***
Люк решает, что делать то, что ему говорят — это то, что нужно. Поэтому, как только он оказывается на кухне, говорит Эймонду: — Наливай. И убирает стопки, которые уже стоят на столе. Достает вместо них стаканы. — Тут вообще-то сорок градусов, — Эймонд стучит пальцем по бутылке. — Это анестезия, — ворчит Люк, — у меня все болит. — Извини. — Ничего, если бы я кончил, я бы и внимания на боль не обратил. — Он берет стакан, наполняет его настойкой наполовину и сразу делает несколько больших глотков, будто это холодный лимонад. — Люк! — А-а-а-а-а, — тут же орет Люк, но горящее горло ощущается хорошо, очень хорошо. В голове не остается мыслей, тело расслабляется, он тянется за добавкой, но Эймонд перехватывает его руку. — Что ты за ребенок? — он говорит это не с раздражением или злостью, а с теплотой, нежностью и заботой. — Почему ты такой? — Люк смотрит пьяными глазами в лицо Эймонда, он хочет поговорить обо всем на свете, но мысли формулировать так трудно. — Такой… не такой! — Потому что я — это я, а не он. — Эймонд не пил, но тоже звучит странновато. Однако, Люк, кажется, понимает. Он, похоже, тоже договорился с собой, чтобы выжить, не увязнуть в болоте из вины и горя. — Так и есть. Я так себе и сказал там, на площадке для собак. — Он вспоминает их первый поцелуй, в животе становится тепло. Наверное, от грушевой тирошийской настойки. — Но все равно прости меня, Люк. Я… не хотел. Беседа течет странно, называть вещи своими именами все еще трудно, но они друг друга понимают. Сейчас этого более чем достаточно. — Я знаю. И ты меня прости, я тоже не хотел, — он очерчивает указательным пальцем вытянутой руки круг, целясь куда-то в район лица Эймонда. Тот смеется. Смотрит с теплом в глазах. — Ну как видишь, у меня оба глаза на месте. — Ну и я живой. — И пьяный. — Эймонд двигается ближе, отвергая любые личные границы одним своим существованием, всей своей любовью. — Ты хоть ел нормально сегодня? Люк мотает головой: — Давно, днем, только сэндвич с твоей сестрой. — Что? — Эймонд смотрит пораженный, — когда ты успел встретиться с Хелейной? — Она пришла волонтером в приют сегодня утром. Я думал, ты знаешь. Сказала, что будет помогать по мере возможности. — Значит, знает, — смиренно произносит Эймонд, — что ж, меньше объяснений. — А Эйгон? — все происходит быстрее, чем рассчитывал Люк, — он знает? — Эйгон — это Эйгон, — только и говорит Эймонд, с ухмылкой. И это идеальное описание Эйгона во всех возможных мирах. — Надо поесть, — тут же добавляет он, — я закажу что-нибудь. Тебе суп не повредит, и не спорь. — Он утыкается в смарфтон, а Люк и не думает спорить. Когда заказ сделан, Эймонд сообщает, что останется на ночь. Люк снова не против. Спрашивает только: — Чем займемся, пока ждем доставку? Глаза Эймонда загораются огнем, и Люк уже знает, что они будут делать. — Ты наконец кончишь.***
Следующим утром Люцериса разбудил яркий свет, просачивающийся сквозь ветви огромных сосен прямо за его окном. Он жил на южной оконечности города, почти у самого залива. Квартиры здесь сдавались значительно дешевле, чем в историческом центре или на севере, где были сосредоточены несколько градообразующих предприятий. И сейчас Люк впервые удивился этому. Ведь бонусом к небольшой арендной плате шли потрясающий воздух и вид. Раньше он не замечал ни сосен, тихонько стучащих в его окно с малейшим порывом ветра, ни соленого запаха морской воды с нотами хвои. А стоило всего-то потерять девственность впервые за две жизни, да чтобы разок отсосали. Ему стало смешно от самого себя, стало радостно от того, что Эймонд совсем рядом. Оставаясь на боку и продолжая смотреть на крохотные пятна голубого неба, перекрываемого качающимися деревьями, Люк завел левую руку назад, чтобы найти Эймонда. Место, где он провел ночь, было еще теплым, но самого его не было. Люк развернулся и приподнялся на локте, осматривая комнату и постель. Как будто его пристальный взгляд мог бы вернуть его любовника на место. Второй раз за сутки Люк почувствовал, как рушится его хрупкий мир. А потом услышал, как