Мальчик с волосами цвета льна Пахнет словно первая весна Пахнет словно первая любовь Я хочу увидеть тебя вновь
Обрамлённая золотыми лучами солнца степь тихо колыхалась от осеннего ветра. Как ласковая мать, она обнимала своими травинками и грела землёй. Мальчик лежал и тянул свои маленькие ручки к бескрайнему небу без облаков. Сквозь пальцы гулял приятный холодок, вызывая мурашки. Впервые Даниил чувствовал, что может вдохнуть полной грудью, не боясь. Впервые чувствовал, как в его жизни появились проблески света и чего-то радостного. Вдруг над ним нависает тень. Чья-то светлая голова, таящая на губах дружелюбную улыбку. Молчит. - Что ты здесь делаешь? Заворожённо смотрит на странного мальчишку над ним и садится. Глаза у этого незнакомца точно такие же, как небо над их головами. Вечные, яркие и утопающие в своей глубине. От этого дух перехватывает. Он кладёт указательный палец ему на губы и произносит загадочное «Чшш». Даниил послушно затихает. Слушают. Степь бушует и живёт. Золотыми волнами переливается и ветер нашёптывает чьи-то далёкие голоса. Язык незнаком и неизвестен Даниилу, хотя он в своём возрасте знал уже несколько, и многие мог различать. Глаза слипаются от медового света. Он слышит, как травы беспокойно шуршат, незнакомец садится рядом, держит за руку и с улыбкой смотрит куда-то вдаль. Там вигвамы из шкур зверей, дым идёт от кострищ, песни поют женщины и подыгрывают на неизвестных инструментах мужчины. - Это твой дом? Но в ответ мальчик кладёт подбородок на колени и качает головой. А в небесных глазах тоска смертная. Настолько, что кажется, будто в них тучи сгущаются. Значит сбежал. Сбежал прямо как Даниил. Он не находит слов утешения. Да и нужным не считает. Кончик носа незнакомца краснеет, и он прячет лицо в ногах. Когда он начинает дрожать, Даня тоже молчит. К чему плакать, когда ты теперь свободен? Он не понимал. Оказывается, даже с одинаковой целью, люди могут быть совершенно разными.***
Из тёплого уюта одеяла его вытаскивает падение на ледяной пол. От резких перепадов температуры и смены плоскости, мальчик пугается, вскрикивает и начинает разрываться от кашля. С хрипом вдыхает. Не может. Горло сдавило. Детские руки судорожно ищут ингалятор на тумбочке, скидывая всё что на ней находилось. На пол летят научные книги, какие-то записи, в конце концов сам аппарат. Он хватает его практически из последних сил и воздух наполняет грудь Даниила, расплавляя лёгкие. Опирается о кровать и садится, пытаясь привести в порядок дыхание. Яркие образы рассеиваются, перед глазами холодные стены собственной комнаты. Из окна лениво тянутся первые лучи солнца. Ему всё ещё слышатся незнакомые слова, песни, поэтому он берёт упавшие листы, достаёт из ящика перо и чернила, и прямо на полу записывает их. Бодхо - мать земля. Мать трав, червей и всяких чудес, каких она когда-либо порождала. А после вкладывает аккуратно листочек в потрёпанный кожаный дневник. Тут уже много слов. Почти каждую ночь он видит этот сон, узнаёт всё больше. Мальчика тоже раньше видел, но он был далеко, а когда Даня тянулся к нему, бежал, догонял, тот растворялся в степи, оставляя на земле причудливые травы, каких Даниил раньше даже в книгах не видел, но отчего-то знал, что, то твирь. Кровавая. Он подходит к окну, выглядывая, словно сейчас увидит его светлую голову. Подтвердит, что не сон то вовсе, а правда в степи хаживал. - Даниил! В комнату вбегает женщина, вся потрёпанная, с перепутанными тапочками на ногах. Она находит взглядом мальчика и в панике подбегает, прижимает к себе, ощупывает каждую часть его тела. Из её уставших и покрасневших глаз льются слёзы, губы дрожат, хотят подобрать слова, что так и вертятся на языке, но из себя она выдавливает лишь слабенькое. - Данечка… Даня… Как ты? Всё в порядке? Я слышала, как что-то упало, а потом твой кашель... Даниил кладёт свою маленькую ладошку на щеку матери. Он не хочет, чтобы она плакала, не хочет, чтобы снова не