда добыча сама приподнесёт себя на блюдечке.       Ин Линхэ мысленно соглашается, вслух же интересуется:       — Талань Батхад там?       — Нет.        Тэхен криво улыбается, пробуя кусок мяса, который положил ему Чонгук.        Реальная угроза от этих племён, осевших недалеко от стены, была бы только в случае, если бы в их ставке был сам Талань Батхад. Без его прямого присутствия кочевники напоминали стаю диких псов, которых можно было забить камнями и палками. Но пока не нападают и угрозы не создают. Словом, просто действуют на нервы.        Чу Сичэнь понимает, что позабавило Ин Линхэ, а потому и сам улыбается, продолжая:       — Вы, Ваше Величество, мыслите, как всегда, в верном направлении. Они осели недалеко от стены, чтобы постоянно держать нас в напряжении. Просто игнорировать мы их не можем. Лагерь разбил сын Талань Батхада Талань Ягу, с ним более тысячи солдат, что говорит о прямой угрозе. В то же самое время шпион из дворца Талань Батхада принёс донесение о каких-то странных движениях среди племён. — Чу Сичэнь замолкает, поднимает взгляд и смотрит на Императора, интересуясь: — Я слышал, что ваша матушка продавала соль Талань Батхаду.       Смысл прост. Талань Батхад — хан тринадцати племён. Он не раз пытался напасть на Цинь и поработить лакомые территории. Однако ресурсов у него не хватало. Чтобы вести войну, нужны деньги. Каким бы ханом он ни был, а тринадцать племён остаются разрозненными и естественно, что после неудач, жажда продолжать войну в них погасла. Все понимали, что у них нет шансов на победу. Дабы поднять их дух и укрепить армию, Талань Батхад сговорился с вдовствующей императрицей, та поставляла кочевникам соль, которую они обменивали на оружие, лучших коней, снаряжение и еду. Постепенно их жалкая, нищая армия приобрела золотой статус. События из столицы аукнулись на всю страну.        — И он объединил все племена? — спрашивает Ин Линхэ, хотя ответ уже знает. С деньгами, которые появились у хана, он мог позволить себе снова стягивать войска к границе, готовясь к масштабному вторжению в Центральные Равнины.        — Верно, — кивает Чу Сичэнь. — В ставке кочевников сейчас тринадцать племён объединены под знамёнами Талань Батхада. Благодаря соли, что поставлялась к ним какое-то время, они разжились ресурсами и словно…       — Готовятся к войне.       — Да. Талань Ягу либо отвлекает наше внимание от дел, что происходят на севере, либо просто ждёт, когда отец прикажет нападать.        Император вспоминает:       — У Талань Батхада есть ещё один сын — Талань Ямси.        — Он сейчас покоряет племена, которые отказались встать под знамёна клана Талань.        У хана было двое сыновей. Талань Ягу, тот, что с тысячью воинов стоял под великой стеной, был бесполезным отпрыском. Глупый и недальновидный гуляка, который ничего не смыслил в делах отца. Он был трусом, любил женщин и выпить. В то же самое время старший сын Талань Ямси был умным воином, опорой своего отца и будущим ханом. Естественно, что покорять непокорных отправили именно его. А бесполезного сына выставили перед врагом как кусок мяса на тарелке.        — Как много у них сейчас ресурсов? — спрашивает Ин Линхэ, зная, что шпионы Цинь работают во дворце хана просто отлично. На самом деле он уже получал об этом отчёт от маршала Тяна, но предпочитал всё перепроверить на месте. Пока шло письмо, данные могли измениться и очень сильно.        — Почти семь тысяч солдат, коней и того больше. К тому же они закупили на западе оружие. Маршал должен был отправить вам отчёт.        — Мгм, — отвечает Ин Линхэ. — Значит, вы пока ничего не предпринимали?       — Ваше Величество, я хитрый лис, но я предпочту сидеть в норе и наблюдать, нежели привести волка к дверям своего укрытия.        — Разумно, — усмехается Император.       Но если его подданные не осмелились бы нарушить хрупкий мир с кочевниками, то сам Ин Линхэ не имел страха, он не колебался перед тем, как что-то сделать. И он уже что-то замышлял, судя по тому, как довольно сверкали золотые глаза.       — Чем занимается Талань Ягу?       — Его люди следят за нами, как и мы за ними, — отвечает Чу Сичэнь.        — Талань Ягу — самый бесполезный сын Талань Батхада. Вряд ли бы отец поручил ему какую-нибудь важную миссию.        Стратег Чу согласно кивает, выдвигая свою теорию:       — Скорее всего, он просто отвлекает наше внимание. С армией в тысячу солдат можно было попробовать нас атаковать, но Талань Ягу трус, который во всём слушается отца. Их ставка под стеной больше похожа на наблюдательный пункт. Они не хотят, чтобы мы их тревожили, пока Талань Батхад собирает племена под своим руководством.        — Благодаря моей матери, кочевники совсем осмелели, — заключает Ин Линхэ и сразу же нехорошо скалится, добавляя: — Кажется, придётся напомнить им, против кого они воюют.       Чу Сичэнь приободряется. Лисья улыбка украшает миловидное лицо, когда мужчина спрашивает:       — Хотите наведаться к Талань Ягу? Несмотря на то, что он ничего не предпринимает, стоя под стенам, он там отлично проводит время. К нему периодически приезжают караваны с едой и выпивкой, — с одним из этих караванов можно было пробраться в ставку Талань Ягу. Но не всё здесь так просто. Один затеряется среди каравана, но не выстоит против тысячной армии.       Ин Линхэ же качает головой, заключая:        — Выпивка и еда — чего и следовало ожидать от беспутного сына.        — Я надеюсь, вы не обо мне? — Чонгук появляется тут как тут, словно чёртик выскакивая из-под земли.        У него лицо перемазано сажей, губы наполовину чёрные, а на другую алые, из-за того, что он ел мясо горячим, не дожидаясь, когда оно остынет. Зато был счастливым и по-прежнему ворчливым.        — Ваше Величество, вы даже миску с рисом ещё не осилили, а мясо почти остыло. Ничего, я его съем, — и с этими словами быстро вытаскивает из миски Императора остывшее мясо, пихая его себе за щёки, а Его Величеству накладывает горячего угощения, только снятого с огня, — а вот вам! — Чонгук лучится улыбкой с набитыми щеками. А потом замечает страшное и уже уносится прочь с криками: — Эй, гэгэ, это была моя ножка!       Ин Линхэ смотрит на всё это с лёгкой улыбкой. С довольной улыбкой сытого кота. Он снова не ест мясо, потому что не хочется, потому что ждёт, что Чонгук снова прибежит, чтобы наложить ему добавки и отчитать за не съеденное.       А Чу Сичэнь всё подмечает. Он прочищает горло, смотрит на Императора и тихо интересуется:       — Я не отличаюсь тактичностью, это ваш мальчик?       — Моя будущая Императрица, — без толики стеснения отвечает Ин Линхэ.        Чу Сичэнь болтливый, но знает, о чём следует молчать. К тому же он толерантный, потому как сам предпочитает мужчин, хоть, находясь в армии, границ дозволенного ни с кем не переходит. Но он понимающий, упрекать не станет. Да и кто осмелится упрекать Императора?       — Думаю, вы хотите устроить настоящий переполох в столице, — с улыбкой качает головой Чу Сичэнь.        — Сначала на севере, затем в столице.        — Убьёте Талань Ягу?       — Убью Талань Ягу.       Убив сына врага, выдвинуть ему предупреждение. А со стороны Ин Линхэ предупреждение равносильно помилованию, которое следовало ценить.        — Как стратег, я уже давно имею план, как пробраться в его ставку, — Чу Сичэнь продолжает разговор о делах. — Но для этого блюда у меня не было самого важного ингредиента, — мужчина с улыбкой косится в сторону костра, где счастливый и шумный Чонгук нетерпеливо прыгает вокруг огня, всё ещё не набив свой желудок как следует.       Ин Линхэ тоже смотрит на своё чудо, умиляется ему, а после оборачивается к Чу Сичэню, отвечая:       — Что ж, ты меня заинтриговал.        *****       Дни на Северном Перевале тянутся медленно. Прошла всего неделя, а Чонгуку казалось, что не меньше месяца. Холода крепчали и даже ночью несколько раз выпадал снег, но по итогу днём превращался в грязные лужи.        Делать на севере было нечего, царила невероятная скука, именно поэтому Чонгук всеми силами искал развлечения сам, попадая в самые комичные ситуации. Но благодаря этому на Северном Перевале не осталось солдат, которые бы не знали его в лицо. И если поначалу кто-то и мог подумать, что Чонгук — «мальчик» Императора, просто красивое приложение, отправившееся на север для «скрашивания ночей Его Величества», то после недели прибывания на Северном Перевале Чонгука, все сомнения были развеяны. Чону действительно Император многое спускал с рук, но при этом остальным не запрещал его гонять.       