—~—
Светало очень быстро, солнечные лучи заливали палубу «Неудержимого», согревали озябшую команду своим теплом. Стид сжал и разжал пальцы несколько раз, разминая затекшие руки, — они были связаны за спиной уже несколько часов. Предплечья ныли, как и спина — приходилось сидеть в неудобной позе, привалившись спиной к фальшборту, но он не спешил жаловаться. Они только что вернули Олу — нетронутым, как он догадался, услышав облегченный выдох Джима. Они пробормотали под нос что-то на испанском, не особо лестное, это было очевидно. Кровь из их разбитого носа уже перестала бежать, запеклась над верхней губой, но Джим не могли даже вытереть ее — их руки были связаны, как и у самого Стида, как и у всех остальных членов команды. Невысокий офицер приблизился к Люциусу, рывком поднял его на ноги; Пит даже успел выкрикнуть что-то протестующее, прежде чем кулак одного из матросов, стороживших их, нашел его лицо, заставляя замолчать. Стид обеспокоенно наблюдал за тем, как Люциуса уводят в сторону каюты капитана, где уже несколько часов сидел Чонси, методично допрашивая их одного за другим. Стид хотел бы узнать, что именно он выпытывал, но не смел заговорить — не хотел опять подвергать кого-то из команды побоям. Правый глаз Таракана заплыл и уже практически не открывался, а губа Французика была разбита, из нее тонкой струйкой сочилась кровь. Но хуже всего был Швед — его ударили по голове еще ночью, при задержании, и он до сих пор не пришел в себя. Кровь запеклась в его светлых волосах, покрывая одну часть головы темно-красной коркой. Его попытались усадить, но он безвольно завалился на бок, на твердое плечо Малыша Джона. Если бы не кровь, со стороны могло бы даже показаться, что он мирно спит. Британцы не щадили никого из команды, и Стид намеревался первым же делом высказать это Чонси, как только его отведут к нему. Если отведут. Кажется, Чонси совершенно не спешил допрашивать капитана, решив вдоволь отыграться вместо этого на команде. Стид коротко, яростно выдохнул и в злом отчаянии дернул запястьями, натягивая путы, — веревка впилась в уже стертую кожу. Через какое-то время Люциуса вернули — он был бледен, с расширившимися в испуге глазами. Прежде чем его усадили вместе с остальными пленниками, он успел поймать взгляда Стида, губами прошептал «держись». Стид попытался одобрительно кивнуть, но Люциуса грубо толкнули, вынуждая сесть на палубу, и он потерял его из поля зрения. Тот же самый невысокий офицер, что забрал Люциуса, приблизился теперь к нему, поглядывая на него сверху вниз холодно, презрительно приподняв брови. — Стид Боннет? — спросил он, вложив в свой тон все, что, очевидно, думал про Стида. Стид кивнул. — Капитан Бадминтон желает с вами поговорить. Он не стал помогать Стиду подняться — пришлось пережить несколько унизительных минут, пока он сам пытался встать на затекшие ноги, в то время как его руки оставались связаны за спиной. Мягкий полумрак коридора, ведущего к каюте, казался почти черным после залитой солнцем палубы. Стид моргнул несколько раз, чтобы вернуть зрение, и расправил плечи, прежде чем войти в комнату. Чонси сидел за столом с таким видом, как будто весь мир принадлежал ему. Он подбородком указал на стул, и Стид покорно присел перед ним, изучая его внимательным взглядом. Из двух близнецов Чонси всегда производил впечатление более сдержанного и от этого более непредсказуемого. Стид всегда полагал, что, хотя и его карьера сложилась не так удачно, как у Найджела, от Чонси можно было ожидать беды. — Прежде чем мы начнем, Чонси, я выскажу вам свое искреннее недовольство обращением с моей командой. Ни один из них не заслужил подобного. Одному из моих людей, которого ваш человек ранил во время задержания, нужна помощь, и я требую ее оказать немедленно. Чонси долго молчал, прежде чем ответить. Ни один мускул на его лице не дрогнул, только губы сжались чуть плотнее. — Боюсь, капитан Боннет, вы не в праве ничего требовать. Видите ли, мы — офицеры Британского Флота, а офицеры не обязаны подчинятся