***
В час ночи Люк подумал, что пить столько шампанского и почти ничего не есть было не самой его виртуозной идеей. Алкоголь, смешанный с адреналином, подкинул вместо сна интригующий вопрос — из тех ночных вопросов, которые обычно приходят, когда ты закрываешь глаза, но внезапно осознаешь необходимость срочно узнать, зачем мужчинам соски, какова смертельная доза кофе в сутки и что, черт возьми, прячется под повязкой Эймонда. Эта тема никогда не поднималась вслух, не обсуждалась ни с братьями, ни с матерью. Все, что Люк помнил из детства, из бесконечно вечных судов — Эймонд безвозвратно лишился глаза. И сейчас, да, прямо сейчас, пока Люк считал барашек в образе Эйгона, скакавших через кхм… Эймонда, Люк всерьез задался вопросом, что находится в глазнице? Протез в виде глаза? Пустота? А может смертельно опасный лазер? Люк бы и мог тихонько подойти и скромно попросить показать, что же там, но понимал, чем окончится подобная просьба: нечаянно упавшим с лестницы племянником. Проворочавшись несколько часов, убив эти часы на чтение мемов с котиками, статей об известных случаях инцеста, о пользе анального секса против борьбы с депрессией, а под конец терзаний — прослушав очередной плей-лист со страницы Эймонда, посвященный убийствам родственников, Люк решительно сбросил одеяло и босиком пошлепал из комнаты, чтобы в тишине, сопровождаемой только шумным ветром, гуляющим сквозняком в коридоре, прокрасться к гостевой комнате, где спала причина его бессонной ночи. Люк как можно тише приоткрыл дверь, постоял, подождал реакции — ничего, тихонечко проскользнул внутрь, так же бесшумно прикрыл дверь, достал телефон, включив фонарик, заранее поставленный на минимальную яркость, и тихо-тихо прокрался к кровати. В дождливом свете Эймонд выглядел умиротворенным, с покойно сложенными в замок руками поверх одеяла. Плечи обнажены. Волосы, точно фата невесты, раскинулись на темно-бордовых подушках. Люк направил свет на его лицо и наконец увидел: закрытое правое веко, чуть подрагивающее от блуждающего глазного яблока, и открытый левый глаз — нечто хтоническое, ирреальное, пугающее, поначалу темное, но, когда свет телефона упал прямо на неровные полосы шрамов, пустота глазницы наполнилась находкой — лазурным, как цвет его родных глаз, камнем. Пришлось наклониться сильнее и телефон подвести чуть ближе, чтобы обнаружить, несомненно, сапфировый глаз — чертов выпендрежник, даже обычный протез, как нормальные люди, ставить не захотел. Как же! Сапфир! Люк с силой втянул воздух и сжал телефон, едва не выскользнувший из онемевших от волнения пальцев, облизнул пересохшие губы и перевел взгляд на другой глаз — настоящий и… открытый. — В чем дело, племянник, не спится? Хочешь, чтобы дядя рассказал тебе сказку? — спросил Эймонд, голос которого не отличался налетом сонливости в отличие от саркастичности. Люк вздрогнул, судорожно сглотнул и попытался выпрямиться, но Эймонд, точно персонаж из старых ужастиков, схватил его за запястье и дернул на себя, вынудив рукой опереться на подушку и почувствовать под пальцами шелковистость чужих волос. — Ты подкрадываешься ко мне ночью в постель после каминг-аута, присылаешь мне свои голые фотки, — тяжелым шепотом перечислял Эймонд, продолжая лежать — расслабленно, непринуждённо, но запястье сжимать сильнее и болезненнее. — Серьёзно, что творится в твоей голове? — Я прислал фото в ответ на твои нюдсы! — вспыхнул Люк краской, чувствуя, как запылали уши, щеки и даже шея. — Мне казалось, я ясно выразился, что отправил фото по ошибке, — раздраженно отчеканил Эймонд и дернул Люка на себя, больно впившись в чувствительную кожу на запястье. — Так же случайно, как отправил множество емейлов и писем с угрозами? — парировал Люк, перенеся вес на колено, которым оперся о кровать, вплотную с ногой дяди, укрытой одеялом. — А что? Не нравится, когда за тобой сталкерят, племянничек? — Я не говорил, что мне это не нравится, — выгнув бровь, дерзко заявил Люцерис и, окончательно попрощавшись с остатками здравого смысла, решился на самое наглое и безумное: оттолкнувшись правым коленом, быстро перекинул левую ногу через Эймонда. В одних