А гонять было за что. Начнём с того, что у Чу Сичэня были стальные нервы, мог загореться весь их перевал, а он бы продолжал сидеть на балконе своей комнаты, пить чай и восхищаться: «Боже, как красиво горит!» Чонгуку не светило вывести его из состояния равновесия, именно поэтому он сделал его своим подельником.        Каждое утро Чону нужно было самому мыть своего коня, выгуливать его, чтобы не застаивался, и кормить. Ин Линхэ делал то же самое рано утром, когда Чон ещё пузыри пускал. А вот бедному парню приходилось воевать с Жанем. Так он ещё и цель себе поставил: приручить животное и потому каждый день ездил на нём верхом и летал тоже каждый день, забавляя солдат. Но упорству Чонгука можно было только позавидовать.       И вот в один из таких дней он позвал с собой покататься Чу Сичэня. Тот дураком не был и сразу понял, что где-то кроется подвох. Просто так его подловить было нельзя, но в этот день всё пошло не по плану Чонгука.        В стойлах напротив лошадей жили тягловые быки. Десять штук, агрессивные, но сильные, на них можно было привозить из соседних поселений сено и зерно для скотины, к тому же на них возили металл для местных кузнецов и много чего ещё.       Пока Чонгук упрашивал Чу Сичэня покататься с собой, то случайно отодвинул засов с бычьей клетки. И может быть животное бы даже не вышло наружу, но пока Чон немужественно воевал со своим конём, пытаясь надеть на него седло, то чуть не получил копытом от Жаня и был вынужден отскочить в сторону. В итоге седло вылетело из его рук и стремя влетело в бычью клетку, задев агрессивное животное прямо по носу.       Чонгук с Чу Сичэнем бежали от рассерженного зверя впереди Жаня, устроив представление на сто из возможных десяти!       По итогу быка успокоил Ин Линхэ, вышедший из своей комнаты на шум. Правда, он знал, что если на тихом Северном Перевале начался шум, то это был Чонгук. Император своим ледяным видом заставил быка успокоиться и остановиться, а солдаты уже увели его обратно в стойло.        Чон же потом в радостных красках рассказывал о своём приключении ещё несколько дней и подбивал Чу Сичэня повторить. Стратег отказался, а Ся Нин тихо про себя смеялся, радуясь, что уже не он был жертвой неусидчивого кролика.        Конечно, самой любой жертвой всё равно оставался Ин Линхэ. А так как они делили одну комнату, то мужчине приходилось слушать болтовню Чона и днём, и ночью, правда, не сказать, что Император был против.        После инцидента с быком делать снова было нечего и Чонгук совершенно не случайно придумал новую шалость. На самом деле в ней ему помог Чу Сичэнь. Стратег Чу показал Чону тайное хранилище с вином, эти запасы были строго для Императора, здесь было то самое редкое сливовое вино. Естественно, что Чонгук позаимствовал себе пару кувшинов, напился и… улизнул от охраны за стену, оказавшись на бескрайних монгольских степях.       Эта шалость могла бы стоить ему жизни. К счастью, Ин Линхэ заметил своё пьяное чудо вовремя, вышел за ворота, взвалил голосящую пахабные песенки тушку на плечо и унёс в свою комнату, заставив спать. А слово Императора — закон. Спать, значит, спать.       На самом деле Чонгук не только пакостничал и искал приключения на свою пятую точку. Он почти ничего не умел делать, зато поднимал настроение всем солдатам на перевале. Когда было особенно холодно, он разносил часовым тёплые накидки, приносил дрова, чтобы костры всегда горели и согревали дежуривших на стене. Он часто помогал уставшим солдатам в уходе за лошадьми, кормил животных и даже страшных быков, которые на деле оказались спокойными, если их не провоцировать.        Дел было навалом, однако на перевале не происходило ничего интересного. Затишье точно перед бурей, и Чонгук с нетерпением ждал, когда эта буря наступит.       Сегодня утром он встал совсем не утром. Солнца не было, пасмурное небо было затянуто серыми тучами, вполне вероятно, что через несколько часов мог начаться снег. Чонгук ждал снег, может, с ним леденящие морозы отступили бы.        