Нить судьбы сияет алым

      Попивая прекрасное полусладкое вино, Чонгук с нетерпением ждал новостей извне. Он, может быть, лучше подготовился бы к грядущим событиям, да только весть о скором приезде в лагерь Талань Батхада сильно подпортила планы, пришлось торопиться, и Чонгук не был уверен, что где-то не наследил.       В любом случае, до сих пор, как и сказал Ин Линхэ, удача следовала за парнем по пятам. Надо отметить, что ему сильно помогал Гао Чэньцю, без него, возможно, многое бы просто не получилось.       После устроенного переполоха перед шатром Сугар Зула, Чонгук вернулся к Талань Ягу, который снова валялся без сознания под действием снотворного. Чону нужно было просто ждать, поэтому он бессовестно опустошал запасы вина. Алкоголь здесь был хорошим, те торговцы из каравана привезли лучшие вина, и у Чонгука был шанс попробовать их бесплатно, и отказывать он себе не спешил.       Напиваться было плохой идеей, но что такое плохая идея расскажите кому-нибудь другому, потому что Чону совсем не интересно слушать. Он опустошил три кувшина с вином, когда Талань Ягу наконец очнулся.       У него снова был ужасный вид, он жаловался на головную боль и порядком не контролировал свои конечности. Что ж, Гао Чэньцю предупреждал, что от снотворного могут быть побочные эффекты, правда, они не особо волновали Чонгука, который не желал общаться с Талань Ягу, вместо этого предпочитая поить его снотворным, а потом спокойно пить прекрасное вино.       Но в этот раз с лекарством он явно переборщил.       — Ох, мне плохо! — пыхтит Талань Ягу, закрывая глаза, чтобы комната не кружилась.       — Господин, привести вам лекаря? — участливо интересуется Ли Цзы.       — Нет в лагере лекаря, — отвечает Талань Ягу.       И умалчивает о том, что целитель у них был — девушка из местных племён. Она могла вытащить человека чуть ли не с того света, отлично разбиралась в медицине. Талань Батхад специально приставил её к солдатам своего младшего сына, чтобы в случае чего лекарь помогала раненым или вот отравленным, как Талань Ягу. Однако именно Талань Ягу и был первым, кто покусился на нетронутую девушку, по итогу та покончила с собой, не вынеся такого позора.       Эту историю мало кто знает и сейчас Талань Ягу, конечно же, не рассказывает её своей новой игрушке. Он ещё наивно надеется испробовать вкус девственницы, не представляя, какой сюрприз готовит для него Чонгук.       — Как же нет? — Чон играет наивную простушку, «искренне» заботящуюся о своём господине. — Вам ведь плохо, нужно срочно установить причину и вылечить вас! Наверное, это из-за драки, скорее всего, вы получили внутренние повреждения. Как этот человек мог поднять на вас руку?! Вы сын хана, а он лишь ваш слуга!       Конечно же, подобные речи льстили самолюбию Талань Ягу, которого все вокруг считали лишь бесполезным отпрыском великого хана.       — Верно говоришь. В следующий раз я этого пса скручу и отрежу ему голову…       — Господин! Господин! — в шатёр впопыхах вбегает Гао Чэньцю.       Чонгук внешне строит крайне взволнованный и удивлённый вид, словно совсем не знает, что произошло. Но он знает, он уже час ждал этого момента, весь аж извёлся от нетерпения!       — Чего кричишь? Чего вбегаешь без разрешения?! — злится Талань Ягу.       — Господин! — Гао Чэньцю актёр не хуже Чонгука. — Сугар Зул мёртв!       — Что?!       — Буквально сейчас слуга нашёл его в шатре мёртвым, с пеной у рта, кто-то его отравил!       Талань Ягу сразу включает свои мозги, понимая, что дело приняло плохой оборот. Он больше не позволяет себе лежать и страдать. Неуклюже переваливается, слезая с постели, поднимается на ноги и, пыхтя, командует:       — Всех глав племён зови в большой шатёр! Немедленно всех зови!       — Слушаюсь! — отвечает Гао Чэньцю и уносится прочь.       Дело и правда не ждёт отлагательств. Сугар Зул был сыном одного из вождей. Его смерть может привести к расколу союза, за которым так же последует и взаимный обмен обидами, превратившийся в битву между тысячью солдат. Как бы глуп ни был Талань Ягу, а эту простую истину сразу понял.       Строя озабоченность и почти страх, Чонгук подходит к мужчине, помогая ему быстро собраться. Но Талань Ягу сейчас явно не до внешнего вида, он абы как повязывает пояс на круглом животе, надевает сапоги и ласково обращается к Ли Цзы:       — Свет моих очей, жди меня здесь, твоему господину нужно решить кое-какие дела.       Чонгук был бы почти польщён, если бы не знал, что за этими сладкими речами Кабан просто жаждет попробовать красотку, которую маринует уже второй день.       — Но ваше здоровье…       — Потом, — отмахивается Талань Ягу. — Всё потом.       И исчезает за пологом шатра, спеша на встречу с другими младшими главами племён.       А Чонгук радостно улыбается, кружится на месте и достаёт из-под кровати спрятанный кувшин с вином, отмечая свою маленькую победу. Плести интриги действительно было весело, пусть и опасно.       Это Чонгук отравил Сугар Зула. Как? Очень просто, но одновременно опасно для самого себя. У Чона в кольце, подаренном Ин Линхэ, был спрятан яд, но открыто его подсыпать в пищу или вино Сугар Зула он не мог. Именно поэтому Чон нанёс яд себе на руки, намеренно после утренней драки пошёл в шатёр Сугар Зула, вынудив того прибегнуть к рукоприкладству.       Мужчине достаточно было схватить Чонгука за запястье, чтобы на его руке остался яд, а затем он этими руками что-нибудь съел и отравил сам себя.       Чону, к слову, пришлось потом хорошенько и несколько раз с маслами вымывать свою кожу, чтобы самому не отравиться своим же методом.       План был приведён в действие, но самое интересное должно было развязаться на собрании племён. Чонгук вздыхает, тряся пустой сосуд из-под вина, и думает о том, что должен присутствовать на этом зрелище.       