Длиною в жизнь

Маранья провела по обезображенной щеке Эскеля указательным пальцем, погладила скулу. Касания у неё были мягкие, полные нежности. — А я знаю, откуда этот шрам. Я кое-что про тебя тоже знаю. Эскель перехватил её руку и поцеловал пальцы. Он был настолько счастлив заполучить свою ласковую улыбчивую Маранью назад, что даже от воспоминаний о Дейдре не злился. Маранья легко перекатилась на другой бок, положила подбородок ему на грудь и, не обманув ожиданий, снова улыбнулась. — В Эбле было волшебное зеркало. Эскель заправил прядь кудрявых волос ей за ухо и улыбнулся в ответ. — Могла бы меня напрямую спросить. Я от тебя ничего не скрываю. Это было вопиющей неправдой. Эрин велел привести самое дорогое, и эти слова жгли Эскеля изнутри каждый час, он думал об этом постоянно, шел на гнилой компромисс с самим собой. — А у тебя был роман с Трисс Меригольд? Это был самый последний вопрос, которого он ожидал. Он в замешательстве почесал в затылке. Ревновали его второй раз за всю его долгую жизнь, и в первый раз это тоже была Маранья. — Это было недолго, — наконец сказал Эскель ровным тоном, — и совершенно, совершенно ничего серьёзного. Маранья опять прыснула в кулак. — Мне нравится, что ты оправдываешься, хотя и не должен. Снаружи вовсю бурлила жизнь, темерцы браво завтракали, кто-то вполголоса жаловался на отсутствие выпивки, кто-то весело шутил, а кто-то просто деловито жевал. Эскель знал, что через пять минут к нему в палатку ворвется Вернон или, если повезёт, Койон. Потому что вчера он сказал им, что у него, вроде как, есть план. Эскель притянул Маранью себе на грудь и зарылся носом ей в волосы. — Ещё секундочку, милая. И встаём. ××× Мирра появилась перед Эскелем не сразу. Пустыня настолько превратилась в степь, что недалеко от лагеря даже разлилось небольшое озеро. По размерам-то оно больше напоминало лужу, но вода в нем была чистой, прозрачной — самое то. Открытая вода должна была помочь. Около получаса ему потребовалось, чтобы сосредоточиться. Потому что в голову лезли такие мысли, что медитации ну ничуть не способствовали. Например, как сегодня с утра Маранья сидела на Эскеле верхом и двигалась плавно и ровно, не сбиваясь в быстрый темп, продляя обоюдное удовольствие. В штанах стало ощутимо тесно. — Ты как старый пень, который по весне зацвел! Странное чувство — и смотреть противно, и не можешь отвернуться! Мирра фыркнула выразительно и обидно, и Эскель знал, что дело не в его любовных похождениях. Вернее, не только в них. — Прости, — примирительно сказал он, — я знаю, что должен был сделать это раньше. Без тебя я бы тогда не выбрался. Но Маранью я к вам не поведу. Мирра уселась на стоящий поодаль камень, закинула одну бесплотную ногу на другую бесплотную ногу. — А ты у неё у самой спроси, что ей хотелось бы? Вообще спроси у людей, зачем они все сюда пришли? Видимо, просто лагерем постоять? А? Не считаешь так? Спроси у своего друга Койона про Эрина, например? Про Эрина и Койона было в самую точку. Тем временем Мирра распалялась все больше и больше, и Эскель запоздало подумал, что, наверное, наступил ей на больную мозоль, сам того не подозревая. — Ненавижу мужиков, которые считают, что если один раз свой волшебный член в тебя засунул, то всё — прощай, дарованная свыше свободная воля! Я все решу за тебя, дорогая, а ты лежи и не шевелись! Злобный румянец на мирриной фарфоровой коже был виден так отчаянно, словно её обварили кипятком. Сумей она сейчас полностью обрести человеческую плоть, наверняка б накинулась на Эскеля в попытке ему лицо расцарапать, если б не похуже чего. Эскель втянул воздух через ноздри, пытаясь успокоиться. Мирра и мужики — что там было, лучше об этом и думать не начинать. Сейчас