Там, вдалеке.

Нет более печальной участи для творческого ума, чем быть вынужденным идти по заранее протоптанной дороге.

*** Высокий худощавый мужчина с жёсткими какими-то грязно-коричневым волосами, хулиганской ухмылкой и лицом заядлого твиринщика учит двух мальчишек пользоваться ружьём. — Видишь... Это на плечо, а это жмёшь до упора. Со всей силы. Что ты хилый совсем? Я видел ребятишек и младше, которые получше стрелять умели. Мальчик со светлыми волосами, уже начинающими темнеть, с досадой потёр саднящую руку. — Ножом легче пользоваться. — вздохнул он, рассматривая красные полосы, оставшиеся на пальцах. Это оружие слишком жёсткое.... — Это просто ты хилик. Думаешь, раз линии видишь, то уже ничего не нужно? А придёт к тебе ворюга с пушкой вроде меня. Да в глаза тебе дулом тык! — мужчина делает резкий жест рукой, из-за которого Темка вздрагивает и отшатывается. Старший грубо с него посмеивается. Второй мальчик смотрит на это с долей презрения. — У меня получается лучше! — он гордо выходит вперёд, жмёт курок и действительно попадёт в стоящую впереди банку. — Вот он — молодец! — взрослый многозначительно хлопает в ладоши. — Молодец, Стах. А вот ты... — качает головой. — Тебе бы только травки собирать, да с малышней возиться. Темка молчит. В глубине души разгорается обида. Хочется отшвырнуть это дурацкое ружье к чертям собачьим, да вернуться к своим "травкам и малышне". Но та же самая разгорающаяся обида лишь заставляет его, прикусив губу, пробовать снова и снова. Гриф, а именно так звали этого странного мужчину разбойничьей наружности, лишь только больше смеётся с каждой его неудачи. Стах молчит, но в глазах его все больше презрения. Наконец, откуда-то издалека выбегает ещё одна участница хулиганской компании. Девочка с тёмными волосами до плеч примерно того же возраста. — Пираты! Я вам поесть принесла. — она бросает на стол пару буханок хлеба и бежит к Темке, как всегда шестым чувством безошибочно угадывая самого несчастного. Легонько касается его руки, заставляя опустить мучимое только что оружие. — Не обижайся на них. Кому-то надо и с травами уметь возиться. Я, вон, тоже стрелять не умею... Мальчик молча берет ее за руку. Ружье прислоняет к стене с долей отвращения, словно хочет его пнуть, но сдерживается. Гриф со Стахом уже устраиваются за столом, отламывая себе немаленькие куски от общего угощения. Девчонка тихо говорит Темке: — Ты зато безопасный. А Стах иногда как замахнется, так мне и самой страшно. Мальчик улыбается краешком губ. Это его негласное "Спасибо". — А ты всегда самая добрая. — он говорит в ответ так тихо, что слышно только им двоим. Девочка смущённо улыбается. — Мне куда больше нравится, когда мы все вместе идём в Степь. Вот там тебе нет равных. Такие места знаешь, какие никто из нас без тебя не найдёт. Темка смеётся одними губами, вслух не издав ни звука. — Мне тоже куда больше нравятся вылазки в Степь... — едва слышно добавляет он. Они стоят друг перед другом, улыбаются сами себе. Словно во всем мире больше никого нет, кроме них двоих. — Эй, малышня, есть будете?! — нарочито громко зовёт Гриф, нарушая минутную идиллию. — Да, конечно. — девчонка идёт, тащит за собой Темку за руку. Он послушно следует за ней как какая-то собачонка. Но тащиться так мальчику даже нравится. Чувство обиды постепенно сменяется чем-то куда более успокаивающим. *** — Это — ключ от лаборатории Исидора. — говорит Ольгимский младший. Человек статный, но не настолько грузный как его отец. Кожа слегка бледная, волосы светлые, глаза печальные. Усы под носом придают важности и делают юношу похожим на какого-то средневекового помещика. Артемий молча берет из его рук старый, почти заржавевший, ключ. Косится в сторону колодца. — И давно эта штука тут стоит? — А, это? — Влад как-то стесненно улыбается. — Так я же ведь заведую здесь водой уже какое-то время. Взялся за водоснабжение. — Мммм... — За остальным тебе надо идти к