Нить судьбы сияет алым

      Ветер свистит безумный, задувает в уши болезненными порциями, буквально бьёт по барабанным перепонкам, вызывая временную глухоту и тяжёлую тянущую боль. Ветер бьёт по щекам, обдирает до слёз глаза и мешает дышать, словно намеренно пытаясь затянуть в смертельный кокон.       А может, слёзы не из-за ветра? Может, и боль эта не из-за него, а дыхание перехватывает из-за рвущегося наружу отчаянного крика? А щёки болят, потому что Чонгук бесконечно смахивает с них слёзы, дабы не мешали смотреть вперёд.       Но ветер всё-таки свистит, проносится железными наконечниками стрел в жалких цунях от Чонгука, пытаясь схватить, проткнуть. Но Чон упрямо подгоняет лошадей, тянущих повозку, и не останавливается,зная, что за ними погоня.       Шэнь Юань пожертвовал собой, чтобы вытащить Чонгука из осаждённого силами Ким ГоРам дворца, пробил путь наружу и вручил парня и его отца в руки Ся Нина. В руки младшего генерала, который потерял почти всех людей, пытаясь отбить дворец, но так его и не удержав. У него осталось только пять человек, и лишь благодаря им и их жертве Ся Нин смог найти повозку, запряжённую двумя конями, и на ней вывезти Чонгука и его отца из дворца.       И даже так им не давали просто выехать из города. Закрыли ворота и гоняли по всему Сяньяну, обстреливая стрелами и поливая грязью на весь город, чтобы каждая душа знала, что Императора убил Чонгук. Чтобы правые, желающие заступиться за гордость Цинь, сами пытались остановить Чонгука и его отца, чтобы не дали им убежать и укрыться.       Губернатор Чжан пожертвовал больше половины своих сбережений, чтобы нанять пять тысяч наёмников; собрал целую армию, чтобы по плану Ким ГоРам уничтожить Императора и завладеть дворцом. По плану, в котором виновным выставят Чонгука и его отца, но прежде нужно добыть их головы, чтобы вывесить на пиках на центральной площади, обнажая «предателей».       Всю дорогу за ними охотятся, точно за дикими зверьми, пытаются подстрелить из луков и арбалетов. Повозка открытая, просто телега на самом деле, но Ся Нина нельзя винить, у него не было времени, чтобы размышлять, на чём уноситься из столицы. Младший генерал к тому же, вместе с господином Чоном отбивают стрелы, что в них летят, не позволяют задеть Чонгука, ведь именно он управляет повозкой.       Наёмников много, но не все они меткие стрелки, а верхом стрелять ещё сложнее, что отчасти помогает мужчинам, потому что большинство стрел просто пролетают мимо.       Они несутся по городской площади, им не выехать за ворота, потому что все закрыты, их заперли точно зверьё в клетке. Но Ся Нин военный, даже в экстренной ситуации он может думать, как солдат и стратег, и знает, что восточные ворота должны быть сейчас наполовину разрушены после вторжения армии наёмников Ким ГоРам, а значит, у них есть возможность прорваться именно там.       — На восток! — Ся Нин на мгновение поворачивается к Чонгуку, дёргая за поводья в нужную сторону, показывая, куда следует повернуть.       Чон пусть сейчас раздавлен и ему безумно больно, но не даёт себе раскисать, следуя строго приказам младшего генерала и всеми силами стараясь оторваться от погони. Выходит у него не слишком хорошо, он до этого не управлял повозкой, но кони попались добротные и умные, сами понимали, куда следует свернуть, чтобы не налететь на людей или лавки. Хотя люди по большей части спрятались по домам, во всём городе с утра шёл ожесточённый бой за трон.       Через несколько поворотов выезжают прямо к восточным воротам. Как и предполагал Ся Нин они были разрушены, когда сошлись силы столичного гарнизона и наёмников Ким ГоРам. Однако их всё равно защищали, около десятка солдат в чёрном со скрытыми вуалями лицами стояли на входе, а позади них полыхал яркий огонь. Они подожгли проём ворот, полив деревянную створку горючей жидкостью, фактически отрезали пусть отхода, точно знали, что сюда беглецы и ломанутся. Идти через стену огня никто не решится.       