Нить судьбы сияет алым

      Солнце — самый великий объект на небе, неукротимо прекрасный и разрушающе ужасный. Солнце — это день, тепло, лето, хорошие урожаи и благодатная погода. Но одновременно с этим солнце — это засуха, лесные пожары и вымирание природы и человека в этой системе. Это знойные безжизненные пустыни, укрытые песками, адское пекло и смерть.       Солнце движется по небосводу, меняет день на ночь, встаёт и заходит, отмеряет время. На самом деле астрономический объект просто выполняет предоставленную ему функцию, он не стремится поскорее закончить чей-то век, но именно это и делает с каждым новым оборотом вокруг Земли. На его памяти сколько империй было построено и сколько разрушено, сколько Императоров взошли на престол и сколькие пали в борьбе за власть — не счесть всего этого. Не счесть.       С момента свадьбы Чонгука и Ин Линхэ прошло уже два года. Нужно отметить, что жили они душа в душу. С характером Императора ссоры сводились к нулю, мужчина был терпелив, спокоен и не пытался ограничить свободу Чонгука, разрешая ему делать всё, что угодно. По обычаю, Императрица не могла покидать дворец после замужества, на Чона это правило не распространялось. Он ездил к учителю, к отцу, выбирался в город под прикрытием и часто делал это с Тэхеном. Только когда парень оставался один, за ним тенью следовала охрана. Би и Бе — так назвал своих телохранителей Чонгук, потому что те не разговаривали, молча выполняли приказы и слушались… ТОЛЬКО Ин Линхэ! Ну что за наглость! Хотя Чону не запрещалось что-либо делать, поэтому возмущения его были необоснованными.       На самом деле, скандалы обычно закатывал Чонгук и делал это совершенно на пустом месте. Просто чтобы держать их отношения в тонусе. Он изначально был ворчливой женушкой, а узаконив свой статус стал бурчать ещё больше. Сам придумал, на что обидеться — сам обиделся. Обычно в такие моменты Ин Линхэ молча ждал, когда Чонгук наиграется в ворчливую жену. Тот всё равно только делал вид, что обижается, потому что обижаться на Тэхена было не за что. Он был замечательным мужем и Императором. Но у Чона кипело, и он периодически придумывал способы развлечься.       По-настоящему они ни разу не ссорились и всё благодаря характеру Ин Линхэ. Чонгук мог напиваться до поросячьего визга, особенно обожая это делать в храме Белых Снегов, за что получал метлой от учителя. Тэхен своё чудо молча забирал с горы, отвозя домой и ничего не говоря насчёт этого. Чонгук мог объесться и мучаться с болями в животе, Ин Линхэ и насчёт этого ничего ему не говорил. Парень по осени даже воровал мандарины из сада какого-то министра, но и здесь Тэхена невозможно было вывести из состояния равновесия.       Короче говоря, Чонгук и в замужестве не изменял своей кипящей юности, а Ин Линхэ всё так же молча сносил все пакости. Ин Бинхэ говорил, что они действительно жили душа в душу.       Только всё чиновники не успокаивались, желая всеми способами приблизиться к заветному трону. Раз Император официально вышел замуж за Чонгука и обзавёлся Императрицей, то теперь мог набрать себе двор жён, чтобы всё-таки обзавестись наследником. Чон ревновал, а Ин Линхэ обещал убить каждого, кто осмелится ещё раз навязать ему ненужных жён. Чиновники остались недовольны, но вынуждены были отступить.       Кстати говоря, к тому времени у Ся Нина родилась дочка, девочке было уже три года и Чонгук был у своего гэгэ на всех днях рождениях малышки, постоянно привозя ей вырезанные вручную разные игрушки. В вырезании по дереву он, кстати, поднаторел и получались у него теперь даже люди, хоть и немного кривые, но он всё ещё учится.       Ин Бинхэ женился на госпоже Тянь год назад и сейчас девушка уже была в положении. С семьёй маршала Чонгук был не так хорошо знаком, однако так же часто приходил к ним. Короче говоря, на месте ему не сиделось, поболтать он страсть как любил, вот и заводил новых друзей, а ещё чаще пытался вытащить Ин Линхэ из дворца на очередное путешествие.       Где они только не были за эти два года! И в бескрайней пустыне на северо-западе и на озёрах юго-востока. Чонгука тянуло к горам Суншань, а затем сразу к Тайшань, чтобы посмотреть на великую гору. Потом парень услышал от торговцев на улице, что в Хунань есть загадочные парящие горы и стал клянчить у Тэхена очередную поездку. По итогу, они, конечно же, отправились смотреть на горы Улинъюань, Чонгук даже хотел залезть на одну из каменных колонн, но был схвачен Императором, закинут на плечо и унесён от греха подальше.       