спортивных домашних брюках, под которыми прятались боксеры Эймонда, безвозвратно одолженные на прошлом семейном торжестве, он сидел поверх бедер дяди. Одеяло спустилось вниз, к кубикам пресса, к знакомой линии волос внизу живота, от обнаженного тела дяди его отделяло лишь легкое одеяло. По лицу Эймонда прошла рябь удивления, но следует отдать ему должное: он быстро взял себя в руки, вернув напускное безразличное. Словно приняв правила игры, Эймонд уверенно положил ладонь поверх левого бедра Люка, и его пальцы невзначай забарабанили по ткани, как по поверхности стола. — Хм. Я всего лишь хотел с тобой поквитаться: око за око, а ты уже себе что-то нафантазировал? — Если тебе так нравится принцип талиона, забрал бы тогда сразу глаз. Или что-нибудь другое, — и сказав это, Люк сильнее прижался пахом к одеялу, заставив Эймонда подтянуться выше — из-за одеяла показалась полоска резинки боксеров. — Я не пойму, это какой-то странный розыгрыш и сейчас из-за двери выскочат твои братья или ты реально со мной флиртуешь? Люк внимательно смотрел в глаза человеку, который на полном серьезе задал ему этот вопрос; Люку, который пахом прижимался к его паху и даже не пытался скинуть вторую дядину руку с поясницы — его пальцы быстро забрались под резинку штанов, дотронувшись до голой кожи, рядом с чувствительным копчиком, и у Люка перехватило дыхание. — Я сижу на тебе полуголый, на что, по-твоему, это похоже? — бесцветным ледяным голосом спросил Люцерис, не понимая, насколько можно быть ТАКИМ твердолобым. И чертовски невозмутимым. — Мы с тобой звери разного вида, ещё к тому же родственники. Хотя с последним у тебя был не самый лучший пример перед глазами… — Не смей сюда приплетать мою мать! — вспыхнул Люцерис, готовый поцеловать Эймонда не только губами, но и кулаком. Кулаком даже больше. Но весь пыл был сокрушительно укрощен, когда Эймонд неожиданно принял сидячее положение, не только сократив между ними расстояние, но и подмяв под себя Люка — теперь Эймонд уверенно сжимал его крепкими бедрами, быстро заведя руки за голову к изголовью кровати — к прутьям, будто специально созданным, чтобы к ним цепляли наручники. — Знаешь, после твоего прошлого отъезда я не досчитался боксеров в моем белье. Люка как током прошило, он поддался вверх к теплу, исходящему от чужого обнаженного тела, отчего Эймонд, еще непривычный к подобному тесному контакту, тоже подтянулся выше — только прочь от его тела, обеспечив Люка форой высвободить ногу. Но не успел Люк врезать Эймонду в грудь, как тот прижал его обратно и игриво защекотал коленку сквозь тонкую ткань штанов. — Я знаю, что ты взял их, маленький ублюдок, — тяжело выдохнул Эймонд, пальцами прокладывая путь выше. — И я знаю, что на сегодняшнем ужине на тебе была моя рубашка. Люк заерзал — слова Эймонда действовали на его тело не самым подобающим образом. А ещё злило, что руль контроля выскользнул из его рук. За дверью послышалось шевеление, Эймонд на мгновение обернулся, и Люк попытался воспользоваться моментом, чтобы укусить его за запястье и скинуть с себя, но дядя быстро пресёк попытку побега. — Не так быстро, племянник. — Вытянув его правую ногу себе на плечо, Эймонд повалил Люка обратно на постель и схватился за резинку хлопковых штанов, стремительно сдернув их вниз. — Я так и знал, — с легкой дрожью в голосе выдохнул Эймонд, и его лицо лунным месяцем очертил оскал. — Я только заберу то, что принадлежит мне. А затем выкину тебя из окна прямо в кусты. Невысоко — не сломаешься. — С этим безапелляционным заявлением Эймонд схватился за боксеры и под слабые сопротивления Люка стянул их до самых колен к опущенным штанам. — Братишка, — зазвучал по-задорному тягучий голос Эйгона, а вместе с ним громко захлопнулась дверь, выбив дух из всех, кто находился сейчас в компрометирующем положении, — мне нужно срочно тебе кое-что показать, я не уверен, что это не спецэффекты — вряд ли чья-то задница может вытворять такое! В глазах Люка окончательно потемнело: от ночи, от ужаса, а также от одеяла, которым Эймонд резво накрыл его с головой. Он только и слышал приглушенный флисом голос Эйгона и его шаги, приближающиеся