и он вспылит, медитация закончится, никто ничего не решит. — Как они пройдут среди пауков, Мирра, как? Их сожрут же сразу же! Мирра подняла брови и несколько минут молчала. Эскель с удивлением отметил про себя, что и джинниха начинает вести себя почти по-человечески, во всяком случае, разумно. Вот, берет себя в руки и пытается успокоиться. — А вот это уже конструктивный вопрос. И ты, конечно же, не удивишься, если узнаешь, что выход есть. ××× Лания тяжело опустилась на одно колено перед Матриархом, начищенная до блеска кожа сапогов звонко хрустнула. Голубые своды Голубого Зала гулко разнесли эхо. Акустика здесь была сумасшедшая. Стоящая перед Ланией статная, но уже очень пожилая женщина еле заметно поморщилась. Из-под складок пышной голубой мантии проглядывал такой же, как у Лании, доспех — матриарх не хотела давать поблажку старческому телу. Когда-то голубые, а теперь почти выцветшие глаза матриарха были прищурены, тонкогубый рот плотно сжат. Матриарх за последний год заметно сдала. Сдала так, как за последние десять лет не сдавала. Однако, если матриарх была не права, она это признавала — качество для правителя ценное и довольно редкое — этого, подумала Лания, не отнять. Постоянные диспуты, интриги, да и, куда ж без них, ростки здравого смысла сделали свое дело. За плечом Матриарха стоял принц, принц, а не наследная принцесса, та, что со скандалом заперлась в покоях, чтобы «не нюхать джиннову духу», как она выразилась. Лания поймала себя в который раз на мысли, что принц Ней был бы куда лучшим правителем, чем его взбалмошная сестра. Жаль, что он родился мужчиной. Лании он всегда напоминал её старинного приятеля ведьмака Эскеля — молчаливый, сдержанный, вдумчивый. Конечно, на ухоженной коже ни одного шрама, а тёмные волосы не обрезаны кое-как, как у Эскеля, садовыми ножницами, а красиво уложены в соответствующую этикету косу. Зато такая же косая сажень в плечах, что андорским вкусам совершенно не соответствовало. Принц, впрочем, отсутствием внимания соотечественниц совершенно не тяготился. Говорят, был большой любитель Цветов, что неудивительно. Все мужики на них ведутся. Вот ещё одна из причин, почему Андорой от века правят женщины! Матриарх сухо кивнула Лании и подала знак всем собравшимся следовать за ней. Нестройной вереницей они покинули зал, прошли по петляющей аллее, засаженной голубыми кипарисами. Лания знала — если смотреть с крепостной стены, то прекрасную голубую геометрию пригородных посадок страшно и неотразимо начинают разрывать чёрные зоны провалов, как их все, не сговариваясь, почему-то называли. Оттенки синего, голубого, и аквамарин, и лазурит не перекликались в гармонии, как раньше, нет — теперь пейзаж напоминал соштопанное из тряпья одеяло бедняка — разворошённые, выжженные участки повсюду. Пауки боялись только огня. И огня в Андорре против них уже не хватало. Три величественных дракона парили в небе. Двое из них медленно зашли на посадку, а третий сделал большой круг и неожиданно устремился к подножию одной из выступавших из тумана гор. Ящер распахнул пасть, из неё вырвался столб огня и накрыл расползшееся, было, чёрное нечто, почти невидимое отсюда, с крепостных андорских стен. Эбла и Тараско демонстрировали свои намерения напрямую. Два других дракона приземлились во внутреннем дворике. С сияющего чешуей ящера сошли две фигуры. А другой ящер, как только когти его коснулись земли, начал странно и страшно корчиться, выгибаться, биться в конвульсиях. Лания, да и все рядом с ней схватились за оружие. Однако кошмара не последовало. Дракон как-то странно скрутился внутри себя, а через секунду на его месте уже стоял человек. Человек был поистине гигантом, встав рядом с ним, Лания