пиратам, к коим вы себя с недавних пор причисляете. Ведь так, Джентльмен-пират? Стид только выдохнул и едва заметно покачал головой. — Чонси, — позвал он мягко, пытаясь воззвать к его голосу разума. — Ты захватил меня, делай со мной что хочешь. Но никто больше не должен страдать из-за меня. Чонси издал смешок, высокий, натянуто-истеричный, низко нагнулся над столом, сокращая дистанцию между ними. — И я сделаю, Малыш Боннет, — прошипел он почти удовлетворенно. — Не сомневайся. Только вот твоя так называемая команда — всего лишь кучка жалких пиратов. И они пойдут на виселицу вслед за тобой, один за другим. Их ничто не спасет, так почему я должен щадить их сейчас? Стид прикрыл глаза, стараясь унять всколыхнувшийся внутри него страх. Вся эта ситуация была до тошноты знакома, — он снова вспомнил день, когда их захватили испанцы, когда Сэм выторговал его жизнь за свою. Только сейчас рядом с ним не было Сэма с его уверенностью в себе и очаровательным заговорщическим тоном. Был только он, Стид, и он знал, что не сможет добиться своего, что бы он ни говорил. Кажется, в этот раз его и в самом деле ждала смерть. Стид сожалел только о двух вещах, — что его команда так же обречена. И что Эдвард так и не узнает, как близок он был к тому, чтобы снять проклятие. Вопросы беспорядочно роились в голове; Стид сделал один, другой глубокий вдох, стараясь унять мысли, а затем открыл глаза и заговорил, поражаясь спокойствию собственного тона: — Как вы нашли нас? Чонси откинулся назад на своем кресле; на губах у него появилась кривая ухмылка, от которой что-то в животе у Стида оборвалось и рухнуло вниз ледяным комом паники. Чонси потянулся к карману своего жакета, а затем подкинул предмет, который достал из него, в воздух. Предмет едва слышно зазвенел, поймал отблеск, падавший из окна, но Чонси поймал его в ладонь раньше, чем Стид успел разглядеть его. Чонси не стал томить и выложил предмет на стол. Это была слегка потускневшая серебряная монета с двумя ликами. Стид почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — Вильгельм и Мария… — прошептал он, мгновенно вспоминая умные глаза Майкла Смита. Чонси кивнул с самодовольным видом и одним движением вернул монету назад в карман. — У Короны всегда найдутся друзья, даже не сомневайся, Малыш Боннет. Стид прикрыл глаза и рвано выдохнул. На него резко навалился привычный груз собственных ошибок, придавливая его к стулу. Силы оставили его, и он почувствовал тоску и усталость. — Чего ты хочешь, Чонси? — слабо спросил он, не отнимая ладоней от лица. — Смерть моего брата, — заявил Чонси, и это было так внезапно, что Стид распахнул глаза и уставился на него. Чонси оперся кончиками пальцев о стол, весь поддался вперед. — Расскажи мне все о ней. — Разве Найджел мертв? — спросил Стид, решив, что хотя бы попытается разыграть эту карту. Сам он мысленно судорожно вспоминал тот день — день, когда он встретил Эда, когда Кракен уничтожил «Неуловимого» и тем самым спас их жизни. Они никак не могли узнать — в воде плавали только обломки корабля и трупы, никто не мог выжить после нападения Кракена и команды «Анны». Чонси фыркнул, громко и презрительно, разом сметя все его надежды. — Не притворяйся еще большим дураком, чем ты являешься, Боннет. Ты был там — у нас есть сразу несколько выживших свидетелей. Которые, к слову, заявляют, что именно ты убил Найджела Бадминтона, адмирала Британского Флота. Убийство моего брата, Малыш Боннет, это преступление куда серьезнее, чем вся эта нелепая игра в пиратов, которую ты затеял от скуки. Будь уверен, тебя ждет расстрел — ничто тебя не спасет. Так что можешь начать говорить — и постарайся убедиться, чтобы твой рассказ был полон всех возможных красочных деталей, как ты, уверен, умеешь. Стид выдохнул и прикусил губу, мысленно прикидывая варианты. Чонси был прав — его ждала смерть. Мысль об этом удивительным образом отрезвляла; он давно был готов к смерти. Но он хотя бы мог попытаться спасти свою команду. И Эда. — Вина за смерть Найджела и остальных