***
Выехали уже сильно за полдень. Голубые кипарисы Андоры дружелюбно качали верхушками, провожая их за ворота. Стражник лишь приветливо помахал рукой и показал большой палец кверху, когда Маранья весело крикнула ему несколько слов. — Это был диалект Тараско, — пояснила она Эскелю. — Видно же, что не андорец, а этот, из драконьих. Интересно, как он сюда попал? Ведьмака слегка передернуло. О тараскинских драконах он услышать успел. — Драконье соседство вас никогда не волновало? Маранья легко пожала плечами, потрепала по гриве своего новоприобретенного конька по имени Захар и улыбнулась Эскелю так легко и солнечно, что у того захолонуло сердце. — До недавнего времени мы волновались лишь о том, чтобы выжить. Пустыня не щадит никого. Поэтому здесь, в Андоре, и установился матриархат. Поэтому в Тараско и начали приучать драконов… или драконы людей… поэтому-то у нас и появились Цветы. Ты, кстати, в Саду Тысячи Цветов был? Похожи они, на твой вкус, на человеческих женщин? Эскель сглотнул. В саду Тысячи Цветов он побывать ещё как успел, неоднократно. Но рассказывать Маранье об этом не хотелось категорически. Ну не знал он, что между ними так выйдет. Нет, в самом деле не знал! — Так что там с драконами? — во второй раз спросил он. — Я думал, они людей недолюбливают. Маранья усмехнулась, и Эскелю показалось, что она все про него поняла. Но почему-то не разозлилась. — Они научились жить вместе. Эскель был и рад, что разговор ушел от опасной темы. Мараньин конь, Захар, смирный и послушный, но хитрый, что твоя лиса, скосил на Эскеля ревнивый тёмный глаз, будто мог понять, о чем тот умолчал. Несмотря на то, что и расседлывал и ухаживал за ним именно Эскель, а Маранья всего лишь пару голубых андорских яблок скормила, ушлый коняга уже выбрал свою линию лоялитета и следовал ей неукоснительно. Маранья показала рукой на андорский мох, по которому ступали лошади. - Раньше здесь ничего не росло... Лет пятьдесят назад никто бы и не подумал, что такое возможно... — она замялась. — Есть некий момент с джиннами. Да и климат меняется, пустыня потихоньку оживает. Говорят, это потому, что магия уходит. Лет пятьдесят назад, еще я помню! — никто и не подумал бы, что здесь может что-то расти. А за пятьдесят лет голубые кипарисы Андоры превратились в её символ, в пустыне появились оазисы, даже источники забили кое-где. С одной стороны, это хорошо, потому что кочевников, которые нас теснили, теперь, думаю, днём с огнём не сыскать. А с другой… — она тоскливо задумалась. — Пустыня перестанет быть нашим защитником… Магия yходит, и... Мало ли что… Она взглянула на него отчаянно и горько, темные глаза только и блеснули на смуглом лице. Эскель раздраженно почесал шрам. Мало всем подряд на Севере было воевать. Хотя в последнее время было спокойно, уже одно то, что войны постоянно боялись, постоянно ждали, постоянно принимали в расчёт, делало жизнь невыносимой. Но в словах Мараньи был большой резон, весь его жизненный опыт так и кричал о том, что когда у людей появляется возможность потрясти оружием и своим эго, они, люди, эту возможность сразу же по-сучьи используют. Кроме того, было ясно, как голубой андорский день, что Маранья еще многое умалчивает, но имеет ли он право у неё выпытывать, он пока не понимал. Эскель снова вздохнул, снова почесал щеку и перевёл взгляд на голубую равнину, на дорогу, ведущую к синим горам, по которой ступали сейчас их кони. Некстати вспомнилось, как выглядели разоренные темерские деревеньки во время достопамятной смуты, последовавшей за смертью Фольтеста. Деревья и травы там были зелёные, а вот кровь в людях текла, наверняка, такая же красная. Как же Эскель ненавидел чёртовы войны, даже их гипотетическую возможность. Просто до дрожи.***
