Нить судьбы сияет алым

      Запах апельсинов буквально въелся в стены, в пол, перебивая вонь химии, пробрался даже на кровать, завладел подушкой и одеждой и казалось, что каждый, кто приходит, так же воняет апельсинами. Запах фрукта очень даже нормальный, свежий и приятный, но когда его становится слишком много, то от него буквально тянет вывернуть свой желудок!       Вообще, каждый, кто приходил проведать Чонгука, приносил ему апельсины, даже чёртов психиатр приносил эти фрукты и словно все вокруг забыли, что Чон ест только мандарины, и, если бы мама не забирала апельсины домой, они бы давно сгнили, завоняв ещё отвратительнее.       Чонгук очнулся четыре дня назад. Он лежал в ВИП-палате, примотанный ко всевозможным приборам бесконечными трубками и проводами. Тело почему-то совсем не ощущалось, голова была плотно перемотана бинтами, а вокруг сновали доктора. Оказывается, перед тем как очнуться, Чонгук чуть не отдал душу смерти. Он до сих пор помнит бледное лицо матери и её счастливые заплаканные глаза, когда сам парень очнулся, непонимающе глядя по сторонам отчасти расфокусированным слеповатым взглядом. Горло саднило из-за кислородной трубки, голоса доносились точно через толщу ваты, слышал и видел Чонгук плохо, более того, не понимал, что происходит вокруг.       В тот день всех из его палаты выгнали, чтобы Чон мог отдохнуть и прийти в себя после четырёх месяцев, проведённых в коме. Врачи взяли нужные анализы, проверили реакции тела. Как выяснилось, руки и ноги Чона слушались плохо, что было неудивительно. К тому же, он не понимал, что ему говорят врачи. «Поднять руку или пошевелить пальцем?» — что хотели от парня доктора, он и сам не понимал, именно потому его быстро оставили в покое, сделали какие-то уколы, запретили временно посещение, чтобы только очнувшийся после комы парень мог сам прийти в себя, не сдавленный вниманием. А Чон не долго пробыл в сознании, снова засыпая.       А вот на следующий день к нему посыпались гости и, хоть медсестра не пускала к нему в палату всех, но запретить вход родителям не могла. Да и Чонгук проснулся рано утром и попробовал сам переместиться в положение сидя на кровати. Не с первой попытки, но у него получилось, в целом его состояние было стабильным и разве что он ничего не понимал.       Последнее, что он помнил: как прыгнул с крыши высотки. Он думал, что разобьётся насмерть, а очнулся в палате.       О произошедшем ему рассказала мама и отчасти Интернет, хоть и пользоваться айфоном с непослушными пальцами было фактически невозможно.       В тот роковой день его спас Тэхен, его Тэхен, мембер его группы и его некогда влюблённость. Он успел в самый последний момент, схватив Чонгука за лодыжку в прыжке. Из-за такого положения Чон ударился головой о стену и получил сильное сотрясение, впадая в кому на долгих четыре месяца. В Интернете парень видел фотографии, где Тэхен нёс его на руках, окровавленного и безжизненного, где их забирала скорая, где самого Тэхена забирали в больницу, потому что у него были исцарапаны до мяса руки и грудь: Чонгук не лёгкий и как-то одному Тэхену пришлось вытаскивать его висящее тело обратно на крышу.       Чона спасли, самоубийство не удалось и, пожалуй, парень даже рад возможности жить. Некогда, все эти статьи и злые комментарии его сильно задевали, довели до отчаяния и привели на крышу высотки, где он решил со всем покончить. Сейчас всё это казалось просто бредом, жалкой пылинкой, которой он не смог противостоять, и от себя становилось смешно.       Родители навещали его каждый день. Правда, Чонгук слишком хорошо помнит, как отец кричал ему слова ненависти, и сейчас во взгляде глаз родителя всё ещё сверкали отголоски той беседы. Никто из них не стремился просить прощения: отец из-за гордости, Чонгук, потому что никогда не жалел о своём выборе, ему нравились парни и это только его дело, никто не смеет его за это осуждать.       