К счастью, дни стали короче, и тьма скорее брала своё превосходство над миром. Да и людей на улице оказалось крайне мало. Многие готовились к приезду Талань Батхада, а Чонгук готовился к этому времени свалить из лагеря. Гао Чэньцю уже отправил весть Ин Линхэ о том, что хан неожиданно решил посетить ставку сына, да и план Чонгука движется к завершению, так что Чона по любому здесь не будет на самом горячем. Хотя он был бы не против поучаствовать в драке.       Выскользнув наружу, не забыв набросить на плечи тёплую накидку, парень крадучись двинулся в сторону большого шатра, помня ещё со вчерашнего дня, где он находится. К счастью, по дороге он остаётся незамеченным. Да и у шатра нет охраны, зато вход забит до отказа желающими узнать, что же произошло с Сугар Зулом.       Чонгук понимает, что здесь ему нечего ловить, именно потому пробирается к другой стороне шатра, одной из шпилек ковыряет в туго натянутом пологе дырку и бессовестно подсматривает за хаосом, который сам и организовал.       Внутри теперь уже четверо молодых глав племён вместе с Талань Ягу. Сам Кабан сидит во главе всех, на специальном помосте, но в его сторону нет ни уважения, ни благоговения, как к Ин Линхэ. Кочевники давно были недовольны пьяницей и развратником Талань Ягу, от которого не было никакой пользы. И сейчас, когда у них был шанс высказать своё недовольство, они не желали молчать.       — Это что же получается такое? В лагере убийца? — возмущается один из мужчин.       Талань Ягу — жалкий управленец, который не справился даже с тем, чтобы лагерь уберечь от постороннего вмешательства. Зато жрал как свинья и вёл образ жизни настоящего животного.       — Объясните, что произошло? — просит Талань Ягу, которому никто и ничего так толком и не поведал.       — Наш господин мёртв! — орёт один из кочевников клана Сугар. — Нашли его совсем недавно у себя в шатре с пеной у рта! И как у вас хватает наглости спрашивать, что с нашим господином?!       "Ох, всё идёт по плану!" — мысленно смеётся Чонгук, потирая руки. Конечно же, в смерти Сугар Зула заподозрили Кабана.       — Да как вы!.. — возмущается Талань Ягу и даже хочет схватиться за саблю, да только складки жира не дают так быстро перегнуться через кресло.       — Люди из клана Талань совсем зазнались! — поддерживает говорившего клан Батбаяр. — Для вас остальные — просто слуги, псы точно, а не люди! Из-за какой-то шлюхи убить названного брата!       — Да что вы несёте?! Как смеете меня обвинять?!       — Вы хоть совсем ничтожество, но не прикидывайтесь незнайкой! — выступает один из помощников Сугар Зула. — Вы сегодня утром подрались с нашим господином, а потом прислали ему вино в качестве извинений! Вот уж не думал, что вы настолько низкий и подлый человек, чтобы так открыто отравить своего брата!       «Вино?» — Чонгук хмурится. Но он не посылал вино Сугар Зулу, и Гао Чэньцю не должен был этого делать. Они всё-таки работали сообща и не стали бы ломать планы друг друга. Тогда кто отправил Сугар Зулу вино? Кто-то в лагере ещё решил под шумок избавиться от одного главы клана и натравить остальных на Кабана?       "Странно всё это," — думает Чонгук, продолжая подслушивать и подсматривать.       — Хватит на меня клеветать! — тем временем буквально плюётся от ярости Талань Ягу. — После ран, которые нанёс мне Сугар Зул, я отдыхал у себя в шатре и даже не думал дарить ему вино! С чего бы мне вообще перед ним извиняться?       — Хороший сын у Талань Батхада, ничего не скажешь! — ядовито усмехается один из кочевников. — Ваш слуга от вашего имени принёс вино нашему господину!       — Какой? Этот? — Талань Ягу указывает на стоящего недалеко от него Гао Чэньцю.       Шпион для вида вздрагивает и поднимает голову, со страхом глядя на собравшихся.       Клан Сугар уже собирается обвинить Гао Чэньцю во всех грехах, но вмешивается молодой глава племени Алдар:       — Постойте, но Тирим, — видимо, Гао Чэньцю в ставке все называли Тиримом, — всё это время был у нас. Он взял травы для ран Талань Ягу и варил снадобье прямо у нас на костре, чтобы справиться скорее.       — Но это он приходил! — настаивает человек из клана Сугар.       — Исключено! — ревёт Талань Ягу уже красный от бесконечных обвинений. Для него два дня как в тумане прошли, он ничего не делал, только спал. — Вы сами слышали, что клан Алдар сказал! Мой слуга был у их шатра. И насколько нужно быть тупым, чтобы посылать своего же слугу с отравленным вином к противнику?!       Но по лицам собравшихся было понятно, что здесь каждый считал Талань Ягу тупым.       — Хах, думаю, дело не в глупости, а в наглости, — отвечает господин из клана Мягмар. — Клан Талань правит тринадцатью племенами, наши отцы согласились признать Талань Батхада своим ханом, однако и не представляли, какие унижения мы должны стерпеть. Сын Талань — просто ничтожество, которое не способно ни на что! Вас отправили следить за ханьцами, а вы целыми днями пьёте, едите и развлекаетесь с женщинами! Когда Император приехал на Северный Перевал, вы первый отправили к нему гонца, дабы «поприветствовать» нашего врага! Даже духу не хватило, чтобы напасть и показать нашу силу! А потом со шлюхой спутались, подрались из-за неё со своим названным братом! И в конце даже убили его! Что, боялись, что вашему отцу расскажет, чем вы здесь занимались? Так он не один знает, здесь каждый в курсе вашего безделья! Всех убьёте?!       — Да как ты, пёс, смеешь открывать на меня рот!? — Талань Ягу от гнева даже на ноги поднимается, брызжа слюной, точно бешеный зверь. — Думаешь, не посмею вас всех убить? Вы всего лишь мусор у моих ног!       — Довольно! — орёт господин клана Алдар. — Просто… — мужчина медленно выдыхает, прикрывает на мгновение глаза, а потом командует своему племени: — убейте его!       Кровь проливается мгновенно. Четыре племени уже давно были на пределе, терпя оскорбления и унижения со стороны Талань Ягу, и сейчас могли сполна отплатить за всё. Четыре племени напали на одно, но из тысячи солдат, что находилась в ставке, больше половины принадлежали к клану Талань, битва изначально была неравной, но из-за этого превратилась в кровавое месиво.       Чонгук своё дело сделал и чувствовал глубокую необходимость как можно скорее удирать из лагеря. Только по природе своей добрый и отзывчивый, он не мог бросить в лагере Гао Чэньцю, хоть и понимал, что тот отлично мог справиться со всем сам. Да и кисен парень бросить не мог, следовало вывести их, чтобы они не попали под горячую руку этим диким псам.       Битва из шатра накрывала лагерь волной. Там, где ещё совсем недавно царил покой, сейчас кочевники сцепились друг с другом. Несколько шатров стремительно вспыхнули, окрасив ставку ярким алым пламенем.       На фоне резко развернувшегося хаоса Чонгук как бы ни пытался в небе найти фонари, означающие, что Ин Линхэ с войском уже на подходе, а разглядеть среди дыма и ярких алых языков пламени бумажные фонари Чонгук не мог. К тому же он торопился в шатёр кисен, одновременно пытаясь избежать точек столкновения кочевников друг с другом.       Но лесной пожар битвы накрыл его ещё в пути. Всё-таки в племенах люди были вспыльчивыми и воинственными. Да и застоялись они на одном месте, а их обид друг на друга хватало уже с лихвой, из-за чего драка началась буквально ни с того ни с сего.       — Ты же — та самая шлюха!       Слышит Чонгук злой голос совсем рядом и едва успевает уклониться от режущего удара сабли. Все его подвески и украшения звенят и переливаются алым на фоне пламя, объявшего… большой шатёр? Это действительно горел большой шатёр! Ох, Чонгук надеется, что Гао Чэньцю остался жив!       Но сейчас приходится сосредоточиться на упрямом вояке, который решил покромсать «кисен» на маленькие кусочки. А у Чонгука даже оружия нет, только веер в руках. Парень не обучен как Ин Линхэ ловить лезвие пальцами и предотвращать атаки, зато он смекалистый и шустрый.       Его маленький рост ему очень помогал сейчас, он ловко уходил от сабли и мог бы долгое время продолжать так играть, но время не ждало. Сейчас на него напал один кочевник, а дальше может напасть ещё один и ещё! А что он без оружия-то сделает?       Чонгук подныривает под руку мужчине, расправляет свой веер и резким движением бьёт полотном по лицу кочевника. Полотно прочное, качественное, тонкое, достаточно было приложить всего немного силы, чтобы его острым краем вспороть мужчине один глаз.       Кочевник с воплями падает на землю. А Чонгук тотчас даёт дёру, чтобы не повстречать на пути ещё какую преграду. Он только думает о том, что веер, оказывается, — невероятно хорошее оружие! Надо будет попросить Ин Линхэ, чтобы подарил какой-нибудь красивый расписной веер.       Кисен, к слову сказать, тоже даром время не теряли, они уже полностью собрались, даже раздобыли где-то оружие и увели пару коней. Чонгук должен был признать, что с этими женщинами шутки плохи.       — Господин Чон, — Сыян ласково улыбнулась парню, несмотря на царивший вокруг хаос, — можно поздравить вас с победой?       — Да! В создании неприятностей мне равных нет! — гордо отвечает Чонгук.       И именно в этот момент где-то на севере с громким взрывом вспыхивают ещё несколько шатров. Чона подмывает в этот момент сказать: «Это не я!» — хотя его оправдания никому не нужны.       — Возьмите коня и скачите к выходу из лагеря, — говорит Сыян, вручая Чонгуку поводья в руки, — совсем недавно в небе проплыли бумажные фонари, похоже, Его Величество уже на подходе.       — А как же вы? — Чон с места не сдвигается. — Я не могу уехать и оставить вас здесь!       Он мужчина (пусть и в женском обличье), он умеет сражаться и даже веером отделает так, что противники его на всю жизнь запомнят. А это — всего лишь девушки, путь воинственные и вынужденные уметь за себя постоять, но они девушки! Чонгук не мог так просто бросить их в хаосе, который сам и создал.       — Господин Чон, не переживайте, поезжайте скорее, — торопит парня Сыян.       Но бежать поздно. С громким рёвом из-за поворота вылетает Кабан, размахивая саблей. Его глаза красным налиты, часть одежды сильно подпалена, но, к удивлению, на Талань Ягу нет ни одной раны. Он в приступе дикой злости прорвался через осадившую его толпу в шатре, он же уронил чашу с горящими углями, из-за чего полог шатра тут же вспыхнул, заключая находящихся внутри в адскую ловушку. Но Талань Ягу было наплевать, что он обрёк сотню людей на ужасную смерть: свои ли, чужие — какая разница, когда в крови кипит ненависть?       Талань Ягу собирался убить Ли Цзы. Поздно, но его мозг всё-таки сопоставил детали, и мужчина понял, что весь хаос в лагере начался после появления красавицы в красных одеждах. Она льстила, обманывала и заманивала в свою ловушку точно хули-цзин, а Талань Ягу поддался её чарам. Последние два дня прошли для него точно во сне, он не помнит, что делал, потому что был одурманен этот ведьмой! И, наконец прозрев, собирался её убить!       — Так и знал, что тебя здесь найду! — рычит Кабан и несётся на Чонгука, пытаясь порубить его саблей.       Но у парня хорошая реакция, он уходит от удара почти в танце, включая, что газовая юбка от резких движений закружилась точно невесомое облако.       Чон вручает поводья обратно Сыян и без слов даёт понять ей и другим кисен, чтобы убегали и не ждали его. Спорить сейчас было смерти подобно. В лагере больше половины солдат клана Талань, стоит этому Кабану приказать, и уже никто не покинет ставку.       — Все твои льстивые речи!.. — Талань Ягу от ярости аж слюной брызжет и своих попыток убить Чонгука не прекращает.       Только он Кабан, и если у животного есть бивни, которыми он может покалечить нерадивого охотника, то у этого зверя не было ничего и даже навыки боя отсутствовали. Он выбрался из шатра, потому что его прикрывали свои, а сейчас оказался один на один с Чонгуком, выросшим на уличных драках, в которых было одно правило — правил не было.       Парень с лёгкостью бабочки уходит от каждого удара саблей, ему почти скучно. А вот Талань Ягу почти выдохся, сказывались ещё и снотворное, которым его поили последние два дня, и его ожирение, не дающее вести полноценную жизнь.       — Хах, — задыхаясь, всё-так рассмеялся Талань Ягу, грузно опираясь на саблю, воткнутую в мёрзлую землю, — и почему я сразу не догадался, что все пошло под откос с твоим появлением?       Чонгук мило улыбнулся, хлопнул глазками и издевательски пропел:       — Ну, вы не очень умны!       — Смеешь огрызаться, шлюха?!       Чон веселится пуще прежнего, снова в танце уходя от острого лезвия сабли.       — О, вы были бы удивлены, если бы узнали, что я парень.       На лицо Талань Ягу в этот момент стоило посмотреть! Там шок переплёлся с неверием. Ну, потому что Чонгук ни с какой стороны не выглядел как мужик!       — Что?!       — Ну, у меня бубенчики между ног, а не…       — Умри! — орёт Талань Ягу и становится в атаках яростнее.       Чонгук думает о том, как бы Кабана вырубить, чтобы быстрее удрать из эпицентра действий? Оставаться в лагере дольше было опасно: всё вокруг горело, а люди, точно псы сцепились друг с другом, желая порвать каждый другому глотку. Сейчас Талань Ягу охвачен яростью, но что, если всё же включит мозги и додумается позвать на помощь? Это не самый лучший вариант развития событий.       Поэтому Чонгук просто пытается удрать от Кабана, но тот, хоть и жирный, а уж слишком яростный. Да и вокруг горят шатры, некоторые уже давно упали на землю, перекрывая выходы, вдобавок ко всему пошёл крупный снег, в яростных языках пламени превращаясь в лужи грязи.       У Чона было два выхода, но оба перекрывал Талань Ягу, всеми силами пытаясь своей саблей порезать наглого выродка на куски!       И в какой-то момент Чонгук не слишком удачно уклоняется от удара, поскальзывается на сырой земле, быстро становящейся глиной, и сабля Талань Ягу впервые догоняет свою цель.       Боль, стрельнувшая в плече, заставляет Чонгука громко вскрикнуть, хватаясь за пострадавшую конечность. Сабля распорола тонкую кожу и почти добралась до мышц, если бы не украшения Чонгука, то вместо царапины он мог бы получить более существенную травму.       Однако мгновение промедления Чон сам для себя создал и попался аккурат в капкан жирных пальцев-сосисок. Талань Ягу мог бы просто вонзить в него саблю, но явно желал замучить парня до смерти.       Толстые пальцы сцепились на тонкой шее Чонгука, мгновенно перекрывая ему кислород. Парень жалко затрепыхался, попытался отцепить от себя жирные руки, ударить Талань Ягу веером, но пойманный в такую ловушку он был точно жалкая бабочка в банке: сколько бы ни бился, а выбраться не мог.       «Это и есть вся моя удача?! Я вот так умру?!» — думает Чонгук.       И в этот же момент рука Талань Ягу, сжимающая горло Чона, дёргается и падает на землю.       Наступает мгновение тишины, после которого Талань Ягу с дикими воплями боли откидывается назад и катится по земле, баюкая культю, оставшуюся вместо руки. Кровь стремительно затапливает всё вокруг, смешиваясь с глиной, в которую превратился снег. Металлический запах отвратительно забивается в лёгкие.       А рядом звучит полный ледяной ярости голос:       — Убери руки от моей Императрицы!       Чону и оборачиваться не нужно, чтобы понять, кто стоит позади него. Даже снег, валивший с неба, таял от дикого пожара, что чумой распространился по лагерю, но при этом отступал от Священного Императора. Один его голос заставлял воздух вокруг промерзать, и огонь с поникшей головой отступать в стороны.       — Ты в порядке? — Ин Линхэ заботливо приобнимает Чонгука за здоровое плечо, разворачивая к себе, и внимательно осматривает шею.       Синяки останутся на время, но жизни парня ничего не угрожает. Только собственник внутри Тэхена бесится от понимания, что кто-то трогал его несносного кролика!       Чон смотрит на Ин Линхэ во все глаза, вдруг картинка происходящего в его голове достраивается. На Императоре красовались одежды кочевника. Не просто кочевника, если скрыть его лицо под чёрной вуалью, то Чонгук ярко припоминает, где видел этого человека. Ин Линхэ всё это время был в лагере! Он не соврал, когда сказал, что будет рядом, что удача будет рядом с Чонгуком. Это он был тем парнишкой, который дал ему вина, он был тем, кто успокоил взбесившегося от провокаций Чона Сугар Зула и, несомненно, это он принёс отравленное вино Сугар Зулу от лица Талань Ягу.       Ваше Величество, вы! Да вы!.. Прекращайте красть сердце Чонгука из раза в раз!       — Приведите лекаря, пусть остановит кровь, — бросает Ин Линхэ куда-то в сторону, и Чон только сейчас замечает, что рядом с ними находятся люди в ханьских доспехах! Битва с кочевниками ещё идёт, но становится ясно, что ханьцы прорвались в лагерь, пока солдаты дрались между собой и не стерегли ставку.       — Потом грузите Талань Ягу в повозку, увозим его как трофей.       — Да ты, ты!.. — шипит Кабан, не прекращая нянчить обрубок руки. — Подослал свою шлюху, чтобы исподтишка на нас напасть?!       — Напал я на вас открыто, — Ин Линхэ ледяным взглядом смотрит на Талань Ягу, заставляя его заткнуться. Этот взгляд обещал, что мужчина лишится и второй руки за свой длинный язык. Он будет по-прежнему трофеем, только совершенно никчёмным. — А ложь — неотъемлемая часть войны.       — Это же, — Ин Линхэ мягко обнимает Чонгука за талию и подтягивает к себе, точно тигр, заступившийся за свою тигрицу, — моя будущая Императрица, радуйся, что смог её узреть, дальше, таким как ты, не положено будет даже взгляд на него поднимать.       Талань Ягу не может ничего ответить на такое заявление, да и боль в руке просто адская! А Ин Линхэ разворачивается и уводит за собой Чонгука.       Парень снова включает старую бабку, начиная бурчать. А что? Он, между прочим, два дня был вынужден играть покорную деву! Надоело!       — Ваше Величество! Я не соглашался на брак с вами.       Ин Линхэ думает: «Если не соглашался, то сейчас бы убрал мою руку со своей талии». Но вслух этого мужчина конечно же не произносит. Он подводит Чона к своему коню. Жеребец лениво смотрит по сторонам, вокруг пожар, люди сражаются, а ему ровно так же на всё наплевать, как и его хозяину.       — Залезай, — говорит Ин Линхэ.       Кокетливо откидывая назад длинные волосы, Чонгук с помощью Тэхена залезает на коня, причём он плюёт на тот факт, что на нём юбка, и усаживается, разведя ноги. Из-за этого подол задирается очень сильно, обнажая лодыжки и даже колени.       Ин Линхэ не готов делить эту волосатую красоту с кем-то другим! Мужчина снимает с себя подбитую мехом накидку и прикрывает ею обнажённые участки тела, только после этого забираясь на коня.       В этот раз они едут в другой позе. Чонгук сидит впереди, а Ин Линхэ словно обнимает его руками, управляя конём. На самом деле Чон совершенно не против такого тесного контакта. Несмотря на царивший вокруг пожар, идёт снег, дует ледяной ветер и в целом совсем не тепло! А от Ин Линхэ веет жаром крепкого мужского тела. И нет никакой вони как от Талань Ягу, только мягкий аромат слив. Рядом с ним Чонгук ощущал себя в безопасности, ощущал себя дома.       — Как вы в лагерь пробрались?       — Спрятался под повозку с вином. Когда приехали в ставку, «одолжил» этот наряд у одного из кочевников.       Чонгук догадывался, как «одолжил».       — Так это вы отправили отравленное вино Сугар Зулу? А Гао Чэньцю знал, что вы в лагере?       — Вино не было отравлено, а вот твои запястья — да, — Ин Линхэ, конечно же, в курсе игры Чонгука. — Гао Чэньцю не знал, что я в лагере, но я ведь тебе намекал, что буду всегда рядом.       Чону хочется фыркнуть. Он намёки не понимает!       — Я перехватывал сообщения от Гао Чэньцю и знал, что ты собираешься отравить Сугар Зула. Однако, Сяо Гуки, а ты не подумал, что тебя бы первого начали подозревать в его смерти? Ведь именно Ли Цзы была последняя, с кем он виделся перед смертью.       Чон кусает губу. Не думал он об этом, совершенно не думал.       — Так вы специально отправили вино от лица Талань Ягу?       — Именно так, — Кивает Император, перехватывает поводья одной рукой, а второй сжимает саблю, заимствованную у врага. — Твой план был хорош, но в некоторых моментах имел дыры, которые могли привести к трагедии. В любом случае, Сяо Гуки, — Ин Линхэ нагибается вперёд и шепчет на ухо Чону ласково и нежно, — я обещал тебе, что буду рядом, а значит, и моя удача всегда будет рядом с тобой.       У Чонгука бы от этого шепота мурашки побежали табунами по телу, если бы на них в этот момент не выбежал кочевник, гневно рыча и размахивая длинной саблей.       В лагере были люди Императора, но ситуацию они ещё не полностью контролировали. На самом деле, Чонгуку кажется, что целью Ин Линхэ было вовсе не убить всех здесь кочевников, иначе он мог бы созвать сюда весь Северный Перевал. Однако Чон хоть и видел ханьских солдат, но их было невероятно мало.       Ин Линхэ не слезает с коня, ему не мешает Чонгук, сидящий спереди, Император холодно и безжалостно орудует саблей, уничтожая преграду на своём пути. Даже его конь никак не реагирует на человека, который хотел их убить. Он доверяет своему хозяину, который одним движением избавляется от опасности, продолжая путь через лагерь к воротам.       Император был настоящим воином и стратегом. Он взял ставку врага численностью в тысячу человек с маленькой армией. Как и сказал, вся война — это ложь, и он просто смог ею правильно воспользоваться. Зачем тратить свои ресурсы, когда можно разобщить врага и натравить его друг на друга?       Правда, заслуга в разобщении лежала на плечах Чонгука, и он не забыл похвастаться:       — Я молодец? — Чон полуоборачивается, улыбаясь Ин Линхэ. — Я создал хаос?       А на фоне всё пылает и рушится. Точно демоны выбрались из преисподней, желая поглотить человеческие души. А Чонгук улыбается, ожидая, когда его похвалят.       — Мгм. Ты молодец, я бы не справился без тебя.       — Конечно не справились, я бог разрушений! — довольно светится Чон. — Кстати, Ваше Величество, а где Гао Чэньцю?       — Пусть ставка Талань Ягу и пала, Гао Чэньцю продолжает игру в шпиона. Он с другими кочевниками отправился на встречу к Талань Батхаду, чтобы сообщить о том, что на сына напали мы.       Чонгук кивает. Да, Гао Чэньцю определённо нигде не пропадёт. У него опасная работа, пожалуй, даже слишком опасная, ведь если поймают, будут пытать самыми отвратительными способами. Но для Гао Чэньцю игра в шпиона именно что игра. Если так посмотреть, то в подчинении у Ин Линхэ были безрассудные, но талантливые люди, преданные и бесстрашные.       — Ваше Величество!       Оборачиваясь на звук знакомого голоса, Чонгук с радостной улыбкой видит Ся Нина, на коне спешащего к своему Императору. Чон даже машет ему рукой, совершенно забывая, что он находится в образе очаровательной кисен.       И Ся Нин бы смутился, да только время не подходящее.       — Докладываю Вашему Величеству: войско Талань Батхада менее, чем в четырнадцати ли от лагеря.       У Чонгука ледяные мурашки пробежали по телу. Талань Батхад двигался куда быстрее, чем думал парень. Ему невероятно повезло закончить свой план вовремя, если бы сам хан прибыл в ставку, то как бы злы не были друг на друга молодые вожди племён, всё равно не осмелился бы драться между собой.       Напротив Ин Линхэ сохраняет завидное спокойствие.       — Сколько у него солдат?       — Не более пяти сотен.       — Уводите скот и провизию, — приказывает Император. — Талань Ягу не спешите увозить, поторгуемся.       Ся Нин кланяется и уносится прочь, чтобы озвучить волю Его Величества.       «А всё-таки вы умный и предусмотрительный правитель, Тэхен!» — думает Чонгук. Ин Линхэ взял с собой так мало солдат, потому что не собирался сражаться. Армия кочевников сама себя уничтожила, а выжившие, поняв, куда дует ветер, быстро ставку покинули. В то же самое время целью Ин Линхэ стали припасы кочевников, солдаты тащили в Северный Перевал всё, что не успело сгореть: еду, одежду и оружие, перегнали почти семь сотен лошадей на свою территорию, увели молочный и мясной скот.       Как говорил Сунь-Цзы: «... мудрый начальник возлагает поставку продовольствия на своего противника». Ин Линхэ в точности пользовался его мудростью, не уничтожая, а забирая всё для своего народа.       Они наконец выезжают из лагеря, и Чонгук собственными глазами видит огромное стадо лошадей, движущихся в сторону Северного Перевала. Ин Линхэ определённо нанёс кочевникам большой урон, забрав главное их достояние.       — Ваше Величество, у вас же достаточно лошадей в лагере, зачем вам ещё? — спрашивает Чонгук, хмурясь.       Скот нужно кормить и за ним нужно ухаживать, семь сотен лишних ртов — это только кони, а здесь ещё коровы, волы и овцы.       Ин Линхэ коротко смеётся, и из-за того, в какой они сидят позе, а Тэхен при этом выше Чонгука, получается, что мужчина смеётся ему на ухо. Только так соблазнительно тихо, интимно. У Чона от этого волоски на теле дыбом поднимаются и далеко не от страха.       — Секрет богатства страны — в земледелии. Скот помогает нам возделывать землю, он же питается тем, что мы выращиваем, давая молоко, яйца или мясо. На содержание армии уходит огромной бюджет государства. Если денег резко станет не хватать, придётся увеличивать налоги, люди начнут голодать, земля нищать, страна разрушаться. Если обложить людей продовольственным налогом на содержание армии, ситуация в целом не станет лучше. Многие правители раньше требовали от народа спонсирование армии для новых завоеваний. Но к чему это привело? Люди отправляли всё выращенное солдатам, а сами голодали, умирали, и в конце противник захватывал такую страну. Мне не нравятся эти системы управления, и я придумал свою. Недалеко от Северного Перевала стоит большой посёлок, там живут и работают около тысячи человек. На северных землях плохо растут культуры, но трава всегда в избытке. Всю еду для конной армии запасают именно там, часть продают на юг, где подобный же посёлок выращивает культуры, поставляя часть на север. Такой обмен. В то же время в армии не может быть много лошадей, всегда должны быть кони «в запасе», коровы дают молоко, которое пойдёт на содержание армии, овцы — мясо и шерсть. Лучше ведь, когда армия сама себя обеспечивает, хоть и благодаря врагам, хуже, когда приходится обирать свой народ.       — Но семь сотен лошадей!..       — Если счетоводы из посёлка посчитают, что скота много, его отправят туда, где он больше нужен, или отдадут крестьянам.       Да, Чонгук действительно глупый, мог бы и догадаться, что скот можно просто распределить по стране.       — Сяо Гуки, — мягко шепчет Тэхен, а Чон снова от этого сладкого голоса дрожит, — я сейчас встречусь с Талань Батхадом, если тебе страшно, можешь отправиться с нашими на Северный Перевал.       — Не поеду, — упрямится Чонгук.       Когда у него ещё появится возможность увидеть устрашающего Талань Батхада? Его сын был ничтожеством, но хан должен быть невероятным человеком.       — Не страшно?       — Вы сами сказали: удача со мной.       Тэхен снова коротко смеётся, а Чонгук от этого звука плавится, радуясь, что Император не может видеть его лица.       По итогу Талань Батхада они ждали вдвоём, хотя рядом с Его Величеством находился младший генерал Ся Нин, гарнизон из пятидесяти человек и Талань Ягу, сидящий в телеге и ожидавший, когда его папочка его спасёт.       А что-то подсказывало Чонгуку, что Талань Батхад сына своего скорее сам убьёт.       Хан двигался ко всё ещё полыхающей ставке в сопровождении пяти сотен воинов, как и доложил Ся Нин. На фоне его кавалерии отряд из пятидесяти человек Ин Линхэ выглядел жалко. Чонгуку даже показалось в какой-то момент, что Талань Батхад отдал приказ к атаке, но по итогу вражеские войска замерли на расстоянии в два ли.       Вперёд вышел добрый, упитанный конь. Его всадник был уже немолодым мужчиной, но без седины в волосах, разве что редкие морщины на лице выдавали его настоящий возраст — около сорока пяти лет. Мужчина был высоким и мощным, одна его рука была как (это просто смешно!) четыре руки Чонгука! У мужчины был острый взгляд, хоть глаза сами по себе казались маленькими для такого лица, скулы высокие и острые, нос прямой, а губы тонкие. Он всем видом демонстрировал принадлежность к северянам. И именно этот внушительный мужчина и был знаменитым Талань Батхадом.       Семейного сходства с Талань Ягу в нём не просматривалось совсем. К тому же он был крепок духом и не боялся в одиночку направиться к врагу.       — Ваше Величество! — Талань Батхад останавливает коня недалеко от Ин Линхэ.       