Там, вдалеке.

Он выбрал быть силой и скоростью. Защитником или, если угодно, руками того, кому суждено было совершить чудо. Руками, которые могут ударить, но могут и поддержать за плечо.

*** Худощавый мальчишка лет четырнадцати сидел на краю невысокой перекладины и что-то сосредоточенно рисовал на заранее для этого заготовленном мольберте. Волосы чёрные, длинные до плеч. Глаза томные и сосредоточены полностью на работе. Тонкие губы поджаты. Лицо бледное. Одежда на нем выглядит большеватой. Одна только рубашка, если распрямить на ней все складки, дойдет до колен. Местная детвора, завидев этого субъекта, глубоко погруженного в свое занятие, начинает подшучивать. Вначале это тычки незаметные, легкие: — О, снова здесь этот художник? — Делать ему больше нечего! — Двор наш рисует что ль? — И молчит как рыба... Потом один из ребят, выше остальных на голову, с жестокими глазами будущего лидера, решается даже подойти ближе и ткнуть в плечо. Художник оборачивается, вкрадчиво смеряя взглядом того, кто позволил себе такой грубый жест. Тихо говорит: — Уйди. — Не уйду. — огрызается хулиган. В глазах уже отражается что-то недоброе. — Тут наша территория. Не твоя. Пожав плечами, мальчишка молча возвращается к своему занятию. — Ты не услышал? Тут наша территория! Но подросток продолжает, как ни в чем ни бывало водить кистью по холсту. Мало ли он видел таких отбросов, которые в жизни ничего не добьются. Учиться не могут, творить не могут, не могут даже читать, вот и дёргают каждый день остальных... — Он, видимо, тупой... — будующий лидер закатывается в приступе истерического хохота. — Парни, он так не понимает. Давайте ему объясним... Не проходит и минуты, как вся эта свора бросается с кулаками на мальчика, отказавшегося повиноваться их воле. Маленький художник успевает только закрыть руками лицо. Себя ему не так жалко. Мало ли терпел он в своей жизни боли физической. Любые раны зарастут как на собаке. А вот мольберт и картина... Мольберт и картина... От этого действительно хочется плакать. *** — Андрей? — лицо Бакалавра вытянулось от изумления. — Даниил? — в свою очередь удивился стоящий перед ним человек. Жёсткий ёжик коротких тёмных волос. Такой же жёсткий ёжик неубранной растительности на подбородке. Нахмуренные брови. Все это явно выдавало в нем прототип уличного хулигана. Но, вместе с тем не грубого разбойника, не пьянчужки, валяющегося под забором и с трудом могущего соединить слова в предложение, а хулигана интеллектуального. С по-аристократически бледной кожей и проницательными глазами настоящего человека искусства. В чистенькой белой рубашке, расстегнутой в какой-то особой манере художественной небрежности... — Андрей... — повторил Бакалавр. — Сколько лет, сколько зим... Старый знакомый приветственно хлопает его по плечу. — Какими судьбами в этих краях, Даня? — Это я тоже очень хотел спросить... Как? Откуда? С каких пор ты стал любителем глухих деревень? Андрей смеётся. — Дык я ради брата все... Помнишь, Петьку? Родная кровинушка. Занесло его в эту глухомань. А без меня один он не протянет долго. — пусть речь его и успела наполниться широко распространёнными здесь просторечными выражениями, но в глазах блестит что-то серьёзное, ответственное. И, к счастью, такое знакомое... — Да, помню твоего Петьку. Как не помнить... Но и что занесло его в эту глухомань не могу понять. Как? Неужели не нашлось места в городе? — Место-то было, но сам подумай. Что предлагают в Столице? Правильно. Строить все по одного образцу. Многоэтажки. Крутые здания для Властей. Эти высокие и бесполезные бетонные муравейники... Петьке такое настолько скучно, что, бедный, чуть не повесился... Вывез я его на природу специально, чтобы отошёл братишка от своей тоски. И не выкинул ничего. Он же у меня натура хрупкая, творческая. А он, глядь на это место, и как преисполнился вдохновением... Ух... Как возьмёт карандаш, да как начнет рисовать чертежи... Да такие все красивые и необычные... — Андрей покачал головой, выпятив губу. — Пошёл он к семейке местных правителей. Показал свое творческое детище. А они как в ладоши захлопают, как засверкают у них глаза... Говорят: "Именно это нам и нужно!". Петька так счастлив был. Почувствовал, что это его звёздный час. Впервые я видел брата на таком душевном подъеме... Они тут же строить и начали. Назвали творение Многогранником. Конечно, первое время мы ещё мотались между этой глухоманью и Столицей… Успели даже построить “Танцующий мост”. Может быть, слышал… Но по большому счёту как тут можно надолго уехать. За