После второй нильфгаардской Койон стал искать любой возможности не брать в руки меча. Как же он ненавидел войны, даже их гипотетическую возможность! Просто до дрожи. Однако хвататься за заказ Йеннифер, как за спасительную соломину, Койон тоже не спешил. В Махакам ещё следовало бы попасть, не вызывая особых подозрений. Мало ли. — Мне хотелось бы нанять именно Кота, — вкрадчиво проговорила Йеннифер, уставившись ему прямо в глаза. — Видишь ли, я имела честь знать твоего учителя, небезызвестного Гезраса из Лейды. И, что со мной бывает ой, как нечасто — я до сих пор от этого знакомства под впечатлением. Там, где волки лают, коты мурлычут. Про остальных я вообще молчу. Койон возвел очи горе. — Не надо мне льстить, Йенн. Просто предложи денег — авось, и соглашусь. Йеннифер обошла его по кругу, длинная многослойная юбка умным образом обтекала стоящие на полу колбы и реторты, не задев ни одной. — Я же не заставляю тебя шпионить, — сказала тогда Йеннифер, проходя к нему вплотную и доставая из шелковых, многослойных складок ткани более чем объемный, украшенный драгоценной вышивкой кошель. Кошель лежал на столе перед Койоном и обещал безбедную жизнь. По крайней мере, на некоторое время. — Просто подтвердить мои подозрения, и всё. Я, видишь ли, доверяю тебе и поэтому плачу заранее и плачу хорошо. Сумеешь ещё что-то узнать дополнительное, получишь вдвое больше. Если захочешь. Было ли это компромиссом с совестью? Или не было? Сейчас, шагая между столиков в приятнoм полумраке вергенской таверны, наслаждаясь запахами местной стряпни и краснолюдского пива (и тем непреложным фактом, что у него есть деньги, чтобы это купить!), Койон снова спрашивал себя об этом. Те, кого он искал, были уже здесь. Два эльфа сидели за дальним неприметным столиком и распивали, кажется, красное туссентское. Один из них был явно из здешних, из вергенских, хотя Койон в таких вещах, в отличие от большинства, разбирался, лет ему было явно достаточно, чтобы бы помнить прадедушек нынешних правителей. Волосы у него были не слишком длинные, аккуратно забранные сзади, рубашка явно выглажена заботливой женской рукой. Его Койон не знал. Зато знал другого эльфа. Лихой карминовый платок прикрывал половину лица и отсутствие правого глаза, за ухо было воткнуто бойкое перо, и весь этот эльф имел облик скорее залихватского охотника, чем вергенского горожанина. Бывший Гроза Севера поправил перо и кивнул Койону. Койон склонил голову в знак ответа. — Ведьмак? — тот, первый эльф, был, казалось, удивлён, но удивлён в хорошем смысле этого слова. Койон присел к ним за стол и мягко, по-кошачьи улыбнулся. Глаза аккуратно причесанного эльфа внимательно рассматривали его, наверняка подмечая детали — потертый, но годный дуплет, пальцы, чёрные от химикатов и то, что мечи он с собой сегодня решил не брать. — Киаран аэп Эаснилен, — представился незнакомый эльф. — Эрин, о котором вы говорили с Иорветом — мой сын. Не буду скрывать, я был несколько удивлён, узнав, о том, что у Иорвета нашлось вот такое решение проблемы. Я смел до этого момента надеяться, — тут Киаран аэп Эаснилен сощурился недовольно, если не сказать, что зло, — что мой брат присмотрит за Эрином сам. Но он отказался. Иорвет, бывший Гроза Севера, а сейчас советник Аэдирнской девы и глава вергенских лучников, персона с очень, по информации Койона, противоречивой репутацией, лишь пожал небрежно плечами. — Я не отрицаю, что когда-нибудь так и будет, брат. Если Эрин когда-либо сам захочет. Если примет зов крови, текущей в его