You’ve got my heart, I’ve got your hand So we are safe and sorted
Autoheart, Moscow
***
Август в этом году выдался чудесным. Не слишком жарко, а по вечерам и вовсе свежо, не слишком ветрено, и дождливых дней — именно столько, сколько нужно, чтобы зелень и цветы, в изобилии растущие в столичных скверах, садах и парках, не пострадали от палящего летнего солнца. Люк теперь все это видел, наслаждался красотой Королевской Гавани, вдыхал ее ароматы, смотрел широко распахнутыми глазами на жизнь вокруг. На жизнь, частью которой и он являлся. Вот аромат свежеиспеченного хлеба и кофе из маленькой крафтовой кофейни в центре, вот отголоски песни уличных музыкантов, — удивительно, что они делают здесь так рано, ведь еще только немногим больше полудня, — вот яркие всполохи помпонов столичного кружка чирлидеров, которые тренируются по воскресеньям прямо в центральном городском парке, вот афиша с новинками кинопроката, пестреющая на здании бывшего Драконьего Логова, теперь ставшего кинотеатром под открытым небом. «Надо бы сходить сюда с Эймондом, посмотреть что-то», — думает Люк и обнимает его крепче, пока дома, люди, машины и достопримечательности проносятся мимо. А о том, что это место может пробудить плохие воспоминания, он больше не думает почему-то. Эймонд. Человек, который убил его когда-то, а теперь вернул к жизни, сам того не осознавая. Люку больше не хотелось отпускать его, хотелось только крепче держать. И он держал, маневрировал вместе с ним на поворотах, то вправо, то влево. Прижимался грудью к спине. Чувствовал напряжение пресса, на котором лежали его руки. Чувствовал себя так легко, так правильно, так хорошо. Они заслышали собачий лай еще на подъезде к дому. Эймонд сказал, что воскресным днем его сестра и брат точно торчат у бассейна вместе с Барри, и оказался прав. Внутренности Люка покинули привычные места и будто переместились куда-то к горлу, когда он вместе с Эймондом прошел на задний двор, где слышались голоса Эйгона и Хелейны. Когда они оказались в поле зрения загорающих на шезлонгах брата и сестры, Люк выдернул руку из руки Эймонда, который держал его до этого, ободряюще потирая костяшки пальцев большим пальцем своей правой руки. Резкое движение руки Люка не осталось незамеченным Эйгоном, который повернул голову в их сторону и, сняв солнцезащиные очки, поприветствовал его с искренней радостью в голосе: — Воу, какие люди! Лео, снова пришел, чтобы проверить условия проживания? Он забавлялся, явно шутил, но беззлобно, не понимая еще, что происходит. «Эйгон — это Эйгон», — вспомнил Люк слова Эймонда и, несмотря на удушающее волнение, улыбнулся. — Привет… — Хелейна, кажется, не ожидала увидеть Люка с Эймондом, держащим его за руку, даже приподнялась с шезлонга и тоже спустила на нос очки. — При-и-ве-е-ет… — снова протянула она, закончив слово несколькими нотами выше, чем начала его. Она явно намеревалась назвать гостя по имени, но ожидала чего-то, какой-то отмашки от младшего брата, наверное. И получила ее. — Люк. Это Люк, Лена. — Эймонд смотрел на нее так, как только он мог: удивительная смесь напряженности, вызова, волнения и жажды принятия. Всегда сестра давала ему то, что он хотел получить. И на этот раз она оправдала ожидания. Вскочила с шезлонга и с криком «Лю-ю-ю-юк» подбежала к гостю, заключая его в объятия. «Громко, почти, как Элис. Знакомо. Безопасно», — подумал Люк, улыбаясь, когда Хелейна врезалась в него на скорости и обвила руками. Эйгон спустил ноги с шезлонга и сел прямо. — Эээ… Проблема с именами обычно у меня, а не у вас двоих, — со сдвинутыми бровями и тенью былого веселья он смотрел на Люка. — Лео. Так ведь? — Эг… — Хелейна оторвалась от Люка и двинулась в сторону старшего брата, — Это Люк. — Хелейна! — Люк вскинул правую руку в инстинктивной попытке остановить ее от разоблачения, и тут же мгновенно вскинулся Эйгон. На лице — страх, ярость, неверие и желание защищать. Кто-то чужой вторгся в его хрупкий мир, выстраиваемый годами, назвал его сестру именем, которое умерло тысячу лет назад, вместе с ними, вместе с болью, которую больше не хотелось чувствовать, даже помнить. — Кто ты такой? — он крикнул, его голос срывался. — Кто ты такой, мать твою? Хелейна подбежала к брату, заключила в спасительные объятия и начала что-то шептать на ухо, удерживая. Самого Люка в этот момент снова взял за руку Эймонд. Люку хотелось