Ся Нин холодеет, когда понимает, что им не выбраться. Кони не побегут через огонь, да и человеку не выжить в этом высоком пламени, что щедро смазывается горючей жидкостью, из-за которой вокруг и воздух настолько горячий, что по телу стремительно сбегает пот.       Им и не развернуться. Дорога прямая, а позади погоня, остаётся только одно: лезть через стену, а значит, придётся покинуть повозку и взять ворота силой. Но их всего трое, кроме мелких царапин, правда, нет никаких ран. Но их всего трое. Хотя, главное, успеть разобраться с десятком людей, что стоят у ворот до тех пор, пока не подъехало подкрепление.       — Сейчас вылезаем все вместе, — командует Ся Нин. — Готовьтесь к бою, нужно убрать людей у прохода и сразу лезть на стену, там есть плетённая лестница скидывайте её вниз и спускайтесь на ту сторону, а потом просто бегите.       — Понятно, — отвечает господин Чон.       Чонгук же просто слушает безумный стук сердца и ничего не отвечает. Только в ледяной ладони крепче сжимает меч, подобранный ещё во дворце, и готовится резко затормозить повозку. У них есть немного форы, благодаря выигранному на повороте времени, когда Чонгук следующий к северным воротам, свернул на восточные, погоня отстала, но, несомненно, нагонит их.       — Сейчас! — командует Ся Нин.       И все трое выпрыгивают из повозки.       Кони, остановленные недалеко от обжигающего дыхания пламени встают на дыбы и бесятся, чем отлично помогают беглецам, потому что наёмники не спешат сразу бросаться в бой, не желая получить копытом в лоб. Зато в бой бросаются трое мужчин.       Ся Нин воин, солдат, он прошёл не один бой и представлял собой дикого тигра во время драки, сражался отчаянно и безжалостно, понимая, что нужно поскорее закончить с этой проблемой, пока сзади не подоспела другая.       Господин Чон, несмотря на возраст, тоже позиций не сдавал, понимая, что на кону стоит их жизнь. И пусть уступал в мастерстве, но не уступал в свирепости тигра, что защищал своего единственного сына. Хотя Чонгук сражался не менее яростно, обученный Ин Линхэ он представлял собой угрозу на поле боя, ещё бы в теле оставалось побольше сил, и эту десятку людей он бы разнёс с невероятной лёгкостью.       В Чонгуке кипела ярость, кипела боль за своего мужа, за Ин Бинхэ, за Шэнь Юаня — за всех, кто погиб ради этого проклятого и никому не нужного трона. За всех, кто погиб, пытаясь защитить Чонгука. Хотя о состоянии Ин Бинхэ Чон ничего не знает, может он выжил, но дала ли ему на это право Ким ГоРам? Она ведь всегда ненавидела принца.       Мимо Чонгука проносится со свистом стрела. Их преследователи уже их нагнали и собирались во что бы то ни стало остановить: хоть живых, хоть мёртвых.       — Скорее! — кричит Ся Нин.       Младший генерал хватает Чона под локоть и утягивает в сторону лестницы, ведущей на стену. У них мало времени и следует действовать быстро. Чонгук это всё понимает и без лишних вопросов несётся за Ся Нином.       Но младший генерал, прикрывающий Чона сзади от стрел, неожиданно падает. Парень только и успевает заметить, что его за ногу схватил один из недобитых наёмников, всадив в сухожилие нож. Ся Нин шипит, видно, что ему больно, но не даёт себе быть слабым.       Чонгук действует быстро, резко взмахивая мечом и заканчивая жизнь наёмника, что остановил их. Но драгоценное время потеряно. Они снова под градом бесконечных стрел и укрыться просто негде, разве что на стене, но до неё нужно добраться, а Ся Нин на одну ногу теперь толком и наступать не может.       Но Чонгук не собирается его просто здесь бросать, он подхватывает старшего под руку и тянет за собой. Высокие каменные стены на лестнице отчасти спасают от стрел, только преследователи не стоят на месте, они бегут в нападение, собираясь остановить беглецов.       Тем временем господин Чон уже на стене готовит веревочные лестницы, закрепляя их и скидывая на внешнюю сторону. Конечно, пока они будут лезть, их могут подстрелить, но удачно у восточной стены всё окружено густым лесом, после можно будет легко скрыться. Лишь бы добраться, лишь бы дожить.       