к кровати. — Эйгон, я сплю, покажешь завтра, — недовольно отрезал Эймонд, чей бодрый взволнованный голос противоречил заявлению. — Нет-нет, завтра я могу уже забыть, что смотрел! Или на что дрочил, — исправил про себя Люк и попытался замереть, не дышать, не думать о том, что он, Вхагар его задери, лежит под одеялом Эймонда со спущенными трусами и не может их натянуть обратно! — После заявления Люка я вдруг понял, что никогда не смотрел гейское порно и решил наверстать упущенное. Исключительно для расширения кругозора. — Просто скинь мне ссылку, и я посмотрю сам, — дипломатично предложил Эймонд. — Не, я знаю, что ты давно кинул меня в чс. — Веселый посмеивающийся голос Эйгона был совсем рядом, кажется, у изголовья. — Может, потому что не стоило присылать мне во время пар ссылки на порнхаб, шифруя их под ссылки новостей BBC? Довольное, коварное хихиканье и звук шлепка. Кажется, руки о плечо. — Слушай, этот сухой мамин закон всю малину нам обрубает. Давай спустимся к ним в погреб, выпьем и как в старые добрые времена… Ну, пранканем над племяхами. Измажем их пеной для бритья или нарисуем хуи на лбу, — продолжая давиться смехом, предложил Эйгон, голос его маячил совсем рядом с Люком, ноги которого сводило судорогой от неудобного положения — в прямом и метафорическом смысле. — Эйгон, я не настроен сейчас ни на пранки, ни на порно, иди, пожалуйста, спать, — едва не простонал Эймонд следом за чужими стонами, доносящимися из смартфона его брата. Очень громкими. И волнительными. Люк сжал бедра и положил руки поверх стояка, молясь не задохнуться, не умереть такой глупой бесславной смертью. А воздуха не хватало, катастрофически, в ушах гудело — от колотящегося сердца, а все тело покрылось нервным холодным потом — простынь под спиной уже изрядно намокла. А стоны тем временем набирали обороты, и Люк не мог не представлять, как Эйгон держит телефон прямо перед лицом Эймонда, следя, чтобы тот досмотрел порноролик до конца. — Между прочим, я родился раньше тебя, а значит, ты должен слушаться меня как старшего брата. — Пытаясь звучать нравоучительно и грозно, Эйгон споткнулся о последние слова и, кажется, о собственные ноги, потому что одеяло зашуршало. — Первым родился, первым и умрёшь, — прошипел Эймонд. Люк почувствовал на себе тяжесть, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Он едва не закричал от неожиданности, из груди невольно вырвался легкий стон, ему попали прямиком на руки, выставленные щитом. Снова легкая тяжесть — кто-то шарил рукой по одеялу, по нему, по голове, торсу, рукам, благо он прикрыл кое-что выпирающее, способное выдать его с поличным. — Ой… — Очень искренняя, обескураженная эмоция Эйгона. — А… вот оно че? — Одобряющий смешок. — Бейла или Рейна? — Не твоего ума дела, — отрезал Эймонд. — Ничего зазорного, братец, у нас, говорят, это в крови от какого-то дохераюродного предка. Нормально. Мы все произошли от инцеста. Да? Но черт, ты даже меня переплюнул. Уважаю. — Эйгон, выйди, пожалуйста, пока я тебя сам не вынес. — А может, там Люк? Решил сразу доказать слово делом. — Эйгон звучно захохотал — так смеются, когда озвучивают самый абсурдный вариант из всевозможных. — Эйгон, ты знаешь, зачем нужна дверь? — Тон Эймонд звучал пугающе спокойным, как свист топора за секунду до того, как тот опустится на шею приговоренного. — Чтобы в неё вошли? — Чтобы в неё вышли. — Ладно-ладно. Понял, принял, ухожу. — Беззаботный голос с каждым словом отдалялся, а Люк уже совершенно не чувствовал ног. — А может, замутим на троих? Снова шум, шлепок и громко хлопнувшая дверь, за которой взорвался дикий ржач, готовый перебудить полдома. Люк так и лежал под одеялом, не шевелился, почти не дышал, поджав пальцы на онемевших ногах, заблокированных спущенными штанами и трусами. Эймонд не спешил убирать с него одеяло, а Люку как-то было не по себе, страшно высовываться самому. Вдруг Эйгон на самом деле не ушел, только сделал вид и стоит сейчас прямо у изголовья, вырубив Эймонда, и ждет… ждет… И все-таки потихоньку Люк спустил одеяло с головы, поморгал, чтобы привыкнуть к серости комнаты, не обнаружил нигде приступов