спала ночами, прислушиваясь к звукам в доме, чтобы вздрагивала от малейшего кашля. Женщина берёт его ручку и прижимает к себе, а после крепко обнимает своего сына, качает из стороны в сторону, баюкает и что-то шепчет. Нелепицу. Его мать больна. А лучшее лекарство – отдых, что был вечно в дефиците. Любой другой ужаснулся бы, увидев, во что превратилась эта женщина по прошествии лет. Когда-то она была воздушной, лёгкой, как облака. Пышная грудь, тонкая талия. Розовые щёки на белоснежном лице, как закаты зимой. Чёрные локоны вьются в причудливые танцы. Вид статный, пронизывающий душу. Многолетнее бесплодие. Выкидыш и депрессия. А после долгожданный ребёнок, что чуть не умер, едва ли появился на свет. Малыш родился с недостаточной массой, а после был поставлен диагноз – астма. Женщина не отходила от него ни на шаг. Муж создавал ощущение близости, наблюдая лишь издалека. Даниил знал, что отец его ненавидит. Что родил его как наследника, а взамен получил калеку и инвалида, которого даже на люди стыдно показать. На весь день запирался в своём кабинете, пропадал на работе. В сознании Дани до сих пор скрежетом отзываются крики, битая посуда, истерики и слёзы матери. Отец сидит с бледным лицом, мёртвым тёмным взглядом смотрит в его душу, пока он сам, совсем маленький, прячется за стеной. Не может пошевелиться, когда видит на лице отца ухмылку, слышит его смех. И всё вокруг затихает. Только его безудержное безумие. Отец ненавидит его. И это было взаимно. В детском взгляде давно зародился злой огонёк, что с каждым годом разжигался всё сильнее. Сейчас, обнимая свою матушку, в его душе бушует пламя ненависти. Холодное и в то же время, сжигающее всё на своём пути, оставляя лишь мёртвый пепел и одиночество, к которому Даниил давно привык. - Всё хорошо, мама. Я в порядке. Сжимает в руке ингалятор, который сделал для него отец. И он и рад бы его сломать, растоптать, выбросить и сказать, что справится сам. Но он не справится. А его мать пострадает. Он не собирался приносить ей ту же боль, что вызывал в ней его отец, поэтому он должен жить. Чтобы вырасти и доказать, что отец был неправ. Уже совсем утром, когда весь город купался в лучах осеннего солнца, Даниил спускается по лестнице к кухне, находя свою матушку. На лице всё та же усталость, в глазах следы ночных слёз. Лучше бы его сны были реальностью. Он бы забрал в эту безмятежную степь свою маму, а реальность осталась навсегда далёким кошмаром. Они бы пошли к этой деревне, к этим странным людям, что приняли бы их. Весь день танцевали и пели, а вечером сидели и ели под открытым ночным небом полным звёзд, снова предаваясь музыке. И стало бы то незнакомое племя ближе чем сейчашняя семья. - Доброе утро, Даня. Старается улыбаться, но Даня не может сочувствовать этой фальши, потому равнодушно кивает и садится за стол, ожидая, пока ему подадут тарелку с яйцами и геркулесом. На столе накрыто для троих людей. Руки матери сложены в молитве, и она благодарит Господа Бога за еду, за жильё, за жизнь. Мальчик тыкает ложкой неаппетитную кашу, поглядывая на остывающую тарелку главы семьи. - Он не придёт. Заявляет Даниил. Женщина замолкает и почти не шевелится. Руки мелко дрожат, и она сдерживает очередной порыв слёз. - Мы должны ждать этого дня, Даня. Однажды он выйдет, увидит завтрак на столе и поймёт, как мы любим его. Если он вообще жив или помнит, что у него есть семья, быть может и выйдет. Даня оглядывает почти пустую тарелку матери и берёт порцию для отца, перекладывая еду ей. Бедная женщина пугается, хочет возразить, но, когда смотрит в глаза сына, лишь понимающе качает головой. Это заставляет её смириться. Он хочет, как можно быстрее покончить с трапезой, чтобы покинуть этот проклятый дом. Тарелки пустеют и кажется от предвкушения руки становятся влажными. - Матушка, мы же пойдём сегодня гулять во двор? На лице женщины появляется грустная, но нежная улыбка. Она всегда так улыбалась, когда видела в Данииле трепетный интерес ко всему в мире. Возможно, и ей уже невмоготу в этом душном доме. Возможно, она и сама рада забрать сына и убежать куда-то. В лес, в степь или в другие города - неважно. Она хотела бы подарить своему ребёнку целый мир, который сыграл над ним злую шутку. Закрылся от чутких детских глаз. - Хочешь, чтобы я сегодня тебе почитала в беседке? Конечно.***