А на лестнице Чонгук с Ся Нином уже сражаются с подоспевшими вражескими солдатами, сражаются отчаянно, яростно. Младший генерал хоть и ранен, а в силе не теряет, руки на месте, а потому сможет бороться, сможет сражаться! Но долго ли? К востоку враги стянули подкрепление и количество людей в чёрных одеждах растёт и растёт.       Ся Нин понимает всё очень быстро, он пихает Чонгука за себя и отталкивает в сторону выхода на стену, к господину Чону. И именно в этот момент подкрепление начинает новый обстрел. Арбалетные болты сильные, их стрелы могут раздробить берцовые кости на ногах, младший генерал понимает это скорее, нежели данная информация доходит до Чонгука. А потому и отталкивает парня от себя, в то время как в грудь Ся Нину врезаются три стрелы, отшвыривая его прямиком к стене. Окровавленные наконечники пробили тело насквозь, ещё бы немного и просто распяли на камне, но даже это не даёт младшему генералу повода сдаться. Он сплёвывает кровь, ломает торчащие из груди стрелы и снова бросается в бой.       Перед Чонгуком сгорает весь его мир. Он наблюдает за смертью второго дорогого ему человека и ничего не может сделать!       — Ся Нин!       Чон готов сам броситься вперёд, броситься на стрелы, лишь бы спасти своего друга, только его отец не позволяет парню сделать этого. Буквально оттаскивает назад и пихает к плетённой лестнице, заставляя спускаться вниз. Чонгук не хочет, он должен спасти своего гэгэ, но одновременно с этим уже в его сторону летят стрелы, и парень не может подставить и своего отца, поэтому спускается быстро.       Крики стынут в горле, сердце обливается огненными слезами, Чонгуку так плохо, что его даже тошнит, ломит тело, пытаясь вывернуть его наизнанку. Обжигает огнём и обдаёт ледяным холодом, трясёт, уничтожает.       Уже второй человек отдал свою жизнь за него, второй дорогой ему человек умер у него на глазах! А Чонгук никому не смог помочь, никого не смог спасти! Вокруг него словно смерть витает и хватает каждого, кто пытается спасти парня.       Господин Чон спускается сразу за сыном, их закрывает густая крона деревьев, но сверху всё равно сыплется град из стрел. Эти тонкие, маленькие убийцы пролетают так безумно близко, что того и гляди попадут. А у Чонгука ещё и ноги ватные, его отец хватает за руку и утягивает в лесную чащу. Чем быстрее они скроются, тем больше вероятность, что их не найдут.       Они бродят по лесу до позднего вечера, порой где-то рядом ломались ветки и вспархивали вверх стайки птиц, но то были, скорее всего, дикие звери, потому что преследователи их так и не догнали. Лес густой и обширный, господин Чон, любящий в своё время охоту, без проблем сумел скрыться, не оставляя следов.       Чонгук же просто плёлся следом за родителем, молясь всем богам, чтобы происходящее с ним оказалось просто дурным сном, чтобы он проснулся и всё было как прежде, все его любимые и родные были целы и невредимы! Но кошмар не заканчивался, он лишь утягивал Чонгука глубже и глубже, въедался в душу чёрным пятном, разрывая её медленно, по кусочку, уничтожая безжалостно, болезненно.       Учитель, Ся Нин и Ин Линхэ — Чон потерял их, лишился света в этом мире, лишился желания жить… Очнись, идиот! У тебя есть отец! Разве ради него ты не хочешь жить?! Ты должен жить и бороться для него, должен затолкнуть свою боль куда глубже и бороться! Вы сейчас беглые преступники в Цинь, нужно выбраться как-то из этой ситуации, доказать свою невиновность, может податься в Кочосон на время. Но сначала необходимо найти место для ночлега.       И как знак впереди замаячила старая полусгнившая лачуга. Она почти ушла под землю, доски просвечивают, покрытые мхом, крыша наверняка вся в дырках. Но в том положении, в котором они оказались, выбирать особо и не приходится.       — Папа, давай здесь переночуем, — предлагает Чонгук.       Господин Чон мягко подбадривающе улыбается сыну, он счастлив, что тот отошёл от шока и сейчас может здраво мыслить и принимать решения. Это хороший знак, значит, он будет бороться.       — Думаю, можно. Мы обогнули столицу и ушли к северу, здесь нас не станут искать как минимум два дня, пока не прочешут восточную часть леса.       Хижина оказалась ещё хуже, чем выглядела на первый взгляд. Внутри пахло сыростью, доски противно скрипели под весом двух мужчин, но несмотря на плачевное состояние, здесь можно было переночевать. В небольшой пристройке рядом с домом нашёлся старый сундук, побитый временем, но хранящий свои драгоценности: в нём затерялась пара дырявых накидок, на которых можно было, впрочем, спать.       Костёр разводить не стали, сейчас ночи тёплые, а свет может привлечь любопытных. А им лучше оставаться без лишнего внимания.       Чонгук хотел просто лечь спать, забыться, чтобы хотя бы во сне сбежать от творящегося вокруг него кошмара. Но сон не шёл, парень смотрел в чёрное ночное небо с огоньками звёзд, и слёзы снова тихо текли по щекам.       Ся Нин, Шэнь Юань, Ин Бинхэ, Тэхен.       Чонгук словно действительно проклят, словно смерть идёт за ним и забирает всех близких людей.       Страх тонкими иглами уколол в бок. У Чона остался ещё отец! Парень быстро переворачивается на бок, к лежащему рядом родителю. Он не может потерять ещё и его! Если это произойдёт, Чонгук лишится самого смысла жизни, потеряет свою душу окончательно и бесповоротно!       Но он не допустит этого, он будет бороться, будет защищать своего отца, не отдаст его лапам смерти, не позволит забрать и его.       Господин Чон замечает движение рядом, поворачивая голову и мягко улыбаясь Чонгуку.       — Поспи, — советует отец. — Завтра предстоит долгий день, нужно дойти до восточного побережья, там живёт твоя тётя, помнишь? — у Чонгука ком в горле, он не может говорить, а потому просто кивает. — У её мужа есть корабль, он переправит нас через море в Кочосон, а там уже Король поможет нам восстановить справедливость. Главное, не сдаваться.       Чонгук снова кивает, стирая катящуюся по щеке слезу. Он ни в одном, даже самом жутком кошмаре не предполагал, что его жизнь обернётся вот так! Что он одного за другим будет терять тех, кого любит. Теперь нужно защитить последний огонёк жизни, нужно держаться ради отца. А кроме него, кто ещё остался у Чонгука?       «А я ведь, — думает господин Чон, — хотел выдать тебя за хорошую девушку, главное, чтобы вы жили в тишине и спокойствии. Я так не хотел, чтобы ты попал в сети дворцовых интриг. Но разве старик мог отказать твоим чувствам? Я просто хотел, чтобы ты был счастлив, это ведь желание любого родителя. Мы ругаем своих детей и воспитываем их, потому что не желаем, чтобы им было больно в будущем, чтобы они страдали. Не хотел я, чтобы всё закончилось вот так. Но судьба — та ещё шутница».       — Спи, — повторяет отец Чонгуку.       Парень снова же только кивает, потому что если откроет рот, то подавится в адском крике и захлебнётся в слезах. Под рёбрами такая боль полыхает, что хочется грудную клетку разорвать, лишь бы вытащить оттуда всё, что болит, горит и обдирает сердце ледяными когтями.       Но Чонгук старается заснуть, ворочается, крепко обнимает себя руками, прижимая колени плотно к груди и засыпает в такой беззащитной позе. Он проваливается в неожиданно спокойный, умиротворённый сон без сновидений. Мозг понимает, как сильно перегружены нервы и душа, а потому позволяет по-настоящему отдохнуть Чонгуку, унося его в тёплое, приятное море, где качает на волнах и нет ужаса, творящегося вокруг.       Просыпается парень, потому что становится невероятно жарко. Его чёрные волосы по ощущениям просто горят, запёкшаяся на щеке кровь неприятно стягивает кожу, да и одежда хрустит от алых капель, которые так или иначе попали на одежду, а потом высохли под палящим солнцем.       Палящим солнцем?       Чонгук удивлённо приоткрывает глаза, щурясь и пряча лицо в длинном рукаве, чтобы не ослепнуть от солнечного света. Уже день, нет полдень, потому что раскалённая звезда стоит высоко над хижиной, палящими лучами и нагрев Чонгука до температуры, от которой он проснулся.       