Ин Линхэ привычно в комнате уже не было. Они засыпали вместе, на одной кровати, но просыпался Чон всегда один, потому что Император в четыре утра уже бодрствовал. На самом деле, Ин Линхэ приходил к часовым, садился на самый край стены и играл на флейте.        С такой позиции его можно было легко подстрелить из лука, но Император ничего не боялся. Зато за стеной явно боялись его, чего он и добивался, когда каждое утро выходил и открыто играл на флейте. Играл красиво, мягко, мелодия была грустной, проникновенной. Однако для Талань Ягу приезд Императора был соразмерен с приходом по его душу самого владыки Ямы.        В первый же день, как Ин Линхэ засветился на стене, на Северный Перевал приехал гонец от кочевников с приветственным письмом от трусливого Талань Ягу, в котором он восхищался мужеством и силой Императора и надеялся, что они будут продолжать мирно существовать.       Чонгук видел, как недобро ухмыльнулся Ин Линхэ после прочтения письма, однако, к удивлению, вот уже неделя прошла, а он продолжал ничего не делать. Он просто ждал, когда Талань Ягу успокоится и можно будет начать действовать.        Чон умывается и привычно направляется на кухню, чтобы выпросить у дядюшки Ли что-нибудь поесть. Солдаты уже давно позавтракали, а Чонгук только проснулся.        К удивлению, в большой солдатской харчевне сегодня был не один только Чон. Когда он вошёл в помещение, то увидел двоих своих гэгэ, которых просто обожал доставать. Ся Нин и Чу Сичэнь сидели за одним столом и ели свежий, ещё дымящийся суп. Точнее ел младший генерал, в то время как стратег Чу, расслабленно откинувшись на стул, о чём-то болтал с довольной улыбкой на тонких губах. А Ся Нин краснел то ли от горячего супа, то ли от слов Чу Сичэня.       — Гэгэ! — радостно завопил Чонгук, бросаясь к обоим мужчинам. — Я знал, что не один так поздно встаю!       Ся Нин сидел спиной ко входу, а потому Чона не видел и, когда тот заорал точно подстреленный кабан, младший генерал чуть не подавился супом. В то же самое время Чу Сичэнь был совершенно расслаблен и явно чем-то несказанно доволен. Он мягко потрепал Чонгука по голове.       — К твоему сведению, диди, мы с генералом даже не ложились спать, — при этих словах Чу Сичэнь бросает лисий взгляд на Ся Нина, и лицо мужчины становится просто алым.       Правда, Чонгук ничего не замечает, он зацепился языком со стратегом, а поболтать эти двое страсть как любили.        — Да? Что-то случилось? — Чон принялся Чу Сичэня расспрашивать, даже забывая, зачем пришёл в харчевню.       Только не забыл солдатский повар. Как только услышал визги этого недобитого кролика, уже шёл к нему с чашкой супа в руках. Вообще-то, он не обязан был разносить еду, но Чонгук мужчине импонировал, он напоминал ему его сына, к тому же был тем ещё шилом в ж…       — Господин Ли! — Чон радостно захлопал в ладоши, приветствуя мужчину и принимая из его рук свою порцию супа, в котором плавал большой кусок мяса. Всё для прожорливого кроля.       — Обормот! — бурчит господин Ли скорее просто для вида. — Снова ночью копался на кухне?        — Это не я! — защищается Чонгук. — Честное слово, не я!       — Ага, да, я так и поверил. Ешь давай, потом поможешь на кухне посуду вымыть.        — Спасибо! — благодарит мужчину Чон, даже не пытаясь отмазаться от работы. Ему в радость побыть на кухне, можно работать, болтать и опустошать запасы еды.       — Так что случилось? — парень переключается к своим соседям по столу. — Вы были у кочевников? — Предполагает Чон.       Ну, если не спали ночью, а младший генерал выглядит замученным до смерти, в то время как Чу Сичэнь буквально сияет довольными улыбками, значит, ночью они что-то предприняли. Чонгуку известна ситуация с Талань Ягу, стоящим под стенами Северного Перевала, и он искренне недоумевал, почему Ин Линхэ ничего не предпринимает против такого опасного соседа. Но похоже, сегодня ночью они что-то сделали. А Чонгука не посвятили!       — Почти, — загадочно улыбается Чу Сичэнь. — Ешь, потом Его Величество тебе всё объяснит.       Раз объяснит, тогда ладно. Чонгук не будет обижаться, хотя он и не умеет.        