Сабуровым... Отец, вероятно, уже говорил. У них очень специфические взгляды на жизнь. Веру ставят превыше всего. Не любят они Уклад и Степь, но и отделаться от них не могут. Вполне вероятно, что они направят тебя к Оспине. Это странная женщина, появившаяся здесь лет 5 назад. — Появившаяся? — Да. Появилась из ниоткуда во время первой эпидемии Песчанки. Ходили слухи, дескать, это сама Песчаная Язва и есть. Степняки её любят. Иногда сбегают с Термитника, а она им убежище даёт. Потому и зовут её "Мать Червей". — "Мать Червей"... — задумчиво повторил Бурах. — Да... Видел ты дом свой? — молодой "помещик" вдруг решил перевести тему. — Видел. — Болезнь? Лекарь пожал плечами. — Пока все достаточно туманно. Одни говорят, Шабнак. Другие говорят, болезнь. Третьи говорят, что убил его я... — невеселый смешок. Младший Ольгимский дёрнул головой. — Ну, что не ты его убил, я понял сразу... Не те у вас отношения с отцом были. Чтобы тебе его убивать. Артемий смотрит на него задумчиво, потом вспоминает что-то. — Я в доме нашёл какую-то записку, подписанную "В.О."... Это твое? — он достаёт из кармана клочок старой бумаги. Влад едва заметно напрягается. — А, да... Я думал, он её выбросил... — Здесь говорится о какой-то комнате в Термитнике. Не хочешь объяснить, что это значит? — Могу... Исидор твой заранее мне сказал о болезни. Говорит, будет повторная эпидемия. И избежать её не удастся. Ему нужна была дополнительная комната для исследований. Не любая, а старое помещение завода... Я ему его выделил. В той записке об этом и написано... Сейчас, правда, ты не сможешь попасть туда. Термитник закрыт. — Об этом я слышал... — И, пожалуйста, не говори об этом моему отцу... — тише добавляет Ольгимский младший. Глаза серьёзные. Где-то глубоко в них закрылось тяжёлое осознание всех последствий. — Знаешь, в этом я всегда тебе завидовал. Твой отец не был идеален, но он умел слышать. И мог помочь. Он отпустил тебя и позволил следовать за своей мечтой. Тогда как мой... — Влад поник, но уже через несколько секунд взял себя в руки. — Потому я и знал, что ты бы уж точно отца не убил. Лекарь задумчиво помолчал. Он, конечно, не знал всех подробностей детства Влада. Но и Влад, похоже, многого не знал. Ведь Темка не от своего ярого рвения начал возиться каждый день с травами. Сидеть над ними с утра до вечера. Давить из них сок и тщательно собирать в пробирочки. Когда из одного стебля иногда получалось выжать всего пару капель... И давалось это вовсе не так легко. Только большим трудом. Путем бессонных ночей и множества неудач. Через горечь, которой сопровождалось каждый раз сознание собственных промахов, и разочарованные взгляды отца. Этого верного своим убеждениям старика, который желал видеть травника и будущего менху. Но никак не разбойника, уличного хулигана, доморощенного вояку или кем там ещё отчаянно пытался вообразить себя его подрастающий сынишка, днями пропадая среди уличной детворы. Уходил играть со своими друзьями-почти-преступниками этот ребёнок тоже не от великой любви к отчиму дому. Не от "господствующего в сей жалкой хибаре понимания и радушия" он бегал каждый раз искать, где кончается Степь... Да и не сам по себе маленький мальчик решил стать врачом, древним жрецом и "резчиком плоти"... Но вслух Бурах ничего не сказал, ограничившись лишь кратким многозначительным мычанием. — Мммм... А что за старое помещение? Младший Ольгимский пожимает плечами. — Я не знаю все подробности его исследований. Знаю только, что он пытался отыскать лекарство. А для этого ему нужны были какие-то материалы и приборы, оставшиеся со времен первой вспышки... Было и что-то, связанное с Укладом... Но тебе лучше не лезть в это... И, когда с Оспиной встретишься, будь осторожнее... Что-то нечистое там готовится. Почему, не могу сказать. Знаю, что старик твой зла им не делал. Артемий задумался и перебрал в уме все, что он знал об Укладе. Травники, Мясники, Черви, Травяные