Оставь себе

      Люциус быстро вынырнул из-под воды, покрытой душистой пеной. Вместе с головой под водой он не мог находиться дольше трёх секунд: паника тисками начинала сжимать горло, и мозг никак не удавалось настроить на то, что на самом деле Люциус в безопасности. Что он находится на родном корабле, в капитанской каюте, а точнее — в роскошной ванне Стида. Ему настойчиво казалось, что он тонет и не сможет выплыть.       Он и тонул. Однажды.       Люциус встряхнул головой, отгоняя прочь непрошенные воспоминания. Капли воды взметнулись в разные стороны с его мокрых волос. Люциус убрал прилипшую чёлку со лба и тихо вздохнул. Втянув носом цветочный мыльный аромат, он сосредоточился на более приятном ощущении того, как его мышцы расслабляются в горячей воде.       Люциус гордился этим своим умением переключаться с чего-то крайне неприятного на что-то более комфортное и успокаивающее. Он не любил предаваться грустным травмирующим мыслям, убегая от них любыми способами.       Люциус бездумно погладил себя по бедру, мягко улыбаясь, будто уже забыл, что только что чуть не захлебнулся в чёртовой ванне от накатившей паники, когда пытался смочить голову и вымыть волосы.       Сморгнув влагу с глаз, Люциус приподнялся за полотенцем, однако оно оказалось в недостаточной досягаемости, и пришлось встать во весь рост, чтобы до него дотянуться.       В таком виде Люциуса и застал Иззи Хэндс, который без стука ворвался в помещение с какими-то бумагами в руках и громогласным: «Капитан!».       Заметив Люциуса, он тут же неловко споткнулся о воздух и застыл истуканом, удивлённо на него таращась, как на приведение. Или как на ожившего утопленника (какая ирония).       Глаза Иззи расширились. Видимо, потрясение от увиденного лишило его дара речи и возможности соображать, что делать дальше в такой пикантной ситуации. Он просто заскользил взглядом по обнажённому торсу Люциуса. Не оставшись равнодушным к такому пылкому вниманию, Люциус выпрямился ещё больше, подаваясь вперёд и показывая всего себя во всей красе чужим глазам, в глубине которых что-то загорелось.       Дыхание Иззи сначала замерло, а потом возобновилось более шумно и сбивчиво. Ошалелый взгляд неотрывно прослеживал стекающие с груди Люциуса капли воды, а затем и вовсе метнулся ниже.       Люциус подумал, что если эта сцена затянется дольше, то его собственный член слишком явно приподнимется, приветствуя незваного любопытного гостя, поэтому он прочистил горло и спокойно спросил:       — Вас не учили стучаться, мистер Хэндс?       Иззи непроизвольно сжал бумаги (те жалобно зашелестели и измялись в его с силой сцепленных пальцах) и резко встряхнулся. Ещё не до конца сбросив с себя остатки смятения, он то ли отпрыгнул, то ли снова споткнулся, врезаясь спиной в дверь.       Люциуса позабавила его реакция; он с интересом и тихим восторгом смотрел, как лицо Иззи покрывается неровными стыдливыми пятнами. Иззи Хэндс умеет краснеть?       — По-моему, тебе достаточно нравится то, на что ты сейчас так откровенно пялишься… Папочка, — мурлыкнул Люциус с лукавой усмешкой, отчего Иззи пришёл в себя окончательно, поднял глаза и, бросив на него последний испепеляющий взгляд, вылетел за дверь. За дверью тут же раздались ругательства и удаляющийся стук каблуков.       Люциус чуть не расхохотался, но сдержал себя. Ему вдруг стало весело, однако через полминуты веселье схлынуло и на смену ему пришла задумчивая рассеянность. Он тяжело опустился обратно в ванну, едва не поскользнувшись и чуть не расплескав воду через бортики.       