истерично ржущего или, еще хуже, вопящего от шока Эйгона. Зато он обнаружил Эймонда, который, оказывается, лежал на боку рядом, подперев голову рукой, и терпеливо ждал… судя по тому, как стремительно уголки его шутовских губ взмыли вверх вместе с его руками. Люк потянул ноги к пропасти, чтобы разбиться о пол и проснуться от сюрреалистичного сна, но Эймонд сгреб его в охапку и прижал к себе, спиной к груди, и запустил руку туда, куда Люк мечтал уже не первый месяц, и не смел даже представить сегодня в ванной, пока выбривал себя, успев порезаться, что дядя беспардонно обхватит своей крепкой ладонью его член. — Какой нехороший племянник. Тебя так сильно возбудил наш разговор? Тебе хотелось, чтобы тебя обнаружили в моей постели? — Он шумно, нервно, на грани хрипа шептал ему в ухо и умеренно — ни быстро, ни медленно — вводил рукой вдоль ствола. — Твой член стоит как кол. Кажется, ты и правда не успокоишься, пока не получишь желаемое, избалованный ублюдок. Что ты хочешь, чтобы я сделал с тобой? — Прекрати это, — дрожавшим голосом прошептал Люк, потеряв контроль над собой, ситуацией и своими бедрами, которые непроизвольно толкались в дядину руку. — Прекратить ласкать тебя? — Рука тут же остановилась, и Люк вымученно простонал, толкнувшись вперед. — Нет, нет. Рукой, которой он только что дрочил, Эймонд поднялся к горлу Люка, ощупав, как нервно ходит его кадык под жадными вдохами-выдохами, скользнул к подбородку, губам, надавив подушечками пальцев, скользнув в теплую влажность, и Люк, поняв намек, старательно облизал его ладонь, каждый палец, которыми Эймонд снова обхватил его член, шумно втянув воздух. — А ты вкусно пахнешь. Медленно и томно Эймонд провел языком по шее Люка, за ушной раковиной, подцепив мочку зубами. Люк весь горел, все его существо сконцентрировалось в двух точках, он существовал сейчас только там, где находилась быстро двигающаяся рука и по-тигриному шершавый язык. Люк ерзал, толкался в руку, глухо и вымученно стонал. Челка прилипла ко лбу, весь он дрожал, цеплялся то за подушку, то за дядину руку, а потом, когда почувствовал недвусмысленное возбуждение Эймонда, упирающееся ему в ягодицы, неуклюже потянулся за спину, чтобы дотронуться и до Эймонда, но тот перехватил его руку и снова в отместку сцепил зубы на смуглом плече. Люк задрожал и кончил. Кончил в его постели. Так сильно, как еще никогда не кончал. А губы Эймонда сместились на шею, оставив влажный засос, который завтра Люку придется скрывать стыренной у Рейны тоналкой. — Не могу поверить, ты так быстро кончил, — в голосе Эймонда вибрировало насмешливое разочарование, заставившее нечто светлое внутри Люки сорваться в пропасть. — Я хотел выгнать тебя из постели незадолго до оргазма. Жаль. Эймонд отпустил его, и Люк медленно приподнялся, опираясь на руку, его все еще потряхивало, а когда он обернулся, то увидел, как дядя, уже лежа на спине, задумчиво смотрит на руку, где осталось его семя. Он же… Но не успел Люцерис подумать, как Эймонд высунув язык, провел им вдоль ладони, вдоль линии жизни, собирая капли жизни. Первый оргазм, разделённый не со своей рукой, забрал у него Эймонд. И это было уже слишком. На ватных ногах, натянув обратно боксеры и штаны, пошатываясь, Люк побрел к двери, у порога которой лежала подушка, которую дядя, вероятно, швырнул в Эйгона. Прикрывая дверь, он бросил быстрый взгляд: подтянув одеяло, как ни в чем не бывало, Эймонд укрылся, вернувшись в исходную позицию.***
Люк не считал, что делает нечто противоправное, руководствуясь принципом: чувства оправдывают средства. Поиск квартиры Эймонда превратился лишь в один из пунктов квеста «покори сердце Эймонда Таргариена неординарным способом». Один из барьеров был сломлен — пускай и не так, как он планировал, — и дело оставалось за малым. К этому малому Люку подошел со всей ответственностью. Нет, он не пригласил Эймонда на свидание. Не попытался наладить с ним адекватный контакт через переписку. Он нашел его квартиру и с легкостью вскрыл её — благо искусству взломанных замков не только сердца, но и дверей его обучил Деймон. Люк просто однажды подошел к лучшему из отцов и попросил