Император стоит с пятью десятками солдат, но никто из них не пытается окружить Его Величество и отгородить от кочевника. Напротив, все держатся позади, не мешая встрече тигра и волка.       — Великий хан, — Ин Линхэ остаётся предельно вежлив.       Взгляд Талань Батхада скользит по Чонгуку. Тот всё ещё одет женщиной, да к тому же в красном особенно привлекает внимание. Бровь кочевника едва заметно вопросительно дёргается, и Ин Линхэ безапелляционно отвечает:       — Моя Императрица.       «Ваше Высочество!» — хочется возмутиться Чонгуку, но он просто не успевает, потому что в разговор вмешивается Талань Ягу.       Он думал, что Талань Батхад приехал за ним, но за всё время в сторону своего сына даже не посмотрел.       — Отец, не верь ему, этот выродок — мужчина.       — Закрой рот! — рычит Талань Батхад, глядя на сына точно на пустое место. — Если Его Величеству нравятся мужчины, мы не смеем его осуждать, — взгляд кочевника съезжает на окровавленные бинты, которыми была перетянута кровоточащая культя. — Вы отрезали руку моему сыну?       Чонгук от этого тона даже желает стать меньше, упираясь в грудь Ин Линхэ. Но вот сам Император просто оплот невозмутимости и спокойствия. Хорошо не иметь чувств, ни один враг тебя не победит, просто не понимая, что же обитает у тебя на уме.       — До меня дошёл слух, — слишком мягко отзывается Ин Линхэ, — что с приближением зимы волки начали сбиваться в стаи.       Чонгук не слишком силён в политике, но понял, что под волками Тэхен подразумевал кочевников и их недавние действия по созыву всех племён в ставку Талань Батхада.       — Еды на севере мало, а вместе выжить легче, — любезно отвечает хан.       — Загонять огромной стаей оседлых оленей и убивать их?       — Законы природы, Ваше Величество, хищники выживают за счёт употребления в пищу травоядных.       Под травоядными Талань Батхад, конечно же, имел в виду оседлых ханьцев.       А Чонгук поражался, как эти двое вели беседу, не переходя на личности, но при этом обсуждая серьёзную тему.       — Богомол охотится на цикаду, не догадываясь, что сзади его подстерегает чиж, — улыбается Ин Линхэ.       — Верно. На каждого хищника найдётся свой победитель. Именно потому волки собирают стаи, в то время как тигры остаются одни, становясь добычей.       — Видимо, вы забываете, что тигр охраняет землю, а волк просто на ней паразитирует. Что значит пёс рядом со священным животным?       — А что значит одно божество против стаи псов? — возражает Талань Батхад.       — Именно, что псов, — пугающе спокойно улыбается Ин Линхэ. — Чем их больше, тем больше их жадность и желание урвать аппетитный кусок мяса. В итоге добыча оказывается отброшена в сторону, а кровь течёт уже из разорванных глоток волков.       Чонгук думает о том, что даже если возьмётся за ум и начнёт учиться, уровня полемики Ин Линхэ и Талань Батхада ему никогда не достичь.       Тэхен сравнил кочевников с псами и ясно дал понять, что они лишь сбившиеся в одну стаи шелудивые животные. Их вожаки не в ладах друг с другом, то, что произошло сегодня в лагере Талань Ягу, может произойти снова, но уже в ставке хана.       — Вы, Ваше Величество, как и всегда, прекрасный собеседник, — Талань Батхад, конечно, встретил сбежавших из лагеря и допросил их о произошедшем, потому сейчас не видит смысла препираться с Ин Линхэ. Тот выиграл, и это неоспоримый факт. — Однако зачем вы отрезали руку моему сыну? Мы на вас не нападали, вели тихий и размеренный образ жизни.       — О, всё очень просто, — улыбается Тэхен. — Ваш сын выкрал и покусился на мою Императрицу.       Чонгук даже не знает, что ответить на такую бесстыжесть Императора! Ладно он перевернул факты, включая, что сам отправил Чона в шпионаж. Но парень — не его Императрица!       Однако Чонгук снова молчит, не желая препираться перед врагом, а вот Талань Ягу в ярости захлёбывается:       — Да я!.. Она сама!..       — Заткни свой рот! — снова обрывает сына Талань Батхад. — Ваше Величество, приношу искренние извинения от лица своего бесполезного сына. — Мужчина слегка кланяется. — Надеюсь, Ваше Высочество, вы не пострадали и не держите на нас обиду! — обращается хан к Чонгуку.       Ваше Высочество — такое обращение для парня в новинку! Он даже теряется на мгновение, заикаясь отвечая:       — Н-нет…       — Ни в коем случае,— Ин Линхэ поддерживает Чона, отвечая за него. — По законам Цинь я должен был убить вашего сына, но зная нашу давнюю дружбу и включая тот факт, что моя Императрица не пострадала, я обошёлся только воспитательной обрубкой руки.       Талань Батхад может и зол, но отлично себя сдерживает, продолжая легко улыбаться.       — Спасибо, что воспитали моего сына! — хан испепеляюще смотрит на Талань Ягу, и тот поспешно снимается с телеги. Ин Линхэ его остановить не пытается, просто отпуская. — До скорой встречи, Ваше Величество! — на прощание произносит Талань Батхад.       — До скорой встречи.       *****       На Северном Перевале Чонгука встретили точно героя. Сначала солдаты и командиры вдоволь насмеялись над его женским одеянием, а уже после приготовили ему небольшой пир. Чон только тогда и вспомнил, что за эти два дня почти и не ел ничего, кроме закусок, которые в первый день принесли в шатёр кисен. Зато вина напился от души. Когда горел склад с алкоголем в лагере кочевников, Чонгуку даже хотелось рыдать от утраты!       Правда, в честь идеально выполненной операции, Император позволил вытащить из тайного склада вино и отпраздновать их маленькую победу. Он не разрешил солдатам напиться в дрова, но культурно и немного выпить было можно.       Чонгук, переодевшись в свои привычные вещи, сидел за костром вместе со всеми, ел, пил и рассказывал во всех подробностях о своих приключениях. Чу Сичэнь слушал с внимательным видом, хотя, как стратег, он уже давно понял, какими средствами и как Чонгук завоевал победу. Но парню хотелось почесать языком, и никто не стал ему этого запрещать, да и не получилось бы.       