Но для вида парень всё же бурчит:       — Ох, снова что-то придумал! Лучше бы спал нормально и ел нормально, нет всё заговоры и стратегии плетёт, — Чонгук зачёрпывает суп и, естественно, обжигается, тут же высовывая язык и пытаясь его остудить, но даже тогда не затыкается, — хотя, гэ, это твоя работа, — обращается Чон к Чу Сичэню.       — Его Величество научил меня стратегии, его мне никогда не переиграть.       Логично. У этого дракона девять лисьих хвостов. Красивый, сильный, умный — всё при нём.        Чонгук отчаянно дует на язык, пытаясь хоть немного снять щиплющую боль. И цепляет взглядом притихшего Ся Нина, что сидел рядом и молча ел свой суп, не поднимая глаз. Младший генерал изначально не был разговорчивым человеком, но сейчас чуть ли не утопился в чашке с супом, лишь бы его было не слышно и не видно.         — Ся Нин-гэ, — Чонгук не отстаёт ни от кого, — ты почему такой красный?       Рядом Чу Сичэнь расплывается в совсем неприличной улыбке, только Чон её не замечает. Зато замечает Ся Нин, нагибаясь к чашке ещё ниже и бурча куда-то под нос:       — Суп горячий.       — Гэ, ешь медленно, — с видом знатока наставляет Чонгук. — Кстати, ты так и не научил меня вырезать кроликов.       — Вырезать кроликов? — Чу Сичэнь вопросительно вскидывает бровь, а потом ласково тянет, обращаясь к Ся Нину: — Диди, не знал, что ты умеешь вырезать по дереву. Может, сделаешь мне подарок?       Младший генерал впервые прямо смотрит на Чу Сичэня, а тот по-лисьи улыбается, сверкая задорными огоньками на дне чёрных глаз. Ся Нин молча просит его прекратить этот цирк, но ответ знает лучше других — нет, Чу Сичэнь в прилипучести ничем не уступает Чонгуку, разве что мозгов у него побольше.       — Тогда и мне! — Чон вклинивается в разговор, не понимая настроения этих двоих. — Я тоже хочу подарок!       Ся Нин обречённо вздыхает, снова опускаясь к своему супу.       — Ты хотел научиться вырезать кролика.       — Да! — Чонгук тут же забывает о возможном подарке. — Научишь?       — Сегодня ночью буду в карауле, приходи к западной стене, постараюсь научить.       — О! — Чу Сичэнь почти скалится, становясь особенно похожим на лиса. — Я тогда тоже приду. Составить вам компанию! — мужчина ласково улыбается Ся Нину.       Младший генерал мысленно воет, не понимая, за что ему всё это?! А Чонгук просто ничего не понимает.       Он съедает свой суп, ещё какое-то время сидит с двумя друзьями, болтая обо всём на свете. Потом помогает господину Ли на кухне и только после отправляется в поисках Ин Линхэ. Потому что его сегодня ещё не видел, и он остался последним человеком в списке Чонгука, которого парень ещё не успел достать.       К удивлению, Императора Чон находит почти сразу, как только выходит из харчевни. Ин Линхэ в чёрных одеждах, подбитых мехом, сидел на стене, опираясь спиной о каменную башню, и играл на флейте.       Во всём Северном Перевале сейчас было тихо. Хотя часовые несли службу, а войны пока не предвещалось, тишина была привычном делом. Но сейчас вокруг царствовала именно что благоговейная тишина, в которой каждый наслаждался игрой Императора. Чонгук шутил, что Его Величество не умеет играть и просто носит флейту с собой для красоты, но он по-настоящему ошибался в талантах Ин Линхэ. Тэхен играл просто изумительно!       Его мелодия была грустной, отчаянной, пронизывающей до самой души. Неожиданно для человека, который не испытывал эмоций, Император создавал мелодию, полную неприкрытых, обнажённых чувств. Такая открытая и честная песня, которая не оставляла равнодушным никого.        Чонгук с широкой улыбкой вбежал по лестнице вверх на стену, довольный представая перед Императором. У Тэхена глаза были прикрыты, он играл, отдавая всю свою душу этой мелодии, но оставался внимателен к окружающим звукам и событиям, тут же заметив Чонгука, который нарушил его покой.        — Ваше Величество, — Чон садится на стену в позу наездника прямо напротив Тэхена, — мне очень лестно, что вы играете на моей флейте! — парень широко улыбается, с горящими от нетерпения глазами спрашивая: — Понравилась?       — Мгм, — Ин Линхэ мягко улыбается в ответ. — Очень хорошая работа.       