Отношения с родителями у Чонгука всегда были натянутыми. Они не поддерживали парня, когда тот хотел стать айдолом, не поддерживали и после, а уж когда он опозорился на всю страну, то и вовсе кричали на него и обвиняли его. Но они оставались его родителями, и пусть отношения между ними даже сейчас отдавали прохладой, Чонгук не спешил выгонять их или в чём-то обвинять.       Он вообще стал очень молчаливым после своего пробуждения. Раньше постоянно болтал, всё ему было интересно и всё вызывало желание испробовать, а таланты других превзойти, наращивая свой арсенал особых способностей. Сейчас ничего этого не было. Он не был в депрессии, просто в его жизни словно чего-то крупно не хватало.       К нему приходили из агентства, приносили эти мерзкие апельсины, просили прощения за своё поспешное решение выгнать его из группы и оставляли пожелания на скорейшее восстановление. Приходили мемберы и другие знакомые, все разговоры с ними были одинаковыми: как ты, когда выпишут, всё ли нормально? Не нормально, но Чонгук об этом не скажет. Он тихо ждёт момента, когда к нему придёт сам Тэхен.       Это было утро. Чонгук уже мог самостоятельно ходить, быстро шёл на поправку, хотя иногда и шагал, держась за стенку, потому что неожиданно держать равновесие было трудно.       Так как Чонгук содержался в ВИП-палате, то завтрак ему доставляли, но в последнее время он заартачился и настоял на том, чтобы самому пройтись до столовой, практика движения ему не повредит, включая, что погулять на улицу его до сих пор отпускали только в сопровождении кого-нибудь из родителей.       Чон хорошо покушал, сходил на утренние процедуры и вернулся в палату, чтобы посмотреть какую-то историческую передачу про раскопки в Китае. В последнее время ему очень нравилось смотреть такие передачи, нравилось смотреть про Китай, хотя раньше он только в компьютерные игры резался.       В это утро к нему и пришёл Тэхен. Под белым халатом одет во всё чёрное, на лице маска, солнечные очки вдеты в кармашек. Ясно, значит, пришёл тайно, чтобы папарацци не видели. А эти существа уже знают, что Чонгук очнулся, парень эти статьи в Интернете видел, но ему было абсолютно наплевать. Никого не должна волновать его жизнь. Она его, чудом спасённая, и он будет распоряжаться ею как захочет.       Тэхен был чуть выше Чонгука, обладал милой, очаровательной улыбкой и весьма ярким характером. Пожалуй, за эти мелочи Чон в него и влюбился. Раньше думал, что любил, даже чуть с собой не покончил. А сейчас словно… остыл. Было ощущение, будто сердце занято кем-то другим, только вот больше ни с кем Чонгук не встречался.       — Привет! — улыбается Тэхен.       У него в руках корзинка с фруктами, и он чуть ли не единственный принёс Чонгуку мандарины, зная его ненависть к апельсинам. А ещё принёс не розы, не тюльпаны или лилии, он принёс ему большой букет самых обычных полевых ромашек.       Почему-то, глядя на ромашки, Чонгуку становилось до ужаса больно и пусто в груди. Что с ним творится? Что с ним происходит?! Откуда эти чувства? И почему?       Чон выкидывает из головы все эти вопросы, аккуратно улыбается парню уголком губы, произнося в ответ:       — Привет, Тэхен.       — Называй меня настоящим именем.       Чонгук чуть приподнимает вопросительно бровь, отвечая:       — Тебе оно не нравилось, Бинхэ.       Сценическое имя Бинхэ было: Тэхен. Так уж вышло, что он ещё в детстве пользовался только придуманным самим собой псевдонимом, а потому даже их продюсер долгое время не знал, что настоящее имя парня — Бинхэ.       — Что ж поделать? — хмыкает Тэхен, ставит на стол корзину с фруктами и цветами и присаживается рядом на стул. — Это всё равно моё имя.       Чонгук долго смотрит в песчаного цвета глаза, а в голове почему-то вспыхивают картинки золотых глаз. Таких холодных, величественных и гордых. Вот незадача, Чонгук никого не знает с подобным цветом глаз или характером!       — Спасибо, — вместо тысячи слов коротко произносит Чон, глядя на Бинхэ.       