Там, вдалеке.

Видя черты, безнадёжно искажающие всех взрослых, он решил для себя никогда не взрослеть. Решил и возглавил своего рода повстанцев, восставших против самой закономерности человеческой жизни.

*** — Каспар! Многогранник — не игрушка для детей! — строго говорит Мария. Сейчас ей уже 15, и она мало похожа на ту невинную мечтательную девочку, которой была 5 лет назад. Со времени смерти матери в юной особе произошли какие-то колоссальные изменения. Каспар хмурится. Делает вид, что не замечает сестру, продолжая играть с каким-то крутящимся кубиком. — Ты что-то себе навоображал, а, притом, совершенно не понимаешь, зачем эта штука была построена! — продолжает Мария. — Это ты не понимаешь! — огрызается брат. — А не понимаешь, потому что больше не видишь ничего! — Ах, ты, щенок! — девчонка пытается залепить ему пощёчину, но мальчишка ловко уворачивается и дразнится, показывая язык. — Ты стала злюкой! — Это ты ещё слишком мал, чтобы понимать что-то! — Стала злюкой как матушка! Язва! — Ах, ты! — повторная попытка залепить брату пощёчину, но Каспар вновь ловко уворачивается и бежит прочь из комнаты. — Ты просто сама потеряла способность видеть! Слепая старуха! — нарочито ядовито бросает он, прежде чем унестись вниз по лестнице. — Мелкий кровосос! — сестрица разочарованно ударяет рукой воздух. *** Младший Ольгимский не горел желанием откровенничать и выдавать местных Мясников. — Ладно... — пробормотал он. — Я дам тебе адреса. Но я хочу кое-что взамен. — Что именно? — Пусть Каины оставят в покое Термитник. Это не их территория. Пусть отведут свою "проверку" от греха подальше. А не послушают, надави на их "Многогранник". Скажи, что хочешь отправиться туда с инспекцией. Как только они остановят свою пляску с бубном вокруг Термитника, ты сразу получишь адреса. Каины в свою очередь заметно насторожились. Предложили действительно совершить инспекцию в Многогранник, чтобы убедиться: там, дескать, обитает их младший ребёнок. Играет днями в своём царстве детей. Пропащая душа, но уж никак не похититель тел. Приходится вместо страшных существ отправиться посещать тринадцатилетнего мальчика. Что ж. Мальчик, собственно, не простой. Как и эта лестница в небо... Взойдя ещё только на первые ступени Даниил почувствовал что-то странное. Словно издалека доносится пение. Поют детские голоса. Счастливые. Не успевает Данковский разобрать слова, как они уже смеются и бегут выше. Даже воздух здесь какой-то особенный. Чистый. На втором пролёте Даня вдруг вспомнил какие-то забытые ощущения собственного детства. Совсем далёкие. Из того периода, когда ты испытываешь бесконечное чувство восторга уже просто несясь вперёд по коридору. Или среди деревьев в парке. Чем быстрее бежишь, тем тебе свободнее и веселее. Вспоминаешь, как было когда-то забавно сдирать со стены смолу и пробовать её на вкус. Языком ловить падающие с неба снежинки... И вот снова поют что-то детские голоса. Поют, хохочут и вновь уносятся вверх. На третьем пролёте он вспоминает игрушки и занятия, которые когда-то любил... Была у маленького Дани игрушечная машинка, почти настоящий чёрный джип. И медвежонок. И динозавр. И даже настольный набор для юных учёных, который так ему нравился... Особенно интересным был опыт, заставляющий красную жидкость в чашке взрываться... Да и шар, пускающий молнии... Где все это сейчас? На четвёртом его встретили два странных маленьких человечка. Дети? Сложно сказать. На головах у них сшитые из тряпок маски собачьих голов. Вместо глаз — пуговицы. — Стой! Кто идёт? — отчеканивает детский голос. "Точно, дети." — заключает "нежданный гость". — Даниил Данковский. Доктор из Столицы. Хочу с главарем вашим говорить. — Скажи пароль! — требуют собакоголовые. — Пароля не знаю. Но уходить