закричать, что все в порядке, что все в прошлом, что в этой жизни им нечего делить. А потом… А какого хрена вообще? Этот человек убил его мать на глазах его маленького брата. И плевать, что тот, кто убил его названного отца и бабушку, и его самого, трахал его не далее, чем этим утром. Настроения Эйгона передались Люку, напряжение заискрило в теплом послеполуденном воздухе, приветливое пространство сада резко перестало быть безопасным. Волна давно похороненной ярости поднялась внутри Люка, заклокотала. Он выкрикнул почти патетически, как в дурацком сериале, одновременно пытаясь сбросить с себя руки Эймонда, которых, кажется, было намного больше, чем две: — Я Люцерис Веларион. Помнишь меня, Эйгон? Помнишь мою мать и брата, твоего тезку? Он хотел много чего еще сказать, после Эйгона, конечно. Теперь был его черед отвечать. Люк вдохнул побольше воздуха, ожидая выпада от своего бывшего дяди, но встретился взглядом с Хелейной, которая все еще обнимала брата, и выглядела… разочарованной? Сам Эйгон теперь тупо смотрел куда-то вперед и немного вниз, ничего не говоря. Его ярость умерла столь же быстро, как зародилась, ее место заняло то, что Люк не мог распознать. Прошлый Эйгон приложил бы его головой об стол и за меньшее, нынешний — кажется, собирался отмалчиваться на оскорбления или обвинения. Которых, впрочем, не последовало. Люка отвлекла мысль, что по спине и плечам его больше не гладили знакомо руки, куда-то вдруг делись прикосновения, призванные успокоить и поддержать. Он повернулся в ту сторону, где стоял Эймонд, и тот тут же отвел глаза. Но Люк успел заметить их выражение, в точности повторяющее то, что он увидел мгновением ранее во взгляде Хел — досаду. — Мы тут так друг с другом не разговариваем, Люк, — голос Хелейны выдернул его из собственной головы. Он обернулся, чтобы слушать дальше, но это было все. Большего тот, кто вновь бросил ее любимого старшего брата в пучину вины и скорби, не заслуживал. — Не стоило мне приезжать… — Почему ты вообще приехал? — вопрос Эйгона предназначался Люку, но смотрел он теперь на младшего брата. Люк с Эймондом обменялись напряженными взглядами, и Эг закатил глаза, став сразу как-то веселее, стряхнув с себя оцепенение: — Так я и думал. Он снял с себя руки Хелейны, ободряюще подмигнул ей, и двинулся в сторону дома. Поравнявшись с Люком, остановился и посмотрел на него. Во взгляде — ни гнева, ни ненависти. — Отвечая на твой вопрос — да. Помню. Каждый день помню, даже без напоминаний. — Он оглядел Люка с ног до головы. Тот теперь выглядел почти жалко со ссутуленными плечами, руками в карманах и взглядом затравленного зверя. Эйгон же, напротив, с каждым вдохом превращался в того веселого человека, которого Люк встретил в собачьем приюте несколько недель назад. — Ты один? — В каком смысле? — Люк соображал туго. Место враждебности и желания причинить боль медленно занимала усталость, а также такие знакомые ему стыд и вина. — Есть у тебя кто-то? — руками Эйгон указал на брата и сестру, стоявших теперь по обе стороны от него, — семья? Люк отрицательно помотал головой. — Тогда понятно, — Эг снова закатил глаза и пробубнил едва слышно, — я думал, собака из приюта поставляется без обременения в виде мальчика со сломанной психикой. — Он вскрикнул, когда сестра ткнула его локтем куда-то в печень, и удивился, что брат не атаковал его селезенку подобным образом. — Захочешь поговорить, поговорим, — он снова обратился к Люку, а затем повернулся к Эймонду, — и без драмы тут, пожалуйста. Я большой мальчик, защищать меня не нужно. Эйгон похлопал брата по плечу и не удержался от легкой улыбки, когда одними губами произнес: «Я так и знал». А затем он и Хелейна ушли в дом, забрав с собой пса, до этого плескавшегося в бассейне. В саду остались Эймонд и Люк.***