бы ему и до подмышки не дотянулась. Острые конические зубы торчали из его рта, глаза так и остались змеиными, а на обнажённых по предплечья мускулистых руках кое-где проступала чешуя. Дракон подошёл и встал сзади спешившихся Лаурина и Кинарат. Двойной язык выскользнул из узкого рта и облизнул острые зубы. Это впечатлило даже Матриарха. Княгиня Кинарат, несмотря на горделивую осанку, была сама на себя не похожа. Она опиралась на руку мужа и было видно, что ей нехорошо, физически нехорошо — каждый шаг давался с трудом. Огромные карие глаза на узком лице лихорадочно блестели. Причина её недомогания была на виду — живот уже никакими свободными одеждами было не скрыть. Беременность княгиня переносила крайне плохо. «Нашли время, — подумала Лания, — тоже мне». И походя, со немалым злорадством отметила про себя, что княгиня красотой-то особой не блещет — в папочку пошла. Правитель Лаурин выглядел ужасно устало, и устало именно по-человечески. Под глазами круги, лицо осунулось от недосыпа. Лания аж присвистнула — обычно это был, как оно монарху и положено, донельзя лощеный карась. Если б Лания не знала лучше, точно бы поверила — перед ней обычный человек. Принц Ней удивил — подался вперёд и по всем тараскинским правилам склонился перед княгиней, по всем правилам поцеловал правый рукав её церемониальных одежд. Матриарх вздернула тонкие брови. Слабость она презирала. Дракон за спиной Кинарат и Лаурина недовольно заворчал и уставился на андорцев немигающим, страшным глазом — человеческие эмоции ящеры считывали, как никто. — Чего вы хотите? — проскрежетала Матриарх, игнорируя ко всем паукам любой этикет. Новый повелитель Эблы, однако, на грубость внимания не обратил. — Мира, — произнес он твёрдым голосом. — Мы хотим мира в Зеррикании.

×××

Маранья понятия не имела, что делать со свалившейся ей на голову отчаянной любовью. За тот год, который она себя помнила, она привыкла считать себя если не верхом благоразумия, то, про крайней мере, не совсем пустоголовой особой. Хотелось верить, что разум контролирует если уж не сердце, то, по крайней мере, плоть. Оказалось — ни хрена. С одной стороны, ну какая же она дура! А с другой — ну как же ей с Эскелем хорошо… Но, когда нордлинг озвучил ей свою просьбу, Маранье стало обидно и бескомпромиссно ясно, с какой стороны на ситуацию смотреть с самого начала надо было. — И думать забудь, — сказала она голосом, в котором откуда не возьмись прорезались металлические нотки, — Княгиня Кинарат доверила это МНЕ. Мне и нести эту ношу. Душу разрывала непонятная обида. Удивляться тому, что у Эскеля был некий свой план, не стоило. Да и обижаться было глупо. Потом, через пару часов, остыв и хорошенько все обдумав, Маранья заставила себя вспомнить, что она все-таки не Цветок, который лежит там где-то на подушках и размышляет, как бы зашедшего нордлингского господина половчее ублажить. Хренушки тебе! Все таки у неё и должность при дворце есть, и семья хорошая. Не в компостной куче она себя нашла. И, хочется надеяться, ещё и мозги остались. — Странно, что ты вообще знаешь об этом. — продолжила она тем же самым тоном, таким холодным, что и сама от себя не ожидала. — Я не говорила про живой камень ничего и никому. Но что бы то ни было, мой ответ — нет. У нордлинга лицо дернулось так, как если бы она его ударила. — Есть способ, — тихо заговорил он, — использовать живой камень так, чтобы погрузить человека в транс. Сделать послушным, управляемым. В этом состоянии у человека не будет мыслей и пауки его жрать тоже не станут. Но для этого нужен не только камень, нужен ещё ведьмачий знак. Ты таким не владеешь, уж прости. В словах ведьмака был явный резон. — Хорошо, — Мараньи голос смягчился. — Койон