не собираюсь. Зовите вашего главаря. — Кто ты такой, чтобы нам указывать! — Я от семьи Каиных. Собакоголовые переглядываются. — Если не пропустите, у кого-то будут проблемы. — добавляет Бакалавр. — Инспекция к вам пришла. Официальная. Ищем кое-что. Дети вновь переглядываются. Потом один толкает другого, и тот нехотя убегает куда-то наверх. — Жди здесь, человек. — объявляет оставшийся. — Жду, пёс. — неудачная шутка так и просится на язык. Мальчик явно не доволен такой реакцией. — Я не пёс! — обижается он. — А на голове что? — Даниил кивает на его странную маску собаки. — Псиглавец я! — Ах, псиглавец... А почему не Анубис? — Замолчи! Данковский смеётся. Наконец, сверху кричат: — Пусть идёт! — Иди выше, человек! Бакалавр качает головой, досадуя, что повторять дважды одну шутку будет уже не так смешно. Поднимается выше. Тут воздух ещё чище. Кажется, откуда-то с верхних этажей доносится тихая музыка. На небольшой площадке перед ним сидит мальчик. Лицо худое, взгляд серьёзный. Хоть и мелкий ещё совсем, но в этой решительности уже проглядывают характерные для всех Каинов островатые черты. Волосы каштановые. Почти как у Виктора, но на порядок светлее. — Ты пришёл от моего отца? — хмурится он. — Да. Недовольны твои, что пропадаешь здесь днями. — Возвращаться не собираюсь. — сухо отвечает мальчишка. — Не нравится тебе дома? — Не нравится. И вообще мой дом здесь. Здесь моя банда. — Банда? А почему у них на головах маски собак? — Тебе не понять. Вы взрослые ничего не видите. А мы видим, знаем и храним от таких как вы. — И что же вы храните? — Сокровенное знание. Которое вам не доступно. Мы знаем всю правду об этом городе. Об этом мире. Знаем то, о чем вы никогда не догадаетесь. И мы будем охранять это от таких как вы! — Стало быть, от своей семьи ты тоже свое логово охраняешь? — Охраняю! И буду охранять всегда! Моя сестра когда-то видела правду. Но потом забыла. Пётр видел. Но теперь он почти не бывает здесь. — Пётр Стаматин? — Да, создатель нашего чуда. Он единственный из вас, кто может что-то увидеть. Мог. — Но даже его вы сюда не пустите? — Посмотрим, если придёт. Я давно его не видел. Может он, как моя сестра, уже стал другим. — Ну, вряд ли он стал другим... Скорее доведёт себя парень. — грустно вздыхает Данковский, вспоминая худое лицо одного из хороших своих знакомых. — Пусть так! Это не так страшно, как променять самое главное на ничто! — Хм... Кто ж тебя так обидел? — Никто не посмеет меня обидеть! — Что ж... В чем-то я очень тебя понимаю. Но ведь потом ты и сам станешь взрослым. И будешь все так же торчать здесь? — Это мы ещё поглядим! Может я и не стану взрослым! — А, что же, убьёшь себя и поставишь на свое место преемника? — Я не могу сейчас ответить. Но я постараюсь сохранить знание до самого конца! Я умею беречь! — Самоотверженно... — Даня вдруг вспоминает, что и сам во многом сопротивлялся всегда естественному ходу событий. Но не взрослению, а куда более тёмной стороне этого процесса. Смерти. Именно победа над ней, поганой, так упорно занимала его мысли все это время. Именно она стала главным камнем преткновения всей его жизни. — Ты в курсе, что умер твой дядя? — В курсе. — хмурится главарь местной шайки. — Только он не совсем умер. — Не совсем умер? — Да. — Хм... Но его мёртвое тело пролежало уже несколько дней. — Тело — ничто! — смело объявляет мальчик. — Особенно для моего дяди. — Хм... Ладно. Но меня тут послали найти это тело. Да заодно напомнить тебе, что дома тебя ждут родители, Питер Пэн ты наш... — Не называй меня героем этой глупой сказки! Ты ничего не знаешь! — Ладно. Я ничего не знаю. — устало вздохнул Данковский. — Могу я осмотреть твои владения дальше? — Не можешь! Тела дяди у меня нет. Здесь только дети! Мне и незачем его