Невесты, Авроксы... Все это Степные твари. Страхолюдины, конечно, ещё те. Но никто из них не обладал исключительно человеческой подлостью, чтобы цинично спланировать преступление. Никто из них не стал бы завидовать человеку или беспричинно его ненавидеть. Даже, наоборот, именно эти страшные твари на поверку оказывались созданиями самыми чистосердечными. Они могли убить, но исключительно того, кто действительно этого заслужил. Могли убить, защищаясь. Однако... Исидор точно был не из тех, кто мог бы этого "заслужить". Его любили все, включая даже самых страшных местных жителей. Как не любить того, кто добросовестно выполняет свой долг перед Степью? Ну, и, конечно, Исидор не был из тех, кто стал бы шутки ради подкрадываться к Червю со спины, чтобы быть съеденным на месте... Кроме них в Укладе были ещё полулюди, которые служили своего рода связующим звеном между миром нелюдей и миром людей... Но о них младший Бурах почти ничего и не знал. Отец тщательно следил, чтобы его Темка не знался с подобными проходимцами. (Хотя, при этом, его Темка вдоволь таскался с отпетыми разбойниками. Да и нечисть видел не раз...) — Спасибо, я буду осторожен. — наконец, отзывается Артемий. — А ещё, не знаешь, у нас никакие покойники не пропадали? Ласке сегодня плохо было. Говорит, кто-то не достался земле... На лице Младшего Влада отразилось удивление. — Первый раз о таком слышу... — Ещё Ласка сказала что-то про страшный грех... "Молодой помещик" покачал головой. — Не знаю... Ничего о подобных "пропажах" не слышал. Уклад не чист, но для Уклада все, что связано с землёй, дело священное... Ни разу не слышал, чтобы они могли так откровенно нарушить свои же законы... — Люди... — подсказал Бурах. — Это могли быть люди. Или, на худой конец, Шабнак. — он сам посмеялся с последнего предположения. Влад задумался: — Если в Укладе узнают, что тело не дошло до земли, поднимется страшный вой. — Так что это, видимо, не Уклад... — заключил лекарь. *** За окном резвятся две маленькие девочки. Одна рыженькая, лицо в веснушках. У второй волосы настолько светлые, что кажутся белыми. Они скачут вокруг двух сидящих на траве подростков. Мальчика и девочки лет пятнадцати. Мальчишка занят перебиранием каких-то трав и раскладыванием их по мешочкам. Девочка с тёмными волосами что-то ему рассказывает. — Знаешь, моя мечта — это большой дом, в котором каждый, кто в том нуждается, сможет найти еду, место для сна и крышу над головой. Дом, в котором никого не прогонят. В котором не нужно платить за каждый прожитый день. В котором смогут собраться все, кому некуда больше идти... Возможно, когда-нибудь я действительно такой открою... Может, даже в собственном доме... — она мечтательно смотрит в небо, улыбаясь так широко и так беззаботно... Идиллия, наблюдаемая уже не первую минуту, неожиданно прерывается. — Влад, ты снова в окно пялишься? — строгий голос отца. Мальчик, только что полностью поглощенный происходящим на улице, недовольно хмурится. — У тебя ещё столько работы неначатой, а ты все сидишь! Уши развесил! — продолжает грузный мужчина. Подросток хмурится ещё больше. — Да, отец, я все сделаю. — Прямо сейчас сделаешь! — Сделаю... *** Младший Влад вздохнул спокойнее, когда за Бурахом захлопнулась дверь. "Мда. Нелегко парню придётся..." Юный делец вспомнил безразличное лицо Оспины — то-ли человеческое, то-ли слепленное из глины. И злую морду Оюна... От этого зверочеловека прошибало потом и самого Ольгимского. А уж как тот был настроен... Ммм... Лучше бы Артемию с ним не встречаться. Сам по себе Младший Влад никогда не питал особой любви к Бураховскому наследнику, но... Удивительное дело эта кровь... Стоило парню вернуться, а его отцу умереть, как частица какого-то странного, невидимого глазу, ощущения... То ли дух, то ли особая атмосфера, окружавшая раньше Исидора, словно витала теперь вокруг его сына. Уезжал уличный хулиган, вернулся... А кто, собственно, вернулся? Врач? Ответственный