тоже ведьмак. Он живёт в Эбле уже год и я его прекрасно знаю. Не возражаешь, если он попробует? Эскель согласно наклонил голову. — Конечно. Через час все они потрясенно наблюдали как весь, без шуток, абсолютно весь темерский отряд гарцует на лошадях в ногу, точно в ногу и синхронно поворачивается под приказ Койона. Лица у солдат были пустые, глаза, затянутые дымкой, взгляд, направленный внутрь себя. В отсутствие мыслей верилось моментально. — Вперёд налево, полмили, — осипшим от шока голосом произнес Койон. И, повинуясь движению его руки, взвод синхронно повернулся и синхронно поскакал. — Я даже особо не концентрировался… — Койон растерянно посмотрел на Эскеля. Потом опустил руку с Аксием и сжал ей живой камень, который висел у него на груди. Даже стоя к Койону совсем не близко, Маранья чувствовала, как голова дракона вибрирует — это было что-то новое. Поздним вечером она тихо зашла в палатку ведьмаков. Те ещё не ложились спать — сидели и тихо переговаривались. Деревянная плашка заменяла им стол, на ней стояло пиво в кружках и остатки простой трапезы, кажется, сыр со слегка зачерствевшим хлебом. — Я тебе ещё тогда говорил, не обижай Эскеля, — шепнул ей пару часов назад Койон, возвращая ей кулон, — вижу, не зря говорил. Койон был, надо признать, сводник ещё тот. Вот и сейчас, едва завидев её, торопливо вскочил и сославшись на срочные, просто до ужаса неотложные дела, палатку покинул, весело блеснув напоследок глазами. Маранья аккуратно присела на освободившийся чурбан, служивший только что Койону стулом. Эскель обиженным совершенно не выглядел — он спокойно жевал свой хлеб с сыром и вопросительно смотрел на неё. — Эскель, — твердо сказала Маранья. — Койона и темерцы наши хорошо знают. Поэтому выбор пал на него… ничего личного, понимаешь? Ведьмак совершенно нейтрально пожал плечами. — Понимаю, — мягко сказал он. — Я не в обиде, Маранья. В Мараньиной голове слова вертелись и сталкивались, как стадо необьезженных коней, а вот выдавить их из себя ей удавалось с огромным трудом. — Геральт и Койон клялись, что доверяют тебе, как себе. И я… мне хотелось бы тоже доверять тебе. Странно было говорить такое человеку, с которым она за пару дней умудрилась заняться сексом не раз и не два, но все же. Она сглотнула. Эскель смотрел на неё, не говоря ни слова. Спокойно, сосредоточенно, без осуждения. — Когда-то я сказал тебе тоже самое. Слезы защипали глаза. Маранья и сама не знала, что с ней такое. Вроде, Эскель ничего такого не сказал… Он привычным движением почесал шрам на щеке, а потом накрыл её пальцы своей ладонью. — Раз уж хочешь научиться доверять, то самое время мне тебе что-то сказать. Я был там, внутри горы. Я должен был принести самое дорогое. Я решил, что это ты — Маранья, и страшно за тебя испугался. Я все думал, как выпутаться из этой ситуации. Но джинны, как обычно, всё не договаривают. Не ты им, верно, нужна, а живой камень у тебя на шее. Отдай его мне…- он помедлил, — если хочешь, отдай Койону. А сама бери лошадь и скачи обратно, в Эблу. Там ты будешь в безопасности. А потом я доберусь к тебе. Приду за тобою, милая. Маранья легким, текучим движением переместилась с деревянной колодки Эскелю на колени. Ласково отвела от щеки неровно отрезанные пряди чёрных волос, обняла его, прижалась своей щекой к его — щетинистой. Эскель поддержал её под поясницу, обнял в ответ. Было слышно, как гулко колотится у него сердце — сильно и быстро — или это у ведьмаков всегда так? Запах железа и химикалий, уже старый, хорошо выполосканный мылом, но все же отчетливый, ударил Маранье в ноздри. Но все равно — сидеть у Эскеля на коленях было тепло и удобно. Она наклонилась к его уху. — Ты же знаешь, что я скажу — нет.

