Нить судьбы сияет алым

      После страха приходит уверенность, если сначала казалось, что не справишься, не сможешь, ведь данная работа вовсе не в твоей компетенции, совершенно не твоего профиля, но, чем больше пытаешься разобраться и вникнуть в проблему, тем быстрее проходит страх и приходит уверенность, пусть колеблющаяся, не стойкая, но уже уверенность в том, что делаешь.       Первые несколько дней на собраниях Чонгук ужасно нервничал, он постоянно косился на Ин Бинхэ, ждал его поддержки и помощи в каждом, даже самом обычном вопросе. Чону было просто страшно принимать решения, которые напрямую затронут дела в стране. А если ошибётся, то подставит не только Ин Линхэ, он всю Цинь подставит! Поэтому Чонгук не отпускал отца из дворца, постоянно просил его помощи и совета, как и у Ин Бинхэ.       Министры и чиновники, видно, что были очень довольны тем, что юная Императрица временно занимает трон. Все понимали, что Чонгук не сведущ в вопросах государства, а потому «особо предприимчивые» рассчитывали за время отсутствия Императора, протолкнуть нужные им решения и законы. Фактически, страх Чонгука был далеко не беспочвенным. Только не учли придворные чины, что Ин Линхэ предусмотрительно оставит в должности императорского советника своего брата, что означало, что любые решения должны были пройти через «две пары рук». Их должен был утвердить не только Чонгук, но и Ин Бинхэ, что усложняло возможность манипулировать Императрицей.       С другой стороны, Чонгук сильно волновался за Тэхена, не зная, как тот, что с ним и что, вообще, происходит на границе. Совсем недавно в столицу прибыл Ся Нин с пятью сотнями солдат, которые должны были охранять дворец, а именно Чонгука.       Младший генерал доложил, что получил письмо, заверенное императорской печатью. Отчасти Чону это помогло немного расслабиться, потому что выходило, что как минимум несколько дней назад, а точнее дней шесть назад с Тэхеном всё было в порядке, он был цел и невредим. Оставалось только держаться за эту новость, потому что других не было.       Чонгук просил своего отца, Ся Нина и даже учителя хоть что-нибудь разузнать о происходящем на западе, но никаких новостей оттуда не поступало. Отсутствие новостей, как говорил Ин Линхэ, уже было хорошей новостью, но одновременно с этим Чонгука не отпускала тревога, он бы хотел знать, как проходят дела у его мужа, что с ним, ест ли он, отдыхает? Ну хоть что-то, чтобы не сойти с ума!       Тревога ела, но одновременно с этим друзья и родные не давали впасть в отчаяние. Да и работы было достаточно, чтобы не думать о тяжёлом. Скорее, работы было так много, что Чонгук даже начал многие моменты понимать и сам, постепенно в нём просыпались скрытые таланты, помогающие разбираться в политике и экономике. И пусть его советник Ин Бинхэ его очень многому учил и объяснял самые банальные вещи, а Чонгук был способным учеником, хоть раньше и ленивым. Он легко схватывал термины, тяжёлые политические и дипломатические ходы. Буквально девяти дней хватило, чтобы он увереннее чувствовал себя на утренних собраниях, уже понимая, скрытые намерения министров и чиновников, их сложные переплетённые друг с другом корни семейного родства, власти и денег, которые порой позволяли творить много беззаконий, а главное и поймать их было не легко.       Чонгук на своей шкуре ощутил какого было Ин Линхэ во дворце, с какими прогнившими людьми приходилось иметь дело, а главное, приходилось придумывать, как использовать их черствые души на благо Цинь. Тэхен умелый правитель, сети раскидывал тихо, обширно, продумывая каждую деталь. В то же время Чонгук только всему учился и максимум, что мог делать — не угодить в чужую сеть, но и не дать захватить свою.       После вечерней работы с бумагами ныло все тело: ломило плечи и шею, спина желала наконец встретиться с кроватью, а руки отдохнуть от кисти. Чону пришлось старательно вырисовывать иероглифы, а не как обычно, от этого он тоже отдельно уставал. Болели глаза и голова, виски могли пульсировать острой болью весь день от переутомления и недостатка сна. И когда хотелось сдаться, Чонгук всегда напоминал себе: «А ведь Тэхен работает так с малого возраста», после этих слов самому себе Чон продолжал трудиться во благо Цинь.       Во всей этой ситуации успокаивало только осознание, что через двадцать дней Ин Линхэ обещал приехать. Чуть больше половины месяца, и они снова встретятся. Лишь бы поскорее.       Работой Чонгук привык заниматься в императорском павильоне, в павильоне Тэхена. Никто не мог ему как супругу Его Величества запретить, а он в свою очередь наслаждался угасающим ароматом сливы, сентиментально рассматривал засушенную ромашку, которую однажды подарил Чону Император, любовался своим раскрашенным веером и не снимал серебряную заколку.       Он ждал, и в ожидании безумно скучал, мучаясь от непонятного чувства тревоги, грызущего внутри саму душу.       В этот день Чонгук, следуя недавно возникшей привычке, встал рано, чтобы умыться, одеться, прочесть утренние донесения и после отправиться на собрание в тронный зал.       Несмотря на то, что парень от рождения был дворянином, он обычно одевался сам. Императрице же не пристало заниматься подобными делами, но Чонгук первые два года замужества просто жил в своё удовольствие, а потому обычно плевал на эти правила, сам одевался, убирал волосы как ему было привычно, и только после его ловили слуги, чтобы надеть венец и прочие украшения. Сейчас же, когда за шестнадцать дней бесконечной работы у Чонгука болело всё тело, он понимал, какое это блаженство, когда тебя одевают слуги! А пока волосы укладывают можно, вообще, вздремнуть!       — Ваше Величество! — к Чону с поклоном входит Ин Бинхэ.       А слуги тут же тихо удаляются, оставляя императорских особ наедине. Принц привычно приходит так каждое утро и докладывает Чонгуку о делах, которые будут решаться на утреннем собрании и каких ловушек от чиновников стоит избегать.       — Ваше Высочество! — Чон вежливо кланяется, не забывая о приличиях.       Но, подняв голову, замечает, что принц сегодня как-то мрачен.       — Что-то случилось?       — Ким ГоРам снова прислала письмо, где просит вернуть её во дворец, — вздыхает Ин Бинхэ. — Но в этот раз о письме прознали губернаторы южных регионов, а значит, могут попытаться заставить вас действительно её вернуть.       Чонгук вздыхает, потирая виски. За эти три года, что Ким ГоРам находилась в ссылке в буддистском монастыре, она постоянно закидывала Тэхена письмами с «раскаянием» и просьбами вернуть её обратно. Как сказал Ин Линхэ, раскаяния в её словах не было, зато был расчёт. Женщина надеялась, что о письмах станет известно некоторым её чудом выжившим сторонникам, и они все вместе начнут просить Императора о милости. Ин Линхэ письма сжигал, он бы даже запретил матери их посылать, но, если монастырь резко бы стал нуждаться в помощи, а не имел возможности связаться с дворцом, могла бы произойти трагедия, чего Тэхен не мог допустить. Поэтому Ким ГоРам продолжала присылать письма, не сдаваясь вот уже три года.       В этот раз ситуацию обострил тот факт, что губернаторы прознали о прошениях со стороны бывшей вдовствующей императрицы. Видимо, без Императора кто-то рискнул перехватить письмо. Это не хорошо, и Чонгуку сегодня придётся постараться, чтобы сдержать придворных шакалов.       — Ясно, — вздыхает парень, — сражаемся снова.       Ин Бинхэ мягко улыбается:       — Я помогу.       И он всё это время помогает, как и отец, который что-то запаздывал, хотя, скорее всего, придёт аккурат к началу собрания.       Чонгук вздыхает, благодарно улыбается принцу, и они отправляются в тронный зал. Чон теперь выглядит величественно и изысканно, он держит спину строго ровно, подбородок чуть приподнятым и даже научился копировать этот холодный взгляд Ин Линхэ, от которого присутствующих пробирало морозом до костей. Всего шестнадцати дней хватило для таких изменений, шестнадцати дней хватило, чтобы Чонгук понял всю ответственность, что лежит на нём за Цинь.       Отец Чона, как и ожидалось, уже был в тронном зале, как и все министры и чиновники. В зале витала несколько предвкушающая атмосфера, что заставило Чонгука мысленно застонать: эти шакалы точно узнали о прошении Ким ГоРам. Ну, сегодня будет жаркая битва!       Однако не успел Чонгук сесть на трон, как двери в зал резко распахиваются, удивляя всех присутствующих таким бесцеремонным визитом. Внутрь, гремя доспехами, вбегает капитан дворцовой стражи, бледный как полотно; он забывает даже об этикете и приличиях, вот так вламываясь в тронный зал, представая перед Императрицей. Мужчина чуть ли не с разбегу, грузно падает на колени перед Чонгуком и отчасти запыхавшимся голосом докладывает:       — Прибыл Император…       У Чона на мгновение в глазах проскальзывает неверие, руки почему-то начинают трястись, а сердце радостно набирает обороты. Император вернулся!       Чонгук, наплевав на собрание и капитана, что пытался ему ещё что-то сказать, быстро спускается вниз по ступеням и несётся прочь из тронного зала. У него душа поёт! Он переполнен невероятным счастьем и хочет поскорее увидеть Тэхена, убедиться, что с ним всё хорошо, что он не пострадал!       Парень точно сумасшедший бежит к воротам, ноги путаются в полах халата, но это пустяки. Всё вокруг — пустяки по сравнению с тем, какая гора падает с плеч Чонгука, при этих двух словах: «Прибыл Император».       Чон ужасно скучал по своему мужу, переживал за него и каждый день мысленно молился, чтобы удача не покинула Тэхена, и на западе всё прошло гладко. Наконец-то Чонгук вдохнёт эту великолепную сливу полной грудью, укутается в аромат и сможет спокойно мурчать на широкой тёплой груди, больше ни о чём не переживая.       У ворот только одна повозка стоит, окружённая солдатами, и Чонгук на крыльях счастья даже не замечает, что солдаты все из дворцовой гвардии, нет никого из тех, что отправились с Тэхеном на запад. Он не слышит, как в спину ему разносятся два отклика: один от Ин Бинхэ, а другой от отца — оба от людей, которые дослушали донесение капитана дворцовой гвардии. А Чонгук услышал лишь то, что хотел, а главное пропустил мимо ушей.       Почти на подходе к повозке, парня неожиданно ловит Ся Нин, преграждая путь. Младший генерал понимает, что не должен так себя вести с Императрицей, но идёт на всё, лишь бы не подпустить Чонгука ближе к повозке.       — Ваше Величество, постойте!       Чонгук не слышит, он понимает, что его пытаются остановить, но он не желает останавливаться на половине пути к Тэхену.       Перед ним стоит самая обычная повозка, как у крестьян, в которой те возят товары, корма для скота и прочее. И запряжена повозка всего одной и не сказать, что сытой лошадью. Но у Чонгука в голове сейчас ничего не работает, мозг не анализирует ситуацию, он только, как и Чон, желает увидеть Тэхена.       