Ему тоже требовалось время, чтобы прийти в себя после этой ситуации, поэтому Люциус принял решение не торопиться и поотмокать в ванне ещё. Мысли настойчиво уцепились за Иззи, и попытка раздражённо от них отмахнуться закончилась провалом.       Последний недавний разговор с Иззи Хэндсом завершился вполне ожидаемой взаимной стычкой. Этому хамоватому выскочке удавалось немыслимое — выводить Люциуса из равновесия настолько, что его умение переключаться с неприятного на что-то другое здесь отказывалось работать наотрез. И если опасаться таких мудаков как Хэндс было чувством привычным, то испытываемый внутренний подъем от своих смешанных ощущений реакциями Иззи был чем-то новым и будоражащим сознание.       Люциус не мог отрицать, что получает некое моральное наслаждение этими быстро сменяющими друг друга переменами выражений на лице Иззи: от озадаченно-удивлённого до убийственно-яростного, более того, гордится собой, что может вызвать такой перепад эмоций у Иззи менее, чем за одну минуту.       С другой стороны Иззи не оставался в долгу, и его иногда хотелось приложить чем-то тяжелым, когда он начинал выебываться. Это не то, что Люциусу хотелось испытывать, ведь такие чувства, как ненависть, обида и гнев очень сильны и имеют свойство поглощать человека своей токсичностью.       Люциус даже на Эдварда старался не копить обиду за то, как тот поступил с ним лично и с командой в частности, лишь эхо недоверия осталось под коркой сознания как напоминание о том, что с этим человеком следует сохранять дистанцию. Люциусу не хотелось снова пострадать из-за чужих размолвок в отношениях.       И всё же Люциус отпустил прошлое. Не ради Эдварда и даже не ради Стида — а ради себя, чтобы изнутри не разрастался, подобно снежному кому, выедающий душу и засасывающий в бездну негатив.       Вот только Иззи — этот несносный человек — капля за каплей ломал в голове Люциуса какие-то установки. И Люциуса это и настораживало, и влекло.       Подавленное побуждение ударить сменялось азартным желанием прижать этого заносчивого выскочку к стене, жадно зашарить руками по телу, сминая ткань рубашки в кулаке и дёргая на себя, чтобы Иззи захлебнулся в своих ядовитых словах, чтобы весь вздрагивал и плавился под его руками, срывая голос от стонов. Фантазия Люциуса часто брала своё, и такие жаркие сцены в его голове были более предпочтительными, чем месть и расправа над кем-то.       И что самое интересное — собственные фантазии Люциуса захватывали постольку-поскольку, но наблюдать живой и вполне реальный сексуальный интерес (а это был он, Люциус бы его ни с чем не перепутал, более того, несколько минут назад он получил предельное подтверждение своим смутным догадкам) со стороны Иззи к своей персоне было уже чем-то более существенным.       Люциус обдумывал открывшиеся возможности. Имея такой козырь на руках, его можно было использовать в своих интересах, например, ставить Иззи на место, если он слишком зарвётся. Или использовать, как рычаг контроля над вниманием Иззи и переключать его, если Иззи будет близок к тому, чтобы выдать что-то опаснее словесных вспышек ярости. Нечто, что может навредить всему экипажу, если Хэндс будет полностью предоставлен своим мыслям во всём их нездоровом восприятии действительности и зациклится на них. И бог знает, во что эти мысли могут оформиться.       Импульсивные необдуманные поступки были свойственны натуре Хэндса; такие эмоционально-неразвитые личности имеют дурную привычку повторять свои ошибки снова и снова. И ситуация становилась значительно хуже, когда Иззи находился за бортом правил, вне рамок привычной для себя системы, из-за чего не чувствовал себя в безопасности, испытывал сильный дискомфорт и был крайне взвинчен.       