Там, вдалеке.

В этом сумрачном мире людей она выбрала беречь тех, кто ближе всего к Степи. Кто верно служит ей своей плотью и кровью, да блюдет древние ритуалы.

*** — Менху умер. Кто теперь будет менху? — говорит странный шепчущий голос. — У него остался сын. Кровь менху течёт в нем. — Его сын не достоин! — вспыльчивый молодой голос. — Его сын покидал степь! — И что же, ты считаешь достойным себя?! Жалкий щенок! — Может, не я. Но и точно не он! — Хм... Тогда... Я буду хранить наследство покойного менху. Пока его наследник не придёт сюда и самолично не докажет мне, что готов его принять. И телом, и разумом. Я подготовлю для него великое испытание... — в этих речах слышатся какие-то зловещие нотки. — Я считаю, что он должен умереть! Он предал уклад! Он предал отца! Он убийца! — молодой человек почти потерял остатки самоконтроля. — Не спеши... Степь сама решит, достоин он исполнить этот сакральный долг или нет. И уж тем более я проконтролирую, чтобы щенок выполнил испытание от начала и до конца! *** В жалком полуразвалившемся домишке сидит странный человек. Издалека сложно понять, женщина это или мужчина. Волосы короткие, словно обкусанные. Черты лица грубоватые, но, вместе с тем, тонкие. В чем-то даже изящные. Глаза непонятного травяного оттенка. Иногда кажутся светлыми, почти белыми. Иногда, наоборот, тёмными как ночь. Словно блики на поверхности разлившегося по стакану твирина. Одет этот человек в какие-то обноски бурого цвета. То ли специфический плащ, то ли сшитое из пересохшей травы нечто. Напоминает одеяния Травяных Невест, только закрывает почти все тело. Кроме, разве что, рук и головы. Пахнет землёй, травой и застоявшейся глиной. Странный запах для человека, больше свойственный порождениям Степи. Малейший скрип двери, и человек настораживается. Только что он или она казался спящим. Секунда, и два грязно-жёлтых огонька поблескивают в темноте комнаты. Внимательные, подозрительные, словно глаза затаившегося животного. Чьи-то шаги нарушают тишину. Человек хмурится, одновременно расплываясь в странном подобии улыбки. — Говорят, тут меня ждали? — голос молодого мужчины. — Ждали... — глухо отзывается обитающий в комнате. Звук гортанный. Кажется, ещё немного, и перейдёт на протяжные степные напевы. — Блудный сын и наследник менху... — Артемий Бурах. — добавляет гость. Смотрит с подозрением, ощущая не до конца человеческую природу своего собеседника. — А вы, как понимаю... Мать Червей? — Мать... — сипло повторяет она. — Мать... Все верно... — Я вырос в этом городе, но с вами не знаком... — взгляд требует ответов на незаданные вопросы. Кто она, и как здесь появилась. Ведь в те времена, когда он уезжал, Черви и слухом не слыхивали, что у них, дескать, есть какая-то мать... — Ты слишком много требуешь, дитя. Учись смирению. — строго обрывает эта странная женщина. — Я рождена была Степью. Одной ей и служу всем своим существом. Как те несчастные, кого вы заставляете работать на ваш город... — Черви? — Черви... Потому и оберегаю их. Да таких как ты предостерегаю... — Младший Влад сказал мне... — Ещё один поганый мальчишка... — усмехается она, не дослушав. — Сын, восставший против отца... — Восставший? — Бурах переспрашивает, вспоминая недавний разговор. Да, младший Влад, в отличие от своей сестры и отца, вёл себя достаточно скрытно. И живёт он не в доме своей семьи, а где-то далеко в полузаброшенном вагончике. Во дворе у него колодец, хотя по Степным законам землю нельзя ранить. И уж кто-кто, а Ольгимский, должен об этом знать... Постоянно Черви к нему захаживают. Что-то мутит