Да и что значит повозка? Возможно, Император ранен и его доставили в лежачем положении во дворец?       Только у раненого не будет закрыто покрывалом лицо.       Чонгук хмурится на Ся Нина, который не пропускает его вперёд. Парень шустро подлезает под рукой младшего генерала, в два прыжка добираясь до повозки, и под истошный крик Ся Нина:       — Не смотрите!       Стаскивает с лежащего на повозке покрывало жёлтого, императорского цвета.       Всё светлое и радостное, что зародилось в Чонгуке в этот короткий момент счастья, мгновенно окрашивается в чёрный цвет. Надежда смеётся почти ненормально, сумасшедше, разрывая грудную клетку и выворачивая внутренности наизнанку. Она умирает в этом смехе, превращаясь в море безумного отчаяния и холода, полного острых лезвий, спрятанных на самом дне. А на дно и тянет, что-то с треском обрывается в груди, рассыпается прахом и утягивает прямиком на дно.       Чонгук падает на колени, его успевает подхватить Ся Нин, иначе бы парень ударился головой о землю, потому что конечности свои он совершенно не ощущает, не контролирует их, повис весь словно безвольная кукла.       И слёзы ледяные, колючие потекли из глаз, застилают картинку перед собой, чтобы он больше не видел, чтобы не смотрел на то, что осталось от его любви.       На повозке лежал обгорелый скелет человека. Плоть сохранилась на костях лишь местами и за это время уже начала разлагаться, запах не был сильным, но благодаря жаре он был. От некогда живого человека осталась лишь жалкая горстка костей, всё остальное сгорело.       Чонгук ревёт, слёзы безостановочно бегут по щекам, крик застревает где-то в горле. Но в голове слабо бьётся вспыхнувшая было надежда: «Это не Тэхен! Труп может быть любого другого человека! С чего все решили, что это Тэхен?!».       — Нет… нет… Ся Нин! — Чонгук трясущимися пальцами хватает мужчину за руки, которыми он Чона в горизонтальном положении и держит. — Скажи, что это не Тэхен! Не он же, да? Почему ты молчишь?! Это ведь не он! Скажи, что это не он!       Чонгук заходится чуть ли не в истерике. В груди всё ломит и болит, сердце проклятое и бесполезное разрывается на кусочки, каждый из которых сгорает медленно, точно в агонии. Виски прорезает адской болью, хочется кричать, но крики застревают в горле, хочется броситься к сгоревшему телу, обнять, кричать и молить, чтобы он оказался живой, чтобы оброс плотью, встал и пошёл, чтобы просто жил! Чонгук ведь просит не так-то много, ему нужно лишь, чтобы всё вокруг оказалось ошибкой, бредом, сном, чтобы Тэхен жил, чтобы не был трупом на повозке, чтобы был мягким и улыбающимся как в тот их день, когда они распрощались.       Как оказалось навсегда.       — Ся Нин, прошу! — Чонгук давится слезами, даже не видит ничего вокруг, только размытые пятна, только силуэты людей, что стоят вокруг и молчат. — Скажи, что это не правда! Скажи, что не он! Ну не молчи, пожалуйста, не молчите все! Скажите, что это не Тэхен! Это не может быть он! Не может быть!..       Чонгук кричит так отчаянно, с такой разрывающей душу болью, что собственная душа не выдерживает. Парень теряет сознание, проваливаясь прямиком в пучину беспроглядного кошмара.       *****       Открывать глаза и жить дальше не хочется. Не хочется видеть этот мир, чувствовать его и осознавать его частью своей жизни. Не хочется выходить в мир, потому что там оказывается холод и едкая боль, что серпом режет по сердцу, по кусочку от плоти отрезает, измывается, изводит до потери рассудка.       И мозг, защищая сам себя от пагубного влияния всей разом свалившейся тяжести, просто блокирует всю информацию извне. Приносит спокойствие, апатию и абсолютное нежелание двигаться. Чонгук может только лежать в своей постели и смотреть в белый полог кровати. Все чувства, эмоции и желания отключаются разом, Чон словно белый лист в данный момент — бери и пиши любую картину с нуля.       Новость о смерти любимого человека убила что-то живое внутри Чонгука, выжгла жестоко, заставив помучиться от боли, а потом отняла разом все чувства. Он понимал, что вокруг происходит, о чём говорят люди, но ему абсолютно всё это безразлично. В этот момент он не понимает даже, где родные, а где просто слуги. Для него всё едино, нигде нет никаких различий.       Приходили люди и что-то говорили, вроде бы как мозг даже понимал, что именно и даже отмечал эти сообщения как важные, только Чонгук даже если бы захотел, никак не мог отреагировать на них.       Лекарь сказал, что у Императрицы болит душа, и он как никто другой был прав. Именно лекарь и посоветовал рассказать Чонгуку всё как есть. Отец парня, учитель и принц были против того, чтобы вывалить на Чона ещё больше шокирующей информации, но, видя его безжизненное состояние, поняли, что истерики не будет, теперь не будет абсолютно ничего.       Перед потухшими чёрными глазами Чонгука маячил обгоревший труп его любимого. Мозг беспорядочно сравнивал ширину плеч, овал лица, размер грудной клетки, желал найти хоть какое-то несоответствие, пытался обмануть сам себя, но факты были неопровержимы: внешне труп имел абсолютно идентичную структуру тела, такую же, как и у Императора. А подробности, принесённые с поля боя, только лишний раз гвоздями в гроб.       — Чонгук, — шокирующую новость решил рассказать сыну отец Чона, долго не хотел, отнекивался, но понимал, что это необходимо, — сынок, ты как?       Ответа ожидаемо не следует. Парень очнулся сегодня утром, сутки пролежал без сознания и до вечера не ответил ни на один вопрос, взгляд или предложение поесть. Он не шевелился, словно не дышал, сидел на постели, глядя в одну точку и только изредка моргал, и в такие моменты с глаз текли кристально чистые капельки слёз.       После новости о кончине Императора, всем было тяжело. Но как было тяжело Чонгуку, который понимал, что нельзя было отпускать Ин Линхэ на запад и всё равно отпустил! Нужно было вцепиться в него мёртвым грузом, капризничать, истерить, если потребуется, но только не отпускать! Всё что угодно, но не отпускать! Как же Чонгук ненавидит себя за то, что всего один раз не послушал своё чутьё! Как он себя ненавидит!       Господин Чон тяжело вздыхает, проходит в комнату сына и садится рядом в кресло, глядя, как его всегда жизнерадостный и весёлый Чонгук сейчас смотрит в одну точку и безмолвно льёт слёзы, слушая, как рвётся внутри его душа.       — Прости старика за эти слова, но я должен тебе всё рассказать.       Господин Чон снова тяжело вздыхает и разворачивает принесённый с собой свиток, вытаскивая на свет флейту ручной работы с деревянной подвеской в виде кролика. Мужчина мягко протягивает музыкальный инструмент Чонгуку, и тот впервые на что-то реагирует, но слишком медленно. Он тупо берёт в руки флейту, и в этот момент внутри умирают последние лучики надежды, остаётся только сосущая тьма, затягивающая в себя, довольно хохоча.       — Его Величество попал в засаду в Ланьчжоу, — тихо произносит господин Чон, наблюдая за сыном, который медленно вертит в руках флейту, будто пытается себя убедить, что это не его подарок, эта не та флейта, ещё есть надежда. Только вот надежды не было никакой изначально. Чонгук всегда знал, что его чутьё не подводит, впервые решил проигнорировать голос внутри себя и так дорого за это заплатил.       — Кочевники уничтожили Ланьчжоу и залили его горючей смесью, знали, что придёт императорская гвардия, подготовились, — вздыхает господин Чон, — когда войско вошло в город, спрятавшиеся кочевники подожгли горючую смесь и заперли ворота, чтобы никто не выбрался. Сбежать не было ни шанса. Отряд, что стоял за городом подвергся нападению кочевников, выжили только двое солдат, они и нашли тело Его Величества, рядом был императорский конь, а в стороне, под обломками, чудом уцелевшая флейта.       Судьба словно смеётся над Чонгуком в этот момент. Если и были хоть какие-то жалкие сомнения в том, что тело принадлежало Императору, то после таких подробностей с поля боя не осталось ничего.       Чонгук тихо откладывает флейту в сторону и продолжает смотреть куда-то в белый полог кровати. Слёзы горькие текут по бледным щекам. Бескровные губы плотно сжаты, и в глазах нет ни искры жизни. Он всё слышит, всё понимает, но просто не может этого сказать. Слова застряли в горле. Да и какой от них смысл? Разве хоть что-то теперь поможет? Хоть что-то повернёт время вспять?       Любовь Чонгука мертва. Осталась только эта флейта и обгоревшее тело. Больше ничего. Больше некому сказать: «Пока», «Прости» или «Вернись». А ведь обещал вернуться! Ну ведь обещал, Тэхен, почему же ты не сдержал своё слово?! Хотя почему не сдержал? Тело-то вернулось!       Безумные мысли носятся в голове, травят, ядовито уничтожают, разрывают тело и душу на кусочки. Чонгуку… ему не хочется жить. Ему так больно, так невыносимо больно, что он хочет кричать, рыдать, срывая голос, а всё, что может: тихо ронять слёзы. Неожиданно даже слова не идут, он с силой разжимает челюсть, хочет что-то сказать, но не может!       Его боль и шок от свалившейся на него новости такие невероятные, что он даже говорить не может. Только внутри своей головы кричать и корчиться от адских мук, ненавидеть себя и в который раз умолять богов, чтобы всё произошедшее оказалось кошмарным сном, чтобы он очнулся, а Тэхен спал рядом живой и невредимый. Но кошмар не заканчивался, он только начинался, заглатывая всю столицу.       Как и принято, слуги во дворце оплакивали смерть Императора, министры и чиновники потирали руки, желая прибрать трон себе, а Цинь волновалась от столь неожиданной новости. Лишиться Императора — то же самое, что лишиться всех органов осязание, самой головы, без которой человек — никто.       Кочевники совершили разбойничью атаку на границу, уничтожили Императора и тут же ушли, не собираясь продолжать войну.       Дворяне вздохнули с облегчением, продолжая строить планы: куда потратить деньги.       Страна волновалась, дворец тонул в алчности и жадности, а Чонгук во внутренней боли. Какая бы трагедия не свалилась на плечи государя, а оставлять трон без присмотра он просто не должен. Но разве маленькая ромашка может так запросто справиться с внутренней болью? На Чонгука навалилась настолько сильная апатия, что он двигаться не мог и не хотел на самом деле. Здравая часть мозга, что ещё пыталась функционировать и достучаться до Чона кричала и взывала к его силе, его долгу.       Да, прошли всего сутки с момента, как мир Чонгука рухнул. Да, ему было больно, так больно, что он замыкался внутри своего мозга, прокручивая все прекрасные и тёплые моменты наедине с Ин Линхэ. Но, очнись, Чонгук! Императрица не может болеть, не может позволить себе слабость! Ты должен встать, взять себя в руки и принять на свои плечи управление Цинь! В конечном итоге, именно ты должен организовать похороны своему мужу и Императору Поднебесной!       