только на мне, — начал он осторожно. — Я не думаю, что ты поверишь мне, Чонси, но я говорю искренне: я не хотел, чтобы все произошло так. Не хотел, чтобы твой брат погиб. Чтобы погибли… все остальные. — Забавно, — холодно произнес Чонси, смерив его взглядом. — Забавно, как ты пытаешься приписать себе чужие заслуги, Боннет. Кажется, я ясно выразился: у нас есть свидетели. Два матроса выжили. Они рассказали нам все. О том, как мой брат задержал тебя. И о том, как на «Неуловимый» внезапно напал Кракен, неся всем смерть и разрушение. Всем, кроме тебя и твоего убого кораблика. Почему, Малыш Боннет… почему Кракен пощадил тебя? — Я не знаю, — честно признался Стид, в деталях вспоминая тот день. Свой ужас и восторг. Свое безразличие перед лицом смерти. Перед лицом Кракена — Эда… Сердце полоснул кинжал боли, и Стид отвел взгляд, не желая, чтобы Чонси заметил, как блеснули слезы в его глазах. — Думаю, что я знаю, — прошептал Чонси с довольной усмешкой. — Ты служил ему — Кракен всегда спасает тех, кто служит ему. И мне интересно… — Чонси поймал его взгляд, переплел пальцы перед собой. — Придет ли он тебе на помощь сегодня? Я предполагаю, что придет. И если — когда я окажусь прав… Мы будем ждать его. В этот раз мы готовы. Стид почувствовал, как дыхание в груди на мгновение сперло, когда он вспомнил два британских боевых корабля во главе с «Неудержимым» — близнецом затонувшего фрегата «Неуловимого». Он успел внимательно их разглядеть с палубы, пока допрашивали его команду. Корабли сидели в воде тяжело, их борта щерились стройными рядами пушек, а трюмы, как он понял с внезапной ясностью, наверняка были забиты порохом и ядрами. Это была ловушка, да вот только не на них. Стид снова был лишь приманкой для добычи покрупнее. Он закрыл глаза и впервые за всю неделю взмолился о том, чтобы Эд не возвращался.* * *
Ледяные воды морских глубин баюкали его, мягко обнимая израненное исполинское тело. Кракен скручивал и раскручивал щупальца, позволяя воде унять жар и боль. Пузырьки сотнями взвивались ввысь, туда, где сквозь толщу едва пробивался дневной свет. Он чувствовал печаль — необычное для него чувство, отголоски эмоций человека, которым он был когда-то. Печаль заполняла его, отодвигая на задний план голод и даже ярость. Кракен жалобно стонал, не зная, куда деть себя от этого всепоглощающего чувства. Он хотел, чтобы оно ушло, хотел забыть о нем, но отчего-то не мог. Чужие воспоминания — воспоминания о тепле, о карих глазах, светлых пушистых прядях, коже, бледной в лунном свете, — заполняли его, переплетались со своими собственными ощущениями, слишком простыми для таких сложных эмоций. Кракен чувствовал боль, и эта боль была не от ран на его теле — эта боль шла откуда-то изнутри, из таких глубин, о которых он даже не подозревал. Это было неправильно и в то же время поразительно правильно. Сладко и горько. Контраст, который никогда не заботил его, сейчас разрывал его напополам, и Кракен хотел только одного — чтобы это все прошло, чтобы исчезли печаль и боль. Он слышал шепот — шепот волн, шепот всех душ, служивших ему уже много десятилетий. Он искал только один голос — который, как он думал, поможет ему унять боль, но который всегда делал только хуже. Он обжигался об этот голос снова и снова, но каждый раз тянулся к нему. Сейчас этот голос дрожал — его обладатель, обладатель светлых кудрей и теплых глаз, был напуган. Кракен заворочался, тревожа ленивые воды морских глубин. Обладатель милого голоса был в опасности, и Кракен чувствовал это всем телом. Знакомая ярость залила его раскаленной лавой, вытесняя печаль и боль. Кракен взревел, посылая вибрацию сквозь толщу воды, и взвился наверх, поднимая со дна мутное облако. Он отдал лишь один мысленный приказ — приказ такой силы, что его слуга по имени Хэндс на палубе корабля прижал ладони к вискам и зажмурился от боли. Кракен довольно заурчал — ему нравилась эта боль. Ему хотелось причинять ее снова и снова, перебирать людишек одного за другим, пока он, наконец, не вопьется в горло тому, кто заставил обладателя светлых кудрей страдать.* * *