Наверное, помня себя прошлого, Чонгук бы начал и обвинять своего бывшего парня, может быть и драку бы затеял. Но сейчас в нём что-то поменялось, и он искренне был благодарен ему за то, что спас его и не дал так глупо умереть.       Бинхэ перестаёт улыбаться, становится полностью серьёзным, когда качает головой и уверенно отвечает:       — Не благодари. Это я виноват в том, что ты чуть не покончил с собой. Я просто хотел тебя оттолкнуть, чтобы ты сделал как я — выложил видео на нашу страницу и признал ошибку, сказав, что ничего такого не было. Общественности ведь нужны только извинения.       — Но было, — прямо отвечает Чонгук. Их отношения с Бинхэ были. — Я не хотел извиняться за то, что было.       Их поймали с поличным: два гея в одной группе, состоящие в отношениях. Конечно же, все «правые» и «высокоморальные» решили на них ополчиться. Бинхэ быстро признал ошибку, попросил прощения у фанатов и хейт в его сторону угас, Чонгук же в силу упрямства или потому что действительно тогда считал, что любит Бинхэ, не стал просить прощения.       За что он должен извиняться? За свой выбор? А как он затронет других? Как он вообще к ним относится? Это его дело кого любить и с кем быть, других подобное не должно касаться.       Бинхэ вздыхает, кивает головой в знак согласия, но всё же добавляет:       — В любом случае, ты не должен меня благодарить за спасение, потому что это я виноват.       — Не ты. В любой проблеме виноваты двое, я просто не выдержал, сглупил, был слишком упрямым, но ранимым. Я был слабым.       Честность Чонгука поражает. Раньше он был упрямым ребёнком, не желал признавать ошибок и остро реагировал на замечания. Сейчас всё изменилось, он будто проснулся другим человеком.       — Хах, — Бинхэ ерошит волосы на своей голове, — а ты сильно изменился. Будто стал взрослее за эти четыре месяца, даже смотришь нетипичные тебе передачи, — замечает парень, косясь на работающий фоном телевизор, где идёт передача про археологические раскопки в Китае.       Чонгук просто кивает, легко улыбаясь. Его вкусы и взгляды на мир действительно сильно поменялись. Он сам поменялся, будто пока спал, прожил целую жизнь, научившую его одной простой истине: нужно бороться за свою судьбу, а не жалко сдаваться на её волю.       — Вижу, к тебе приходили из агентства, — говорит Бинхэ, замечая букет цветов с воткнутой в него визиткой агентства. — За то время, пока ты был без сознания общественность сильно пересмотрела свои взгляды на ситуацию, фактически теперь ты не преступник, а жертва. Так что твой имидж восстановлен, и ты можешь вернуться в группу.       Да, Чонгук читал об этом. Видимо, некоторым папарацци стало не по себе, что из-за их хейта человек попытался покончить с собой, испугались судебного иска от семьи или компании и пошли на попятную. Конечно, были те, кто до сих пор поливал Чонгука грязью и желал ему смерти, но таких было мало, и модераторы старались поскорее удалять подобные комментарии, чтобы не попасть на тот самый злополучный иск.       — Я не вернусь в группу, — отвечает Чонгук.       Бинхэ совсем не удивился:       — Наверное, стоило этого ожидать. Но ты подумай лучше, Чонгук, всё-таки это твоя мечта и твоя работа.       Когда-то может быть. Но помня всех тех, кто должен был его защищать, а они за спиной лишний раз поливали его грязью, он не желает работать с ними снова. Даже его менеджер не стал его защищать, стилисты и визажисты отвернулись, так посмотреть, и родители повели себя не лучше. Но они родители, их можно простить, но не чужих людей.       — Я не вернусь, — отрицательно качает головой Чонгук, — не смогу смотреть на сотрудников компании. Но и в другую компанию не пойду, не хочу быть айдолом.       — Тогда, куда?       — Стану продюсером, — улыбается Чонгук.       — Уедешь за границу?       — Скорее всего, — пожимает плечами парень, показывая, что ещё не определился, — но не навсегда. Поеду в Китай, буду путешествовать и вдохновляться.       Бинхэ улыбается в ответ и искренне произносит:       — Тогда желаю тебе удачи.       — Спасибо, надеюсь, что ты тоже будешь счастлив.       — Я ещё загляну, чтобы ты тут не стух. Приближается зима, скоро уже Рождество, так что поправляйся поскорее.       Чонгук просто улыбается, провожая Бинхэ одним только взглядом из своей палаты, ноги ещё побаливают, чтобы встать и проводить гостя как подобает. А ещё почему-то болит душа. При упоминании зимы что-то начало колоть внутри. Раньше Чонгук очень любил Рождество, но теперь… он ждёт Китайский Новый Год. Хочет запускать в небо фонарики и пускать фейерверки.       На глазах скапливается влага.       Да что не так с Чонгуком?! Почему он плачет от этих мыслей?! Почему внутри словно откромсали кусок сердца? Будто он потерял кого-то очень важного и глубоко любимого. Только вот не может вспомнить кого, уже всех в уме перебрал, но родных у него и близких не так-то и много, и все они живы, все целы. Так по кому так неистово тоскует сердце?       *****       Физическое состояние Чонгука было более чем хорошим, после массажей и целого курса физиотерапии конечности слушались без дурацких проблем, возникающих по типу: как поднять ногу, чтобы переступить преграду? Да, и такое было. За четыре месяца тело отвыкло от работы и пришлось его заново закалять. Правда, ходить в тренажёрку не разрешали, но уже охотнее отпускали гулять без сопровождения по территории больницы.       Анализы Чонгука были в норме, и только психолог приходил к парню чуть ли не каждый день, общаясь с ним и прося выполнить определённые задания. Понятно, с чего такое недоверие: как правило, потенциальные самоубийцы после неудачной попытки покончить с собой, могут попробовать повторить свой опыт ещё раз и не один. Психолог просто должна была удостовериться, что Чонгук в норме и ему не требуется профессионального душевного лечения в клинике.       Парень и сам понимал мотивы своей ежедневной гостьи, а потому просто с ней сотрудничал, чтобы его поскорее выписали, и он мог отправиться домой. Не домой к родителям, потому что ни им, ни Чонгуку не хотелось обходиться вежливостью, терпя друг друга. Но и не домой в общежитие к другим мемберам, потому что контракт с агентством был разорван ещё четыре месяца назад, когда начался скандал с участием Чонгука, и восстанавливать обратно контракт с людьми, которые его бросили в трудную минуту, Чон не пожелал. Он отправлялся к себе в маленькую студию, которую купил для тайных свиданий с Бинхэ. Не для того, чтобы ностальгировать, просто все вещи парня находились там. А Чонгук на деле собирался сразу после выписки купить билет в Китай и немедленно отправиться в великую Поднебесную.       Убедившись, что Чон не представляет сам себе угрозу, после трёх долгих недель психолог разрешила Чонгуку покинуть больницу. О дне выписки знали только мемберы, да родители, всё прошло тихо и тайно, чтобы не налетела пресса.       Чон сразу предупредил всех о своих планах, о том, что может быть недоступен и это нормально, ведь он в другой стране. Принял от всех пришедших поздравления с выпиской и выздоровлением и отправился паковать вещи. Билеты забронированы, номер в гостинице тоже. А душа уже давно неистово рвётся в Китай. Чонгук по работе там был и не раз, но сейчас поездку выпрашивало само сердце; Чон порой смотрел в больнице исторические китайские дорамы, и в какие-то моменты на глазах выступали слёзы. Он сам себя не мог понять, но то, что его после пробуждения тянет в Поднебесную, было неоспоримым фактом.       По приезде в Китай, Чонгук неожиданно сам для себя выясняет, что может объяснить водителю такси, куда ему ехать, а при заселении в отель неплохо общается с персоналом, хотя до этого знал по-китайски лишь пару фраз и то заученных для фанмитингов и других шоу. Неожиданно он так же понимает, что может прочесть простейшие иероглифы и даже вписать своё имя почти идеальным каллиграфическим почерком, что удивляет не только его, но и девушку-администратора.       