научить этому нехитрому делу, объяснив свой слегка уголовно наказуемый порыв тем, что хотел оставить сюрприз парню, который ему о-очень нравится. Деймона такое объяснение устроило, и уже через неделю, получив в подарок от criminal бати не только знания, но и набор начинающего взломщика, Люк оказался в храме Эймонда Таргариена. Оставил ли Люк сюрприз? Еще как. Это превратилось в своего рода ритуал. Несколько раз в неделю Люк наведывался к Эймонду, зная его расписание и привычки, как свои пять наглых пальцев. Обычно он приходил во время пар, цирковых выступлений, свиданий и… оставлял следы своего существования. Даже в самостоятельной жизни Эймонд придерживался стерильного перфекционизма, и Люку стало интересно, заметит ли дядя подвох, если он поменяет местами некоторые вещи? Например, перенесет пафосную и бесполезную вазу, купленную на каком-нибудь аукционе почивших старушек, в другую комнату. Неудобное кресло-мешок подвинет на несколько сантиметров в другую сторону. Посуду на кухне всю переставит местами. Съест что-нибудь из его холодильника, оставив пустую упаковку молока. Люк веселился. Люк забавлялся. От души. Включал музыку в дядиных колонках на полную катушку — но свой жизнеутверждающий плей-лист — и начинал перестановку по своему вкусу, в следующий раз отмечая, что некоторые из его нововведений дядя либо возвращал на место, либо оставлял как есть — то ли не замечал, то ли мирился со вкусовыми предпочтениями поселившегося домового. Затем Люк начал смелеть. Он мог часами проводить в квартире. Готовиться к парам за столом Эймонда. Смотреть телик Эймонда на диване Эймонда, мусоря крошками от попкорна Эймонда. Спать в кровати Эймонда. Зарываться в его подушки, закутываться в одеяло, как в кокон, и просыпаться по будильнику, чтобы успеть вовремя сбежать. Принимать душ у Эймонда, не щадя шампуни и гели, используя как можно больше, чтобы пахнуть, как Эймонд — сигаретами, мятой и знакомым запахом тигриной шерсти. Пробовать курить его сигареты. Брать его одежду, а затем возвращать, когда запах Эймонда сливался с его. А затем Люку захотелось отдавать. Он начал готовить. Оставлять что-то по мелочи. Упаковку печенек. Упаковку любимого чая с бергамотом между какими-то стремными травами, которые явно покупал не Эймонд. Он поставил в ванную свою зубную пасту для чувствительных десен. Принес свою подушку и пристроил ее — инородную — на диване среди других подушек. И этим бы Люк и ограничился, если бы не открыл для себя странные вещи, которые никак не могли принадлежать Эймонду. Кто-то, как и он, тоже оставлял свои следы: помады, пудру, вторую зубную щетку, диетические хлебцы, снова странно пахнущие засохшие травы. Люк догадывался, кому принадлежали эти вещицы, а потому злился. Очень сильно. На грани бешенства. Это его и подтолкнуло не только нагло орудовать на кухне, оставляя свежеприготовленные ужины прямо на столе, чтобы вернувшемуся поздно с учебы или представления Эймонду было чем подкрепиться, но и оставлять… Секс-игрушки. Сначала он принес в квартиру большой страпон, поставив его в спальне на видном месте, представив, какой скандал поднимет мисс Риверс, обнаружив нечто не совсем типичное для Эймонда. Но, к своему несчастью, в следующую вылазку рядом со страпоном Люк обнаружил анальную смазку и впал в ступор, пытаясь понять: хороший ли это знак? И продолжил приносить секс-игрушки, подкладывая их в разные ящички, под кровать, под подушки, всего понемногу: вибраторы, страпоны, виброкольца, мягкие наручники, маски, даже кожаную плетку засунул в вазу с искусственными подсолнухами. Но в ответ на игрушки он находил так же заныканными странные маленькие бархатные мешочки — откроешь, принюхаешься и в обморок упадешь от их резко пахучего аромата. Люк, уходя, выбрасывал их по дороге. На всякий случай. Было в них нечто колдовское, пугающее, нетипичное для Эймонда. Зато типичное для человека, который вместе с Люком участвовал без ведома хозяина в обустройстве его квартиры. Это случилось в один из самых обычных дней, когда Люк, оставив на кухне чизкейк, примерялся, куда же примостить очередной жилистый, большой, будоражащий