— Он не придет, Чонси, — в третий раз повторил Стид, поднимая голову и пытаясь разглядеть его на квартердеке. Чонси проигнорировал его слова — он мерил квартердек раздраженными шагами, словно загнанный в ловушку хищник, нервно поглядывая на горизонт. Его собственные офицеры косились на него с явным неодобрением, матросы позволяли себе недовольный шепот. Прошло уже несколько часов, солнце стояло высоко в небе, его свет периодически скрывали проносящиеся по небу облака, обещавшие дождь. Во рту пересохло, Стиду приходилось часто облизывать губы, но он игнорировал неудобства. По крайней мере, ему удалось добиться того, чтобы его команду напоили, а рану Шведа промыли и перевязали. Сейчас тот сидел, ослабленный и ошарашенный, испуганно поглядывая на британских матросов. — Он не придет мне на помощь, и ты понимаешь это, — мягко произнес Стид. Чонси прервал свои безумные хождения, посмотрел на него озлобленно. — Признай это, Чонси. Ты просчитался. — Нет! — прорычал он, в два шага спускаясь по ступенькам вниз, на палубу. Он приблизился почти вплотную к Стиду, выдохнул ему в лицо. — Кракен явится! Он внезапно вытянул руку, грубо схватил Баттонса за плечо, притянул к себе и прижал пистолет к его виску. Баттонс закрыл глаза и сжал губы. — Чонси, нет! — охнул Стид, машинально дернувшись в сторону своего старпома. — Мы будем казнить членов команды одного из другим, может быть, это привлечет его внимание? — Чонси взвел курок, истерично усмехнулся. От его насмешливого спокойствия не осталось и следа, он явно нервничал, чувствуя, как триумф ускользает сквозь пальцы. — Отпусти его, Чонси, — попросил Стид, беря себя в руки. — Незачем проливать кровь. У тебя есть я. Тебе нужен только я. Ни одна другая смерть не привлечет его внимание так, как моя смерть. — Разве ты только что не пытался убедить меня, Боннет, что Кракен не придет тебе на помощь? — Голос Чонси поднялся до визга, он взмахнул пистолетом — несколько членов его собственного экипажа отшатнулись и пригнулись. Стид на мгновение прикрыл глаза, выдохнул. Напомнил себе, что он уже считай что мертв, но у его команды еще есть шанс спастись. Чонси был сейчас нестабилен, потерял рассудительность, дал волю эмоциям. Этим можно было воспользоваться. — Тебе нужен только я, — повторил он негромко. — Именно я убил твоего брата. Вонзил его же шпагу ему в череп — он и не понял даже, откуда пришел удар. Я наслаждался каждым мигом, Чонси. Приятно было наконец стереть эту самодовольную ухмылку с его лица. Видел бы ты, каким он был ошарашенным те несколько секунд, что еще был жив. Он… Тяжелый кулак прилетел ему прямо в челюсть, Стид не удержался на ногах и упал на палубу, прямо на плечо. Он вздрогнул от боли, но не позволил себе издать ни звука. — Не смей бахвалиться смертью моего брата, недоумок! — завизжал Чонси, наклоняясь к нему. Он дернул его за больное плечо, и Стид поморщился и попытался уйти от прикосновения, причинявшего боль. — Поднять его на ноги, живо! Две пары рук подхватили его под локти, поставили на ноги. Стид слегка пошатнулся, но через мгновение восстановил равновесие, выпрямил спину. Посмотрел прямо в глаза Чонси и увидел в самой глубине безумие. Его лицо покраснело и покрылось испариной, он дышал тяжело и часто. Чонси поднял упавший пистолет, направил ему в самое лицо, — Стиду показалось, что он мог почувствовать холод металла. — Очень хорошо, — выдохнул Чонси, свободной рукой одергивая одежду, поправляя сбившийся парик. — Значит, мы начнем с тебя. Властью, данной мне Его Величеством Королем… Палуба «Неудержимого» внезапно громко застонала и покачнулась. В следующее мгновение вода по оба борта гейзером взвилась вверх, обрушилась на них дождем — и явила щупальца, мгновенно нашедшие мачты фрегата. Стид не удержался на ногах и упал на колени, больно ударившись о мокрую древесину. Не удержался на ногах и Чонси, но ему повезло гораздо меньше, — его повело вперед, рука дернулась, и раздался громкий