человек? Ни то, ни другое... Но, возможно, именно так дремавшая все это время кровь менху начинает пробуждаться и брать свое. Капелла, вон, тоже была обычной девчонкой. А стоило матери умереть, как стала превращаться в её копию. Видит будущее. Взяла под контроль всех беспризорников города... Даже с родным братом стала говорить так по-взрослому... Что, не зная её, ни за что не дашь ей пятнадцать... Размышления были прерваны внезапным шумом за дверью. Кажется, какой-то полувздох-полувопль. Звуки борьбы. Шипение. Влад распахнул дверь. На пороге странная картина. Темноволосый человек в чистеньком чёрном плаще... Валяется на земле, пытаясь закрыться от напавшего на него громадного существа. Шкура черная, матовая, словно глиной покрытая. Руки огромные, массивные, какие-то обезьяньи. Морда белая как кусок кости. Глазки маленькие, кровью налитые... Червь. Разозленный. Гиблое дело. Черви твари Степные. Нюхом чуют, где горло. Кусают быстро, впиваются цепко. Так просто, махая руками, от них не отделаешься. Влад издал какой-то странный звук на нечеловеческом языке. Существо подняло голову. Покрасневшие глазки зло сощурились. Скалится, обнажив ровный ряд тонких, как иглы, зубов. Пасть его, даже слегка приоткрытая, навевает мысли о смертельной хватке акулы да о том, как беспощадно дикий леопард разрывает свою добычу. Недолго думая, Ольгимский хватает пострадавшего за руку и затягивает в свое скромное убежище, спеша захлопнуть дверь. Снова кричит что-то на своём странном наречии. Червь шипит, от злости скрипит зубами, но, наконец, удаляется. Младший Влад переводит взгляд на внезапного гостя. Судя по всему, этот человек нездешний. Глаза испуганные. Одежда изрядно выглажена. Почти новая, без заплаток и дыр. Личико чистое, без царапин и синяков. Волосы иссиня чёрные. — Вы нездешний? — напрямую спрашивает Ольгимский, скептически осматривая новичка. Как бы не пришлось столкнуться с типичной для иноземцев спесью... Гость опомнился. — Даниил Данковский... — он протягивает руку, одновременно пытаясь отряхнуться. Влад пожимает протянутую ладонь В то же время подмечает: хватка крепкая, но недостаточно сильная. В драке, скорее всего, бесполезен. — Вы, как понимаю, столичный доктор? — Д-да... — новый знакомый все ещё пытается прийти в себя, потирая затылок. — Не ранен хоть? — с сочувствием спрашивает Ольгимский. — Если ранен, то лучше заранее что-нибудь выпей от отравления. Зубы у них ядовитыми бывают. Бакалавр испуганно осматривает собственные руки, ощупывает шею. — Спасибо, что сказали... Что это было? — Это? Да ничего особенного. Червь. Здесь таких много. — Червь? — в глазах новенького немой вопрос. Сразу видно человека, которого всю жизнь учили, что черви это маленькие толстые макаронины, копошащиеся в земле. — Червь. — повторил Влад. — Степной, обычный. Он же одонг. Я, кстати, Влад Ольгимский. Младший. — Младший Влад... — протянул Данковский. Судя по лицу, удивлению его нет предела. — А я с отцом вашим говорил. — М? — Он отказался на любые вопросы о вас отвечать... — Ну, конечно! Я ведь его живая болячка. — посмеялся Влад. — Да? Я так и подумал... — Ага... — собственно, начало разговора выдалось вполне неплохим. Даже располагающим к продолжению. — Отец мой человек старых правил. Любой новый взгляд, и он уже становится на дыбы. — Понимаю вас... — Даниил также ощутил волну теплоты, исходящую от этого странного и совсем ещё незнакомого человека. — Я тоже по жизни сталкиваюсь с "неприятием новых взглядов", которое иногда достаточно сильно ранит... — Ранит не то слово. Из-за этого, собственно, я и живу здесь. В вагончике. Подальше от дома. Как Червь. — Влад хмыкает с долей скептицизма. — Отец прогнал. Чтобы не портил ему атмосферу. — Сочувствую... — протянул Бакалавр. — Я так смотрю, вы человек интересный... Или можно на ты? — Можно, почему же нет. У нас здесь уже давно почти все друг другу "тыкают". Это у вас там все важные, Столица... А