Откуда у Чонгука такие таланты — он не знает, но ощущает, что всё это неспроста и где-то лежит разгадка. И желание найти ответы на многие свои вопросы и привело его в Китай.       Однако возможности свои Чон всё-таки рассчитал неправильно: только выписался и сразу ломанулся в путешествие. Стоило ему заселиться, как силы парня покинули и до самого вечера он провалялся в своём номере, обнимая подушку и смотря сны, от которых на губах цвела улыбка, а из глаз текли слёзы. Но стоит ему проснуться, как увиденного он уже не может вспомнить, хоть сердце и несётся загнанной птицей, давая понять, что видел Чонгук нечто важное!       Что хочет парень узнать из этой поездки, он и сам плохо понимает. Просто в Китай рвалась душа, сердце рвалось в самый центр Поднебесной. Обычно люди берут тур по Пекину или едут в Шанхай, многие даже на Тайваньские острова, а Чонгука тянуло в Шэньси, Хэнань и Сычуань, хотелось даже заглянуть в Юньнань. Распространённые у туристов места, но обычно никто не срывается из Пекина так быстро, на ближайшем частном самолёте долетая до Лояна. Туристы предпочитают всё изучать, а Чонгука как-то тянуло в определённую сторону, будто там его ожидало нечто важное.       Свой личный тур Чон запланировал ещё в Корее, пока лежал в больнице. Он много и долго изучал просторы Интернета, изучал по определённым провинциям, словно в них желал отыскать несметные сокровища. Он был точно одержимый, не понимал своих порывов, страдал от того, как ноет в груди душа и как она рвётся к чему-то неизведанному, но по ощущениям любимому и родному.       Чонгук прибыл в Китай накануне Нового Года. Всё пестрило бесконечными огнями, красными украшениями для дома, традиционными подарками, а уличные торговцы зазывали к себе, предлагая купить бумажные фонари.       Парень гулял по Лояну бесцельно, разглядывал редко сохранившиеся дома старой архитектуры, заглядывался на ханьфу, что в преддверии приближающегося праздника продавали чуть ли не на каждом углу, покупал традиционные блюда у уличных торговцев, чуть ли в каждой лавке брал османтусовые пирожные, словно ища тот самый вкус. Но какой именно, он и сам не понимал. Неожиданно для себя Чонгук даже покупает зелёный чай, хотя до этого терпеть его не мог, сейчас же он как-то даже разбирается в сортах, даже говорит с продавцом на ломанном китайском; но он говорит и этим пугает, и удивляет себя! Откуда у него такие познания во всём этом — не понимает.       На следующий день выезжает в Шэньси — популярное место у туристов. Да и Чонгук неожиданно не может пройти мимо исторических достопримечательностей. Терракотовое войско, наверное, самый популярный исторический памятник. По предположениям учёных это войско из глиняных солдат было захоронено вместе с Императором Цинь Шихуади, чтобы служить ему в подземном царстве. У Чонгука почему-то при виде этого захоронения слёзы на глазах наворачиваются, он словно смотрит на что-то родное, что-то очень важное, только вот не может вспомнить, что для него может быть важного в захоронении 210 г. до н. э.? Почему именно события империи Цинь так сильно и проникновенно трогают за душу?       Чонгук вздыхает, в последний раз смотрит на захоронение и почему-то в голове пробегает мысль: почему одни посмертно создают для себя целое войско, чтобы оставаться властным Императором даже после смерти, а другие бродят проклятой душой…       Проклятые души? С чего Чонгук задумался о проклятых душах? Такое существует? Это возможно? Почему перед глазами при этой фразе возникает кто-то до боли знакомый, но ухватиться за его образ Чонгук как ни старается, а не может?! Это просто пытка для сердца, которое рвётся на части!       Следующим пунктом становится даосский храм, стоящий на самой вершине горы Хуаншань в Сиане. Чонгук никогда не был верующим, его родители занимались «изгнанием духов и снятием порчи», потому Чон особо не придавал значения вере. Но поднимаясь по «тропе смерти» в даосскую святую, почему-то ощущал что-то тёплое, разливающееся в груди мёдом, что-то родное, будто он возвращался домой после долгого отсутствия.       