Чон даже в подробностях поведал о разговоре Императора и Талань Батхада, потому что Ин Линхэ не горел желанием разговаривать. Он лишь изредка принимал из рук Чу Сичэня чарку с вином, а сам был погружен в свои мысли и словно был не здесь со всеми, а где-то в другом месте.       Он отреагировал только на слова стратега, когда тот сказал:       — Из-за хаоса, который создал господин Чон, в ставке Талань Батхада будет неспокойно. Дети вождей выжили и сумели сбежать из лагеря, они непременно расскажут своим родителям о произошедшем. Союзничество с Талань Батхадом будет расторгнуто.       Ин Линхэ живо ответил на слова Чу Сичэня:       — Талань Батхад может просто принести в жертву своего бесполезного сына. Это может успокоить племена.       — Ваше Величество переживает о том, что Талань Батхад собирает силы?       — У нас есть год или два, прежде чем они нападут, — отвечает Ин Линхэ.       Чонгук мрачнеет. Он видел Талань Батхада всего раз и непродолжительное время, не видел его способностей и силы, но одно мог точно сказать — он был достойным противником для дракона с девятью лисьими хвостами. Не удивительно, что Ин Линхэ находится в таких глубоких раздумьях, он выиграл битву, но не войну.       Всё-таки тяжёлая жизнь у Тэхена. Где бы он ни был, а проблемы всегда его найдут, как и враги. На севере — Талань Батхад, во дворце — вдовствующая императрица. Хоть где-нибудь будет место, где он сможет отдохнуть телом и духом? Чонгук очень надеется, что место такое на земле есть, и оно не выдумка.       Ближе к часу крысы все разбрелись по своим местам. Чон уставший, но сытый, вымылся с ног до головы, абы как промокнул мокрые волосы полотенцем и побежал к уже родной кроватке, желая поскорее лечь и проспать до середины завтрашнего дня. Все эти интриги и игры с противником знатно его измотали.       Однако лечь ему не дал один красивый педант.       — Волосы мокрые, подушка вымокнет, и ты простудишься.       — Ой, да я всегда так делаю! — отмахивается Чонгук.       Но по итогу оказывается пойман и усажен перед Императором, который методично полотенцем сушил его длинные, спутавшиеся от неаккуратного мытья, волосы. Ин Линхэ даже расчесал их.       Всё-таки спали они на одной кровати, ибо второй просто не было, а на севере на полу не поспишь. Император, видимо, просто не хотел сам лежать на мокрой из-за волос Чонгука подушке.       — Я должен поблагодарить тебя за помощь. Без тебя я бы понёс большие потери в битве с противником. А по итогу не потерял ни одного солдата.       Чонгук плывёт в довольной, немного хмельной улыбке, наслаждаясь тем, как аккуратно Ин Линхэ расчёсывает его волосы.       — Да ерунда! — отмахивается парень. — Отчасти было даже весело, только этот Кабан сильно раздражал.       — Он тебе что-то сделал? — спрашивает Тэхен, а сам холодными пальцами касается шеи Чона, где проступают следы от пальцев Талань Ягу. А ещё у парня забинтовано плечо, там порез, но всё же он получен, когда Чон выполнял просьбу Ин Линхэ.       Чонгук резко оборачивается и с улыбкой поддаётся к Императору, сверкая огромными глазами:       — Чего бы он мне сделал? — фыркает парень. — Эти синяки скоро заживут, да и какой мужчина за свою жизнь не получит пару ран или синяков? Мне больше интересно, почему вы пробрались в лагерь, но ничего мне не сказали?       — Я говорил. Я сказал тебе, что всегда буду рядом с тобой.       Ну, не понимает Чонгук намёков! Ему нужно прямо всё говорить.       — Кстати, Ваше Величество, перестаньте всем вокруг говорить, что я ваша Императрица. Я не давал вам своего согласия.       — Я терпеливый и буду ждать, сколько нужно.       Чон фыркает в ответ, якобы говоря, что он своего ответа не изменит. А затем замечает прядь волос, дразняще падающую на глаз Императора. Ин Линхэ, видимо, она не мешала, но мозолила глаза Чонгука. Парень поддаётся вперёд и с улыбкой пятернёй зачёсывает молодую чёлку на макушку Ин Линхэ, чтобы волосы не лезли ему в глаза.       От Императора никогда не пахло потом, разгулом и жирной пищей. Даже аромат алкоголя от него не отталкивал, а притягивал. Нежная слива всегда маняще звала к себе, а чистая одежда пахла свежестью. У Ин Линхэ в глазах не было похоти, порой там вспыхивали заинтересованные огоньки, но без доли сексуального интереса. Он смотрел с безразличием, в котором Чонгук научился видеть эмоции, вот сейчас его взгляд был нежным, хотя другие могли посчитать его ледяным. И кожа у Императора чистая, он всегда аккуратно выбрит, не накрашен, но красив.       С какой стороны не посмотри, а Ин Линхэ нравился Чонгуку. В смысле, нравился, как друг, хотя был красив, как мужчина.       — Ваше Величество?       — М-м-м?       Чонгук смотрит в золотые глаза, а рука его продолжает покоиться в волосах Императора. Хотя Ин Линхэ явно не против.       — А вы можете вознаградить меня за работу?       — Чего ты хочешь?       — Не то чтобы я хотел, — мнется Чонгук, наконец, убирает свою руку и мило хихикает. — Наградите меня пятью сотнями золотых? Я проиграл эту сумму в игре в кости у кисен.

Мини-постановка:

      Вопрос: Что делать, если кто-то клеится к объекту вашего воздыхания?       Чонгук 1.0.: Вертуху через коня, чтобы всякие Су Мянь не тянули свои руки к моему мужику… другу!       Чонгук 2.0: (поёт песню) Куда ты тянешь свои ручки, сучка?       Чу Сичэнь: скорее всего и будет тем, кто станет клеиться к чужим мужикам🙃       Ся Нин: Подойду и скажу, что этот человек занят — мной.       Ин Линхэ: Воспитательная отрубка рук, слышали? Любому — бесплатно, особенно, если тронут мою Императрицу.