жилах. Но пока он топчется в нерешительности, не зная, взять ли ему в руки лук, меч или как ты, edel, поменять все на закорючки в законах и геморрой над бумагами, боюсь, толку от нашей затеи будет немного. Ведьмак же — фигура, скажем так… нейтральная и поэтому, в некотором смысле, безобидная. Киаран сложил руки на груди. Койону казалось, что тот, с одной стороны, решение уже принял, а с другой — злится на себя и на всех за то, что, дескать, принять его пришлось под некоторым давлением. За спиной Киарана стену украшал гобелен — искусной, вполне возможно, даже эльфийской выделки, изображающий сцену охоты. Койон против воли засмотрелся на детально вышитые травы и колосья, на яркие, кричащие цвета фамильных гербов на одежде охотников, на оскаленные, выполненные с особым старанием кровожадные морды охотничьих псов. На гобелене шла охота на газель. Она трепетно задыхалась на переднем плане и глаза её выражали глубокое, совершенно человеческое отчаяние. — Ну, а вы? — спросил Киаран аэп Эасниллен у Койона. — Нетипично, когда ведьмак интересуется подобным делом... Койон посмотрел эльфу прямо в глаза и решил, что врать здесь точно не стоит. Внизу гобелена произошло странное шевеление и что-то похожее на рыжую, огненно-рыжую кошку прошелестело вдоль стены со странным цокающим звуком. — А я готов за любое дело взяться, — ответил Койон абсолютно честно. — Лишь бы поменьше крови. Мне хорошо досталось во вторую нильфгаардскую — два дня с трупами в одной яме провалялся, еле спасли. Так что, если есть возможность меч из ножен не вынимать, то я её выбираю. Всегда. Снизу что-то согласно крякнуло, цокнуло, прыгнуло и глазам Койона предстало удивительное существо с витыми рожками, донельзя напоминавшее миниатюрного козлика, но тянувшее спину на манер кота. С ума сойти! Козлярус Арикантус! Прямо как из Бестиария! Существо оценивающе посмотрело на Койона в ответ, утвердительно мявкнуло, а потом совершенно наглым образом свернулось клубком у Киарана аэп Эасниллена на коленях и сделало вид, что спит. Эльф, казалось, даже не придал этому значения, рассеянно почесал Козлярусу ушко. Да уж, в Вергене чего только не увидишь... — Я с удовольствием присмотрю на вашим сыном. — продолжил Койон. — Попробую научить его чему-нибудь. Может быть, действительно чем-нибудь заинтересую. Как правильно сказал Иорвет, я фигура нейтральная. Иорвет со значением и одобрительно вздернул бровь, а Киарана слова ведьмака, казалось, что убедили. — Вы мне нравитесь. — просто сказал тот. — Нравится ваше нежелание брать в руки меч без необходимости. Видите ли, я ненавижу войны, даже их гипотетическую возможность. Ненавижу просто до дрожи.***
Серый блеклый камень как нельзя больше подходил к настроению Кинарат, княжны Тараско, правой руки и единственной дочери правящего вот уже четвёртый десяток князя Тирентия Светоносного, любовно прозванного в народе Кудлатым за совершенно немыслимую прическу и манеры, далёкие от аристократических, даже по тараскинским скромным меркам. Княжество Тараско представляло из себя не просто кусок скалы, нет, это было бы ещё по-божески. Оно представлял из себя затерянный в пустыне кусок скалы. Так что все пейзажи Тараско были вот такими: серыми, блеклыми, безнадежными, иногда, для разнообразия, припорошенными песком. Если бы не Подземелья, созданные неугомонным кудлатым князем, можно было бы сойти с ума. Не только поэтому, но и поэтому тоже,Терентия народ любил. Князь был одним из них, ел и пил вместе с ними, о его любовных похождениях ходили легенды и, как и все князья до него, он удостоился чести летать на серебряном драконе. И каждый день, каждый отпущенный