Туристов в преддверии Нового Года было мало, все в основном находились в городах и не стремились к экстремальным путешествиям. Чонгук же намеренно шёл в этот храм, почему-то роняя слёзы и чувствуя, как сердце разрывается в груди.       Он не боится высоты, крутых спусков и подъёмов, безумного количества ступеней и действительно «тропы смерти». Всё это кажется настолько родным, что Чонгук буквально с закрытыми глазами знал, куда нужно идти, как попасть в каждый храмовый комплекс, хотя был он здесь впервые.       Туристы ходили вокруг, фотографировались, о чём-то болтали, а Чонгук рассматривал реконструированные строения, почему-то представляя на их месте маленький храм и даосского священника немолодого возраста, который ругался на кого-то: «Негодник!»       От этих образов становилось особенно тяжко. Чонгук сжимает рукой тёплый свитер на груди, словно может так успокоить бешено несущееся сердце, больно вбивающееся в рёбра. Почему такая реакция? Почему он видит эти странные картинки?       У Чонгука кружится голова, ему становится больно и плохо дышать. Он просит помощи у охраны и его по канатной дороге спускают вниз, где стоит даосский храм у самого подножия горы. Двое даосских священников оставляют Чонгука у себя, пока парень не успокоится и не придёт в норму.       Отпускает Чона уже к следующему дню, он благодарит двух даочжанов за приют и тут же срывается в центр города. Он здесь не задерживается. Конечно, можно было посмотреть на городскую стену или пагоду, но не к этому рвётся душа. Она почему-то настойчиво призывает ехать на север, вплоть до Великой Китайской стены.       Достаточно банальное место для туристов, но Чонгук даже не отпускает таксиста, который согласился его подвезти. Лишь со стороны смотрит на прекрасное историческое сооружение, почему-то вспоминает солдат, что, должно быть, охраняли границы Центральных Равнин, а с той стороны жили кочевники, периодически покушающиеся на территорию древней империи.       Картинки всполохами проносятся в голове, снова душат, сжимают сердце и лёгкие, точно хотят утопить в себе, не давая возможности выжить. Чонгук ломанным голосом просит водителя немедленно уехать, пока сам пытается успокоить себя. В последнее время на него наваливается слишком много картинок и воспоминаний, которые никак ему не принадлежат. Он теряется в них и не понимает, что происходит, думает, что сходит с ума или… если хотя бы допустить такую вероятность, видит образы своей прежней жизни? Всё это пугает, заставляет сердце нестись вскачь, а душу внутри тихо плакать.       Оказавшись в городе, Чонгук немедленно съезжает из отеля и снова на частном самолёте улетает в Сычуань, но не задерживается в Чэнду и на пол дня. Словно не то, не туда нужно, нужно южнее, в Юньнань, где он будто должен с кем-то встретиться. Нет, он должен был туда с кем-то поехать. Но с кем? С мемберами, Бинхэ, родителями? Нет, нет и нет.       Чонгук измотан своими бесконечными переездами туда-сюда, он очнулся к тому же не так давно, поэтому первые пару дней в Юньнане даже не выходит из номера, только заказывает еду и всё оставшееся время проводит под одеялом, отдыхая и пытаясь хоть что-то понять. Должно быть объяснение его видениям и чувствам. Но объяснения были нереальными, а чувства драли душу на части, не давая ей успокоиться.       Через два дня Чонгук вылезает из своей берлоги. Ему звонит Бинхэ, интересуется, как Чон, как путешествие. Парень пытается звучать непринуждённым, но Бинхэ не обманешь, он всё чувствует. Они больше не вместе, но парень всё равно предлагает приехать к Чонгуку и составить ему компанию. Беспокоится. Чон это понимает, но всё-таки отказывается, обещая, что с ним всё будет хорошо.       И на следующий день пытается прийти в себя и просто насладиться прогулкой по прекрасному городу Куньмину. Здесь все так же готовятся к Новому Году, на улице продают много вкусных блюд, а из-за близости в Сычуань, и острой еды много. Чонгук раньше острое не любил, но сейчас без него жить не мог, как и без чая, предпочитая пробовать новые сорта, выделяя в них те, у которых тот самый вкус.       