воображение страпон. Он вышел как раз из спальни Эймонда, задумчиво постукивая членом по плечу и замер, увидев густую копну каштановых волос, спадавшую на спину, украшенные звенящими браслетами руки, что тянулись к полке, высокие каблуки сапог, у которых маячил длинный подол тяжелой синей юбки. — Эм, — вырвался искренний недоумевающий звук у Люка, и когда женщина обернулась, он признал в ней Алис Риверс, как бы ни пытался забыть её лицо. Немая сцена. Они стояли напротив друг друга. Оба Стронга. Оба с занятыми руками: Люк держал большой член, а Алис сжимала в цепких пальцах тот самый бархатный мешочек. — Эм, — отозвалась похожей обескураженной эмоцией Алис, медленно моргнув. Они так и молчали, пялясь друг на друга. Два секретных гостя. Тетя и племянник. — Так это ты оставляешь страпоны в спальне Эймонда? — насупив густые брови, воинственно спросила Алис, сделав шаг в сторону Люка. — А это, значит, ты подставляла к нему анальную смазку? — парировал Люк, решительно указав страпоном в сторону Алис. — Хотела проверить реакцию Эймонда, но он даже не заметил, — все тем же напряженным тоном отозвалась Алис, сжав губы. — Это очень на него похоже, — прошептал Люк, искренне не понимая, как можно не замечать, что в твоей квартире кто-то роется уже два месяца. Причем сразу два человека. — Мешочки, значит, твоих рук дело? — А если и так? — Ну, я их все равно выбрасываю. — Выходит, все проблемы из-за тебя, — подозрительно миролюбивым голоском заключила Алис, коротко хохотнув, и картинно, как-то по-киношному стряхнула прядку волос с плеча. — В каком смысле? — В таком, что оставь в покое моего Эймонда! Если ты сейчас же не покинешь нашу квартиру, я вызову копов! — Нашу? — Люк прочистил горло, поглядел на член в свои руках, мысленно хохотнув, как глупо и безумно они выглядят со стороны. — Не припомню здесь твоих вещей, кроме парочки помад и зубной щетки. Ну и совершенно случайно забытых трусов. Хм. — Он помолчал, немного подумав, какова вероятность, что их двоих увезут в полицию. — Это я сейчас вызову копов. Я, знаешь, его родственник. Помогаю Эймонду прибираться, здорово питаться. Пока ты делаешь привороты. — По-твоему, это все смешно? — Вместо мешочка, сжатого в пальцах Алис — почти на каждом по серебряному кольцу — Люк представил свою шею — то, как смотрела на него эта женщина, по сути тоже его родственница, говорило о возможности его потенциального летального исхода, если не от прямой угрозы, то как минимум от проклятия, которым она могла его обеспечить. — Из-за тебя все проблемы! Что ты сделал с Эймондом, отвечай? — Чего? — опешил Люк, потянувшись к капюшону худи, точно, накинув его, он мог исчезнуть, как за мантией невидимкой. — А того, что в последнее время мы можем заниматься сексом только после разговоров о тебе! Догоняешь? У кого на кого стоит?! — Эм. — Люк честно не понимал, что должен ответить, чувствовать, а главное — какой из этого вынести вывод. Второй барьер сломан? — Как давно это началось? — Это явно не то, что я ожидала от тебя услышать, мальчик, — насупилась Алис, как злая ворона, готовая склевать его глаза. — Слушай, давай будем добрее друг к другу, — мирно выставив руки вперёд, а с ними и страпон, попытался звучать дружелюбно Люк, — ты мне все-таки тетка. Ты ведь, наверное, в курсе? Алис закатила глаза: знала и в восторге, видимо, от этого странного факта не пребывала. — Я же не виноват, что так получилось. Понимаешь? Ты можешь сделать приворот на кого угодно, а вот я проникнуть в квартиру не к каждому. — Прозвучало это еще страннее, чем Люк пытался сформулировать. — Слушай, он ведь явно не тот идеальный парень, за которого стоит биться. — Сказал человек, взломавший его квартиру. — Ну, я к тому, что у него ведь столько слабых сторон и косяков. Взять его перфекционизм… — И пафосность, — как бы случайно прибавила Алис. — И высокомерие. — И любовь к опере. — Я как-то пошел на оперу «Летучая мышь», знаю, вы на неё ходили, чтобы понять в чем соль, и чуть не уснул. — Я и сама на ней уснула. Пришлось гуглить сюжет, чтобы Эймонд не обиделся. — Вот и зачем тебе такие сложности? — А тебе зачем? — Ну. Не знаю, — Люк задумчиво