Чонгука распирает гордость. Сам он умел играть только на нервах, потому, когда вырезал флейту, не был уверен, что у него хорошо получилось. Но судя по тому, какие красивые звуки получалось извлекать из инструмента у Ин Линхэ, Чонгук справился на отлично.         Чон раскачивает ногами в воздухе. С одной стороны его нога висит над внешней частью стены, чуть качнись, потеряй равновесие и полетишь с высоты в несколько чжанов вниз, проверив свои кости на прочность. Но Чонгука такие мелочи не волнуют. Он подсаживается к Ин Линхэ ближе и, заглядывая в золотые глаза, спрашивает:       — Вы уже ели?       А что? Вот приходится ему следить, чтобы этот невыносимый мужчина ел, спал и отдыхал. Сам-то он пусть и Император, а о себе не заботится.        — Нет, — отвечает Тэхен, — сегодня только поужинаю.       — Так и знал, — качает головой Чонгук и ловко вытаскивает из сумки на поясе завёрнутые в бумагу несколько маньтоу. — Держите, это вам. Ешьте, пока тёплые.       Ин Линхэ с улыбкой принимает подарок и медленно начинает есть ароматное свежее угощение. Чонгук счастлив. Он счастлив потому, что только он один может накормить Императора, и тот не будет сопротивляться, а просто съест все угощения от Чона.        — Эх, а тут красиво, — констатирует парень, глядя на бескрайние степи, раскинувшиеся за стеной.       Когда он пьяный туда вышел, то особо ничего и не запомнил, а по стене обычно носился как умалишённый, подначивая солдат на совершение подвигов (глупостей). Он был на Северном Перевале уже неделю, но впервые мог насладиться бескрайними степями в тишине и покое.        Справа виднелись далёкие горы, слева редкий лесок, укрытый инеем, а прямо — только бескрайняя, пустая степь. Вся трава давно пожухла и потемнела, она бы чёрным полотном лежала на многие ли вокруг, да только иней прикрывает уснувшую природу, даря ей хоть немного красок.       И с неба начинает падать снег. Тяжёлые тучи всё-таки расплакались ледяными слезами, усыпая крупными снежинками давно готовую к зиме землю.        Чонгук снег видел, но сейчас и здесь он кажется чем-то поистине волшебным. Парень подставляет ладошку, чтобы поймать снежинки, но те тают. Зато оседают на ледяной статуе Ин Линхэ, позволяя себя разглядеть.        Чонгук радостно хохочет каким-то своим мыслям и продолжает болтать:       — Пусть и голые степи, но в них словно витает сама свобода. Хотел бы я когда-нибудь там побывать. Говорят, кочевники приручают волков и медведей, скармливают им детей из Центральных Равнин и создают грозную армию.       Чонгук часто слушал рассказчиков в харчевнях и каких только сплетен не собирал за это время. Вплоть до того, что у кочевников есть страшные ритуалы по призыву тьмы или самих демонов. Чона нечисть пугала, но истории про неё он любил собирать.       Император доедает маньтоу и только после этого отвечает:       — Это лишь слухи. Они мало чем отличаются от нас. Мы ведём оседлый образ жизни, они же вынуждены кочевать, в степях нет ничего, ничего не растёт, там низкие температуры и даже животных мало. Не удивительно, что они рвутся отобрать земли Цинь.       Ин Линхэ всегда был рассудительным, и это отдельно очень нравится Чонгуку. Император не рвётся утверждать во всём свою правоту, он смотрит на вещи рационально и бесстрастно. Однако же у Чона есть о чём задуматься:       — Эм, но ведь тогда можно было решить вопрос дипломатически, а не постоянной враждой.       Тэхен мягко усмехается и, красиво прокрутив флейту в руке, отвечает:       — Думаешь, мой отец или дед, прадед не пытались этого сделать? Мы предлагали им войти в состав Цинь, предлагали земли, еду, защиту. Но они упрямые. Ведь предложи я Кочосону войти в состав Цинь, и вы тоже не согласитесь.       Чонгук открывает рот, чтобы ответить, но по итогу закрывает его, вынужденный признать, что Император прав.       — Все берегут свою свободу.       — Именно, — кивает Тэхен, а потом поднимает голову и проникновенно смотрит в глаза Чонгуку. — Сяо Гуки, я хочу попросить тебя о помощи.       Сяо Гуки — приятно лижет слух. Очень неожиданно и необычно слышать к себе такое обращение, но Чону оно очень нравится. От него в груди разливается мёдом тепло, а губы расплываются в широкой улыбке.       — О помощи? Император просит меня о помощи?       — Да, — Ин Линхэ не тяжело признать, что и он нуждается в помощи. Он гордый, но не глупый. — Ты знаешь, что там, — мужчина указывает рукой на степи, — почти под стеной стоит тысячная армия Талань Ягу.       Да, Чонгук всё это знает. И его очень удивляло, что Ин Линхэ, который тоже всё это знает, бездействует. Но кажется, его бездействие было только для вида.        — О, а я думал, что вы ничего не станете предпринимать.        — Ты будешь ловить рыбу в мутной воде или дождёшься, когда ил уляжется? — приподняв бровь, спрашивает Тэхен.       Чонгук кусает губу, но отвечает быстро:       — Конечно, дождусь… о-о-о! Я понял, вы ждали, когда они успокоятся и расслабятся, не ожидая от вас атаки! — парень даже подпрыгивает, опасно накренившись на стене из-за этого, но по итогу удержав равновесие. — Так что вы задумали? Сичэнь-гэгэ сказал, что сегодня ночью они с Нином-гэгэ что-то делали по вашему приказанию. Это как-то связано?       — Да. Ты…       — Назовите меня снова «Сяо Гуки»! — Чонгук нагло прерывает Императора.       А сам светится счастьем и поддаётся вперёд, почти укладывая подбородок на согнутую коленку Ин Линхэ. Смотрит на Императора огромными невинными глазками и трогательно губу надувает. Ну, понравилось ему это обращение!       Тэхен, правда, не думает стесняться или отказываться. Просьбе поддаётся безропотно, продолжая:       — Сяо Гуки, — Чонгук довольно улыбается, снова начиная раскачиваться на стене. — Ты уже догадался, что оставлять по соседству тысячную армию — не самый безопасный и разумный вариант? — Чон кивает, готовый слушать, какую помощь он может оказать Императору. — Если они не нападают сейчас, то нападут потом. Как говорил Сунь-цзы: «Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него».       — Хотите напасть первым, — догадывается Чонгук.       — Не просто напасть. Я убью Талань Ягу, выдвинув Талань Батхаду предупреждение. Какие бы силы он ни собирал на севере, здесь всё ещё я дракон и я тигр.        Чон коротко смеётся в кулак, сверкает карими глазами на Ин Линхэ и с улыбкой выдаёт:       — Вы бесстыдны в подобных заявлениях.       — Я Император.       — Так в чём вам нужна моя помощь?       — Это будет опасно, — предупреждает Тэхен.       Чонгук фыркает:       — Я боюсь только призраков, живые меня не напугают.       — Но я свёл все риски для тебя к минимуму.        Ох, Ваше Величество! Вы прямо не оставляете сердцу Чонгука ни единого шанса!       Ин Линхэ продолжает:       — Рассказываю: Талань Ягу — развратник и гуляка. Каждый месяц к нему приезжает караван, ему привозят вино, еду и девушек для развлечений. Степи — открытое пространство, если я решу прямо напасть на Талань Ягу, дозорные сразу заметят наше войско и внезапной атаки не получится. Потому Чу Сичэнь предложил внедрить в ставку своего человека, который по тайному сигналу устроит переполох, и тогда мы нападём. У кочевников не будет времени подготовиться, так как они будут заняты решением внутренних проблем.       Чонгук расплывается в хитрой улыбке:        — Вы хотите внедрить меня?       — Да.        — А вы не думаете, что меня раскусят по одному только внешнему виду? Я даже не ханец!       — Ты меня не слушал, Сяо Гуки, — Чон снова довольно улыбается. Нравится ему это обращение, ой как нравится! — Талань Ягу — развратный молодой господин, каждый месяц ему привозят новых наложниц.       — Стойте! — Чон снова подскакивает, округляя от шока глаза. — Вы хотите… хотите!..       — Да, я хочу переодеть тебя женщиной и отправить в ставку кочевников, — безапелляционно отвечает Ин Линхэ. Бесстыдник! Вот настоящий бесстыдник придумывать такие планы!       — Я бы возразил, но не буду, вы меня заинтриговали, — а Чонгук тоже бесстыдник, — однако вряд ли наложница сможет устроить переполох и отвлечь тысячу солдат!       — А тысячу отвлекать и не нужно. Дело в том, что с Талань Ягуем на ставке находятся представители пяти разных племён. Как бы они ни заявляли о том, что объединены, на самом деле они точно псы ссорятся друг с другом, да к тому же каждый мечтает занять пост хана и возглавить все племена. Они разобщены, жадны, а нам это на руку. В ставке Талань Ягуя, по сообщениям нашего шпиона, находятся ещё четверо сыновей других вождей. Они все молоды и подчиняться друг другу, а тем более трусливому Талань Ягую, не желают. Тебе просто нужно будет придумать, как их рассорить: можешь выкрасть их сабли и подкинуть друг другу, будто они выкрали их, поменять в стойлах лошадей, поджечь шатёр, добавить лёгкого яда кому-нибудь в еду или вино — придумать можно всё, что угодно. В остальном с тобой свяжется наш шпион и будет во многом помогать, сам он ничего предпринять не сможет, его связь с нами не должны раскрыть, иначе раскроют и нашего второго шпиона в ставке Талань Батхада. С твоим талантом создавать вокруг хаос, просто дыша, ты должен справиться.       — Это звучало бы как комплимент, но комплиментом не было, — бурчит Чонгук, складывая руки на груди.        — Я констатировал факты, — Императора ничем не проймёшь.        — Что ж, вы будто знали, что я соглашусь!        — Я надеялся.        — Только, Ваше Величество, я не особо похож на женщину, — Чон обводит себя руками, — а на перевале нет никого, кто мог бы помочь мне… преобразоваться, — в плане здесь не было женщин и не было даже женской одежды. Как он попадёт в качестве (брр!) наложницы к гуляке Талань Ягую?       Император остаётся невозмутим, потому что уже всё подготовил и оставалось только просить о помощи их главную звезду.       — Сегодня ночью Ся Нин и Чу Сичэнь задержали очередной караван, шедший к Талань Ягую. Мы договорились с торговцами и кисен, они сделают вид, что задержались из-за погоды, потому опоздали. Они же помогут тебя преобразить.        — Вы точно знали, что я не откажусь! — вздыхает Чонгук.       — Ты любишь аферы.       — Конечно, люблю. Так, когда можно будет начинать?       — Завтра.       — Завтра? — удивляется Чонгук. — Ваше Величество, я, конечно, не трус, но всё-таки я окажусь в ставке врага.        Один на чужой территории. Без оружия, да к тому же в образе женщины!       Ин Линхэ улыбается, поддаётся вперёд и мягко щёлкает Чонгука по носу, заставляя парня даже остолбенеть от такого. Тэхен сейчас безумно близко, просто чуть-чуть потянуться и можно коснуться своими губами его губ. Стоп! Чонгук, о чём ты только думаешь?!       А Тэхен смотрит в саму душу Чона, точно видя его мысли. Мягко улыбается, убирает Чонгуку за ухо выбившуюся из причёски прядь волос и отвечает низким, проникновенным голосом:       — Ничего не бойся. Мы с Чу Сичэнем продумали план до мелочей. С тобой ничего не случится. Я не могу потерять свою Императрицу.       — Ваше Величество! — возмущается Чонгук, хотя на деле у него сердце в груди скачет точно ненормальное. Он впервые не против обращения — Императрица, оно впервые волнует что-то глубоко внутри, заставляя кровь превращаться в тягучую лаву.       Тэхен коротко хохочет и резко поддаётся к Чонгуку ещё ближе, оставляя между ними жалкие цуни расстояния. Чон больно сглатывает вмиг ставшую вязкой слюну и молится на сохранение своей гетеросексуальности.        Но Ин Линхэ больше не предпринимает ничего, золотые глаза горят живо, а пухлые губы мягко шепчут:       — Просто знай, что удача всегда будет следовать за тобой.       *****

      Мини-постановка

      Вопрос: Ваш друг замерзает. У вас есть накидка. Отдадите ли вы её своему другу?       Чонгук 1.0.: Конечно, отдам. Я хоть и плохо переношу холода, но друга в беде не брошу.       Чонгук 2.0.: Однозначно отдам.       Ся Нин: Друзьям нужно помогать, конечно, отдам.       Чу Сичэнь: Отдам своему диди — Ся Нину, будет нехорошо если такой прекрасный и могучий воин замёрзнет. Остальные могут идти лесом.        Ин Линхэ: Другу? Не отдам. Какому другу? Это моя Императрица. Почему я должен отдавать ему накидку, когда мы можем вместе под ней греться? Сидя на коне, Сяо Гуки был вынужден обнимать меня, чтобы не упасть. Телесный контакт сближает. Так что нет, накидку не отдам, но могу предложить себя и накидку в качестве компенсации.        Интервьюер умер от честности Ин Линхэ, который тот ещё хитрожопый тип!