Фактически весь день Чонгук провёл беззаботно: ел и пил, гулял по городу, смотрел на достопримечательности и безостановочно поглядывал на бумажные фонарики, чувствуя, как внутри крепнет желание купить один и отправить его в небеса со своим заветным желанием. Но с каким?       Ох, как много в последнее время вопросов, но так мало ответов.       С наступлением вечера город раскрашивается светом сотен огней, а торговые площади утопают в свете бесконечных фонарей, искушая Чонгука купить хоть один, но он упорно держится, только покупает очередной чайный напиток с соком мандаринов и продолжает прогулку, несмотря на усталость, растекающуюся по всему телу.       Именно в этот момент Чонгук и слышит это — звук флейты. Где-то на площади появляются уличные артисты и первые трели мелодии долетают эхом до Чона, заставляя его замереть на месте.       В голове снова образуется каша, его тянет к звуку флейты, сердце глухо бьётся в груди, словно вот-вот должно что-то произойти, только нужно успеть и выловить музыканта из толпы. Руки дрожат и ноги словно ватные, воздух неожиданно такой липкий, облепляет лёгкие и не даёт нормально дышать. Чонгук через толпу рвётся к источнику звука и смачно врезается в неожиданно возникшего перед собой мужчину.       Мужчина высокий и крепкий, вместо того, чтобы сбить его, Чонгук сам «грациозно» заплетается в ногах и летит на землю, мельком думая, что так ему и надо за его спешку и невнимательность.       Однако упасть ему не дают. Тот самый незнакомец, в грудь которому Чон влетел головой, ловко ловит парня за руку, притягивая к себе, из-за чего Чонгук снова оказывается прижат к чужой груди и чувствует, как румянец смущения заливает щёки! Ситуация, точно из дорамы, только там прекрасный главный герой ловит девушку.       Чонгук точно не считает себя девушкой, но, отстранившись от незнакомца, может точно сказать, что человек, что не дал ему упасть был безумно красив. И даже не так, он был божественно прекрасен. Что-то в его внешности очень напоминало Бинхэ, но только напоминало, потому что в основном мужчина сильно от него отличался. Он был выше, крупнее, шире в плечах и в груди. Кожа красивая, загорелая; внешность скорее смесь китайской крови и корейской. Чёрные волосы, видимо, длинные, где-то до плеч, чуть ниже, сейчас собраны в хвост, но мелкие пряди красиво обрамляют ледяное лицо с парой золотых замёрзших глаз. Незнакомец был красив, но при этом необычайно холоден, словно все вокруг не стоили его внимания.       Он держит в руке бумажный фонарик, который Чонгук по неуклюжести чуть не помял. На белой бумаге тонкими чёрными линиями нарисованы два кролика. Такие милые, забавные и задорные, а рядом с ними замысловатой каллиграфией выведено «счастье».       Незнакомец приподнимает руку и вот так легко отпускает фонарик в небо. Другой бы искал подходящее место, но этот мужчина не был похож на других, его холодная стать говорила за него.       — Извините, — бормочет Чонгук, низко кланяясь.       Никому бы не понравилось, если бы в него влетел такой лоб здоровый, так что холодность мужчины можно было понять.       Однако незнакомец, невзирая на внешнюю отчуждённость, не спешит Чонгука ругать или даже распускать руки. Напротив, от неожиданно красивым и успокаивающим голосом отвечает:       — Это я должен попросить у вас прощения, я резко преградил вам дорогу.       Говорит незнакомец на корейском, с акцентом, приятным и красивым для слуха. Чонгук пробормотал извинения на своём родном, по привычке скорее, но явно не ожидал, что его поймут и ему даже ответят.       — О, вы говорите на корейском? — на китайском спрашивает Чонгук, готовый ударить себя по лицу за тупые вопросы! Ну право слово, Чон, тебе бы ещё раз извиниться, а не сыпать вопросами!       Незнакомец смотрит всё так же холодно, но такое ощущение, будто это его самый обычный взгляд, и он не относится исключительно к Чонгуку.       — Как и вы на китайском, — отмечает мужчина.       Чон потирает сзади шею, неловко улыбаясь на свою глупость.       — Ох, это ерунда!       А потом его взгляд падает на красную рубашку незнакомца и Чонгук шокировано распахивает глаза, глядя на тёмные пятна разводов, оставленные на ткани после пролитого на него чая. Чон смотрит на свой пустой стаканчик, на испачканную рубашку мужчины и думает о том, что его удача снова дала от парня стрекача! Насколько же нужно быть невезучим?!       — Божечки-кошечки, — затараторил Чонгук, доставая сухие салфетки и пытаясь скорее затереть пятно на чужой груди, — я запачкал вашу рубашку!       — Ничего страшного, поменяю и всё.       Но Чонгук упорно незнакомца не отпускает, оттирая пятно, но вынужден признать, что липкость от сока никуда не денется, а на красной ткани пятно от потуг его вывести лишь растёт больше и больше.       — Давайте я вам хотя бы новую куплю, — предлагает Чонгук, виновато глядя в золотые глаза, — не гулять же вам в таком виде!       — Я же говорю: не нужно, поменяю и всё.       Такой хороший! Повезло всё-таки Чонгуку натолкнуться не на бандюгу, а на этого красивого и понимающего мужчину, хоть и ледяного, точно айсберг, на вид.       — Всё-таки я настаиваю: я вас чуть не сбил и облил вдобавок, — не успокаивается Чонгук. — Мне неловко просто так вас бросать.       И Чон просто хватает незнакомца за руку, утягивая к ближайшему магазину. Хотя, нужно отдать мужчине должное, потому что его красная рубашка была из кашемира и точно стоила не мало, а значит, замену абы где не купить.       Незнакомец, в принципе, выглядел как весьма успешный и состоятельный человек. Одет с иголочки, все пуговицы рубашки строго застёгнуты, поверх плеч накинут чёрный пиджак. Чёрные брюки и туфли, а на безымянном пальце повязана алая нить. Но Чонгуку это кажется даже трогательным, ведь похоже, этот человек уже кого-то любит.       И вот тогда парень останавливается, переставая тянуть незнакомца за собой и спрашивает:       — Или вы к кому-то торопитесь?       Золотые глаза смотрят в карие Чона, не моргая. Сам же мужчина едва заметно пожимает плечами, отвечая короткое:       — Не знаю.       — Что? — не понимает Чонгук, хлопая глазами.       — Я шёл купить ромашек, чтобы… не знаю, — незнакомец вздыхает, поясняя: — Я недавно очнулся от комы и всё ещё плохо ориентируюсь в пространстве. Только помню, что должен был с кем-то встретиться в Юньнань.       Сердце Чонгука бьётся так часто, что тело охватывает дрожь. Неожиданно потеют ладони, и все мысли перемешиваются в непонятный комок. Он ведь тоже недавно очнулся от комы, тоже приехал в Юньнань, потому что ощущал, что обещал здесь с кем-то встретиться. Он ведь, именно он, любит ромашки!       Мозг не желает верить в такие совпадения! Но желает упрямая душа, буквально тянется к незнакомцу и предлагает вцепиться в него и не отпускать. Будто, если Чонгук сейчас не удержит, то вечность будет ходить с поломанным сердцем.       — Я… — парень смотрит в золотые глаза, признаваясь, — я тоже недавно очнулся после комы и приехал сюда, потому что… кажется, тоже должен был с кем-то здесь встретиться.       И незнакомец неожиданно легко ему улыбается, всего-то движение губ, а Чонгуку эта улыбка кажется самой искренней в мире.       — Вы любите сливовое вино?       — Сливовое? — переспрашивает Чон. — Не пробовал, но почему-то кажется, будто люблю, — улыбается парень, впервые с момента пробуждения улыбается радостно и легко, отчасти немного робко, потому что боится спугнуть свою удачу.       — Тогда, — незнакомец чуть склоняет голову к плечу, предлагая: — может, выпьем вместе?       И Чон не видит смысла отказываться. Идти с незнакомыми людьми куда бы то ни было, не хорошо. Но парню кажется, будто этого прекрасного золотоглазого мужчину он знает уже не одну свою жизнь.       — Соглашусь, — улыбается Чон. — Меня, кстати, Чонгук зовут.       — А меня Ин Линхэ.