Надо же, как долго Чон спал, уже полдня прошло. Но почему его не разбудил отец? Решил дать отдохнуть или отправился за провизией? Но это ведь опасно, их могут узнать, кочосонская внешность сильно бросается в глаза.       Чонгук поднимается, потирает саднящие от долгого лежания под солнцем виски и обмирает на месте.       Его отец никуда не ушёл. И никогда уже не уйдёт. Он лежал всё на том же месте, в той же позе, что его ночью видел Чонгук. Лежал и смотрел в небо, он любовался звёздами, но сейчас безжизненные глаза даже не отражали солнечного света. Он выглядел очень мирно, спокойно, будто просто угас, будто с улыбкой отдал свою душу смерти и оставил Чонгука в глубоком беспросветном одиночестве.       Его отец был мёртв. С дальней стороны от Чонгука набежала чёрно-алая лужа крови. Когда они были на стене, одна из арбалетных стрел попала точно в господина Чона, пробила грудную клетку насквозь, плотно застряв между рёбер и приводя к медленной, но неизбежной смерти. Может, были бы рядом лекари, и они смогли бы спасти отца Чонгука, но рядом не было никого, а мужчина к тому же полдня бродил по лесу, чтобы вывести своего сына в безопасное место.       — Папа? Папа, вставай, — просит Чонгук сломанным, умирающим голосом, — папа, вставай, мы же хотели пойти к тёте, помнишь? Ты сказал, что мы поедем в Кочосон вместе. Папа!       Чонгук кричит, точно подбитый зверь, орёт, срывая голос! Он не хочет в это верить, не может в это верить! За что? Почему именно он? Почему всё это случилось именно с ним?! Почему он проклят терять всех, кого любит?! Почему? Почему?!       Он кричит, пока не хрипнет голос, пока не горят голосовые связки, а голова не начинает разрываться от адской боли. А потом он просто хохочет как ненормальный. Хохочет и давится слезами, не может остановить свою истерику, не может замолчать и прекратить смеяться от боли, что выедает его, оставляя пустой, безжизненный сосуд.       В этой безымянной местности, рядом со старым покосившимся домом, Чонгук хоронит своего отца. Роет могилу мечом, потом руками, сдирая кожу в кровь, выламывая ногти с мясом, но боли не чувствует. Когда живьём съедает боль умирающей души, физическая боль абсолютно не играет значения.       У Чонгука не получается закрыть глаза своему отцу, тело давно остыло. Чон отрезает кусок своего рукава и завязывает им глаза отца, потом закутывает его в найденную ими раннее накидку и хоронит родителя своими руками. А словно окончательно и бесповоротно хоронит свою душу.       Раньше он боролся, у него был стимул жить дальше, пытаться жить дальше, как бы больно не было. Сейчас же не осталось ничего. Всё покрыто мраком, отчаянием и безысходностью.       Чонгук остался абсолютно один.       У него даже не получилось с почестями похоронить своего отца! Нет ритуальных денег, хотя бы благовоний, подношений — ничего! Даже табличка из дерева с выцарапанным мечом именем сгниёт со временем и тогда не останется уже абсолютно ничего. Безымянная могила, про которую уже никто и не вспомнит.       Похоже, таков конец Чонгука. Жестокая судьба.       Конечно, у него есть ещё тётя, есть много родственников, раскинутых по миру. Но кому из них он по-настоящему нужен? Он беглец, он принесёт смерть в любой дом, на пороге которого объявится. Он и так уже убил всех вокруг, одно его существование стало для близких и любимых людей проклятием.       Чонгук грязными окровавленными руками стирает со щёк слёзы, надевает вторую старую накидку, чтобы перекрыть белые одежды, перемазанные кровью, накидывает сверху капюшон и просто бесцельно бредёт. Наверное, он направляется на восточное побережье, к тёте, а может просто куда-то идёт, лишь бы идти, лишь бы найти приют. Но где такому проклятому будут рады?       Он хотел отомстить за Ин Линхэ, хотел наказать виновных, но что он может теперь? Податься на север? Запросить помощи у маршала? Но Ин Бинхэ, чья судьба не известна, женат на дочери Тянь Яньмэя, если Ким ГоРам надавит, то маршал, ради спасения дочери, может и отказать. И не стоит его винить. Отец Чонгука умер, чтобы спасти своего сына. Такова природа родителей.       