Нюансы интеррасовой коммуникации

...Хуже «губы» на военном корабле только лазарет: если в камере можно походить из угла в угол, размять спину и зад, то здесь даже с постели встать не дают. Вместо нормального туалета — уретральный катетер, про «сходить и нормально посрать» можно было лишь мечтать. Первые два дня были сущим кошмаром, на третий доктор Еран разрешил подниматься с постели и снабдил слабительным — чтобы не пришлось напрягать повреждённые пулями и скальпелями мышцы. По крайней мере, служба у него сидячая, и проблем с дальнейшим заживлением по возвращению на пост быть не должно. Гектор лежал на своей койке и почитывал какую-то ересь, притащенную медбратом. Ему как раз сменили повязки и помогли переодеться в более привычную лазаретскую пижаму. Доктор Еран пообещал выписать его сегодня вечером, а с завтрашнего утра он возвращается на смену. Пару раз захаживал Раффин — чисто поболтать. Лучше бы не приходил, ей-Богу — теперь вместо вселенского раздражения он излучал всепоглощающую неловкость, от которой хотелось разбить себе лицо. Пытался завязать разговор на отвлечённые темы, но получалось у него... не ахти. ...Но уж кого Гектор не ожидал увидеть в своей палате, так это того ящера из мужской уборной. Как бишь его... Юншен, да? — Вам тут что, проходной двор? — закатил глаза Гектор. — Ты по делу? — В общем-то... — почесал чешуйчатый лоб Юншен, — меня Тони попросил. Как это... э... мило? — Но раз ты не рад моему визиту, я по... — Стоять! Гин-янец застыл, скосившись на Гектора в непонятках. — Можешь кое-что рассказать мне о «гормональном импринтинге»? — О как? — Юншен подошёл к койке и присел на табурет. — И кто же этот несчастный? — Есть один. Не будем тыкать пальцами. Так вот... От этой херни и в самом деле умирают? — Случаи редки, — гин-янец потёр щиток на лбу, — но имеют место быть. Это сложный биохимический процесс, который просто так не объяснишь. — Он... обратимый? — Не знаю, зачем ты спрашиваешь о таком, но скажу по правде — ни грязного духа. И если попытаться обратить его вспять, то... будет очень больно. — Насколько? — Как говорит Харитон... пиз-десс, — он попытался произнести это новорсское слово, получилось довольно смешно. — В смысле — хуже не куда. Гектор поджал губу, не зная, куда девать взгляд. Юншен это заметил, и всё же повторил свой вопрос: — Так кто он? — Мой сослуживец по пилотской кабине, л-т Джушшн, — Гектор решил, что юлить и увиливать — не лучшая стратегия. — Который дальний кузен штурмана? — Он самый. — Китхам... — раздул ноздри Юншен. — Скажу как есть — заходил я к нему вчера, и он на грани тихой истерики. Ты, может, и не учуешь, но от него разит больным: неустойчивый гормональный фон подавленного гин-джа приводит к иммунодефициту. Продолжишь «динамить» его — и он помрёт от малейшей заразы... если до этого не наложит на себя руки. — Хочешь сказать, что... Гектор нервно сглотнул и смял покрывало пальцами. — Это называется «ноджа ряйнъян», или «увядание отвергнутого». С таким диагнозом долго не живут даже на гормональных препаратах. — Пиздец... — Гектор уронил голову на подушку. Пресвятая, мать твою, Дева Мария, это же пиздец! — Вот и я о том же. Ладно, если у тебя больше нет вопросов, то... — Юншен поднялся с места. — Пиздуй уже... — И ещё, — добавил гин-янец уже в дверях. — Вы двое наломали дров, и виноваты оба. Но подумай трижды, прежде чем принимать какие-то решения. Просто... не будь мудаком, ладно? Гектор закатил глаза. Ещё бы... Взять и полюбить этого засранца Раффина? Когда же его всё-таки выперли из лазарета взашей, Гектор направился в кубрик. Следовало бы смыть с себя весь этот флёр больничной стерильности и отоспаться перед сменой. ... — Это у вас всё так легко, разозлился, посрался, влюбился. У людей же совершенно другая биохимия. И сказать «херня, стерпится и слюбится» — тоже не факт, что сработает: насильно мил не будешь, — ворчал он вполголоса, снимая одноразовую больничную пижаму и заваливаясь на свою койку. — Или мне трахаться с ним из жалости? Фу, увольте! — Что? Вот