И Чонгук встаёт. На дворе ночь, под дверьми дежурят слуги, понимают, что Императрице может стать плохо в любой момент, поэтому не смеют спать или даже дремать. И каково их удивление, когда Чонгук сам выходит из своей комнаты, облачённый в белое траурное одеяние.       Он безжизненный и потухший, холодный настолько, будто это не живой человек, а просто воскресший труп. Он не оправился, не смирился и боль не утихла в груди, но он встал и пытался сражаться хотя бы за благо Цинь, а это уже огромный шаг вперёд.       У господина Чона сердце рыдало при виде сына, он бы хотел ему помочь, но как? Что сделать? Чонгук встал, начал двигаться и снова работать, организовывал похороны для своего мужа, а после подолгу смотрел в ночное небо и тихо рыдал.       Чон ничего не ел, слуги докладывали, что и не спал даже. Постоянно проводил всё свободное время в павильоне Императора. За два дня он стал болезненно бледным, истощённым и потухшим, как мёртвая звезда. Господин Чон безумно переживал за сына, пытался до него достучаться, но всё было без толку.       Видя, к чему всё ведёт, Ин Бинхэ такой же бледный и осунувшийся пришёл к Чонгуку, чтобы поговорить с ним, достучаться до него. У них ведь одинаковая боль, они оба потеряли дорогого для себя человека.       Чон по привычке последних пару дней ночью сидел в беседке и смотрел на ночное небо. сегодня яркое и звёздное, но красота далёких миров не радует глаза, просто позволяет ни о чём не думать.       Ин Бинхэ со вздохом качает головой, глядя на Чонгука, на котором мешком висела одежда, кости так сильно начали выпирать всего за пару дней, что казалось, будто Чон голодал как минимум несколько месяцев. Он был истощён физически и духовно. Его состояние было критическим, его необходимо было вытаскивать из него и срочно.       — Чонгук, — Ин Бинхэ присаживается рядом, но на него даже не обращают внимания, — я понимаю, как тебе плохо, я ведь брат Тэхена, и я всё понимаю, мне ведь тоже… мне тоже не легко.       Чон медленно оборачивается к принцу, мёртвыми глазами глядя в такие же мёртвые, лишённые блеска глаза. Чонгук сейчас отказался чувств и эмоций, а потому очень остро реагирует на любые слова от своих родных. Не просто реагирует, на самом деле ему достаточно сказать: иди и делай, и он пойдёт.       — Когда я был младше, — тихо продолжает Ин Бинхэ, — я никому не был нужен, даже слуги имели наглость пренебрегать мной. Вдовствующая императрица извела мою мать и хотела извести меня, постоянно за что-то наказывала, обвиняла во всяких мелочах, пыталась выслать из дворца. И только Линхэ за мной присматривал, защищал и обучал. Он был для меня настоящим старшим братом, я всегда брал с него пример…       Ин Бинхэ сглатывает ком из слёз, переводя дыхание, прежде чем продолжить:       — Мы все теряем что-то важное, но не стоит забывать, что у тебя ещё есть семья: я, твой отец, учитель, Ся Нин, который так о тебе переживает, что не уехал до сих пор из города. Чонгук, пожалуйста, возвращайся к нам. Тэхен бы хотел, чтобы ты ел, спал и жил дальше, а не убивал сам себя.       После этого разговора Чон действительно начал есть и спать. Правда, в первый раз после еды его стошнило, организм не желал принимать пищу после продолжительной голодовки. Однако Чонгук слушался Ин Бинхэ, внял его словам и пытался двигаться дальше, хоть и был лишь копией себя прежнего.       Пользуясь слабостью Императрицы и одновременно сильным ослаблением клана Ин, все алчные и жаждущие власти повылезали из своих вонючих дыр, являя свою истинную сущность. Из-за кончины Императора и близящихся похорон, утренние собрания не проходили, однако постоянно откладывать дела было невозможно, гнилые души не давали покоя Чонгуку, который буквально на третий день был вынужден начать собрание, решить пару важных вопросов и утвердить просьбу двора: позволить вдовствующей императрице проститься с сыном.       Ким ГоРам запрещалось покидать пределы буддистского храма, она была наказана за измену и попытку государственного переворота, такое не прощают. Однако даже несмотря на то, что она пыталась убить своего же сына, она оставалась матерью Ин Линхэ. Чонгук посчитал, что она имеет право проститься с сыном, обратно во двор её не возвращают, лишь дают возможность проститься с Императором. Всё же было бы бесчеловечно отказать матери в такой просьбе.       День прощания Чонгук помнит плохо. Накануне ему стало так плохо, что Шэнь Юань был вынужден напоить парня очень сильной успокаивающей настойкой. Из-за лекарства и душевной боли день и ночь для Чонгука слились воедино. Он не помнит, как провёл церемонию, ведь эта обязанность ложилась на плечи Императрицы. Не помнит, как пришёл к усыпальнице, как его буквально несли на себе отец и Шэнь Юань. Как злобно глядела в его сторону Ким ГоРам.       Всё прошло точно в кошмарном сне. Для всех вокруг Чонгук держался стойко, был холоден и уверен, справился со своими обязанностями отлично, будто ему было наплевать на того, кто навсегда похоронен в закрытом гробу. Лекарства хорошо помогали отделиться от мира вокруг, спрятавшись в своём мирке, где был только Чонгук и его любовь с ароматом слив.       