выстрел. В ушах у Стида зазвенело, и он с трудом услышал свой собственный вскрик, когда тело Чонси тяжело завалилось на палубу. Одна половина его головы превратилась в кровавое месиво; из безобразной зияющей раны поднимался дымок, и медленно, словно нехотя, вытекала кровь. Стид судорожно отполз назад, уткнулся спиной в фальшборт, подобрал колени. Его трясло, в груди было тесно, словно ее стянуло металлическим обручем; этот же обруч мешал дышать, но Стид все равно открывал и закрывал рот, безуспешно пытаясь вдохнуть. Сердце колотилось в груди так громко, что заглушало все остальные звуки. Он не мог оторвать взгляда от тела Чонси, смотрел, как завороженный, на его искаженное злобой лицо, так похожее на посмертное выражение лица его брата. Стид не замечал хаоса, царившего вокруг, пока кто-то — Люциус, как он понял с запозданием, — не дернул его за плечо, поднимая на ноги. — Стид! — закричал Люциус. Он размахивал руками и пытался перекричать треск корабля и крики вокруг них, разом нахлынувшие на Стида. — Кракен сейчас потопит корабль и нас вместе с ним! Нам нужно валить отсюда! «Но мои руки связаны», — хотел возразить Стид, но не смог произнести ни слова. Раздались оглушающие выстрелы, и Стид крупно вздрогнул, сглотнул; сердце колотилось как будто в самом горле. Он с запозданием распознал источник шума: команда «Неудержимого» вспомнила, наконец, что у них были орудия, и решила дать бой. Дым взвился сразу по оба борта, скрывая на мгновение щупальца. Раздался рев, корабль содрогнулся, а сердце Стида застыло от ужаса. Он видел, как щупальца, изорванные в кровавые клочья залпом пушек, отпустили корабль и нырнули под воду. Стид перегнулся через палубу, провожая их отчаянным взглядом, успел прошептать только: — Эд, нет… — когда корабль снова задрожал. Этот толчок был ощутимее прежнего — словно огромное чудовище всем телом ударило корабль снизу, из-под воды. Раздались крики, треск ломаемого дерева — бизань-мачта завалилась на палубу, утягивая за собой хитросплетения такелажа, но Стид уже не увидел этого. Он упал за борт, и вода встретила его жестким неприветливым ударом, выбившим весь воздух из его легких. Стид машинально открыл рот, чтобы вскрикнуть, и мгновенно набрал в него воды. Он дернул ногами, пытаясь направить себя наверх, на поверхность, но правда была в том, что он больше не знал, где находится верх, а где низ, а одежда и связанные за спиной руки сковывали любое его движения. Тишина под водой была оглушающей, но он всем телом ощущал вибрации. Стид распахнул глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то среди проплывавших мимо обломков и тел, но увидел только что-то белое, громадное — Кракена. В груди нещадно жгло, все его тело кричало, стонало, умоляло о глотке воздуха, но вокруг была только вода, вода заполняла его изнутри, делала тяжелым, тянула на дно. В глазах начало темнеть, но, прежде чем потерять сознание, он успел заметить огромный желтый глаз, обратившийся к нему.* * *
Кракен был в агонии. Раскаленные ядра пушек ужалили его, причинили боль, подобной которой он никогда не испытывал за все свое долгое существование. Густая бордовая кровь облаками висела в воде, он с трудом шевелил израненными конечностями. Ярость полыхала в нем алым знаменем, застилала глаза, и в голове билась только одна мысль: убить, изорвать их в клочья, уничтожить любого, кто посмеет выступить против него. Вокруг царил хаос, и все внутри Кракена пело в торжестве, — это была его стихия, только так он ощущал себя живым, целым. На задний план отступили боль и печаль, но не покинули его до конца, по-прежнему бились ключом где-то в глубине мозга. Он взвил щупальца, нашарил единственную уцелевшую мачту «Неудержимого», с наслаждением сжал ее и почувствовал треск. В тот же миг новая канонада выстрелов больно ужалила щупальца, но Кракен был готов, отпустил мачту, позволив ей тяжело рухнуть на корабль, свернул щупальца кольцами под водой. Что-то золотое поймало его взгляд, и Кракен повернулся всем телом, пытаясь