В степи холоднее чем обычно. Над головой нету солнца, только белоснежным чарующим светом сияет полная луна. Ледяной ветер пробирается под одежду, заставляет мальчика сжаться и обнять самого себя, чтобы хоть немного согреться. Вдалеке дым и ноги несут его к тому месту, что издалека всегда казалось ему деревней, но находит здесь лишь пустоту, нежилые домики и погасшие костры. - Они больше не придут… В этом году. Слышится ранее незнакомый юношеский голос позади. Даня оборачивается и видит своего друга, в руках которого пучок странных трав. При лунном свете он почти прозрачен и неосязаем. - А когда они вернутся? Всё те же голубые глаза заглядывают куда-то внутрь него, с прищуром, подозрением. Светлые брови хмурятся. Незнакомец подходит ближе, и тот нереалистичный образ рассеивается, когда Даниил чувствует на своём лице чужое тёплое дыхание. В его руки кладут травы, перебирая веточку за веточкой. - Линии сами приведут их, когда настанет время. Но честно, я не очень верю в эти сказки. Отец говорит, что пока я слышу и вижу их слишком слабо, но когда вырасту, то стану Менху. Когда он кладёт последнюю травинку, то разворачивается и уходит в степь. Даня знает, что тот сейчас растворится. Что это конец его чудным сновидениям. - А меня… Линии приведут обратно? Цепляется он, боясь отпустить сказочные грёзы. Мальчик с волосами степи останавливается. - Линия уже протянута, связана. Тебе осталось только следовать ей. Степь колышется. Степь просторная. Забирает много, отдаёт щедро. Кормит детей, баюкает быков в поле золотом. Маленький мальчик с чёрными волосами хотел бы тоже отдать что-то в благодарность и смотрит на травы в своих руках. Кладёт на землю и те тысячью светлячков растворяются. Стрекочут и поют, поднимаясь к тёмному небу и становясь сияющими звёздами.***
Музыка баюкающими волнами разливается по стенам дома. Резонирует, заставляя мелко дрожать. Детские тонкие пальчики с необычайной грацией переступают с клавиши на клавишу. Этот холодный отработанный звук не несёт в себе ничего по-настоящему сказочно чудесного. Тихий шелест вторит ему. Бледные руки матери переворачивают страница за страницей, Даниил уже давно не смотрит на ноты, но нужда учувствовать даже в таких маленьких событиях в жизни ребёнка осталась. Мальчику приходится не возражать, ибо только в такие искренние моменты заботы, от матери чувствуется не ноющая тоска, а бесконечное тепло и любовь. В моменты чтения книг, или, когда она упоминает отца, когда вспоминает своё юношество, когда думает о будущем. И Даниил может только искреннее поражаться оптимистичному настрою этой женщины. Эта мечтательница – его мать. И в нём это тоже, признаться, есть. Этот жгучий огонь вырваться из холодной клетки. Это бунтарство, когда он выпивает очередную горстку таблеток. Перед глазами мальчика всё плывёт, и на чёрные брюки падает пара капель. Женщина вскрикивает и хватается за сына, осторожными движениями вытирает платком кровь с его лица. Даниил бледен, как чистый белый лист, и только красная полоса напоминает ему и окружающим, что тот ещё жив. Что он человек. Что он ребёнок, и с подобным стрессом ему крайне сложно справиться. Вечером снова стуки в отцовскую дверь. Мать зовёт его, говорит, как провела целый день с Даниилом, как они поели, что случилось снаружи, пока мальчик сидит на лестнице и с энтузиазмом переворачивает дневник. Вчитывается в каждое новое записанное слово. Разглядывает причудливых существ, степных людей. Но ему приходится отвлечься, когда он к своему глубокому удивлению слышит скрип двери. Крик родной матери выбивает