это... неожиданность. Гектор мысленно помолился Богоматери и выглянул из своей ниши. Из соседней на него смотрела всё та же чешуйчатая рожа, разрисованная синими полосами. — Ты что, был здесь всё время? — Ну да... Я спать собирался, — Раффин неловко отвёл взгляд. — Блять... Как неловко-то получилось. — Слушай, ты... забудь, что я тут ворчал. Просто я на нервах. И вообще... Как так получается, что вас зараза не берёт, зато от неразделённой любви вы мрёте как от чумы? — Ну... так эволюционно сложилось. «Так эволюционно сложилось», — мысленно передразнил его Гектор. А вслух добавил: — Ты это... не дури, главное, ладно? — Отлично, вы оба здесь, — в дверях возникла сине-зелёно-завитушчатая рожа штурмана Ийна. — Советую вам обоим отоспаться, на завтрашнюю смену выходите вместе. И советую вам тридцать три раза подумать, прежде чем снова затеять драку, иначе... — он строго пригрозил пальцем. — ...ещё одно нарушение дисциплины, и я всерьёз задумаюсь над тем, чтобы подать рапорт на ваше списание. Вообще-то он прав. Досрочное списание и, не дай Бог, занесение в личное дело грозят осложнениями в дальнейшей карьере. — Пожалуй, внемлю совету, — Гектор залез в свою нишу и задёрнул штору. Ролайн ещё какое-то время клевал Раффину мозги, если судить по раздражённому стрекотанию. Когда же он ушёл, Гектор уже мирно сопел в подушку. *** ...Зейн был зол. На себя, на этого... Дженкинса, на того инопланетного выблядка. Подумать только — эта чешуйчатая дрянь запомнила его и узнала, и даже науськала недоноска Вдовича-старшего, будь он неладен! Чёрт, чёрт, чёрт-чёрт-чёрт! Ну всё, прощай карьера и здравствуй «Андеграунд Гарден»! Хотя нет. Виктор прикончит его раньше, чем состоится Трибунал. Чёрт бы драл их всех. Но в какой-то мере Зейн понимал, что виноват сам — что обернулся к чешуйчатому отбросу и показал ему своё лицо. Теперь остаётся лишь молиться, чтобы его приговорили к казни. Потому что о «Гардене» слухи ходят самые разные: молва об изнасилованиях заключённых надзирателями и администрацией — лишь молочная пенка на коктейле из жести, что там происходит. Но кто мог знать, что личный Ад Зейна Велазкеза начнётся сегодня. — Уже планируете свою жизнь в тюрьме, капрал? Зейн скривил рот, словно съел целый лимон: рожа майора Вдовича была... уж слишком довольной. — Я тут познакомить тебя кое с кем решил, — майор-начбез вошёл в карцер и отступил от двери, впуская за собой здоровенного, не менее семи футов в высоту, инопланетника с головой восточного дракона и кучей глаз, чьи длинные хвосты и грива зловеще мигали ядовито-жёлтым свечением. Зейн не единожды слышал об этих... кёдианцах? кёдонцах? — впрочем, неважно, — но воочию видит такового впервые. — Знакомься, это Ранмийтти. Он задаст тебе пару вопросов, а ты говори как есть. Иначе... У Зейна внутри похолодело. То есть... этот инопланетный монстр будет его допрашивать? — Развлекайтесь. И Мийтти... Никаких видимых повреждений. — Я ведь не садист, — хищно оскалился инопланетник. А когда майор ушёл, прищурился, показал кончики раздвоенного языка и, склонив голову набок, добавил: — Но ради тебя я всё же нарушу свои принципы. Зейн бросил беглый взгляд на камеру наблюдения на потолке в углу карцера. Её индикатор, обычно мигающий красным, не горел: должно быть, её отключили с терминала управления в рубке надзора. Значит, кто-то не хочет, чтобы «разговор» Зейна с этим чудищем был при свидетелях. — Поговорим? — великан сделал шаг, обходя койку по дуге. — Как насчёт того, чтобы обсудить современную литературу Республик? Я, например, прочитал «Императора пожарищ» намедни. Особенно мне понравился тот момент, когда главный герой оказался в ловушке собственного сознания. Он построил у себя в голове точную копию зала, где его отец-император принимал аудиенции. Сделал он это для того, чтобы защититься от влияния министров и сёгунов, и в итоге... — он подступил к Зейну на расстояние шага, отчего тот вжался в стену. — В итоге сам стал узником своей крепости. Знаешь, как она называлась? Зейн