Имена ненавистны

      Яркий холодный свет, металлический смех и звенящая музыка остаются позади, когда Данковский в гордом одиночестве выходит на балкон. Вопрошающе смотрит на тёмный город, который в ответ лишь гулко молчит. Сердце всё еще заходится в безумном ритме. Рука цепляется за одежды, словно хочет добраться сквозь кожу и плоть до него. Вырвать. Починить. Тёплая широкая ладонь касается его продрогшей спины и сердце само по себе успокаивается. Морщинка между густых чёрных бровей разглаживается. Родная рука скользит дальше – ложится на плечо. Бурах останавливается рядом с Даниилом, чуть наклоняется, чтобы заглянуть в тревожные глаза. - Не жалеет тебя Мария.       Данковский с усилием выдавливает из себя смешок. Выходит отчаянно. - Пустяки. Не смей даже беспокоиться об этом.       Выравнивается в напряженную струну – не хочет выглядеть слабым. Хотя рядом с Бурахом подобная формальность ни к чему. На «вы» хоть перестал обращаться, уже спасибо. Артемий тяжело вздыхает, пропуская через себя холодный ночной воздух. - Как скажешь, ойнон. Выпьем?       И протягивает один из бокалов, коих было два, Даниилу. Тот с горькой улыбкой принимает. Играется с золотистой жидкостью на фоне тёмного силуэта грузных заводов. Бокал изящен и переливается белым светом, строения впереди покрыты ночным дёгтем и несуразны: то размашисты, то тонки, запутаны и переплетены.       Прежде чем Данковский успевает вкусить горечь алкоголя, позади слышится резкий пронзительный крик. Настолько, что все стёкла едва ли не трескаются. Смущённый Даниил не может произнести ни слова. Лишь бросает хмурый взгляд на Бураха. Тот уже сорвался со своего места, сказав, чтобы Данковский оставался на месте. Но последний конечно же ослушивается и спешит следом. Артемий бесцеремонно распахивает двойные двери. Люстра, что мгновение назад гордо и величественно возвышалась над их головами, рухнула вниз. Вмиг всё снова окрашивается в алый. Миллион красных хрусталей разлетается, как волна, ударившая о скалы. Крики не прекращаются и сердце обоих заходится от адреналина. Хочется что-то сделать, да только врачи не могут и двинуться. Дышали ли они в этот момент? Даниил додумывается поднять взгляд вверх. Видит небольшой балкончик и уходящую за дверь тень. Срывается. Бежит наверх. Ему что-то вслед кричат. Трудно различить слова, когда воздух разрывается от плачей и криков. Мария? Хорошо, значит Алая Хозяйка не пострадала. Это заставляет дыхание Данковского немного выровняться.       Когда он добегает, обнаруживает, что дверь уже заперта. Infernum. - Даниил!       Данковский оборачивается, и Андрей бросает прямо ему в руки свою излюбленную шпагу, которую носит всегда с собой. В благодарность кивает. В груди возгорает решительность и в виде Даниила не остаётся и капли хрупкости. Одним ударом ноги выбивает дверь, и та почти слетает с петель. Где-то сзади слышится удивлённый вздох Стаматина.       Непроглядная тьма, но в глазах у Даниила искры и он спешит в эту черноту. Отдалённо слышит чьи-то шаги. Пахнет пылью, немного сыро. Протиснуться едва ли удаётся. Всё уставлено столами и все они накрыты белой тканью, как фата на невесте. Он поддевает край одной и ловким движением снимает. На мгновение сердце его пропускает смертельный удар. На него смотрело его же лицо. Если выражаться более точно, керамический бюст с лицом Даниила. Рука становится деревянной. Почти не контролируя себя, механическими движениями он снимает со всех скульптур ткань. Андрей, Пётр, Бурах, Мария, Георгий, Виктор. Когда он оголяет последний бюст, землю выбивают у него из-под ног. Симон Каин, являющийся на данный момент главой семейства Каиных, человек, который неподвластен смерти, учёный с великим умом – разбит. Половина его лица съехала и раздробилась. Вторая пустила трещину. Данковский, заворожённый, подошёл ближе. Из трещины текло нечто красное. Кровь. От одной лишь мысли всё его нутро холодеет. Чувствует, как просачивается под кожу ужас и ощущение беды. В обычное время он бы не доверился интуиции, пусть и своей. Это было ненаучно. Он даже был готов признаться, что поддался панике. Но это чувство настолько его охватило, что ноги сами понесли наружу, где он столкнулся с Бурахом. Не успел последний что-то сказать, Данковский схватил его за плечи и хриплым, пересохшим от страха голосом спросил. - Где сейчас Симон Каин?