здесь все знают друг друга с детства. Как тут не тыкать. — Ду уж... — Даниил улыбнулся задумчиво. — Видел я тут одного вашего доктора... — Доктора? Бураха что ли? — Ага... Говорит: "Не желаете ли перекинуться парочкой слов с мсье убийцей?" — Ах... — посмеялся новый знакомый. — Он не убийца. — Ну, я так и понял. Убийца — болезнь. — Болезнь? То же самое мне говорил Исидор. Говорил заранее. Поэтому пришлось похлопотать, чтобы Термитник закрыть... Отец по-хорошему не послушал. Пришлось сымитировать бунт... — Любопытно... — оценил Данковский. — И самоотверженно. Уважаю такие поступки. Собственно, я так и подумал сразу на болезнь. Вначале Исидор. Потом Симон. И сейчас она должна расползаться по всему городу... — внимательно смотрит за реакцией, на что Влад лишь пожимает плечами. — Не желаете ли уехать отсюда? Я смотрю вы человек молодой, амбициозный. — Увы, не могу. У меня обязательства. — Печально... Тогда расскажи мне побольше о вашем "Укладе". Я все никак не пойму, что это. — Уклад это здешнее Степное население. Люди, полулюди. И твари вроде Червей. Их много разных. Одни торгуют травами, другие мясом. Одни по Степи бегают, задабривают её. Другие работают у нас на фабрике. Строй у них другой, не нашинский... Все работают как один. Если несчастье случается, тоже страдают все как один. Дети Степи. Её голос. Её руки и ноги. Общее у них какое-то ощущение. Если один знает, будут знать все. Изначально место-то это не людьми населено было, а именно такими... Детьми Степи. — Поразительная у вас здесь мифология. — вздохнул Бакалавр. — Я разное изучал, но о такой слышу впервые. — Да нечего тут изучать. — хмыкнул Ольгимский. — Тут жить нужно. Кто живёт здесь, даже если человек, сам тоже Степным становится. Чувствовать Степь начинает. Слышать её. Кто больше, кто меньше. Потому и рождаются у нас постоянно Хозяйки да дети талантливые. Вроде того же Бураха. — Он у вас вроде как... Эм... — Данковский задумался, подбирая нужное слово. — Жрец? — Отец его "жрецом", как ты выражаешься, был. Сам он ещё им не стал. Но травник отменный. Лекарь от бога. Да герой местной детворы. — Хм... — Детишки раньше отца его обожали. А теперь за ним самим бегают. Песенки поют. В Степных тварей играют... Детвора-то здесь куда ближе к земле, чем взрослые. С малолетства Степь слушают, внемлют ей. Неосознанно. Как внутренний голос. Потом, когда вырастают, теряют это. А некоторые наоборот. Наверное, как выберут сами. Я сейчас Степь слабо слышу. А вот сестра моя все дары от неё приняла. И примет ещё. Хозяйка она. Степь любит как мать родную. А я никогда Степь не любил... Бакалавр хмыкает: — Поражаюсь, за что её можно любить... Трава, грязь, да ещё и сожрать пытаются. — Ну, бросаются они не на всех. Ты, видимо, подошёл к нему со спины и не вовремя. Да и ты не здешний. Они чужаков не любят. Любят тех, кто Уклад уважает. — Да уж... — Ну, все это местные байки. Не забивай себе голову. Главное, к Червям лучше близко не подходи... — Влад махает рукой. Отчасти чтобы пощадить уши нового знакомого. Отчасти потому что негоже сокровенное знание ниспускать до уровня сельских страшилок. А ведь именно так Столичный это и воспримет. Как байки. Он же и сказал: "Мифология". — А, что касается тела Симона, тут ещё один наш умелец задумал вскрытие его провести. Доктор Станислав Рубин. Он "вскрыватель". Местные не очень его любят, потому что вскрывать тела имеет право только тот, кто видит линии. Этот дар свят и передаётся по крови. А у Рубина не такая кровь. — Ну у нас вскрытие дело привычное... Целая профессия есть. И при этом не нужно быть древним жрецом... А вот Рубина этого надо предупредить... Заразится ещё. От Симона. Ольгимский жмет плечами. — Есть мнение, что Песчанка — болезнь разумная. Сама решает, кого заразить... И не так важно, контактируешь ты с зараженными или нет... — Ну, мне все равно интересно познакомиться с этим доктором. Он хотя бы не "древний жрец".