землю у него из-под ног, и он катится кубарем с лестницы, задевая каждую ступеньку. Позже всё его тело сплошь покроется синяками. Подняться ему помогают не нежные руки матушки, нет, сильные мозолистые отцовские. Он поднимает Даниила на ноги, стряхивает с того пыль и расправляет рубашку. Мальчик не может преодолеть свой страх и взглянуть отцу в лицо. Ищет мать, та оказывается совсем рядом, обнимая их двоих так крепко, насколько позволяет её исхудавшее тело. - Дорогой, ты наконец вышел к нам. Даниил с усилием сглатывает ком в горле и поднимает взгляд. Почему этот мужчина так хорошо выглядит для того, кто несколько месяцев провёл лишь, сидя у себя в комнате? Волосы уложены, хоть и выросший хвост сзади выдаёт его затворничество. Лицо колючее, но вполне ухоженное. Пахнет дорогим мужским парфюмом. Для Даниила это почти удушающе, как яд, ведь он привык к нежному запаху цветов и выпечки матери. Хочется задать так много вопросов. В тёмных глазах таились все ответы, которые Даня хотел услышать здесь и сейчас, поэтому он слегка дёрнул отца за одежду, непроизвольно. В горле пересохло и сердце пустилось в пляс. Большая рука берёт из кармана мальчика ингалятор и кладёт в его маленькую ручку. - Тебе плохо. Сейчас же успокойся. Показалось даже, что отец беспокоится, но тон приказной, словно командир даёт указания военным. Даниил беспрекословно выполняет. В груди становится на удивление легче. - Попроси свою мать сложить все нужные вещи. Как только соберётесь, мы первым же поездом покинем Столицу. Женщина замирает, когда её упоминают. В её глазах столько же не понимая, сколько и во взгляде Дани. Зачем? Куда? И конце концов, почему спустя столько месяцев ожиданий он сказал лишь это? Чтобы скрыться от этого шквала вопросов, отец Даниила отмахивается «Всё позже» и уходит на кухню, откуда вскоре потянулась по потолку тонкая струйка дыма закуренной папиросы.***
За окном поезда бесконечно тянулись леса и поля. Реки текли вдаль, озёра шутливо искрились под солнцем, тихо смеялись птицами над ними. Поезд отмерял расстояние колёсами от Столицы в сторону, как сказал отец, Горхонска. Даниил никогда не слышал об этом месте, а когда искал на картах, обнаружил, что это маленький город на реке Горхон, в честь которой его так и именовали. Матушка находилась в соседнем вагоне и отдыхала. Даниилу пришлось занимать себя самому. Напротив сидел отец, хмуря уже с привычки брови, перебирал какие-то бумаги. Вроде бы письма и документы. Мальчику пришлось поджать губы, чтобы не проговориться и не выдать своё любопытство. И будто прочитав мысли, отец поднял взгляд, от чего Даниила пробила дрожь. - Не хочешь спросить, почему мы туда едем? Мистер Данковский отрывается от жёлтых бумаг и тянется к папиросе, хочет закурить, но вовремя вспоминает о недуге сына и останавливает себя. Даниил предпочел не замечать чужое беспокойство. Он осторожно перебирает слова в голове. - Могу предположить. Отец усмехнулся. Он редко когда улыбался. А если такое и случалось, то всегда в оскале, что таил в себе нотки злобы и не скрытой насмешки. Даниил знал это, потому глаза с пола поднимать не стал, чтобы самому так не скривиться. - Что же, я слушаю. - Возможно, кто-то отправил Вам письма, и этот кто-то точно важный человек, а иначе бы Вы не стали и секунды тратить на прочтение, тут же выбросив бумагу в камин. Возможно, этот кто-то рассказал нечто невообразимо интересное, раз Вы соизволили покинуть свою обитель, выйти на свет, так ещё и уехать из Столицы в глушь. Мальчишеские живые глаза осторожно посмотрели в усталые отцовские. Его внимательно изучали, не насмехаясь, что стало для Даниила удивлением. Отец почесал подбородок и понимающе покачал головой. - Да, мальчик мой, ты совершенно прав. Уже завтра поезд должен был прибыть в пункт назначения. Следы цивилизации за окном совсем пропали. Осталась лишь холодная бескрайняя степь, что постепенно убаюкивала сидящего Даниила, утягивала в свои дали.