парень нечистое... Глаза "матери" загораются пониманием. Их цвет из грязно-жёлтого постепенно сменяется на зелёный. — Да, дорогой. Но и ты не так чист, как сам думаешь... Ты покидал Степь. Святотатство... Лекарь хмурится: — Однако я не сбежал. И уезжал не просто так. Я учился. А столичные знания немало пригодятся нам в борьбе с болезнью. Нельзя назвать святотатством то, что поможет спасти людей от заразы. — Ох! Он спасает людей от заразы! — и вот она уже смеётся в голос. Смех у неё ненормальный, удушливый. Больше напоминает лихорадочные спазмы больного на смертном одре. — Он! — Долг врача — спасать жизни. — Бурах твёрдо стоит на своём. В глазах появляется воспитанная столичной жизнью холодность и непробиваемость. — А дитя чуть не сгубил сегодня. Невинную душеньку... На это Артемию нечем ответить. Он хмурится, недовольный тем, что сам уже приписал к собственным промахам. — Дитя как сгубил, так и вылечу! — наконец, парень нарушает тишину. В глазах уверенность, словно всем своим видом говорит: "Убьюсь, но сделаю!". — Эх... — "Мать" покачала головой. — Умирает городок на Горхоне... Раньше семей менху было много... Ох, как много... Мангызов погубила Чёрная Нина. Бешечей уничтожил твирин. Крюки и Оюны слабы. Это подмастерья, а не мастера. Остаются Бурахи. Но и у тех наследник отдалился от Степи... Старик Исидор был единственным настоящим... — причитает она заунывно. Ещё немного, и выть начнёт как покойница. — Наследник Бурахов прямо перед вами. — скромно напоминает Артемий. — Наследник... — смеётся женщина недоброжелательно. — Наследником ты станешь только когда пройдёшь испытание. — Какое испытание? — Это ты потом узнаешь от Старшины. — Кто такой этот Старшина? — Старшина Боен. Оюн. Он скажет тебе, что делать. И не сегодня. Должно пройти несколько дней. Пока Степь разрешит тебе испробовать свои силы... Мы ещё не раз встретимся... А пока, так и быть, я отдам тебе некоторые вещи. Часть наследства твоего отца. "Мать" достаёт откуда-то из тёмного угла комнаты старую музыкальную шкатулку и лист бумаги. Бурах молча принимает дары, рассматривает бумажку. На ней список имён. "1. Виктория Ольгимская (мл.), 2. Ласка, 3.Тая Тычик, 4. Спичка, 5. Ноткин, 6. Мишка, 7. Каспар Каин, 8. 🀄 Любой ценой они должны выжить." Все перечисленное — имена местных детишек. Единственное, под цифрой восемь значился какой-то неизвестный Артемию знак на Степном языке. — А кто восьмой? — спросил он, отчаянно напрягая память и не находя в ней ничего похожего. — Это тавро "Ксандро". — безэмоционально говорит Оспина. Только два глаза блестят в темноте ядовито-желтым цветом. Бурах как-то до этого и не замечал, что она смотрит на него в упор, не моргая как какая-то змея. — Древний знак. Ты сам должен понять, что он означает. Парень напряжённо потёр макушку. Да, давно он не пользовался Степным языком... Но даже так. Символ выглядел новым и совсем незнакомым. Вероятно, это нечто, что обнаружил отец за последние 5 лет. Нечто, о чем он абсолютно ничего не успел рассказать. — Спасибо... — бормочет молодой лекарь, все еще перебирая в уме все, что могло подойти на роль последнего знака. — Остальное ты приобретёшь от Оюна. Если что-то будет нужно, ты помнишь, где меня искать. — на этом "Мать" словно отключилась и как-то отсутствующе уставилась в стену. Будто заснула. — Эй? — прошептал Бурах. Никакого ответа. То ли спит, то ли делает вид. То ли сидит в одной комнате с ним, то ли витает где-то далеко-далеко, оставив перед гостем лишь пустую оболочку. М-да. Более явного намёка на то, что пора уходить, Артемий ещё не встречал.