один день-то такую махину не построят. И за неделю. Начали обживаться тут. Я завёл, вот, кабак. Кстати, тут есть одна очень классная штука. Называется "твирин". Мы просто без ума от неё. Не хочешь попробовать? — Не, Андрей, как-нибудь в другой раз... — Даниил неловко качает головой, вспоминая не так давно виденные Бураховские настойки. — Ладно. Ну, ты всегда был у нас зожником... Столичный гений скромно улыбается. Давний друг, смеясь, снова хлопает его по плечу. — Ничуть не изменился. Ты, что, только из Столицы? — Да, вот, уже второй день как. — А тебя каким ветром? — Да так... Прочитал, что живёт тут трёхсотлетний старец... Хотел изучить этот вопрос. Но, стоило мне приехать, как старец почил вечным сном. Зря только время тратил. — А... Так старцу тому не трехсотник был, а 157. — Ну, 157 это тоже неплохой научный феномен. — Угу. И, зная его, тебе бы было о чем поговорить с ним. Симон начитанный был. Много собрал древних текстов. Его тут даже колдуном считали. Данковский разочарованно разводит руками. — Увы. Мертвецов пока воскрешать не умею. Андрей шутливо повторил его жест: — Кстати слышал, небось, здешние байки про мертвеца? — Ага. Тут как-то это самая топовая история. — Не то слово. Когда мы с Петькой приехали, об этих байках старались помалкивать. А теперь каждая собака на углу спешит поделиться своим мнением... — Слушай, Андрей... — Бакалавр делает голос тише и заговорчески прикрывает рукой край рта. — А не хочешь ты отсюда свалить? — Из-за бродячих мертвецов что ли? — смеётся интеллигентный хулиган. — Да, не, Андрюха, все серьёзнее. Вчера мы все выясняли, от чего Симон погиб. И пришли к выводу, что от болезни. Какой-то серьёзной. Какой, я пока не могу понять. Выяснилось только, что она смутно похожа на чуму. И что она уже была здесь 5 лет назад. — Ты уверен? Может, такие же байки, как мертвецы... — Нет. К сожалению, Андрюха, все серьёзно... — Блин... — тянет сквозь зубы. Данковский отвечает сдержанным каменным выражением на лице, которое, между тем, изображает скрытую иронию от тягостного принятия этой “приятной новости”. — Вот я и хочу валить отсюда, пока жив и здоров. И пока дороги не перекрыли. А то они собираются... Уже подговорил девчонку, которая живёт в Омутах. Странную такую, знаешь? — Еву? Знаю, конечно. Она странная, как ты и говоришь, но душой близка нам с братом. Мечтательница. Мастерица. Была бы человеком искусства, если бы её хоть кто-то научил, как правильно... Видел бы ты, с каким восхищением она смотрела на наш Многогранник. Как завороженная. И как сожалела, что, дескать, не может полностью видеть чудо, какое видят в нем дети... Детишки, собственно, и облюбовали сейчас эту крепость. Играют там в чудеса и волшебников. — Мда-м. Тут как-то все одни чудеса да волшебники... — Даниил невесело хмыкнул, вспоминая всё виденное в этом городке. — Короче. Ты едешь? — Я б поехал. Но только с Петькой. Сам знаешь, не могу его бросить. Сердце разорвется, если буду знать, что я в безопасности, а братишка мой умереть может. Он же один, без меня, легко влипнет в какую-нибудь дрянь... Итак еле жив, так ещё чума ему на голову... Не... Вот, если он согласится, то сразу. — Ммм... — Бакалавр помолчал, о чем-то задумавшись. — А можешь его уговорить? — Я могу хоть часами зубы ему заговаривать, но меня он не послушает. Тут сбылась его мечта, тут парень нашёл себя... Многогранник ему как родное дитя. Оторви Петеньку, жить не сможет... — Ну должен же он хоть кого-то послушать... Все же человек, а не каменная стена. Парень задумался, потирая подбородок: — Уговорить моего брата, это, знаешь, что-то из оперы о невозможном... — Тяжело иметь дело с гениями. — Данковский уныло подпирает голову рукой. — Ну, давай, Андрей, ты же знаешь к нему подход... — Ммм... Думаю, Мария может. Мария Каина. Дочка этой самой властной семейки. Она кого хочешь уговорит. А когда только ещё Многогранник строить начали, она с Петенькой много разговаривала. Общий язык нашли. Даже мне иногда завидно. Я-то по жизни таскаю его за руку, но мне он так о мечтах своих не рассказывал. Душу свою не открывал... Только плакал иногда, тихонько свернувшись в клубочек. Я спрашивал: "Имя?". Он говорил. На следующий день я приходил к обидчику лично и бил его со всей дури. Так, что Петьку тот больше не обижал. Но никогда он не говорил мне: "А я хочу...", "А я люблю...". Только тупится и смотрит в пол. А я вздыхаю и снова беру его за руку. И так всю жизнь. — Мда-м. Значит, нужно поискать эту Марию. — Да она где-то рядом должна быть. Видел её здесь совсем недавно.