— Классно искупались и пива выпили. — Люк первым нарушил не такое уж неловкое молчание, оставшись с Эймондом наедине. Теперь они полулежали на шезлонгах и смотрели, как ветер бросает в бассейн первые желтеющие листья. Август заканчивался. — Мы с братом и сестрой договорились когда-то давно, что все мы — теперь другие люди, — невпопад ответил Эймонд. — Иначе не получалось. Знаешь, я ведь виноват в смерти Джейхейриса. Она меня винила тогда, в прошлом. Как жить с этим? Обвинять друг друга каждый день? Настал бы хаос. Хаос и боль. И тупик. А потом снова смерти, наверное. Он замолчал надолго, и Люк молчал. Не знал, что сказать. Несмотря на тяжелую тему, он видел, что во взгляд Эймонда, направленный на него, снова вернулись привязанность и тепло. Ему стало неловко. Он понимал, о чем говорит Эймонд. — Не стоило мне приезжать. Прости, что испортил день. — Люк наконец нашелся, что сказать, хотя и прозвучало это так малохольно, что он сам скривился. — Моя вина. Ты прости. Мне стоило сначала поговорить с братом и сестрой, потом с тобой, потом снова с ними, и, наверное, только после этого привозить тебя сюда. — Я не чувствую ненависти к Эйгону, — проговорил Люк. Кажется, каждый из них высказывался не совсем к месту, говоря именно то, что болело в данный момент. Это делало беседу странной, отрывистой. Некоторые части диалога происходили, похоже, лишь в их головах. Но это же давало понимание, что друг для друга они оба стали теми, кому можно сказать все. Молчать обо всем. — Моя странная реакция была рождена страхом и неуверенностью, не ненавистью, — Люк продолжил: — я согласен, что мы теперь другие, и я согласен, что, чтобы кукушки окончательно не отъехали, нужно как-то примириться с тем, что было в прошлом и двигаться дальше. Я понимаю, вы, вероятно, прошли этот этап, все эти годы вы были друг у друга. Не хочу звучать так, будто оправдываюсь, но у меня не было никого… — Ком подкатил куда-то к горлу, и он замолчал. — Я это понимаю, Люцерис, — Эймонд теперь сидел на шезлонге Люка. Он взял его руку в свою, — и Эйгон понял. Я его изучил, поверь. Среди всех нас он менее других похож на себя прежнего. — Ты посмотрел на меня так… разочарованно. И трогать перестал. Я испугался, что ты откажешься от меня. — Люк не боясь говорил Эймонду все, что думал, и это был ошеломляющий опыт. — Нравится, когда я тебя трогаю? — Эймонд улыбнулся широко и бесстыдно, почти непристойно, а потом вдруг резко стал серьезным и сжал руки Люка в своих, — никогда, никогда не откажусь. Боли было много, да, но мы справимся. И держи это всегда в голове, хорошо? В перспективе, я думаю, мы можем встретить других людей, разных… хотелось бы свести риск повторения трагедии к минимуму. Понимаешь, о чем я? — Понимаю. — Люк привстал с шезлонга и оказался лицом к лицу с Эймондом. — Как мне теперь быть с Эйгоном? Стоит поговорить с ним сейчас? Эймонд задумчиво покачал головой: — Сделаем, как он сказал. Захочешь, поговоришь позже, не захочешь — не будешь. Все нормально, я с ним побеседую для начала. Завтра или позже, потом разберемся. Он все понимает, поверь. И… не хочу тебя виноватить, просто чтоб ты знал — он, правда, другой. Он чуть не убил себя, когда к нему вернулись воспоминания о смерти твоей матери. Но мы его вытащили. — Бля-я-я, — протянул Люк и спрятал лицо куда-то в шею Эймонда. Тот обнял его нежно, погладил затылок и плечи, спустился руками по спине, остановился на талии и сжал крепко, придвигая ближе. — Давай-ка я домой тебя отвезу? Тяжелый получился день. — Да, хочу домой. И… останешься на ночь? — Пф-ф! Спрашиваешь!***
Эймонд лежит на кровати в спальне Люка, уже полностью обнаженный, пока тот возится с новым тюбиком смазки, который они купили ранее, специально сделав остановку у аптеки. Наконец открывает ее и сразу наносит на свои указательный и средний пальцы правой руки. — Ммм, — Эймонд ухмыляется и тихо выдыхает в предвкушении, накрывает рукой собственный член и начинает гладить медленно, — сам хочешь себя подготовить? — Неа, — Люк впивается в него взглядом: дерзким, жадным, вызывающим, — не себя. Эймонд замирает, переставая двигать рукой, смотрит, не моргая, но Люк не особенно беспокоится, что может испугать его или отвернуть от себя. Между ними возможно все, что хочется, теперь он знает это. — Плети косу, — говорит Люк, и Эймонд не спрашивает, зачем, а садится и одним ленивым движением перекидывает волосы на бок и начинает плести. Это не занимает у него много времени, и когда он готов, то слышит новые указания, — теперь отвернись, и на колени, — и Эймонд — о, Семеро, — слушается, делая, как ему велено. — Моя очередь закрывать гештальт, — продолжает Люк и сразу без промедлений входит двумя обильно смазанными пальцами внутрь своего любовника, изо рта которого тут же вырывается стон. — И что за гештальт? — Эймонд звучит надрывно, спрашивает на выдохе. — Наверняка уже догадался, — Люк падает на левый бок, опираясь на локоть, чтобы быть лицом ближе к лицу