Проще говоря, на месте парень не сидел и никому не давал покоя. В нём кипела жизнь, а Ин Линхэ только её поджигал, позволяя Чонгуку делать всё, что он пожелает. Конечно, парень понимал, когда следует остановиться и чего нельзя делать, но в основе своей оставался ребёнком, который радовался каждому моменту жизни.       Всё грозилось разрушиться в один момент.       Это был момент, как раз после очередного осложнения болезни Императора. Великая целительница из деревни Морозных Облаков усовершенствовала рецепт целебной настойки ещё раз, добавила туда что-то, благодаря чему головные боли Ин Линхэ больше не мучали, да и кровь не текла безостановочно из глаз, носа и даже ушей. Новая настойка лишала чувств до такой степени, что в некоторые мгновения Тэхен просто сидел над листом бумаги и смотрел в никуда. Он был медленным и вялым пока принимал эту сильную настойку, но как только болезнь откатывалась назад, снова приходил в норму.       Чонгука первое время очень пугал недуг Императора, он даже спать не мог, не отходил от Ин Линхэ, постоянно отслеживая его состояние. Потом как-то отпустило, когда Чонгук сам понял, что болезнь не лечится, а нужно просто глушить симптомы и вовремя замечать периоды обострения недуга. Конечно, за Ин Линхэ по-прежнему было страшно, но теперь Чонгук хотя бы понимал, что делать в крайних случаях, перестав паниковать.       Очередной приступ прошёл подозрительно спокойно, хотя, с другой стороны, спокойно было в стране и во дворце, Тэхен уделял всё внимание восстановлению, редко когда читал прошения и отвечал на них, в основном занимался исключительно лечением, чтобы поскорее прийти в себя. Чонгук ухаживал за своим мужем, готовил для него снадобье, разбавляя сильную настойку нужным количеством воды.       Тэхен в этот раз даже не плевался кровью, поэтому отчасти занимался государственными делами, проводил собрания и ставил чиновников и министров на место, напоминая им, кто Император. Сдирал по три шкуры за неисполнительность и медлительность и в общем продолжал являться ужасом всей страны.       И этот ужас спокойно сейчас лежал на коленях у Чонгука, слушая очередные рассказы своего мужа о том, где он был, что делал, что ему приснилось и какой Ин Линхэ скотина, что приставил к нему двух телохранителей! Из-за этого, видите ли, Чонгук не может даже в отхожее место сходить! Ну ладно, Тэхен уже привык к своей женушке, зато пока Чон «возмущается», то подкармливает Императора виноградом, тому даже шевелиться для этого не нужно.       Сегодня был один из спокойных дней, когда и Тэхен выздоровел, и во дворце ничего не происходило. Работа была вся завершена, и у Ин Линхэ появилось свободное время, чтобы просто лежать в саду под сливовыми деревьями и слушать бесконечную болтовню своего мужа.       — А ещё я сегодня нашёл одну старую книгу, там были описаны редкие лекарственные травы, растут только в засушливых южных провинциях. Написано, что они отлично помогают при душевных болезнях. Там была даже история одного древнего княжества, где князь мучался от похожего на ваш недуг, а одна девушка-лекарь принесла ему в дар это растение, после чего он сразу выздоровел.       Наивность Чонгука, конечно, никуда не делась, но именно она делала Чона тем, кем он был, в кого можно было так легко влюбиться, а потом любить всю свою жизнь. Тэхен говорил мало и крайне редко озвучивал свои чувства, но то, как смотрел на Чонгука, как улыбался ему и пускал себе в душу, говорило обо всём и без слов.       — Так уж сразу? — лениво интересуется Тэхен, закрыв глаза и просто принимая виноград, когда Чонгук укладывает ягоду на бледные после болезни губы.       — Так написано, — фыркает Чон, — конечно, звучит как простая сказка, но стоит проверить. Давайте, как вы полностью восстановитесь, поедем на юг, где растёт это растение? Говорится, что это область Юньнаня, а именно Шилинь.       — Давай, — легко соглашается Император.       А Чонгук несказанно рад. Он искренне верит в то, что в мире есть лекарство, которое поможет Ин Линхэ. Чон ведь не из тех, кто просто сдастся, он будет бороться до конца.       Тихо поёт ветер в густой листве деревьев, смеётся беззаботно, купаясь в солнечных лучах, пробегая по глади императорского пруда, играя с отцветшими лотосами и ласково повинуется взмахам белого веера в руках Чонгука. Подарок Ин Линхэ Чон до сих пор берёг, постоянно носил с собой, заботился и лелеял. Украшения в волосах переливаются мягкой трелью, с ними тоже ветер играет, путая о густую шевелюру парня и тут же заботливо распутывая, звеня многочисленными подвесками.       — Ваше Величество, — Чонгук улыбается, аккуратно убирая выбившуюся из причёски прядь с лица Ин Линхэ ему за ухо, — а сыграйте что-нибудь. — просит Чон.       Тэхен всегда носит с собой флейту, разве что в тронный зал не прихватывает её, а так она постоянно рядом с ним.       Мужчина улыбается, приоткрывает один глаз и спрашивает:       — Что именно?       — Что-нибудь красивое, — сияет Чонгук.       Ин Линхэ поднимается из положения лёжа, удобно устраивается рядом с Чоном и вынимает из-за пояса свою флейту. Ту самую, которую для него сделал Чонгук, с тем самым украшением, которое так долго вырезал парень. У Императора до сих пор не было меча, только кинжал для вскрытия конвертов и вот эта флейта. Явно не набор умелого воина, но другого Тэхену было не нужно.       Ин Линхэ подносит флейту к губам, сверкает хитрым золотом глаз на Чонгука и медленно начинает играть. Мелодия действительно красивая, как и просил Чон, нежная и словно даже влюблённая. Звучащая с таким чувством, что и сомнений не остаётся: её можно играть только для любимого человека. Ин Линхэ играл для Чонгука, довольно наблюдая за тем, как его муж расплывается в широкой улыбке, закрывает глаза и тихо покачивается в такт мелодии. Чону нравится, Тэхен лишён чувств, но он всегда живой и обнажённый душой перед Чонгуком, не скрывает себя, говорит всё прямо, говорит глазами, молчанием, музыкой. Чон любит ушами, но ради Ин Линхэ научился понимать и такую, молчаливую любовь.       — Ваше Величество!       С этим окриком резко обрывается мелодия флейты, из-за чего окружающий мир словно погружается в дикую тишину.       Ин Линхэ почти недовольно отнимает музыкальный инструмент от губ и оборачивается к капитану дворцовой гвардии, что потревожил их.       Мужчина, закутанный в доспех, увидев, что Император был не один, тут же низко кланяется, вставая на колени.       — Ваше Величество, ваш слуга просит прощения за дерзость!       Конечно же, Чонгук на подобное внимания не обращал. Скорее его волновало, с чего бы капитану дворцовой гвардии выглядеть таким бледным и запыхавшимся? И что за свёрток у него в руке?       Пахло чем-то недобрым, и сердце Чонгука пустилось в пляс.       — Что случилось? — холодно поинтересовался Император, поднимаясь на ноги и убирая флейту за пояс.       — Донесение от маршала Тянь Яньмэя, — мужчина протягивает письмо Его Величеству, — северо-западные кочевые племена под предводительством хана Батбаяра вторглись в Цинь.       Чонгук весь холодеет, замирая на месте, не имея сил банально подняться.       Три года назад Талань Батхад собирал вокруг себя племена, желая вторгнуться в Цинь, но Чонгук и Ин Линхэ помешали его планам, рассорили тринадцать племён. Но северо-западные, как их называли «пустынные волки» не относились к основным кочевникам. Племена с территории Гоби были скорее разбойниками, постоянно грабили караваны, пытались напасть на границы Цинь и вечно грызлись между собой за власть. Тот факт, что некий неизвестный никому хан Батбаяр смог объединить несколько (или сколько их?) племён и напасть на Центральные Равнины сам по себе был неожиданным.       — Собирайте военный совет, живо, — ледяным голосом приказывает Император.       Меньше, чем через час тронный зал гудел и шумел от быстро распространившихся по всему дворцу новостям. Военного положения было не избежать, благо казна полна, да и последние годы были весьма урожайными, запасов зерна было много, что не позволит голодать эвакуированным с границы людям. Но чиновников тревожил сам факт начала такой открытой войны, да и губернатор северо-западного округа подозрительно молчал, даже маршал, находящийся на севере, был в курсе событий, тогда как от губернатора не было никаких вестей. Либо ближайшие к границе гарнизоны были разгромлены, либо губернатор успел поменять сторону — оба вывода не утешительны.       — Ваше Величество! — министр военных дел Лю выходит вперёд, кланяясь Императору, — донесение от маршала только получено и проверить мы ещё ничего не успели. Но кое-что нам стало известно. Хан Батбаяр — выходец из маленького и малоизвестного племени, скорее из разбойничьей общины. Год назад он победил в поединке старшего сына Талань Батхада, за что снискал всеобщее уважение. Однако победить Великого хана так и не смог, потому двинулся к западным землям, по пути объединив четыре небольших племени. По нынешним данным в его армии не более тысячи человек.       — И с таким войском он решил захватить Цинь? — усмехнулся другой чиновник.       — Кочевники агрессивные точно волки. Если вожак сказал нападать, они жизни сложат, — мрачно отметил министр церемоний.       — Объявляю военное положение, — громогласно оповестил двор Император, обрывая все разговоры. — Собрать войско, завтра выступаем.       А Чонгук ужасно нервничает. Он ощущает что-то тёмное и злое, что-то голодное и ужасное, что-то разрушительное надвигалось на Цинь, закрывая яркое солнце чёрными тяжёлыми облаками. Из каждого тёмного угла словно демоны скалятся, из каждой дыры сверкают их голодные красные глаза, и не ветки деревьев стучат по крыше, а их когти разрывают черепицу, желая проникнуть в жилище к свежей, вкусной душе.       Чонгука почти лихорадит, что-то мерзкое и болезненно стонущее сворачивается в груди. Парень не находит себе места весь оставшийся день, а вечером всё же просит Тэхена:       — А вы можете не уезжать?       — Ты боишься? — Ин Линхэ поднимает голову от очередной бумаги, на которой что-то писал. — Не стоит, — мягко улыбается мужчина, — всё-таки это не первый мой поход, не первая битва.       Да понимает всё это Чонгук! Но объясните то же самое его сердцу, которое так болезненно сжимается в груди! Чон чувствует, что надвигается что-то нехорошее, буквально стоит на пороге. И он просто молится, чтобы этим нечто не стала какая-нибудь травма Императора во время похода или даже… смерть.       Чонгук передёргивает плечами, вздыхая и опускаясь на подлокотник кресла рядом с Тэхеном       — И всё-таки я очень волнуюсь, у меня сердце разорвётся на части пока вас не будет!       — Успокойся и не волнуйся. — Ин Линхэ полуоборачивается к Чонгуку, улыбаясь уверенно, жаль, что в самом Чоне нет ни капли уверенности. — Всё пройдёт хорошо, — продолжает Тэхен, — и я вернусь через дней двадцать в лучшем случае.       Двадцать дней — не маленький срок и это «в лучшем случае».       Чонгук дует губу и клянчит:       — А можно мне поехать с вами?       — А кто присмотрит за троном, за народом и Цинь? — вопросительно приподнимает бровь Ин Линхэ.       — Я всё равно ничего в этом не смыслю.       — Будем вместе учиться, — Тэхен берёт Чонгука за руку и ласково чмокает в костяшки, наблюдая, как Чон понемногу начал расцветать, выбираясь из мрачного кокона. — Смотри, я написал приказ, где передаю все полномочия тебе, так что ты будешь главным.       — Не хочу быть главным, — капризно отвечает парень, — не хочу, чтобы вы уезжали.       — Придётся, Сяо Гуки, — вздыхает Ин Линхэ. — Император должен быть на поле боя вместе со своими солдатами.       Чонгук всё понимает, знает, что мужчина прав и всё-таки не может просто взять и избавиться от тянущего чувства в груди. От осознания, что надвигается нечто нехорошее.       — Тогда не забывайте принимать лекарства! — ворчливо приказывает Чон.       — Хорошо.       — И кушать!       — Хорошо.       — И отдыхать!       — Конечно.       — И… — парень задумчиво кусает губу, пытаясь что-то ещё припомнить, — и…       Ин Линхэ усмехается, сворачивает текст с приказом, откладывая его в сторону и берёт со стола небольшую шкатулку, протягивая её Чонгуку.       Глаза у Чона тут же засверкали интересом:       — Что это? Это мне?       Тэхен кивает, а Чонгук тут же открывает шкатулку и удивлённо смотрит на небольшую шпильку, лежащую среди шёлковых тканей. Это украшение для волос, не золото, не рубины, простое серебряное украшение, ручной работы, с маленькими вырезанными кроличьими мордочками на конце и с каллиграфической надписью по длине, которую почти томно цитирует создатель сего украшения:       — Люблю тебя, мой маленький кролик.       Губы Чонгука сами по себе разъезжаются в широкой улыбке. Он счастливо вынимает шпильку из шкатулки и вертит в руках, глядя на украшение точно оно было не из серебра, а из самых редких и дорогих металлов с инкрустацией из драгоценных камней.       — Ха-ха-ха, Ваше Величество, — Чонгук радостно смеётся, вдевает шпильку в пучок на голове, вынимая другое украшение, и бросается на шею Тэхену, обожая тискать своего мужа, — разве можно говорить такое, а то и писать?       — Я люблю тебя, — Ин Линхэ, пользуясь случаем, мягко целует Чона в уголок губы, на что парень улыбается ещё довольнее, снова становясь весёлым и жизнерадостным, — почему я должен молчать о своих чувствах? Я хочу, чтобы все знали, что ты только мой.       — Ваш. Люблю тебя, Ин Линхэ!       — Люблю тебя, Чонгук!       *****       Всё хорошее настроение исчезло сразу на следующий день, когда Тэхен вместе с небольшим войском отправился к западной границе Цинь. Чонгуком снова овладела непонятная тревога, едкий страх и беспокойство. Он не находил себе места и чуть ли не кусал от нервов ногти!       А Ин Линхэ на прощание напротив мягко улыбался. Он нежно поцеловал Чонгука в уголок губы, поправил вдетую в волосы шпильку, чтобы сидела лучше и уверенно прошептал:       — Я вернусь, только дождись меня.       — М-м-м, — мычит Чонгук, пока внутри всё сковывает холодными цепями страха.       Он не хочет отпускать Тэхена! Не хочет! Но держать его не может. Что значит один его каприз против жизни всех людей в Цинь? Нельзя быть таким эгоистичным, нужно думать о других. Но как мыслить здраво, когда парня колотит от дикого страха? Обычно такое происходит, когда он ощущает рядом присутствие нечисти, но ведь никого и ничего необычного рядом нет. Только жуткое чувство сворачивает внутренние органы в тугой ком, промораживает до костей и кричит в голове: «Не отпускай Тэхена!».       — Чон Чуньли, — Ин Линхэ нежно гладит Чонгука по щеке, поднимая его голову за подбородок и заглядывая в глаза, — будь умницей и позаботься о нашем народе за меня, хорошо? И не забывай о себе, не тревожься, хорошо ешь и спи.       — Я и так постоянно ем, — бурчит Чонгук.       — Сегодня ты не ел, и я это заметил, — Тэхен оставляет очередной лёгкий поцелуй в уголке губы. — Береги себя и заботься о своём здоровье, одного больного на эту семью уже хватает.       Ин Линхэ шутит, он едет на войну, но не тревожится, так почему Чонгук просто не может расслабиться?       — И вы не забывайте о себе. Не забывайте, вы обещали мне, что мы поедем в Юньнань, найдём там особое растение и исцелим вас.       Чон упрямо смотрит в золотые глаза, давая понять, чтобы Тэхен вернулся, чтобы не смел даже лёгкое ранение получить! Хотя на самом деле ему просто не хочется отпускать Ин Линхэ. Он не должен его отпускать, будто если отпустит, то случится непоправимое. Но стоять у него на пути Чонгук не может, Император обязан защитить свой народ.       — Хорошо, — улыбается Тэхен, — как только всё уляжется, мы поедем в Юньнань.       А потом запрыгивает на коня, в последний раз чисто и красиво улыбается Чонгуку и уезжает прочь.       Кто бы знал, как в этот момент Чону хочется броситься впереди жеребца и остановить Ин Линхэ! Но парень терпит, сходит с ума от объявшей душу тревоги, но терпит, провожая фигуру Императора долгим взглядом, до тех самых пор пока он не скрывается за воротами дворца в окружении других воинов.       У Чонгука кружится голова, ноет в висках и состояние настолько отвратительное, что «откачивать» его приезжает сам Шэнь Юань. Парень так ничего и не может съесть, он весь на нервах, и учителю приходится дать ему сильный успокаивающий отвар, от которого Чонгук просто засыпает, проспав до самого вечера без единого сна.       Проснувшись, Чон чувствует себя немного лучше, видимо, отвар помогает и притупляет тревогу, змеёй шипящую в груди. Тело ощущается легче, голова уже не болит, но странное чувство, что относится исключительно к ощущениям опасности, которые диктует нам наша душа, никуда не пропадает.       Парень вздыхает, медленно разлепляя глаза и наталкиваясь на сумеречную темноту за окном и мягкий свет, освещающий его комнату. Так, его доставили, конечно же, в собственный павильон Императрицы Цинь, это хорошо, но хотелось бы лежать на постели Ин Линхэ и дышать сливой.       — Проснулся, — звучит рядом не то облегчённый, не то раздражённый голос.       Чонгук вздрагивает даже, не ожидая, что кто-то будет в комнате. Голову поворачивает и находит около кровати своего отца. Господина Чона сюда позвал Шэнь Юань, который понимал состояние Чонгука и для облегчения волнения решил просто окружить его семьёй, дабы парень успокоился и пришёл в себя. Не пить же ему постоянно успокоительное до самого возвращения Ин Линхэ? Он такими темпами на лекарства подсядет и будет зависим от них как Тэхен, но у Императора безвыходная ситуация, он болен с рождения, а у Чонгука просто нервы расшалились.       — И чего ты раскис? — бурчит господин Чон, захлопывая книгу и откладывая её на прикроватный столик. — Всё время был бодрым, а сейчас лежишь в постели словно нежная девица, отправившая мужа на войну!       Конечно, отец и не думал быть с Чонгуком нежным. Как и любой отец он пытался воспитывать сына в строгости, выращивая в нём мужской характер. И даже если он искренне переживал за своего отпрыска, то всё равно не позволял тому падать духом, поддерживая, хоть и используя для этого несколько жёсткую форму.       — Я не нежная девица, — Чонгук дует губы, — но мой муж уехал на войну.       Господин Чон не желает слушать жалобные хныканья. Он зовёт слуг, и те шустро накрывают стол для трапезы, заставляя его горячими свежими блюдами. Ясно, что весь дворец ждал пробуждения своей Императрицы.       — Встал и поел, — приказывает господин Чон тоном, не терпящим возражений.       Чонгук бы капризничал; он ведь не хотел есть, ему и кусок в горло бы не влез, но глядя на тёмный взгляд, которым его одарил отец, парень поднимается с кровати и ковыляет к столу, отмечая, что блюда, какие он любит. Только вина нет, чтобы не снять действие лекарства.       Господин Чон самолично накладывает сыну полную чашку еды, не смешивает те блюда, которые парень предпочитает есть без добавок, но поливает соусом те, которые Чонгук любит, но в чистом виде есть не может. Что тут можно сказать? Отец есть отец и привычки сына в еде он знает, как никто другой.       Чонгук вздыхает, берёт палочки, ковыряет ими в чашке, понимая, что как-то есть не хочется. Но отец смотрит так, что парень всё-таки начинает трапезу, решая, что получить от родителя, находясь замужем, как-то не особо хочется.       Чон ест медленно, во вкус входит постепенно, когда понимает, что желудок еду не отторгает. Это определённо хорошо, хоть парень и осознаёт, что не съест столько, сколько съедает обычно.       — Ты теперь не просто Чонгук, который может думать о себе, — прерывает тишину господин Чон, — ты — Императрица Цинь, ты повелеваешь этим народом и заботишься о нём, Император на тебя рассчитывает, а ты что? Расклеился, распустил сопли и в кровать?! Я тебя не растил таким тюфяком.       Чонгук усмехается:       — Умеете вы подбодрить, отец.       — Я не подбадриваю, а говорю только факты, — Господин Чон неумолим, — чтобы всё это съел, а затем взял себя в руки и пошёл разбираться с документами на императорском столе.       Вот тут Чонгук окончательно просыпается, возмущаясь:       — Но, папа! Я ничего не смыслю в политике или экономике! Я могу помочь паре крестьян, но не провинции или всей Цинь!       — Не ной, а делай. Что-то будет не понятно, ты всегда можешь просить помощи у принца или меня. Забыл о своём старике? Я, между прочим, до сих пор являюсь почётным министром королевства Кочосон, пусть давно и отошёл от дел. Но Чоны этот пост не деньгами получили, а за свои заслуги, я сдал экзамен, так и попал в королевский двор и занял пост министра. Вот и ты работай, учись. Будут трудности, я всегда тебе помогу, я ведь твой отец.       На последних словах голос господина Чона смягчился, взгляд потеплел, перестав быть таким строго родительским.       Чонгук смотрит на отца, и почему-то щиплет в глазах. Он никогда не говорил своему родителю, что он его любит, всё же такие нежности относительно смущали, они ведь оба мужчины. Одно дело сказать подобное Тэхену, ведь тот его муж, но совсем другое говорить отцу. Однако пусть Чонгук никогда такого и не говорил, а родителя своего он любит. Они часто ссорятся, как самая настоящая семья, Чону даже доставалось от отца, но они всё равно близки, всё равно остаются родными друг другу людьми.       — Папа, мне страшно, — честно признаётся Чонгук, повесив голову и глядя в стол.       — Чего ты боишься? — голос отца спокойный, умиротворяющий.       — У меня такое ощущение, — Чонгук сжимает под столом руки на коленях, — что я больше его не увижу.       Ком стоит в горле. Чон не может описать бурю, что ест его живьём, но он знает, что находится в её эпицентре — страх потерять Тэхена навсегда.       — Глупости какие! — восклицает отец Чонгука. — Сколько битв прошёл Император? Сколько раз его ранили или пытались убить? Удача и судьба на его стороне, а прочего он может и не бояться. Драконы самые великие существа.       Парень поднимает голову, глядя на отца.       — Но даже они смертны.       Господин Чон вздыхает, отвечая:       — Чонгук, тебе просто нужно взять себя в руки.       — Да-да, я постараюсь, — кивает парень, — постараюсь. Кстати, папа, пока ты здесь, может поможешь мне разобраться с парой бумаг?       *****       Ин Линхэ был закалённым в боях воином и великолепным стратегом. Его называли Богом Войны, другие говорили, что больше он походил на демона из преисподней, что защищал границы Цинь от чужого вмешательства. Слухи про его военные достижения ходили разные: народ восхвалял, враги тряслись в страхе.       Тэхен заподозрил, что что-то с вторжением в Цинь не так, ещё в момент как прочитал донесение маршала. И с каждой новой информацией, доставленной с границы, Император всё больше и больше убеждался, что это не простое вторжение.       Хан Батбаяр имел всего тысячу воинов, если он не глуп, то должен был понимать, что с такой армией ему ни за что не взять Цинь. Конечно, может, его целью было просто напасть на пограничный город, обворовать его и дать стрекача, но что-то подсказывало Ин Линхэ, что не всё так просто.       От губернатора западного округа до сих пор не было никаких вестей. Несколько птиц были отправлены с письмами, но по итогу ни одного сообщения в ответ не было получено. Либо западный уезд пал, либо губернатор в сговоре с кочевниками и пытается заманить Императора в провинцию для какого-то своего плана.       Лезть прямо на рога Тэхен бы не стал, догадываясь, что его может впереди ждать ловушка. Именно поэтому он воспользовался каналом связи кисен, прося их выяснить как можно больше деталей происходящего на западе.       Но Ланьчжоу словно вымер, оттуда не было никаких вестей, даже торговцы, которых встречали на пути, ничего не слышали и не знали. Понимание того, что в городе творится что-то нехорошее, коршуном кружило над пятью сотнями солдат, что сопровождали Ин Линхэ. Каждый из них осознавал, что город может быть уничтожен или сдан губернатором варварам взамен сохранения жизни.       Тэхен с выводами не спешил. Ланьчжоу крупный город, но находится слишком уж близко к пустыне, климат здесь не самый приятный, из-за чего и людей живёт не так много, как в центре, торговцы приходят в основном с западными караванами, собрать информацию по пути оказалось не так-то просто.       Через два дня пути пришло сообщение от кисен. Девушки писали, что не могут связаться с весенним домом из Ланьчжоу, да и ближайшие поселения молчат. Что-то слишком странное и нехорошее.       В копилку странностей можно было добавить тот факт, что у самой границы провинции крестьяне продолжали жить, как и прежде и ни о какой войне даже не слышали, кочевников не видели. «Всё тихо и спокойно». — Говорили жители деревень и посёлков. А Тэхен всё больше убеждался, что в Ланьчжоу их ждёт ловушка, наверняка организованная губернатором Ганьсу.       Ещё в пути Император отправил два письма во дворец: одно учителю, другое Чонгуку. Он предупреждал их о том, что в столице может что-то начаться, заговорщики не спали, готовясь к чему-то. Скорее всего, планировали захватить трон, пока Император будет занят проблемами на западе, а потом избавиться и от самого Ин Линхэ. Очень удачно ещё в Сяньяне Тэхен отправил письмо Ся Нину с просьбой выехать в столицу с войском и защитить дворец от возможного вторжения очередных шакалов, желающих завладеть троном.       В какую бы ловушку заговорщики не пытались загнать Ин Линхэ, а Императору всё равно было необходимо разобраться с проблемой на западе. Тысяча кочевников — лишь звучит жалко, на самом деле это ужасная трагедия, включая, что «пустынные волки» не знают жалости и сражаются точно грязные псы за кусок мяса.       За три дня добрались до Ланьчжоу. Город стоял далеко впереди на возвышенности. Вокруг было тихо, ближайшие селения были выжжены дотла, от деревянных построек остались только обугленные столбы, а где-то не осталось ничего. Местных жителей нашли за посёлком, в низине, их согнали в одно место точно скот и порубили на куски с дичайшей жестокостью. Здесь были старики, женщины и дети — не пожалели никого.       Маленький дух с чёрными дырами вместо глаз, с истекающей по объятому тьмой телу тёмной ци крепко схватил Ин Линхэ за полы чёрного халата. Это был маленький ребёнок, пять лет, не больше, его физическое тело с выколотыми глазами лежало в общей куче тел. В куче, которая гнила и воняла на всю округу. В Ганьсу стояла невероятная жара и пары дней бы хватило, чтобы вонь разлагающихся тел распространилась на ближайшие пару ли, а то и больше.       