Обратиться в Лоян к Ся Цзяню? А как парень посмотрит ему в глаза, в глаза жене Ся Нина и их маленькой дочке и скажет, что сын, муж, отец — младший генерал умер, спасая Чонгука? Он не может обратиться к ним, ему не позволит совесть, он сам себе не позволит приблизиться к ещё одним людям и проклясть их.       Чон бредёт весь день и ночью оказывается где-то в лесной чаще, рядом бьёт ключ, можно испить воды и вымыть руки и лицо. Руки, что опухли, кровоточат и жутко болят, но, наверное, эта боль — всё, что держит Чонгука на поверхности. Он сломлен, потерян и на самом деле не видит никакого смысла в дальнейшей жизни. Даже если он попадёт в Кочосон, кому он там будет нужен? Будто Король примет его с распростёртыми объятиями и тут же поможет. Скорее, сдаст под давлением Цинь Ким ГоРам, лишь бы отделаться от проблем.       Ночь в лесу проходит напряжённо. Чонгук не может спать, он лишь сидит и мёртвыми глазами смотрит как бежит вода по камням. Ход маленького ключа успокаивает, хотя куда успокаиваться больше, когда кроме пустоты ничего не ощущаешь?       На следующий день Чонгук приходит в небольшой посёлок. Он весь грязный в оборванном тряпье, похож на самого обычного попрошайку, потому естественно, что люди от него отшатываются, покрывают дурными словами и гонят прочь. Никто не любит попрошаек, а что с них взять? Души, что за ниточку надежды держатся в этом мире.       Чонгук с дикой болью почти уже развеянной по ветру души слушает, как люди вокруг, даже в таком маленьком посёлке, обсуждают его.       — Кочосонский выскочка, довёл Императора до могилы!       — А ещё говорят, он намеренно сговорился со своим Королём, специально соблазнил Императора, чтобы занять трон.       — И где сейчас прячется этот пёс? Встретил бы, линчевал! Его Величество такой замечательный был человек, всё для Цинь делал, а этот демон сговорился с кочевниками, чтобы его изничтожить!       — Да гореть этому выродку в огне!       — А я ведь думал, что он его действительно любит, а оно вон как оказалось: трон кочосонскому псу был нужен.       Эти слова режут острее ножей, бьют по остаткам души, выворачивая их наружу и втыкая острые иглы. Чонгук запер свои слёзы, обещал больше не плакать, но капли обжигают щёки, катят вниз, оставляя размытые от грязи дорожки.       Никто не усомнился в словах Ким ГоРам, никто даже не думал, что Чонгук по-настоящему любит Ин Линхэ, он бы никогда его не предал и никогда бы не отправил на смерть! Он бы сам умер, но защитил свою любовь!       Хочется сорвать капюшон, стоять посреди рынка и кричать эти слова. Но кому они нужны? Кому нужен сам Чонгук? Его правда перекрыта гнилой ложью. И лжи люди обычно и верят. Те, кто раньше поддерживал Чонгука и считал своей Императрицей, теперь ненавидели и поливали грязью. Потому что ненавидеть всегда легче, нежели любить.       — Пошёл вон, попрошайка! — Чона больно пихают в плечо.       Его измученное и измождённое тело не выдерживает, и парень падает на выложенную булыжником торговую площадь, обдирая засохшие на руках раны, отчего те снова начинают кровоточить. Капюшон сползает, обнажая худое, бледное до болезненного лицо Чонгука.       — О, да у него лицо как у кочосонца! — замечает одна торговка.       — А вдруг это тот самый? — взвизгивает другая. — Зовите скорее охрану!       На побег из посёлка уходят последние силы. Парень и не видит смысла бороться за свою жизнь, но закончить под пытками в тюрьме, став предателем, тоже не хочет. Поэтому бежит как ошалелый, не замечает впереди резкий обрыв, из-за чего сваливается в холодную реку, но благодаря этому и отрывается от возможной погони.       Дни дальше парень честно почти не помнит. Всё стало напоминать кромешный ад. От истощения ломило тело, от душевной боли он тронулся рассудком. Слуховые и зрительные галлюцинации стали его постоянными спутниками, но в этих галлюцинациях он мог хоть ненадолго быть счастливым, потому что видел всех тех, кто погиб ради него, из-за него.       