И только родные видели настоящее состояние Чона, только близкие понимали его боль, в которой он тонул, не имея возможности выбраться. Да и как тут выбраться? Чонгук живёт только потому, что у него есть ради кого жить, только нет тяги к жизни, к этой реальности. Хочется навсегда под действием лекарств запереть себя в тёплых воспоминаниях и не покидать их.       Но этому не суждено исполниться. Потому что изменения в жизни Чонгука только начались.       На следующий же день после погребения Императора министры и чиновники запросили собрание по какому-то важному делу. Ин Бинхэ огрызался, напоминая, что не время, но двор был неумолим, и Чонгуку пришлось удовлетворить просьбу местных шакалов.       Какой-то частью сознания Чон понимал, что чины готовятся к чему-то, возможно даже что-то замышляют. Но Чонгук не настолько умён, чтобы разгадывать чужие шаги и продумывать свои, да и свалилось на него слишком многое, чтобы он мог поразмыслить над ситуацией. Да и кто бы додумался о таком?       Собрание проходило, как и обычно, утром. Чонгук, сохраняя траур, был в белых одеждах; его в последнее время повсюду сопровождал отец и учитель, так как состояние у парня было не стабильным. Он мог быть жёстким и решительным на собрании, но при этом сразу валиться без сознания, как только тронный зал пустел.       В любом случае, господин Чон и Шэнь Юань не участвовали в обсуждениях проблем и решений, а потому никто не был против их присутствия.       Но сегодня на собрании было ещё одно лишнее лицо — Ким ГоРам. Женщина стояла в стороне от министров и чиновников, на ней была желтая буддистская мантия, голова побрита, из-за чего она закрывала её капюшоном, выглядя, как самая настоящая змея.       Атмосфера в зале стояла несколько торжествующая, она не вписывалась в траур, которым был объят весь дворец, а потому нитями злой ци проникла в сознание Чонгука, вытаскивая его наружу. Не то чтобы парень сразу пришёл в себя, но ощущение чего-то нехорошего очень сильно завладело им, заставив насторожиться. В этот раз он это ощущение не станет игнорировать.       Ин Бинхэ, поклонившийся Чонгуку, когда тот поднимался к трону, тоже выглядел встревоженным. Им обоим было в последнее время не до политических и дворцовых интриг, а потому они понимали, что упустили за это время нечто важное.       Как только закончилась официальная часть приветствия, губернатор Чжан вышел вперёд. В его владениях и находился западный регион и Ланьчжоу, мужчина чудом остался жив после набега кочевников, так как уехал на горячие источники на юг с семьёй. Внешне он не выглядел расстроенным тем, что половина провинции подверглась варварскому набегу. А какое ему собственно дело до сотен погибших? Все его средства были заранее перепрятаны в другое место.       — Ваше Высочество, у вашего подчинённого есть важная информация!       — Говорите, — Чонгук отвечает безразлично.       Губернатор Чжан же недобро улыбается, продолжая:       — Нам стало известно, что атака кочевников на Ланьчжоу была спланирована с целью убийства Императора.       Что-то вспыхивает в глазах Чонгука в этот момент. Что — не знает даже он сам. Но парень мгновенно собирается и слегка поддаётся вперёд, хмуря брови и отвечая:       — Продолжайте.       Губернатор снова кланяется и подзывает к себе помощника, который выносит на вытянутых руках поднос с лежащим сверху письмом.       В зале тихо, только разливается буйным морем напряжение. Чонгуку вся ситуация ой как не нравится, хоть и хочется узнать, кто же стоял за убийством Тэхена! Кого стоит ненавидеть, кого стоит разорвать своими же руками!?       — Нами на границе было перехвачено странное письмо, — губернатор приказывает слуге отдать письмо Императрице.       Но по итогу его перехватывает Ин Бинхэ. Он хмурый, настороженный, тоже ощущает что-то нехорошее, хоть никак не может понять, что задумали эти гнилые люди. Принц лично передаёт письмо Чонгуку, и парень мрачнеет на глазах, видя, что это за письмо и куда подул ветер.       Губернатор на фоне продолжает:       — Как видите, здесь всего одна строчка: дата и место, которые совпадают с днём, когда хан Батбаяр напал на провинцию. Письмо отправлено из столицы и заверено печатью Кочосона.       — Что вы хотите сказать? — Чонгук еле удерживает себя от желания прилюдно смять письмо и порвать на маленькие кусочки.       Он отлично знает, к чему всё клонило. Некто из Кочосона отправил письмо хану Батбаяру с указанием даты, когда атаковать Ланьчжоу. Плюс ко всему, письмо было отправлено из Сяньяна, а печать на нём стояла королевской семьи Кочосона. Такая была только у одного человека во всей столице: у отца Чонгука. Заговорщики пытались обвинить в смерти Императора господина Чона, удачно воспользовавшись тем, что главного защитника Кочосона (Ин Линхэ) больше нет. Теперь можно было прибрать желанные земли к рукам!       — Ваше Высочество, — губернатор даже не может скрыть довольной улыбки в этот момент, — у нас так же есть сведения, что господин Чон не так давно получил письмо от Короля Кочосона, после которого зачем-то связался с кочевниками.       — Отец связывался с кочевниками по просьбе почившего Императора.       — Да, нам тоже показалось это странным. Почивший Его Величество имел дела только с северными кочевниками, с ханом Талань Батхадом. Но господин Чон отправил письмо на запад, хану Батбаяру, — крысы отлично подготовились. — Мы несколько раз пропускали эти письма, но последнее задержали, потому что оно показалось нам странным.       