замотал головой. Он не хотел знать. Он хотел бы умереть прямо сейчас, но вместо этого оказался парализован липким страхом, забирающимся под кожу. — «Теншюкаку». Зейн зажмурился, пытаясь абстрагироваться от происходящего. В карцере запахло сухой древесиной, благовониями и чем-то цветочным, но это отнюдь не успокаивало. Паралич, вызванный паникой, внезапно отступил, а стена за его спиной словно растворилась в воздухе. Упав на пол мешком, Зейн попытался встать на ноги, но почувствовал под пальцами незнакомую шероховатость. Что это? Циновка? В голове возник вопрос: что за чёрт? где я? Просто открыть глаза стоило огромных усилий. Но увиденное им повергло его в настоящее смятение — вместо холодных серых стен карцера его окружали стены из бумаги, изрисованные чернильными ветвями сакуры, пейзажами гор и прочей японщиной. Инопланетный мучитель, возвышающийся над ним — одет в японское же кимоно, а он сам — в чём мать родила. — Харитон запретил мне калечить тебя. Но ты стрелял в моего друга. Надеюсь, ты понимаешь, что я этого так не оставлю. Так вот. Я буду мучить твой разум. Сейчас Зейн мог поклясться, что готов обосраться. — Сейчас мы в твоей голове. Это техника нейронного слияния, которую я для удобства назвал «Теншюкаку», и она позволит мне любую жестокость, при этом сохраняя твою телесную целостность. После ты годами будешь мучиться фантомной болью во всём теле. Возможно, ты привыкнешь к ней и начнёшь ею наслаждаться. Но сначала... — инопланетник картинно размял пальцы, вооружённые длинными когтями, — я выбью из тебя нужные Харитону сведения. *** ...Утром его разбудил Раффин. — Гектор! Гектор, вставай! — Чего тебе, игуанодон? — Вставай, смену проспим! — А? Что? Блять! Гектора угораздило стукнуться лбом о полочку. — Который час? — Пока успеваем, но лучше поторопиться, — Раффин подхватил своё полотенце. — Ты в душ идёшь? Гектор поднялся с койки, схватился за своё полотенце и вышел прочь из кубрика, пытаясь игнорировать гин-янца. Мысленно он молился, чтобы в душевых не оказалось двух свободных душей по соседству, чтобы хоть как-то абстрагироваться от Раффина на первых порах. К сожалению, либо Бог оказался глух, либо боги гин-янцев слишком чутки к своей пастве: незанятым оказался один-единственный душ в самом углу. — Я присоединюсь? — Раффин нагло вторгся в личное пространство Гектора, влезая под поток воды. — Э! — запротестовал Гектор. Но, вспомнив, что не следует динамить этого депрессивного ящера в открытую, лишь махнул рукой. — Только лапы не распускай, лады? Раффин лишь мазнул по его лицу сложно интерпретируемым взглядом, но от дальнейших комментариев и действий воздержался — и на том спасибо. ...За завтраком Гектор то и дело ловил на себе чьи-то взгляды — тяжёлые, липкие, от которых хотелось отрастить иглы на коже подобно дикобразу. Кто-то наблюдал за ним исподтишка, и Гектор это чувствовал. Наверняка кто-то из тех ублюдков, о которых говорил Харитон. Будь здесь Мийтти, он бы сразу вычислил «охотника», но сейчас лучшее, что мог сделать Гектор — по-быстрому доесть, выхлестать свой кофе и слинять в кабину пилотов. И Раффин, к его удивлению, был с ним в этом солидарен. Даже свой фёрф не стал допивать, а взял с собой в кабину. — Гектор! — Санья и Хуф синхронно подорвались со своих кресел. — Так, ребята, будете жмякать — не задушите, — улыбнулся Гектор, раскрывая объятия и принимая в них сначала Хуфа, потом и Санью. — В двух словах, что по дежурству? — Мы вернулись в Земской сектор, сейчас в пограничных системах Джьян. В остальном... — Разберусь по ходу дела. Надеюсь, вы исправно вносили данные в бортжурнал, — Гектор плюхнулся в своё кресло. — А где Мийтти? Д’арахар и шаниец переглянулись и развели руками. — Так... Что уже случилось? — Он... — Хуф почесал мандибулу. — ...на «губе», — Санья попытался спрятать взгляд. — Пресвятая, нахер, Дева Мария! Гектор схватился за голову. Неужели это связано с нападением на гауптвахте? Если Мийтти разыскал виновного... только Господь Бог знает, что могло случиться.