определить источник света в темном подводном хаосе. Крошечная фигурка, отчего-то смутно знакомая, парила недалеко от поверхности. Кракен почувствовал вспышку тревоги, боли, и человек внутри него — Эдвард — забился в панике. Его голос взвился высоко, пронзительно: «Стид!» Понимание пришло в следующий миг. Обладатель милого ему голоса, теплых глаз и золотых кудрей. Здесь, в его обители, посреди хаоса, так любимого Кракеном, но губительного для хрупкого человечка. Обладатель золотых кудрей парил в воде, бледный, бездыханный, и Эдвард отвратительно всхлипнул внутри него: «Помоги ему». Кракен почувствовал знакомый укол боли и печали. Протянул щупальце, как мог осторожно сжал обладателя золотых кудрей поперек тела, вынес на поверхность. Он по-прежнему не дышал, Кракен не чувствовал движения грудной клетки под своим прикосновением. «На Месть!» — скомандовал Эдвард, до странности хладнокровный и рассудительный. Кракен безропотно подчинился — боль внутри него, в том крошечном уголке, где была заперта его вторая сущность, была хуже боли в израненных конечностях, и Кракен хотел, чтобы она исчезла. Он оттолкнулся от дна, направил свое исполинское тело сквозь толщу воды, проплыл прямо под небольшой юркой шлюпкой, направлявшейся в ту же сторону, что и он. Вытолкнул щупальце из-под воды, нашел палубу корабля и опустил на нее обладателя золотых кудрей, бережливо, нежно. «Они помогут», — шепнул Эдвард ему, стремясь успокоить, унять тревогу. Впервые за все время их существования их чувства совпадали, их внутренние голоса пели в унисон. Кракен издал негромкий звук, печальный, похожий на плач, и утянул щупальце под воду, свернул его подле себя. Вспышка ярости ожгла его, но это была не его ярость — Эдвард полыхал, яркий, огромный, заполонял его целиком, призывал действовать, мстить, убивать, разрывать, пить их крики и кровь. Кракен взревел почти в экстазе. Он снова был собой, целиком и полностью, и он собирался сделать то, что умел лучше всего на свете, — утолить жажду кровью своих врагов.* * *
Стид пришел в себя резко, из-за кашля, разрывавшего его напополам. Он попытался вдохнуть, но что-то внутри него забулькало, отвратительно переместилось наверх, и Стид едва успел приподняться, прежде чем его вывернуло: морская вода вперемешку со скудным содержимым его желудка исторглась на палубу, и он кашлял, кашлял, не в силах остановиться и вдохнуть. Послышался стук, звук шагов, взволнованные крики. Наверное, ему стоило вооружиться, попытаться дать отбой, но сил совсем не было. Он завалился на спину, дрожащий, задыхающийся, и каждый вдох огнем обжигал горло и легкие. Его била крупная дрожь — мокрая тяжелая одежда леденила кожу. С волос ручьями лились потоки, заливая глаза, — морская соль щипала их, разъедала то, что по ощущениям было похоже на глубокую рану на щеке и десятки мелких порезов по всему его телу. Над ним нагнулась темная фигура, и Стид с трудом заставил себя разлепить мокрые слипшиеся ресницы. Бесполезно — фигура загораживала свет, казалась черной на фоне бело-синего неба. — Он жив! — выкрикнула фигура, ощупывая его лицо, грудь, живот. — Олу, он жив, этот cabrón! Не верю своим глазам. И фигура внезапно рассмеялась, тяжело села на палубу рядом с ним, похлопала его по плечу. Все новые и новые фигуры подходили, склонялись над ним, ощупывали его так, словно не верили, что он из плоти и крови. Кто-то из них дернул его за больное плечо, чтобы посадить, и Стид слабо вскрикнул. Каждая его мышца вспыхнула огнем, противясь любому движению. Дергавший слегка перевернул его на бок; запястья обожгло холодом — кинжал, догадался Стид с запозданием, но все равно вздрогнул. Тугие путы на руках ослабли, и он с наслаждением вытянул затекшие руки вдоль туловища, когда помогавший ему осторожно опустил его на спину. Постепенно он приходил в себя, пелена перед глазами рассеивалась, звон в ушах сходил на нет. Каждый вдох по-прежнему давался ему с трудом, горло жгло, но грудь вздымалась размереннее, — борьба за собственную жизнь была окончена, и