взглянул на член, затем серьезно на Алис. — Я его, наверное, люблю. — А я, по-твоему, значит, нет? — А ты… — Люк хаотично искал контраргумент, — а ты только для себя привороты делаешь или для других тоже оказываешь услуги? — Да ты издеваешься, малой… — Бровь Алис высокомерно взметнулась. А Люк непринужденно засмеялся. — А давай чай выпьем? Ну, как племянник с тётей. Я там чизкейк Эймонду принёс, он один явно с ним не справится. Алис шумно выдохнула и прикрыла глаза, как советовали психологи, чтобы сосчитать до десяти и никого не убить. Через минуту они сидели за одним кухонным столом Эймонда, Люк нарезал чизкейк, вымеряя математическую точность кусков, а Алис хмурилась, скрестив руки. И по мере того, как творожная нежность, эта клубничная воздушность таяла на языке, сам язык становился все легче и легче, расплетая слова из тугих узлов в длинные истории. О Люке, об Алис. Постепенно разговор перешел на Стронгов, о которых Люк мало что знал, но с удовольствием слушал о засекреченных родственниках, по-хомячьи набивая щеки, в отличие от грациозно державшейся женщины, которая чинно накалывала кусочки клубники на вилку. А затем они и не заметили, как разговор снова завел их в темные закоулки Эймонда Таргариена. — Не понимаю, зачем столько было ходить на фехтование, а потом выделываться: «В соревнованиях участвуют только жертвы общественного одобрения». Серьёзно, он ведь мог взять столько медалей, — искренне сокрушался Люк, похлебывая чай с бергамотом. — Ха, если ему все равно на общественное мнение, зачем тогда столько времени тратить на укладку волос? — цокнула языком Алис, осторожно дуя на горячий пар из кружки. — Даже я столько не вожусь со своими волосами. — Ага, у него за месяц целый флакон лака уходит, я ему даже прикупил на прошлой неделе. — А ещё эти его приколы с ненавистью к свинине. Серьёзно, я как-то пожарила свиные рёбрышки, так он чуть в обморок не упал, когда узнал, что проглотил. А когда я спросила, да что не так, он проворчал своё пафосное: «Неважно, не хочу об этом говорить». Но тут явно проблемы из детства. — Ого, его все еще беспокоит та шутка… — Я ему уже говорила сходить к психологу, а он мне: «Чтобы полностью исцелить моего внутреннего ребенка, кому-то бы пришлось умереть». — Наверное, мне. — Ну да, судя по тому, как он мониторит твои соцсети с фейковых страничек. — А-а. — А ещё как-то заставил меня вырезать буквы из журналов, чтобы отправить тебе письмо с угрозами. Ну знаешь, как в нулевых, когда звонили по телефону и зловеще причитали: «Ты умрёшь через семь дней». Хотя откуда тебе знать, ты тогда ещё у бати в яйцах плавал, — отмахнулась Алис со своим высокомерным смешком, на который Люк и не думал обижаться. — Знаешь, не так я хочу проводить наши совместные вечера: «Алис, этот ублюдок опять выложил новое видео, ну кто так ведет себя с тиграми, он бы еще руку ему в пасть положил», — передразнила Алис, закатив глаза. — Меня бы это тоже злило, понимаю. — От все открывающихся и открывающихся фактов из его участия в мыслях Эймонда Люк все сильнее впадал в прострацию, механически хлебая чай. — А ещё с ним невозможно спорить, он поймёт, что не прав, но продолжит спорить ещё полчаса, просто чтобы выбесить собеседника. — Это фирменная черта многих Таргариенов. — Но это все цветочки по сравнению с главной проблемой. Серьёзно, представь себе, однажды мы лежим в постели, просто лежим, — важно выделила Алис, нервно хохотнув, — и разговор снова заходит о тебе. Люк то, Люк сё. Мелкий неудачник. Недоделанный блогер-тиктокер. Нужно подать на него в суд за преследования. И тут у него встаёт. — Выразительная пауза, предназначенная для того, чтобы подавившийся Люк откашлялся. — Вот и представь, каково мне отдрачивать и отсасывать своему мужчине, пока он продолжает разглагольствовать о своём племяннике. И моем, если так задуматься, племяннике тоже. Прямо в процессе. Со всеми бурно вытекающими последствиями. — Неловко? — прочистив горло, предположил Люк. — Это ещё мягко сказано. — Алис отхлебнула чаю и поморщилась. — Слушай, может, вам и правда разок переспать? Я закрою глаза ради закрытия гештальта. — Разок — мало. — Малой… — Торг здесь не уместен. Они так увлеклись пассивно-агрессивным чаепитием, что не заметили, как хлопнула дверь, как прошелестели быстро шаги к кухне, как возник хозяин квартиры. Порядком шокированный. Обескураженный. Успевший шумно открыть и закрыть холодильник, нисколько не помешавший двум Стронгам, тараторившим на его кухне. — Я вам не мешаю? — спросил Эймонд, сжимая в руках бутылку ледяного лимонада. Люк и Алис смолки, подняли одновременно серьезные взгляды коньячных глаз и долго глядели на Эймонда, не знавшего что и говорить в ситуации, которая бы и в сюрреалистичном сне ему не приснилась, а затем они снова переглянулись, и Алис ответила за них двоих: — Да нет, ты присаживайся. А Люк подхватил, пододвигая к нему тарелку с оставшимся чизкейком: — Мы тебе оставили немного. Или можешь взять сначала в холодильнике спагетти. И Эймонд присел. Как по приказу. Люк заметил, как дядя скосил взгляд на лежавшие на столе страпон и ведьмовской мешочек, рядом друг с другом, и молча потянулся за услужливо пристроенной на салфетке вилкой, пока тетя с племянником продолжали чесать языками, попутно задавая Эймонду дезориентирующие вопросы: «Как день прошёл?», «О, ты заезжал к родителям повидаться с Вхагар, как мило», «Может, тебе перевезти её сюда?», «Арендодателю это может не понравиться», «Ну и что, подумаешь, кошка, тигр, беспорядок один и тот же», «А может втроём посмотрим фильм», «А, Люк, это же ты гейскую порнуху загрузил на телевизор Эймонда, да?», «Чесслово, вот тут я ни при чем». — Хм. — Эймонд как будто пришёл наконец в себя. — А как вы сюда попали? Молчание. — Слушай, а давай сходим в кафе, — прошелестел полный энтузиазма голос Алис, обращаясь к Люку. — Угощу тебя кофе. Расскажу еще о наших родственниках. А то Эймонд, наверное, устал. Эймонд все смотрел на старпон и мешочек, сжав вилку, как шпагу, мерно постукивая ей по столу. И так же молча проводил их на выход, хотя оба явно ориентировались в его в квартире по входу и выходу прекрасно и без него. Люк зашнуровывал кроссовки, рассказывая, как в детстве они с братом и дядей Эйгоном украли у Эймонда всю обувь и забросили её в клетки к тиграм, а Алис вполне искренне смеялась и умилялась, какой тогда Эймонд, вероятно, был милый. — А может, ты с нами хочешь пойти? — без задней мысли предложил Люк, открытым, ясным взглядом уставившись на Эймонда, который по-прежнему пребывал в экзистенциальном шоке. — Нет, лучше идите без меня. И когда Эймонд закрывал дверь, он готов был поклясться, как услышал высказанную Алис и одобренную смехом Люка шутку: — А может, нам стоит замутить групповичок, чтобы все по-честному?! И дверь быстро захлопнулась. Так же быстро замкнувшись на все замки. Когда Люк поздно ночью, после долгого кофе, каким-то образом трансформировавшегося в крепкий виски за семейной беседой, вернулся домой, упав прямо в неразобранную постель, он впервые за целый день проверил телефон, где на ярком до болезненных снопов в глазах экране высветилось сообщение от Эймонда с фотографией. Люк сначала положил телефон на грудь, прикрыл глаза, досчитал до двадцати. Прикинул, что сообщение было отправлено три часа назад, а значит, никто не удалит его в последний момент. И только потом открыл. Фотографию с оставленным на кухонном столе страпоном и озвученный одной строчкой вопрос: «Что ЭТО делает в моей квартире?» «На твоём месте я бы спросил — для чего», — ответил Люк, зевнув, по-тигриному, как любил делать Арракс. Через две минуты пришел ответ. «То есть ты даже не отрицаешь, чьих это рук дело?» И ещё через секунду: «Все эти игрушки?!» «Не знаю, может, Алис оставила?» — Люк глухо засмеялся: мелькнула идея написать Эймонду, чтоб использовал их для тренировки. «Ты в курсе, что взлом квартиры карается законом?» «А взлом сердца?» — ответил Люк, под конец все-таки отправив и смайлик: «😏», как бы намекая не только на сердце. «Если ты попадёшься мне на глаза, я верну его тебе. Верну его прямо в тебя, Люцерис». «Буду ждать, дядя. Только не забудь силиконовую смазку. Она во втором ящичке твоей тумбы, рядом с виброкольцом», — ответил Люк и, отключив телефон, завалился спать.