***

      Данковский ходил уже битый час от одного конца своей комнаты к другому полностью поглощённый раздумьями. Ева в очередной раз зашла к нему, чтобы спросить, не желает ли он всё-таки чего-то выпить. На этот раз она пришла с подносом чёрного густо заваренного Кяхтинского чая. Снова никакой реакции. Сказать, что это тревожило девушку, ничего не сказать. Она была невероятно сильно обеспокоена состоянием своего жильца. Ещё больше её расстраивало осознание того, что она ничем не могла ему помочь.       Ева поставила поднос на газетный столик, подошла к мужчине и схватила своими нежными и маленькими ручками его за щёки. Даниила резко выдернули из его раздумий, потому он вздрогнул, и девушка вскрикнула. Теперь успокаивать пришлось Еву, ведь она начала заливаться слезами, прося надрывистым голоском, чтобы Данковский наконец пришёл в себя, выпил чаю и перестал столь странно себя вести. Пришлось выполнить просьбу Ян. - Что в конце концов случилось?       В который раз за день задаёт этот вопрос, но теперь проигнорировать его не выйдет. Даниил нервно крутит чашку у себя в руках. Ладони слегка обжигаются, когда холодная змеиная кожа касается горячего фарфора. Хотелось бы ответить, что всё нормально. Но… Ева очень чувственная и даже в каком-то смысле легкомысленная девушка, но далеко не глупая. К ней даже время от времени приходили люди, чтобы просто выговориться. Было что-то в ней такого, от чего хотелось раскрыться книгой и дать себя прочитать. Хозяйка Омута с изяществом, теплом и любовью перебирала пыльные листы. Где-то подравнивала помятый угол, где-то стряхивала грязь, а где бралась зашивать порванный переплёт. И уходили люди новенькой книжечкой. - Ева, всё весьма сложнее и так легко объяснить у меня не получится…       Она порывисто кладёт руки на плечи Данковского, словно боясь, что тот вот-вот сбежит. - Это неважно. Ты расскажи, а я постараюсь понять. Тебе нужно выговориться, чтобы разложить мысли по полочкам.       Даниил вздыхает. Но улыбается. Это и правда немного помогало. - Всё случилось пару дней назад.       Когда произошла ужасная трагедия, как потом стали называть в газетах, на кровавом балу. Конструкция крепко держалась и никак не могла упасть сама по себе. При чём именно эту люстру всего месяц назад повесили Каины и расхваливали. Она была абсолютно новая. Но люди Сабурова решили иначе и установили, что верёвка якобы износилась, особенно учитывая вес люстры. И в этот же день, если не в тот же момент, Симон Каин скончался при неизвестных обстоятельствах. Провести вскрытие Каины Данковскому не дали. Даже осмотреть тело. Уже тогда он просто кипел от ярости. А на следующий день после случившегося, Каины, к его величайшему ужасу, согласились с Сабуровом и замяли дело. Возможно, это и было на благо общества, чтобы не поднялась паника и возмущения. Вот только Даниила даже не пустили дальше ворот особняка. А его рассказы про бюсты и сломанную статую Симона те и слушать не стали, посчитав, видно было по глазам, за безумца. И эта череда непонятных и странных обстоятельств никак не могла уложиться в голове Даниила.       Ева постаралась подбодрить его, поглаживая по плечу и возмущаясь как она умела – надувала щёки и краснела от злости. Но, признаться, Данковскому было очень трудно выдавить из себя улыбку. Она сказала пару слов, которые не помогли в случае Даниила, но хотя бы заставили его поверить в то, что он не безумец, и всё происходящее весьма загадочно. Только после просьбы оставить его ненадолго одного, хозяйка понимающе кивнула и покинула комнату, забрав с собой поднос с уже пустой чашкой.       Данковский откинулся на спинку кресла. Голова кипела от размышлений. Он едва ли мог уже вспомнить, спал ли после того дня. Точно знал, что видения кровавого ада мерещились ему время от времени. Даниил даже мог поклясться, что запах железа остался на его коже, ибо всюду преследовал его, словно неупокоенный призрак прошлого. Не облегчал ситуацию и местный воздух, пропитанный твирью и пеплом кострищ. В лёгкие будто залегала сажа, с каждым вдохом там становилось всё теснее.       Нет уж, сидеть и размышлять ни о чём точно не вариант, пусть и Данковский, как он сам считал, был человеком головы. Хотя многие утверждали, что его главной чертой были необдуманные и, чаще всего, дерзкие решения. Но в очередной раз прокручивая в голове события той злосчастной ночи, перед Даниилом внезапно возникло лицо Андрея Стаматина, который тогда любезно одолжил свою шпагу. Свидетели сейчас Данковскому не помешают, особенно в лице такого значимого человека.       Решено. Даниил надевает змеиный плащ и спускается по лестнице из своей комнаты. Ева Ян вскочила со своего диванчика, за которым проводила большую часть своего времени за прочтением книг, и подбежала к решительно настроенному Бакалавру. Хозяйка ничего не сказала. Но когда Даниил повернулся и заглянул в её глаза, то обнаружил в них море волнения и скрытого страха. Он не был человеком чувств. Да и не успокаивал никого прежде. Но вдруг захотелось выдавить из себя хоть каплю тепла, что не дано змеям. - Всё будет хорошо.       Заверил он Ян и как можно скорее развернулся. Он не знал, какое у неё было выражение лица. И вряд ли хотел знать. Наверняка полное горечи. Но вслед он лишь услышал. - Удачи. И сердце пропустило удар. Значит, всё же оно у него имелось?