ему судьбой день радел за то, чтобы города-государства Зеррикании имели отношение друг с другом лучшее, чем родные братья и сестры. Коренастый, неказистый, добрый душой Кудлатый князь стал человеком, создавшим в городе драконов целую эпоху. И вот теперь эта эпоха подходила к концу. Кинарат подавила всхлип. Она любила своего отца и отдала бы все на свете, чтобы он жил ещё. Однако он был человеком, а над людьми, как известно, властно время. Кинарат, к своему огромному сожалению, научилась это понимать. Кинарат ни на отца, ни на красивую мать похожа не была — сухая, подвижная, жилистая, с треугольным скуластым личиком и умными жёсткими глазами. Пепельные волосы почти всегда гладко были занесены назад. К нарядам и драгоценностям княжна была до рвоты равнодушна, одежду предпочитала простую и удобную — благо, в Тараско это было в порядке вещей. Впервые Кинарат полетела на драконе, когда ей было лет двенадцать. Серебряный, шипастый и огромный, как половина их замка, дракон ответил на её зов и с тех пор все разговоры о том, что, дескать, как дочка цветочной шлюхи может наследовать престол, стихли. Мать Кинарат действительно была Цветком, выкупленным её отцом из Эблы за баснословную цену. Многие шептались, что Кудлатый для того Цветок и выкупил, Цветы ж могли родить от кого угодно, даже если у мужика почти все лососи против течения плывут. Злые языки говорили правду. Ну и что? Она своей матери не стыдилась. Не унаследовав в полной мере цветочную красоту, Кинарат унаследовала другое — цветочное долголетие. До красоты Кинарат, в целом, дела особого не было — из плеч вместо головы у неё могла расти драконья жопа, советники и приближенные отца все равно передрались бы за право жениться на ней — единственной дочери повелителя Тараско. Это было отвратительно. Кинарат ловила себя на мысли, что предпочитает общаться с драконами, а не с людьми. Драконы были совершенны, разные, и в тоже время одинаковые — время текло для них медленно и валко, и те проблемы, которые разрывали Кинарат сердце, не существовали вовсе. Так что и там понимание найти было трудно. Кинарат доподлинно знала, и этому знанию долго не могла поверить, что на далёком Севере драконица, оказывается, правит целым городом, таким же, как Тараско, вырубленным в скале. И что она, эта драконица, предпочитает быть в облике человека. С ума сойти. Драконы Тараско так не умели. — Оно нам и на руку, — говорил ей отец, почесывая свою невозможную шевелюру. — А то зачем бы им, мы, люди, тут все понадобились? Обратился в человека, да и все свои дела сделал. Из всех знакомых Кинарат драконов, пожалуй, лишь Айрат мог предстать в удобоваримом гуманоидном обличье. Но общаться с ним все равно было невозможно — острые, не поддающиеся трансформации зубы мешали ему говорить. Как хорошо, что Кинарат могла слышать и его, и всех их по-другому. В своей голове. Она прикрыла трепещущие веки ещё раз, возвращая себе хотя бы видимое спокойствие. В гулких коридорах дворца мог встретиться кто угодно — а ей нельзя было терять лицо. Вчера их доверенный при повелителе Эбле, царе Аниахе, вернулся в город и рассказал такие вещи, что Кинарат едва сдержалась, чтобы не влепить разряженному ослу пощёчину и не заставить под страхом пыток сказать, что он лжёт, лжёт, быть этого не может. Что это все глупые слухи! Что во сне не мог правитель Аниах такого замышлять! Пока драконы слышали её отчаянный, неверящий, запертый в голове крик, подданные Тараско видели как на лице княжны не дрогнул ни один мускул. И сейчас ей было очень страшно. Ах, если бы папа был бы в силе, как раньше! Она сама до дрожи боялась не справиться.