Дух держал Ин Линхэ за халат и словно смотрел на него пустыми глазницами, что-то беззвучно пытаясь сказать. У ребёнка был отрезан язык, и именно поэтому он не мог произнести ни слова, только открывал рот и тянул мужчину за халат.       Солдаты, приехавшие с Его Величеством, не видели маленького духа. Но Тэхен уже давно привык к тому, что обладает этим «даром», имея возможность видеть любую нечисть человеческого происхождения или же демонического. На полях боя духов и призраков солдат порой можно было увидеть по тысяче, если не больше. Обычно они не представляли собой опасность, только если не горели жаждой мести.       Этот дух ребёнка был безобидным, хоть и исходил враждебной ци. Он пытался о чём-то сказать, хоть это и было бесполезно, в конце концов, дух начал просто показывать маленькими пальчиками на гору тел.       — Сожгите их, — приказывает Император, тут же получая низкий поклон от маленького духа.       Для мёртвых нет ничего важнее, чем быть захороненным. Пусть они и мертвы, но всё ещё желали уйти с честью, в любом случае перед воротами ада они предстанут слепыми и немыми, для них это уже достаточное унижение.       Тем временем из разведки вернулся капитан Гунь, немедленно направляясь к Императору с донесением:       — Ваше Величество! — мужчина быстро отдаёт честь по законам военного времени. — За городскими стенами тихо, враг не замечен, никаких ловушек или прочего — не обнаружено. Однако из города воняет гарью.       Значит, и Ланьчжоу сожгли. Ясно.       — Следы кочевников замечены?       — Никак нет. Подчинённый отправил несколько солдат на разведку в ближайшие леса, везде, где мог бы скрываться враг, но пока что ничего не было замечено.       — Разделимся, — приказывает Император. — Впереди точно ловушка.       По итогу, быстро посовещавшись с капитанами отрядов, было решено разделить пять сотен воинов на три части. Одна, во главе с Ин Линхэ, войдёт через центральные городские ворота, другая обойдёт с северной стороны, третья же останется в арьергарде и будет следить за тем, чтобы враг случайно не напал, когда все будут в городе.       Операция шла слишком гладко и это не нравилось Тэхену. На подходе к Ланьчжоу их никто не остановил, городская стена осталась без охраны и даже на воротах никого не было. Врагу было бы выгодно затаиться в городе и просто ожидать, когда Император с войском войдёт внутрь, а после перекрыть пути отступления и перебить свою дичь в замкнутом пространстве. Но в городе не было никого, и, как и сказал капитан Гунь, горелым пахло не просто так — Ланьчжоу был сожжен дотла.       За стенами остались только почерневшие постройки, где-то чудом уцелевшие обугленные деревья, а где-то даже полуживые дома. Каменные мостовые так же остались целы, как и дорогие поместья, которым было суждено сгореть лишь на половину. А вот людям повезло меньше, потому что живых в городе не было.       Кого-то заперли в домах и подожгли, кого-то зарубили на улице, попали стрелой или просто разбили голову о мостовую. Смертей было бесчисленное множество, и каждая была невероятно ужасна.       Духи, до этого просто бесцельно бродящие по городу, с приходом войска начали оборачиваться на звонкой стук лошадиных копыт. Белые глаза смотрели безэмоционально, провожали живых без зависти или ярости. Их уже не спасти, помощь пришла поздно.       Некоторые духи выходили на улицы, чтобы посмотреть на императорское войско, но стояли они молча, окутанные тёмной ци, и это хорошо, что никто кроме Ин Линхэ не видел мёртвых, иначе паники в рядах солдат было бы не избежать от столь пугающего зрелища.       Один из духов вышел вперёд, кажется, это была девушка с корзинкой увядших цветов. Она заметила, что Ин Линхэ видит мёртвых и сразу пошла к нему, паря над землёй в потоке иньской ци и протягивая мужчине свою корзинку с мёртвыми цветами.       Тэхен не принял, просто качнув головой. Но другие духи сразу же начали вынимать из тьмы увядшие цветы и протягивать их мужчине, все как один стремились отдать ему свои «подарки», они стягивались со всего города, точно следуя цепной реакции.       Ин Линхэ понимает их знак слишком поздно, слишком поздно оборачивается к идущий рядом солдатам, собираясь крикнуть им, чтобы они немедленно разворачивались и уходили из города!       Но рядом раздаётся оглушительный взрыв, потом второй и третий! Яркое пламя окрашивает мрачную картинку мёртвого города, собирается в улыбающуюся дьявольскую пасть и обрушивается всей своей мощью на живых, стирая их в пепел.