он каким-то чудом вышел из нее победителем. Он медленно, упрямо преодолевая боль и слабость, сел, огляделся. Он был на палубе «Мести», и вокруг него деловито сновала его команда, живая и невредимая. Он видел следы побоев и новые раны — мелкие порезы, ожоги, Баттонс заметно прихрамывал на одну ногу, а Малыш Джон баюкал руку. Но они были живы, все до единого. Стид почувствовал пузырящуюся легкость, засмеялся и тут же охнул, прижимая руку к ребрам. Больно. К нему подошли Люциус и Пит, с ведром воды и шваброй в руках. Люциус помог ему переместиться чуть в сторону, спиной к фальшборту, Пит широким движением (не без отвращения на лице) вылил ведро на палубу и шваброй смыл рвоту за борт. Стид с благодарностью слабо улыбнулся. Люциус звонко чмокнул Пита в щеку, а затем сел на палубу рядом с ним, с заметным наслаждением вытягивая ноги. — Ну и денек, а? — спросил он, похлопывая Стида по колену. Стид хмыкнул, разлепил запекшиеся губы; нижняя треснула, боль заставила его зашипеть. — День еще не закончился, — прокаркал он хрипло, не узнавая своего собственного голоса. Они помолчали, и Стид вперился взглядом в видневшийся с их места остров — зеленые верхушки деревьев, вулкан, неровную линию холмов, его окружавших. Знакомый вид успокаивал его, помогал унять звон в поразительно легкой голове. За спиной раздавались уже затихающие выстрелы, отдаленные крики, треск и стоны тонущих кораблей, но ему не было до них дела. Стид чувствовал такую усталость, что даже не мог найти в себе силы, чтобы повернуться и лицезреть битву. — Как я очутился на борту? — спросил он негромко, не отрывая взгляда от успокаивающей зелени острова. Краем глаза он заметил долгий странный взгляд Люциуса. — Ты ничего не помнишь, да? — вздохнул Люциус. Стид один раз мотнул головой. Последнее, что он увидел, прежде чем очнуться на палубе: желтый глаз Кракена, обращенный прямо на него, а затем он потерял сознание, поддавшись удушающей тьме. — Кракен спас тебя, — просто сказал Люциус, и Стид повернулся к нему так резко, что перед глазами все закружилось. — Вытащил из-под воды, донес до палубы. Мы сами все видели, он проплыл прямо под нами, нес тебя над водой, словно ты какой-то драгоценный трофей. Французик чуть штаны не обмарал, а Швед, кажется, опять вырубился. — Люциус покачал головой, негромко рассмеялся. Стид внезапно вспомнил последние минуты боя на «Неудержимом», которые он застал до того, как упал в воду. Он перегнулся тогда через борт, провожая взглядом обугленные, разодранные в кровавые клочья щупальца… — Эдвард, — прошептал он с ужасом и резко развернулся, привстал на коленях, цепляясь тяжелыми от слабости руками за фальшборт. Сцена боя развернулась перед его глазами, ужасающая, почти сюрреалистичная. Обломки «Неудержимого» разметало по всей поверхности воды. «Месть Королевы Анны» палила из пушек, поливая огнем последний отбивающийся фрегат, с которого доносились крики и звон металла. Было слишком далеко, чтобы понять, кто одерживает вверх, но Стиду казалось, что он различает больше черных точек, чем красных и синих. Щупальца раз за разом взвивались из-под воды; красные от крови и черные от ожогов, они упрямо цеплялись за палубы отбивающегося фрегата, неся смерть и разрушение. Наконец раздался треск, за ним — ужасающие крики. Фрегат, еще минуту назад дававший отпор огнем, стремительно уходил под воду. С третьего корабля раздались восторженные крики, несколько выстрелов — в небо взвились облачка дыма. Пираты Кракена ликованием встречали победу. Стид не отрывал взгляда от Кракена, чувствуя, как снова тяжело стучит сердце в груди. Его заполнила смутная тревога, даже страх. Вот исполинский монстр в последний раз вскинул щупальца вверх, затем с плеском погрузил их под воду — раздался стон, полный боли, ужасающий, полоснувший его сердце кинжалом паники. Стид цеплялся пальцами за фальшборт, рыскал по воде встревоженным взглядом. Наконец он заметил ее — черную тень, скользившую по направлению к «Мести». Он следил за движением тени, нетерпеливо