Поэтому, если бы Люциус смог найти на Хэндса управу… Выгода такой перспективы была крайне заманчива, а в идеале совсем неплохо было бы создать для Иззи что-то, что в результате могло стать сдерживающим фактором для него (и принести облегчение и капитанам, и всей команде).       После всего, что Иззи натворил в прошлом, Стид тоже вполне логично тревожился из-за взрывов и протестов от Иззи по всякому пустяковому поводу (пусть пока эти выбрыки были небольшими, но они всё равно не сулили ничего хорошего).       Как бы Иззи опять что-нибудь не затеял. Стиду больше не хотелось быть проданным английскому флоту или прикованным шпагой к мачте, как и Люциусу не хотелось ещё раз совершить прогулку за борт и наглотаться солёной воды до острой боли в лёгких. При последней мысли Люциус почувствовал лёгкий приступ тошноты.       — Конечно, можно полагаться на удачу и ничего не делать. Может, само всё наладится. Только можно ли надеяться на удачу в случае Иззи Хэндса? Вдруг он опять что-то выкинет, — вспомнил Люциус слова Стида, прозвучавшие при последнем их разговоре. Стид доверительно поделился с Люциусом своими опасениями, которыми не делился больше ни с кем.       Всё верно, размышлял Люциус, рассчитывать на авось в случае Хэндса слишком самонадеянно. Нужно принимать меры и желательно так, чтобы никто не умер. Умирать не слишком приятно, Люциус теперь это знал наверняка.       Предпринятая попытка поговорить с Иззи (даже надавить на него) предсказуемо не возымела никаких весомых результатов. Люциус добился разве что очередной волны агрессии в свою сторону. Иззи всё воспринимал в штыки.       — Маленький психопат, — вслух пробормотал Люциус, всё ещё пребывая в глубокой задумчивости.       Когда вода совсем остыла, а Люциус устал от своих долгих и утомительных размышлений, он оделся, подсушил волосы пушистым полотенцем Стида и неспеша направился на палубу. Не успев преодолеть нужный поворот, Люциус ещё издалека услышал приглушённые голоса и разъярённые выкрики.       — Вы, грёбаные кретины! Вместо того чтобы тратить время впустую и ржать над глупостями, сделали бы хоть что-то полезное!       Люциус закатил глаза. Иззи со своими преувеличенными представлениями о собственной власти на «Мести» неисправим. Может, на корабле Эдварда, когда за Иззи и его статусом первого помощника стоял сам Чёрный Борода, его боялись ослушаться и вызвать его недовольство, но здесь, на корабле Стида, всё было иначе. Только любое «иначе» воспринималось Хэндсом в высшей степени остро и слишком тяжело.       Не прошло и полминуты, как Иззи после своей вспышки гнева появился в коридоре и чуть было не налетел на стоявшего в проходе Люциуса.       — О, мистер Иззи, — с наигранной радостью в голосе воскликнул Люциус, пока что не торопясь подвинуться, чтобы освободить Хэндсу дорогу. — Давно не виделись. Я ещё из конца коридора услышал ваши вопли. Вы, как всегда, вежливы.       — Стараюсь изо всех своих сил, — огрызнулся Иззи и вдруг схватил Люциуса за предплечье, уводя его из прохода в сторону. Жест мог показаться собственническим, тем более Иззи не торопился убрать руку и сжимал несильно. Сам он остановился вплотную к Люциусу, максимально приблизившись к его лицу.       — Нам нужно, поговорить, мистер Сприггс.       Люциус приподнял брови. Он почувствовал, как ловкие пальцы, вцепившиеся в его предплечье, стали едва уловимо подрагивать, но Иззи тут же убрал руку. Люциус мог бы даже засомневаться и подумать, что это ему просто показалось, однако неровное дыхание Иззи, которое при такой близости их лиц напротив друг друга было не скрыть, всё же говорило об обратном. Неужели Иззи волнуется? Данная мысль не могла не польстить самолюбию Люциуса; он почувствовал себя увереннее, и уголок его губ сардонически приподнялся.       — Вы правда ждёте, что я стану единственным, кто сейчас побежит исполнять ваши приказы? Напрасно вы на это рассчитываете, у меня есть свои обязанности перед капитаном, и подчиняюсь я только ему, — Люциус придал своему голосу напускной деловитости.       Иззи поморщился.       — Я по другому вопросу. Он повернул голову в сторону и хмуро продолжил, не глядя на Люциуса:       — Вы же понимаете, что произошедшая ранее ситуация была недоразумением и не станете об этом распространяться.       После произнесённых слов Иззи для большего эффекта сделал паузу, и с угрозой в голосе закончил:       — Если не хотите, чтобы вам отрезали язык и заставили его сожрать.       — Отрезать и заставить сожрать — это твой предел, которому ты научился на службе у Чёрной Бороды? Твоя фантазия удручает, — беззлобно фыркнул Люциус.       Иззи тут же оскорблённо вскинулся:       — Не испытывай моего терпения, сучка!       — Ох, прости, я снова забылся, с кем говорю. Это же мистер Хэндс, первый помощник Хэндс или Господь бог. Я ничего не упустил? — подчёркнуто выразительно провозгласил Люциус, всё больше распаляясь от этого диалога. В нём просыпалось неуместное воодушевление от происходящего.       — Упустил главную причину нашего разговора, — раздражённо процедил сквозь зубы Хэндс, очевидно не разделяя чувств Люциуса по поводу их «обмена любезностями». Его челюсть была крепко сжата, глаза сверкали от гнева, готового вот-вот выплеснуться наружу.       — Ах, причина! Ну да, верно. Мы же с тобой не какие-то там друзья-приятели, чтоб просто так болтать без веского повода… — с притворной грустью вздохнул Люциус, предвкушая взрыв Иззи.       — Прекращай паясничать! Ты меня прекрасно понял.       — Не волнуйся ты так, мистер Паникёр. Никому не будет интересно, как ты перевозбудился после того, как застал меня голым. Надеюсь, ты хотя бы хорошо подрочил?       — Довольно, Сприггс! Соблюдайте субординацию! — Иззи вдруг метнул в него полыхающий такой ненавистью взгляд, что Люциусу стало не по себе.       — Ладно-ладно, — Люциус в примирительном жесте приподнял вверх руки, показав раскрытые ладони, — но всё равно позволь заметить, что у тебя реально какие-то проблемы. Могу даже предположить, что я не последняя из них в твоём списке. Неужели у тебя настолько всё плохо с интимной жизнью, что ты брешешь на всех по любому поводу, словно бешеная псина? — выдав эту тираду, Люциус обошёл онемевшего Иззи, который от возмущения даже забыл послать его нахуй, и двинулся дальше. На всякий случай он ускорил шаг, чтобы успеть скрыться за поворотом до того, как Иззи опомнится.       Тем же вечером Люциус методично перебирал вещи в их общей с Питом каюте, любезно предоставленной Стидом в качестве извинения за все причинённые неудобства после своего исчезновения. И нет бы ликовать и использовать все ресурсы, что мог предоставить капитан, подогреваемый чувством вины, но Люциус так не мог. Вернее мог, но не хотел. Более того — он так и не привык жить здесь и делить маленькое пространство вместе с Питом.       Почувствовав от Пита всю серьёзность его намерений по поводу их связи, Люциус запаниковал. Когда-то ему было спокойно в отношениях с Питом, и «мы друг другу не принадлежим» воспринималось чем-то вроде флага на метафорическом корабле его общения с разными людьми. Вроде и есть, с кем время провести, но в то же время никому ничего не должен.       После последнего особенно болезненного разрыва с одним в прошлом очень важным для Люциуса человеком подобная позиция в сближении с новыми людьми устраивала Люциуса более чем полностью, это казалось безопасным для душевного равновесия. И выйти за пределы выбранной позиции он не был готов, невзирая на всю теплоту, что испытывал к Питу.       