Он их видел, радовался этому маленькому светлому лучику, но вот они все его ненавидели. Люди обвиняли его в смерти Императора и даже Ин Линхэ, что постоянно ледяным образом следовал за Чонгуком обвинял его в своей смерти.       — Почему ты не удержал меня? Почему отпустил в Ланьчжоу? Ты хотел моей смерти? Это ведь ты убил меня.       А потом появлялся отец:       — Я никогда не хотел такого сына.       Шэнь Юань:       — Ты — позор на моей репутации учителя.       Ин Бинхэ:       — Ты правда хотел занять трон?       Ся Нин:       — Как ты мог оставить мою дочь без отца?       Чонгук кричал, срывал голос, бился в истерике, но голоса не исчезали, они измывались, обвиняли и проклинали. Куда бы Чон не пошёл, а люди везде его ненавидели и голоса в голове тоже ненавидели. Особенно его ненавидел Ин Линхэ, он постоянно следовал за Чонгуком и постоянно спрашивал его: «А ты любил меня? Если да, то почему отпустил?».       Парень сходит с ума. Реальность и его галлюцинации так сильно перемешались, что он уже сам как те сумасшедшие бредёт и шепчет себе под нос: «А ты любил меня? Если да, то почему отпустил? А ты любил меня? Если да, то почему отпустил?».       Чонгук в бреду, в агонии, он не ел уже… он не знает, сколько дней прошло. День и ночь перемешались. Он уже не более, чем призрак, пародия на человека. Просто находится в бессознательном состоянии, не понимает кто он и где он, не знает, что он делал в последние несколько дней или хотя бы часов. В редкие моменты прояснения сознания он находит себя в самых странных и неожиданных местах.       Но где бы он не оказался, одно остаётся неизменным: Ин Линхэ всегда ходит рядом, тихо беседует и спрашивает всегда одно и то же: почему Чонгук его не защитил? Почему отправил на смерть? Чон от этого окончательно впадает в безумие.       В следующий момент прояснения сознания парень находит себя рядом с императорской усыпальницей. Наверное, это знак, возможность всё исправить. Он рядом с могилой Ин Линхэ, значит, как-то пробрался обратно в столицу, хоть и не помнит этого.       Сегодня пасмурно, в последний раз, когда Чонгук был в сознании, ярко светило солнце. А сейчас трава мокрая, кое-где собрались лужи, он сам промокший до нитки. Значит, прошёл сильный ливень. Ладно, столько времени потеряно, а душа Чонгука давно уже покинула.       Такой чистый воздух сегодня, лёгкий и приятный. Наверное, Ин Линхэ бы понравилось, он любил непогоду. Заморозки, снег, дождь с грозой и сильный ветер — он всегда любовался этими явлениями природы, потому что считал, что его любовь словно непогода — она прекрасна не в солнечной теплоте, а в буйстве природной жизни.       Чонгук тогда смеялся над мужем. А что? Он был молод и глуп, он ничего не понимал, а сейчас все эти разговоры проносятся в голове, и от них на губах даже расцветает лёгкая улыбка. Но большего измученное тело дать не может.       Парень опускается перед поминальной табличкой Ин Линхэ на колени. Глаза щиплет от слёз, но слёз больше нет, Чонгук давно ничего не ел, не отдыхал, лишь сходил с ума. Его тело и душа готовы к смерти.       — Знаешь, — шепчет Чон слабым голосом, — я тебя очень люблю, Тэхен. Так сильно люблю, что не могу больше слушать, как ты обвиняешь меня в своей смерти. Мне только горестно, что я так мало говорил тебе о том, как сильно люблю тебя. Я бы хотел, чтобы нас похоронили в одной могиле, но ты там, а я здесь… Надеюсь, ты ждёшь меня у врат преисподней, надеюсь, не ступил в круг перерождения без меня, потому что я уже иду к тебе.       Чонгук наигранно широко улыбается, тонкими худыми пальцами вытаскивает из-за пазухи любимый кинжал Ин Линхэ и без тени раздумий всаживает острое лезвие прямиком себе в сердце.       «Я чувствую сливы нежный взгляд,       Нежный, однако холодный.       Слива не та, что будет молчать,       Когда ей сдирают кожу.       Слива мой проводник, талисман       Только с ней безмятежен.       Обнимая сливы цветущей наряд,       Опускаюсь я в руки смерти».