×××

А на следующее утро Маранья послушно втянула в ноздри странный беловатый порошок и погрузилась в абсолютно идиотское ощущение какой-то собственной особенности и смешной детской неправильности всего мира вокруг. Хотелось смеяться в голос. Княгиня Кинарат говорила ей, что воспоминаний у неё так мало, что пауков она вряд ли привлечет. Княгиня Кинарат думала, что Маранья найдёт либо свою горячую любовь, либо погибель уже там — по другую сторону Синих и Стонущих гор. Однако теперь горячее, переполняющее её чувство отступило. Не имело значение ничего, кроме этой сумасшедшей лёгкости, с которой вращается мир вокруг. Эскель смотрел на нее угрюмо, а потом, вздохнув, сказал. — Сядешь на коня передо мной. Как же я эту срань ненавижу! Так Маранья и миновала предместье Стонущих Гор — безвольной куклой в руках Эскеля. Странные, потусторонние голоса начали скрежетать вокруг, вначале яростно пытались ей что-то сказать, а потом отставали от неё в удивлении. Рядом гарцевал Койон с глупой, не идущей ему улыбкой на лице. Однако и себя и коня он все же как-то контролировал. На шее у него висел живой камень, а второй рукой он сложил этот свой сложный Знак, заставлявший темерцев подчиняться. Маранье было абсолютно все равно. Абсолютно. Она облокотилась на Эскеля, устроила голову у него на груди и постепенно погрузилась в отупляющую, вязкую полудрему, странно счастливую и странно дурную одновременно. Иногда Эскель тормошил её, подносил к губам фляжку, заставлял глотнуть. Время растворилось. Внизу что-то скрежетало и ползло, но никто не обращал на это внимания. Темерцы гарцевали чинно и стройно, двигаясь точно к заданной цели. То ли в полусне, то ли наяву, но Маранье показалось, что рядом с их конем весело идёт женщина с рыжими, как закат, волосами. Силуэт женщины расплывался в воздухе, свет спокойно проходил сквозь её жестикулирующие руки. Маранья бы удивилась, да сил не было. Женщина сочно причмокнула, подмигнула Мараньи и прежде, чем раствориться в воздухе, отчетливо произнесла: — Вон за тем поворотом, Эскель, за той аркой. ××× Киаран аэп Эасниллен стоял на крепостной стене свободного города Вергена. Вместо обычного щегольского дублета на нем было его старое, позабытое уже скоя`таэльское облачение. Левая рука привычно сжимала лук несмотря на то, сколько лет прошло с тех пор, как ему доводилось стрелять не по мишеням в последний раз. Вергенские лучники во главе с Иорветом поприветствовали его скупыми кивками — эльфы уже были на всех высотах и почти у всех на тетивах лежали стрелы. Где-то там были старые друзья — Иорвет и Аэдирнская дева, воительница в сияющих доспехах. Иорвет за эти пару недель как по волшебству стал собою прежним — выкованным из железа, Грозою Севера. Если мирная жизнь ему претила, то со смертью он играть умел и любил. Жалко, что этого не видит Вернон Роше. Ну ничего, Ирис ему расскажет. Сердце Киарана разрывалось. Вчера он посадил отчаянно плачущую жену, еле удерживающую орущего младенца, на коня. Конь Киарану достался ещё из той, прошлой жизни — мощный до безумия и послушный, как котёнок. Женщины и дети в большинстве своем уже покинули город, осажденный пауками, которые методично пожирали скалы. С пауками невозможно было договориться. Инфернальное, не рассуждающее зло. Огромными усилиями удалось отбросить их за Дыфню, и, казалось, что у Вергена ещё есть шанс. Киаран знал, что Понтару отчаянно не повезло — огромный провал открылся именно здесь, остальные северные княжества были пока в безопасности. Он запрещал себе думать про старшего сына и про то, как там, в Зеррикании — по слухам, эта нечисть перла именно оттуда. А Ирис все не уезжала. Не хотела оставлять мужа одного… — Подумай о нём, — жёстко сказал Киаран, указывая на крошку Нисса, — одного сына мы, вполне возможно, уже потеряли. Он знал, что это удар под дых, но выбора не было. — Беги, пока можно. Махакамские ворота ещё свободны. Скачите в Вызиму, туда они ещё не добрались. Пока не добрались. Ирис давилась слезами, но подчинилась. В последний момент привстала на носки и прижалась своими губами к его губам, жарко и отчаянно. Если б не крошка Нисс, не заставил бы Киаран ее из Вергена уезжать. Киаран знал, что они оба спасутся, даже если на пути им и встретятся пауки. Огромный конь, выведенный Aen Elle для того, чтобы прыгать между мирами, запросто мог перепрыгнуть и городскую стену. Вчера он тоже стоял здесь и смотрел, как Ирис удаляется от вергенских стен на полном скаку. Он непрестанно молился Деве Полей, чтобы увидеть свою семью ещё раз. Киаран поджёг стрелу, тщательно прицелился и выпустил в её кипящую, шевелящуюся паучью массу. Эти твари боялись только огня. Киаран аэп Эасниллен был готов умереть, защищая свой дом. Хоть и знал, что это безнадёжно.