Люциус понимал, что если попытается перестроиться насильно, то ни к чему хорошему это не приведёт и окажется притворством, а Пит не заслуживал такого. Лучше поставить точку сейчас.       Размышления Люциуса прервал сам Пит, шумно ввалившись в каюту и споткнувшись о коробку. Люциус повернулся к нему, и они встретились глазами.       — Детка, — поприветствовал его Пит, хотя они виделись сегодня уже трижды, вопреки тому, что каждый был занят своим делом в разных частях корабля. Пит наклонился и коротко чмокнул Люциуса в губы, а затем кивнул на коробку, — что это?       — Вещи. Одежда, покрывало, мои альбомы с рисунками…       — Ты куда-то собрался? Ты съезжаешь? — Пит нахмурился, и в его взгляде мелькнула тревога. Он мягко взял Люциуса за плечи. — Или… Я… Я сделал что-то не так, да? Я не очень хорош в… во всём этом…       — Ты лучше многих «во всём этом» на всём нашем чёртовом судне. Поверь мне.       «Даже лучше меня», — осталось недосказанным и осело призрачным эхом в мыслях Люциуса, пока тот силился изобразить подбадривающую улыбку на своём лице.       — Пит, послушай, — он снял со своего плеча руку Пита, сжал её в своей ладони и потянул его за собой на кровать. Когда они сели, Люциус немного помолчал, прежде чем продолжить.       Пит выжидательно на него смотрел.       — Тебя что-то беспокоит, милый? — осторожно спросил Пит, не выдержав затянувшегося молчания и всё ещё не выпуская руку Люциуса, которому захотелось застонать от отчаяния и крикнуть о том, что его много чего теперь беспокоит — особенно те вещи, которые не беспокоили раньше.       Подавив этот порыв и набрав в лёгкие побольше воздуха, будто перед погружением под воду (Люциуса передёрнуло от этой ассоциации), он начал:       — Я не могу тебе дать то, что ты заслуживаешь, Пит. Я не могу тебе дать больше, чем приятное времяпровождение.       По лицу Пита пробежала тень грусти, но он не выдал ни намёка на разочарование, успокаивающе погладив большим пальцем ладонь Люциуса:       — И не нужно большего, если не хочешь. Мне всё нравилось, было весело и здорово… Этого достаточно.       — Я не хочу, чтобы из-за меня ты думал, что этого достаточно! — выпалив это, Люциус больше не смог себя заставить сидеть на месте и вскочил, бездумно намереваясь походить по комнате, однако пространство не располагало к такому, и он тут же врезался в свою коробку. Бросив на неё короткий взгляд, он посмотрел на Пита, который теперь выглядел удивлённым.       В один миг Люциус почувствовал, что выдохся, на него вдруг навалилась смертельная усталость, и он снова отвернулся от Пита к коробке. Присел над ней и стал неторопливо копаться в своих вещах, будто бы проверяя, всё ли положил.       — Если этого достаточно, то что есть то, когда тебе могут и хотят дать больше? Когда ты сам готов давать больше и принимать в ответ? — тихо произнёс Люциус, его плечи поникли, и он замолчал.       — Раньше мы об этом не задумывались и не говорили на такие темы, — заметил Пит. — Как-то всё казалось проще. Вы либо нравитесь друг другу, либо нет. Если нравитесь, то всё происходит само собой…       — Это не так просто, — глухо возразил Люциус, по-прежнему не глядя на Пита. — Если это так просто, то всё должно было быть по-другому. Мы бы тогда всегда понимали, чего хотим и что чувствуем и принимали бы это.       Люциус подумал о взаимоотношениях Эда и Стида, чьё взаимное недопонимание обернулось кошмаром для всей команды, и тяжело сглотнул.       — Люди всегда сами себе всё усложняют.       — Я не понимаю, — не имея возможности уловить мысль и необычное настроение Люциуса, сдался Пит. — Детка, объясни, что случилось?       — Даже не знаю. Может с людьми, которых насильно искупали и щедро напоили морской водой, когда пытались убить, что-то случается! — Люциус осознал, что его слова прозвучали ядовито и резко, от чего поморщился. Он себе не так представлял этот разговор с Питом, и уж точно не хотел обидеть человека, ставшего таким близким и родным.       — Ты зол.       — О нет, вовсе нет! — Люциус издал нервный смешок, неосознанно вцепившись в какой-то свёрток из своей коробки. Он затараторил, и его голос приобрёл типичные для него жеманные интонации с ноткой истерики, как будто он силился вернуться в свой прежний несерьёзный образ, из которого выпал или, скорее, был вытолкнут. — Это же было лучшее веселье в моей жизни, знаешь! Лучший момент! Я бы даже сказал, переломный. Нет, даже не так. Переворачивающий! Меня неплохо так перевернуло. Но злости нет, я принял это, — и как можно тише добавил: — Мне просто страшно.       По движению воздуха за своей спиной Люциус понял, что Пит поднялся на ноги.       — Даже если ты не зол, — голос Пита стал твёрже, — то зол я. Не прощу Чёрную Бороду за то, что он сделал с тобой, за то, что ты теперь такой… Другой. Какой-то закрытый, чужой. Больше молчишь. Иногда я тебя не узнаю. Ты стараешься делать вид, что всё как раньше, но у тебя не всегда получается. Я несколько раз замечал, что ты теперь подолгу можешь смотреть в одну точку и не шевелиться. И выглядишь ты при этом болезненно и отстранённо, совсем непохоже на себя. Ты просто устал делать видимость, что всё, как раньше.       Люциус обернулся к Питу и посмотрел на него с изумлением и благодарностью.       Честно говоря, он не думал, что Пит его поймёт. Не целиком — но Пит многое понял правильно и только что его поддержал. Глаза защипало от того, что на душе стало немного легче и теплее.       — Я просто чувствую себя каким-то уставшим. Не только сейчас, а вообще. От всего. Каким-то нецелостным, как будто часть меня осталась не дне моря. Значительная часть, без которой смотришь на вещи иначе. Как будто из меня вырвали важный кусок, без которого я чувствую себя опустошённым, словно во мне теперь не осталось ничего стоящего, — признался Люциус, и его голос на последнем предложении стал дрожать от силы откровенности и растроганности.       — Но это не так! Ты по-прежнему самый лучший человек, которого я когда-либо знал! — запальчиво воскликнул Пит; было видно, что он говорит чистую правду. Затем он заглянул Люциусу в глаза и с надеждой спросил: — Мы ведь всё равно останемся друзьями?       Люциус поднялся и всем корпусом повернулся к Питу, одаривая его тёплой улыбкой.       — В этом можешь не сомневаться, Пит, дорогой мой, — заверил Люциус, пробегаясь своим деревянным пальцем по его рукаву. — Ты мне вообще ближе всех остальных здесь, — потом нерешительно добавил: — Просто я смотрю на всех вокруг, смотрю на Эдварда, на Стида… и ничего не чувствую. Ни интереса, ни любопытства. Ни желания помочь соединиться двум капитанам. Пусто. Сначала мне хотелось им помочь быть вместе, подтолкнуть их. Потом — утешить, когда у них всё не очень хорошо складывалось. Сейчас мне всё равно. Теперь единственное, чего я хочу — чтобы меня не втягивали в чужие отношения, чтобы это всё никоим образом меня не касалось, и я бы не стал разменной монетой в интригах других людей. Не хочу, чтобы последствия чьих-то разборок грозили мне лишением жизни. Почему я должен копаться в чужом дерьме, а потом расплачиваться за это? И что теперь остаётся — каждый раз дёргаться и бояться, когда Эд и Стид ссорятся? Ссоры неизбежны в отношениях, но от этого не должны страдать невинные люди вокруг, ожидая расправы за то, в чём не виноваты!       — Ты имеешь полное право так чувствовать, — серьёзно кивнул Пит. — Не всё зависит от нас, и если эти двое опять что-то не поделят, никто из нас не хочет попасть под раздачу и стать жертвой их разлада! А тебе вообще из-за всего этого дерьма, что натворили другие, незаслуженно досталось больше всех!       Пит внимательно вгляделся в лицо Люциуса и понимающе заключил:       — Ты всё уже решил. Если для тебя так будет лучше, то я готов смириться с любым твоим решением.       — Надеюсь, что так будет лучше для нас обоих.       — Ты хочешь уйти именно сейчас? Если потребуется, я могу сам съехать и оставить каюту тебе. Люциус покачал головой:       — Не стоит. И мне нужно на воздух. Хочу сегодня засыпать снаружи, глядя на звёзды.       — Пока есть время до сказки на ночь, может, напоследок выпьем чаю? Я сбегаю к Роучу, — предложил Пит, игриво подмигнув.       — Хорошо, я не против, — на лице Люциуса появилась слабая улыбка.       Когда Пит вышел из каюты, Люциус почувствовал под пальцами мягкость ткани. Он только сейчас сообразил, что до сих пор не выпустил из рук свёрток, который выхватил из коробки во время разговора с Питом. Развернув его, Люциус обнаружил в руках кинжал, тот самый, что вытянул у Иззи на палубе во время их перепалки и до сих пор ему не вернул.       Почему Хэндс ему не напомнил при встрече, что пора бы вернуть его вещь? Хотя им обоим сегодня было не до этого.       Изящная рукоять, остро наточенное лезвие. Сразу было видно, что хозяин заботится о своём оружии. Представляя, как любовно Иззи его начищает и натачивает, Люциус с каким-то трепетным благоговением провёл по холодной стали клинка.       Ощутив на себе всю мощь его неоспоримой силы, всей красоты в самом её извращённом понимании, Люциус вздрогнул. Он чувствовал, как по телу бежит дрожь, пока в ненавязчивой ласке кончиками пальцев чертил путь вдоль углубления на клинке. Словно он испытал за эти несколько секунд всю сокровенность близости с душой другого человека.       Не с телом — с душой.       Люциус ни с того ни с сего вспомнил тепло и твёрдость чужой ладони через слой одежды на своём плече, когда Иззи пытался дотянуться до своего оружия, и дрожь пальцев Иззи, когда тот снова к нему сегодня прикоснулся.       Раньше Люциус не придавал значения подобным прикосновениям, которые были непреднамеренными или не определялись целенаправленным соблазнением, были чем-то иным, несущественным. Однако в настоящий момент, когда Люциус живо воссоздал в памяти эти мгновения во время столкновений с Хэндсом, его грудь переполнилась чем-то тягуче-терпким, что одновременно и раздражало, и возбуждало. Это дурманило рассудок.       Почему Люциус вообще посчитал подобное чем-то значимым и сконцентрировал на этом внимание? Почему внутри него расползалось такое приятное томление? Может, всё дело в том, что Люциус наконец понял, как сильно Иззи влечёт к нему, и это полностью меняло все правила и заставляло жадно вылавливать все детали, которые ненароком выдавал другой человек.       Насколько Иззи осознавал, что с ним происходит что-то выходящее за его строгие рамки, которые он для себя создал? Это его пугало, злило? Или в отношении Люциуса он только прятал за слишком бурной агрессией свою заинтересованность? Это было до безумия любопытно. Люциус оказался захвачен азартом и не мог этому противиться.       Когда за дверью послышались приближающиеся шаги Пита, он стряхнул с себя наваждение. Порывисто отдёрнув руку от кинжала, Люциус завернул его обратно в ткань и аккуратно положил назад в коробку.