включился душ. Выругался тихо. Снова откинулся на подушку, успокаивая сердце, и решил, что надо что-то менять. Существовать одному было чертовски сложно и… просто одновременно: никаких нежелательных реакций на поведение других людей, никаких лишних чувств, только идеально-прозрачная стерильность его воображаемого тысячелетнего пузыря. Теперь в его жизни появился Эймонд и вместе с ним в защитный пузырь Люка начали просачиваться самые разные вещи: радость, от которой тисками сжимало грудь, чувство невероятного счастья, нежность, болезненная привязанность, нервозность, тяжелые воспоминания, тревожность и страх потери. Как расставить все это по местам, чтобы оно не тянуло гигантской неподъемной гирей вниз все его внутренности, не мешало радоваться самому и дарить радость другому? Люк подумал, что, наверное, ему пора к психотерапевту. А как обрисовать ему свою странную проблему, он придумает позже. Когда Люк решил не дожидаться Эймонда, а присоединиться к нему в душе, тот уже почти закончил мыться. Но Люк схватил его за шею, облепленную мокрыми волосами, и поцеловал. Потом оторвался и долго смотрел, пока Эймонд не оттолкнул его легонько. — Повернись, — коротко сказал он, — и на колени. Люк сделал, как ему было велено, ожидая чего угодно, но только не того, что произошло дальше. Эймонд налил в руки шампунь, растер между ладонями и начал мыть его голову. — Давно мечтал закрыть гештальт, — будто оправдываясь, ласково произнес он. — Вымыть мои волосы? — Люк был, действительно, удивлен. — О-о-о, чего я только не хотел сделать с твоими волосами. От этих слов член Люка начал жить своей жизнью, и он не решился уточнить, когда именно Эймонд хотел всего этого. Сейчас это было уже неважно. Когда с головой было покончено, Эймонд поднял Люка и снова развернул к себе. Теперь в его руках была мочалка. — Позволишь? — Про волосы ты не спрашивал, — Люк ухмыльнулся, ощущая счастье всем существом. — Не пережил бы отказа. Эймонд вернул ему улыбку и начал неспешно омывать тело своего возлюбленного: шею, руки, спину, грудь, живот, ягодицы. Он делал все это, не отрывая взгляд от любимого лица. Люк почувствовал себя маленьким ребенком. Странная ассоциация, вкупе с наполовину вставшим членом, но рядом с Эймондом было так хорошо, спокойно и безопасно — Боги, какой оксюморон! — что образы из детства сами всплывали в сознании. Горячая вода, бившая теперь куда-то в спину, довершала картинку в мозгу. Когда Эймонд опустился на колени, член Люка уже стоял полностью перпендикулярно его телу. Но он будто не обращал на это внимания, продолжая ухаживать за Люком, сосредоточившись теперь на его ногах. Люк чувствовал себя древним божеством. Эймонд был буквально у его ног и служил ему, как умел. Рассказы из детства о Семерых всплыли в памяти. Кузнец, Неведомый, Воин, Отец — Люк поморщился — нет, совсем не подходит. Кажется, андалы упустили один важный аспект человеческой жизни. «Надо бы придумать восьмого бога, для таких вот случаев», — решил Люк, и в тот же момент рот Эймонда наконец-то накрыл его член.***
— Что теперь? — Люк допивал свой утренний кофе, пока Эймонд отвечал на сообщения по работе. У фриланса, похоже, было множество плюсов, но и минусы были. Один из них — необходимость постоянно быть на связи. Даже воскресным утром, после фантастического секса в душе и последовавшего за ним позднего завтрака. — Потом поедем ко мне, — ответил Эймонд, не отрываясь от смартфона, — и плавки не забудь. — Зачем они мне? — Ты же хотел окунуться в наш бассейн, сам писал. Люк вспомнил свое смущение тем вечером. Сейчас к нему прибавилось гадкое чувство страха. Кажется, он не был готов еще раз увидеть Эйгона и Хелейну. В качестве кого, в самом деле? — Что? — Эймонд наконец оторвался от мессенджера и посмотрел пристально. — Как ты меня представишь? — Вы уже знакомы. — Я представился им, как Лео. Просто Лео из собачьего приюта, который однажды… — Вы уже знакомы, Люцерис, — перебил его Эймонд, и Люк понял, что он не так уж неправ. Они, действительно были знакомы. — Пойду найду плавки.