стучал пальцами по древесине, не находя себе места от волнения. «Месть» содрогнулась, накренилась вбок — Стид вцепился пальцами в борт, кто-то из команды вскрикнул. Раздался треск, и солнечный свет на мгновение загородили громадные щупальца, которые тут же заползали на палубу, перенося тело Кракена на борт. Стид не стал дожидаться, пока рассеется черная дымка, — он ринулся во тьму, так быстро, как только могли позволить его протестующие мышцы, вслепую шаря руками. Наткнулся на что-то холодное, твердое, попытался притянуть это к себе. Дымка рассеялась, и ему на руки тяжело завалился Эдвард. Стид не удержался на слабых ногах под его весом, рухнул на палубу, стараясь смягчить своим телом падение Эда. Он был в ужасном состоянии — кожа рук, лица и шеи чернела от ожогов, его рубаха справа была насквозь пропитана кровью. Стид приподнял ее и едва поборол подкатившую к горлу горечь тошноты. Правый бок Эда был изодран в клочья, в нем зияла глубокая, почти сквозная рана. — Эдвард… — всхлипнул Стид, нащупывая его лицо, откидывая с глаз окровавленные волосы. Его затылок был на ощупь мокрым и липким, и Стид боялся взглянуть на свои пальцы. Обгоревшие ресницы Эда затрепетали, медленно распахнулись, — его глаза покраснели, почти каждый сосуд в них лопнул. Тем не менее, он слабо улыбнулся, прошептал, едва шевеля губами: — Стид… Он приподнял руку, коснулся обожженными пальцами щеки Стида, а затем его глаза закатились, и он весь обмяк в его руках. — Нет, нет, нет, нет… — как заведенный повторял Стид сквозь рыдания, ощупывая все его тело. Он не чувствовал пульса, и на мгновение его охватила такая паника, что в голове не осталось ни единой связной мысли. Эдвард был мертв. Но затем он вспомнил полный боли шепот: «Мы все здесь мертвы, Стид», увидел перед глазами Эда, сидящего в его каюте, прижимающего его собственную ладонь к груди. Сердце Эда не билось. Стид втянул воздух, судорожно, влажно. Высоко истерично рассмеялся, сжал в объятиях Эда, прижимаясь к нему всем телом, не заботясь о том, что кровь пачкает его рубашку, что он может причинить ему еще большую боль, тревожа ожоги. Сразу несколько пар рук вцепились в него, пытаясь оторвать от Эда, и Стид сжал его еще крепче, закричал, не помня себя: — Нет! — Все в порядке, капитан, ему нужна помощь, вам нужно отпустить его, вы можете сделать все только хуже… — бормотал на ухо приятный успокаивающий голос — Олу гладил его по плечам, тянул на себя мягко, но настойчиво. — Да, капитан, нам нужно отнести его в лазарет, Таракан перевяжет его раны… — вторил шепоту Олу кто-то другой, Французик, кажется. — Стид, отпусти его, — уговаривал его Люциус, и Стид поднял голову, наткнулся на его полный жалости взгляд. — Никогда, — упрямо сжал губы Стид. — Тогда он будет страдать. — Слова были жесткими, хлыстом ударили его в самое сердце. Стид всхлипнул и разжал пальцы, позволяя своей команде — Олу, Джиму, Французику, Баттонсу — подхватить бессознательного Эда под руки и под ноги и унести куда-то под палубу. За ними по пятам шел Таракан, на ходу громко раздавая поручения. Стид проводил их взглядом, вздрогнул, когда Люциус приобнял его за плечи, помогая подняться на ноги. — Пойдем, Стид, приведем тебя в порядок. — Я должен быть рядом с ним, — сразу же возразил Стид, но Люциус только покачал головой. — Таракан и ребята позаботятся о нем. Ты ничем не поможешь, будешь только мешать всем своей паникой. С ним ничего не будет, Стид. Он не может умереть, забыл? — Но он страдает, Люциус. — Стид почувствовал, как все его лицо исказилось, как из глаз брызнули слезы. Люциус вздохнул, остановился и обнял его. Стид вцепился в его рубашку с отчаянной благодарностью, пряча слезы во влажной ткани. — Скоро его страдания прекратятся, Стид. Она снимет проклятие, — пробормотал Люциус, гладя его по спине. Стид почувствовал облегчение напополам с печалью. На мгновение он пожалел о своем обещании — но лишь на мгновение. — Да, — твердо сказал он, позволяя Люциусу увести себя в свою каюту. — Скоро все закончится.