Чонгук хрустит руками, сжатыми в кулаки, смотрит на своего отца, но тот сохраняет спокойствие. Криками и драками политика не делается. Она делается умными ходами и расчётливым умом. Только расчётливость в этот раз была явно на стороне губернатора Чжана.       — Кроме печати есть доказательства, что это мой отец? — холодно интересуется Чонгук.       — У вас письмо, можете сравнить почерк,. — нагло улыбается губернатор. Подлый ублюдок даже такие мелочи успел подделать! — а также караулу из Ланьчжоу удалось задержать нескольких солдат хана Батбаяра, которые могут подтвердить, что всё это заговор против Цинь.       — Приведите их, — приказывает Чонгук.       — Ваше Высочество, — подаёт голос министр Не, — вы дорожите семейными узами, но не дайте им затмить ваш разум.       Но Чонгук даже не обращает внимания на мужчину. Он понимает, что всё снова подстроено ровно, как и тогда, с Ин Бинхэ. По виду понятно, что и принц всё понимает. Да и свидетели, якобы задержанные, просто фальшивками окажутся. Это заговор и нужен он, чтобы скомпрометировать Кочосон.       Дело осложняется тем, что ни у Чонгука, ни у Ин Бинхэ нет той полноты власти, что у Императора, дабы сдержать этих злобных шакалов. Они пусть и смердящие псы, да только их много, нападут стаей и уже не отбиться.       «Пленных» привели быстро. Двое кочевников юго-западной наружности. Загорелые, крепкие, скованные кандалами, чтобы не сбежали или не устроили ещё чего.       Губернатор Чжан смотрит на них слишком долго, прежде чем даёт команду:       — Рассказывайте.       Как и предполагал Чонгук, дальше идёт идеально отрепетированный бред:       — Хан Батбаяр сотрудничает с Королём Кочосона. Мы просто воины и всех деталей не знаем, нам только сказали приготовить ловушку для Императора. Я лишь слышал, как хан говорил, якобы мы должны подготовить почву для восхождения нового Императора, что если будем помогать Кочосону и посадим его человека на трон, то сами будем в плюсе, нам даруют западные земли и не придётся ютиться в оазисах пустыни.       Пусть Чонгук и ожидал услышать откроенную клевету в адрес своего отца, но он не ожидал, что этот заговор ударит в спину и его самого. По словам кочевников выходило очень просто: господин Чон с ханом Батбаяром убили Императора, чтобы посадить на трон Чонгука. И вот… Чонгук действительно на троне.       Десятки осуждающих, озлобленных и удивлённых глаз разом обратили своё внимание на Императрицу. Заговорщики всё подстроили не идеально, но брали верх на затаившихся в сердцах каждого состоятельного человека мечтах о присоединении Кочосона к Цинь. Губернатор Чжан и его помощники играли на вражде, что незримо пляшет между двумя нациями. Эта вражда не давала ханьцам посадить на трон выходца из Кочосона, она пыталась периодически посадить семя раздора, и она сейчас давала понять всем присутствующим, что Чонгук намеренно обольстил Императора, занял трон, а затем избавился от Ин Линхэ.       Даже если кто-то и верил Чонам, желал бы разобраться в заговоре, он был в меньшинстве и среди озлобленных и жаждущих власти глаз просто терялся на общем фоне, не имея власти, не имея силы.       Ким ГоРам издаёт короткий смешок в кулак и медленно выходит вперёд, торжествующе начиная свою речь:       — А я ведь говорила уже давно: этот кочосонский выродок собирается прибрать Цинь к рукам. Но мне никто не верил, никто меня не слушал. А что получилось? Этот крысёныш, — женщина с ненавистью смотрит на Чонгука, — со своим отцом всё это время помогали Королю Кочосона, связались с кочевниками, убили Императора, и он сейчас занимает трон, который не заслужил.       Осознание бьёт Чонгука неожиданно звонко! При дворе не было никого, кто смог бы провернуть такой план, никто не мог связаться с кочевниками, выкрасть печать из дома Чонов, скопировать почерк и подстроить нападение на Ланьчжоу. Не было никого с таким гениальным умом и расчётливостью. Но то, что сейчас происходило так было похоже на обычные приёмы Ким ГоРам. В деле с Ин Бинхэ она поступила подобным образом. И сейчас, каким-то образом сохранив связь со своими бывшими помощниками, женщина даже из заточения, из храма сумела провернуть такую сложную схему. И вернулась она во дворец не для того, чтобы проститься с сыном, в конечном итоге, это по её плану в Ланьчжоу убили Императора.       Человек, которого Чонгуку нужно ненавидеть, которого хочется убить — Ким ГоРам. Гнилая душа, что не остановится ни перед чем, пытаясь достигнуть своей цели и занять трон.       Чонгук хочет ринуться вперёд, схватить женщину вокруг шеи и задушить, переломать позвонки, упиваться мелодией сломанных костей! Чон чуть ли не рыдает от ненависти, обуявшей его сердце, желавшей крови и смерти виновного! Но по итогу парень так никуда и не срывается, потому что Ким ГоРам полумер не знает.       — Как вы могли, Ваше Высочество?! — раздаются возмущённые голоса придворных. — Император ведь любил вас!       — Связались с нашим врагом! Позор какой!       — Просто немыслимо! И совести у вас хватает ещё траур держать!       — Нужно схватить предателя и хорошенько допросить! Отомстим за нашего Императора!       — Да, отомстим за Императора!       И придворные точно с цепи сорвались, безумной толпой направляясь к Чонгуку, желая просто порвать его в клочья! И среди этой вакханалии довольно улыбается Ким ГоРам, едва шевелит губами, ровно произнося:       — Стража, убейте предателей!       