Эймонда, берет за подбородок и поворачивает его к себе левой рукой, правая — продолжает двигаться в нем, растягивая и подготавливая, медлит секунду, а потом выдыхает прямо в рот, тихо, — дядя. В ответном взгляде Эймонда — космос: миллиарды звезд, мчащихся прямо на Люка со скоростью превышающей звук, метеориты, хвостатые кометы, грозящие убить все живое, и вспышки тысяч сверхновых. Он стонет так громко, что Люк решает, что, наверное, попал и в его гештальт тоже. Или хотя бы по простате. А, может, и джек-пот сорвал. Резко отстраняется и оказывается сзади, крепко фиксируя бедра обеими руками. — Готов, дядя? — Заткнись и трахай уже, — говорит Эймонд, а потом добавляет сдавленно, отпуская себя, — племянник. И Люцерис Веларион входит в Эймонда Таргариена с намерением выебать из него всю душу. Когда член Люка оказывается наполовину внутри, он хочет дать Эймонду передышку, но срывается, увидев длинную косу, змеящуюся до прогиба в напряженной спине. Он хватает ее за кончик, и голова его партнера резко дергается назад, а член оказывается вогнанным на всю длину. Люк, возможно, и шепчет нежные извинения, но где-то у себя в голове. Чтобы высказать их вслух, надо собрать все силы, которых нет, которые брошены на то, чтобы не вдавить Эймонда лицом в матрас обеими руками и не начать трахать неистово, выбивая из него воздух. Ведь он именно так и хотел сделать, но что-то пошло не так. Он медленно наматывает косу на левый кулак, тянет на себя осторожно, потом наклоняется немного и заводит правую руку под грудь Эймонда. Снова тянет на себя молча, не переставая двигать бедрами. Люку тяжело, Эймонд крупнее него и выше. В конце концов Эймонд оказывается почти сидящим на нем спиной к груди. — Эй, если будешь говорить, что хочешь сделать, я смогу помочь, — сдавленно шепчет он, — откуда мне знать, куда ты меня тянешь и что хочешь сделать. Говори, ладно? Но Люк не может. Его ошалевший мозг взрывается тысячами гамма-всплесков, все, на что он способен, это короткое «угу», движения бедрами, да коса в кулаке. Он стонет, прижимая Эймонда к себе так крепко, что между ними не получилось бы просунуть даже волос. На каждое движение бедер Люка Эймонд отвечает полу-стоном — полу-вздохом. «Тебе хорошо, все в порядке?», — спрашивает Люк в своей голове, и Эймонд отвечает новыми стонами и движениями рук по телу. Он хватает Люка за руки, заводит свои руки назад и ласкает затылок и плечи, оглаживает его ноги и талию. Люк отпускает его косу и обнимает обеими руками, гладит живот и грудь, давит на шею, заставляя запрокинуть голову так, что теперь она лежит у него на плече. В попытках более глубокого контакта Эймонд поворачивает лицо к Люку и тянется губами к его губам. Тот склоняется и отвечает на поцелуй, продолжая держать крепко, как сокровище, как самую хрупкую драгоценность. Они так близко друг к другу, так крепко сплетают свои руки, что невозможна ни большая амплитуда, ни высокая скорость движения, и они дрейфуют медленно, отдаваясь волнам удовольствия, плавятся в самой глубокой из семи преисподен, которая сейчас для них двоих — все равно, что семь небес. Когда все вдруг начинает ощущаться острее, Люк отнимает одну руку от торса Эймонда и накрывает его член. Эймонд отрывается от него и чуть не теряет равновесия от ошеломительного наслаждения, средоточие которого теперь лежит во власти люковой ладони. — Ах, — стонет Эймонд и начинает двигаться быстрее, насаживаясь с нетерпением на член внутри него, — сильнее, Люцерис, давай, еще немного, детка, давай! Люк от этих слов натурально звереет и, отклоняясь назад всем корпусом, за несколько секунд наращивает темп до максимально возможного. — Я люблю тебя, Эймонд. — Люк уверен, что момент за мгновение до оргазма — не самый лучший для такого признания, но в их странной паре все началось не так, как должно, и продолжается так же. Слова сами вырываются изо рта, и они оба кончают, выстанывая имена друг друга. — Ой, а куда же делся «дядя»? — Эймонд загнанно дышит, но усталость не мешает ему звучать почти весело. — Дядю я не любил, знаешь ли, а тебя люблю. Пусть себе покоится с миром. — Люк сотрясается еще раз всем телом, а затем валится на спину, утягивая за собой и партнера. — Не сдюжил, да, мальчик? — Эймонд усмехается нахально и тут же получает тычок в плечо. Он смеется еще раз, уже открыто и громко, — и я тебя люблю, маленький ты извращенец.