Дверь в тронный зал открывается и внутрь вбегают солдаты. Это не дворцовая стража, наёмники губернатора Чжана, что спелся с Ким ГоРам. Наёмники вооружённые, злые и желающие принести голову Чонгука, чтобы получить больше золота за свою работу.       Яснее ясного, что дворцовая стража давно пала, Ким ГоРам всё предусмотрела, потому и попросила губернатора поторопить с проведением собрания. Пока Чонгук в трауре и несколько подвешенном состоянии, он просто не заметит плана вдовствующей императрицы, не поймёт, что она будет играть подло, второй раз пытаясь захватить дворец силой. И если в прошлый раз у Чонгука был Ин Линхэ, то сейчас…       Сейчас его защищает отец и учитель. Ин Бинхэ вытаскивает свой меч, отбивая атаки в основном наёмников, потому что чиновники при виде вооружённых людей резко сдали назад, не желая попасть под удар. Шэнь Юань вытаскивает рядом с троном императорский меч, которым никогда не пользовался Ин Линхэ, начиная защищать Чонгука от атак.       — Держись за мной, — говорит учитель Чону, пихая парня себе за спину и блокируя любые удары в сторону парня.       Чонгук понимает, что они в меньшинстве. Им просто не справиться, им не выстоять! Наёмники точно муравьи ползут и ползут, кажется, осадили весь дворец, а значит, им даже не сбежать! Их загнали в угол точно зверей.       Острое лезвие пролетает так близко к Чонгуку, что он едва успевает увернуться, а вот его отец получает режущую рану на плече. Но сжимает зубы, рычит и борется, выбивает из рук одного наёмника меч и начинает орудовать им.       А у Чонгука за последние дни и сил никаких нет, в теле слабость. Он точно груз, только прячется за спинами трёх дорогих ему людей, ничем не помогает и из-за этого сильно злится, тоже рычит и решает бороться, подбирая с рук мёртвого наёмника меч и вступая в бой.       Но их всего четверо, а наёмников полный зал, им не выбраться, они так сильно окружены, что каждому понятно: это конец. В зале больше пяти сотен убийц, они нападают волнами, один падает замертво, другие его заменяют. Этот бой в корне бесполезен!       И всё равно Чонгук борется. Он борется, потому что Тэхен тоже никогда не сдавался, шёл вперёд упорно и уверенно, преодолевал все трудности. И Чонгук хочет быть точно таким же, если он не хочет защитить себя, то должен защитить отца, учителя и Ин Бинхэ. Хотя нужно отметить, что на принца наёмники не нападали, но были вынуждены с ним сражаться, так как он на смерть стоял на защите Чонгука.       Сверкает острое лезвие меча, и щека Чона окрашивается красным. Парень держит оборону, но пытается понять, кого задело? Что случилось?!       Ответ приходит незамедлительно, когда к ногам Чонгука падает Ин Бинхэ, а под ним растекается лужа алой, жуткой крови. Металлический отвратительный запах со смехом поднимается по стенам тронного зала, он здесь так привычен, ведь именно за этот проклятый трон в этом месте постоянно гибнут тысячи.       — Бинхэ! — с ужасом кричит Чонгук.        А на заднем плане дико хохочет Ким ГоРам:       — Ну, наконец, этот щенок сам сдох!       Чонгук хочет безумным животным кинуться прямиком к этой женщине. Кинуться на острые мечи, только достать этого демона и забрать всё, что она задолжала Чону.       От рискованного шага парня останавливает Шэнь Юань, вставший перед парнем в оборону.       И неожиданно в дверях тронного зала появляется Ся Нин с жалкой горсткой выживших солдат.       — Сюда! Идите сюда! — кричит младший генерал Чонгуку и незамедлительно пытается прорваться сквозь толпу наёмников к трону, где оборонялись его друзья.       У Чона в груди затеплился луч надежды, но совсем ненадолго, потому что перевес сил до сих пор был не в их пользу. С Ся Нином было всего пятеро солдат, они все были изранены и измотаны, долго они бы не продержались.       Именно в этот момент Шэнь Юань толкает Чонгука себе за спину, бросает короткое:       — Не отставай и смотри в оба, негодник!       И идёт напролом. Нет, даже не так. Он просто становится живым щитом для Чона, отбивает удары, но больше принимает все в своё тело. Десятки клинков попадают в мужчину, режут на куски, затапливая кровью белые одеяния, но Шэнь Юань упорно идёт вперёд.       Наверное, у Чонгука в этот момент лопается сердце, слёзы снова появляются на глазах. Учитель жертвует собой, чтобы вывести Чона из тронного зала, прокладывает своим телом, точно щитом, дорогу к Ся Нину.       Чонгук рычит от отчаяния и боли, с новыми силами сражаясь с убийцами вокруг. Молотит мечом во все стороны и рыдает. Он понимает, что Шэнь Юань уже не жилец, он грудью падал на мечи, прорываясь вперёд, отдавал свою жизнь для маленького глупого ученика, для своего последнего ученика.       — Учитель! — сорвано кричит Чонгук, пытаясь схватить мужчину и оттащить от острых лезвий.       Но Шэнь Юань не даётся, прилагает ещё больше усилий, хватает окровавленной рукой Чона под локоть и пихает в руки Ся Нину.       — Учитель! Учитель!       Последнее, что видит Чонгук, прежде чем, младший генерал и господин Чон насильно утаскивают его из дворца: своего учителя, залитого кровью, истыканного сотни раз мечами, так что и живого места на теле не осталось, и одежда в клочья. Изо рта течёт беспрерывно кровь, колени подгибаются, и мужчина падает на пол, смотря в пустоту безжизненным взглядом.