красть! Зачем мне труп здесь, в моём царстве? — Действительно... Ладно... Каспар... — Я Хан! — Хорошо. Хан. Но, знаешь, твоя позиция порядком меня заинтересовала. — Ты все равно ничего не поймёшь! — Откуда такая уверенность? Я бы очень хотел знать, что ты называешь сокровенным знанием... — Уходи отсюда! — мальчик почти шипит. — Уходи! Ноги таких как вы порочат это место, оскверняют его! И запомни: правду могут увидеть только самые чистые души. А у вас всех они грязные! Чужая кровь запятнала их! — Врач это не убийца, ты знаешь? — Мне все равно! Все вы убийцы! Даже если ты не убивал руками! Все взрослые — убийцы! И в первую очередь вы убили настоящее в себе! На этом Каспар делает гневный жест рукой. Вперёд выбегают несколько детей в своих фирменных собачьих масках и старательно ведут вниз незваного посетителя. Данковский первое время пытается сопротивляться, но лестница так построена, что один неосторожный шаг и, либо он, либо эти дети... Кто-то точно грохнется и полетит вниз. Поэтому приходится забыть о сопротивлении и покорно тащиться под их конвоем. — Рад знакомству, Хан! — добавляет Даниил погромче, чтобы мальчик его услышал. В ответ тишина. *** С тех пор, как Мария по словам своего брата "потеряла способность видеть" (а по словам её самой "выросла и увидела самую суть"), верховодить в Многограннике стал младший Каин. Он же Каспар. Он же Хан. За короткое время тогда ещё восьмилетний пацан умудрился собрать вокруг себя немалую шайку своих верных соратников. Придумал собственную идеологию и стал де факто "Королём Многогранника". Несмотря на то, что стройка ещё даже не была завершена. Хоть и до её окончания оставалась самая малость. Всего один пролёт величайшей лестницы. Пётр давно примирился с тем, что новая Мария странным образом впитала в себя черты, раньше свойственные её матери. Постепенно это даже стало казаться закономерностью. Девочка подросла. Старые фантазии перестали её интересовать... А, возможно, она просто узнала нечто новое, что теперь кажется ей куда более важным. Впрочем, Мария все так же любила Многогранник и считала его Чудом на Земле. Возможно, на самом деле не она перестала видеть, а сам автор этого чуда тогда ещё не вполне понимал, что строит... Ведь мечты у каждого разные. И, даря людям место, исполняющее эти мечты, ты, хочешь не хочешь, а создашь некоторое искажение. Как там говорят? "Благими намерениями выстроена дорога в Ад"? Чувства Петра к своему творению так же претерпели ряд изменений. Создатель несомненно гордился своим детищем. Любил его, как родитель любит дитя... Но по прошествии долгих пяти лет это место стало чужим и для него самого. Оно жило какой-то своей жизнью. Величественное, долгожданное. Его любили, даже обожали. Кто-то готов был сложить свою жизнь за одну только возможность увидеть волшебную лестницу в рай. Вот только все они любили эти камни и стены. И вид, открывающийся с самой вершины... Но мало кто беспокоился о самом творце. Кто он? Да так, просто надпись на бумаге. Не великан, не мессия, а всего лишь жалкий человек. И, уж тем более, никому не было дела до страданий безутешного гения. А страдания его усугублялись с каждым днем. И уже даже чудодейственное снадобье не могло полностью их заглушить. "Я пойду прогуляться." — шептал Пётр брату на ухо, прежде чем стремительными шагами пойти прочь со стройки. Прочь от самого грандиозного своего проекта, за короткое время буквально поглотившего всю его жизнь. Андрей только и успевал проводить своего поникшего близнеца многозначительным взглядом. С каждым разом всё больше в его глазах было отчаянного беспокойства, которое даже словами толком не выразишь. "Ты хоть там не убейся, Петь..." Однако... Петя, конечно же, шел не кончать с собой, а лишь мотаться серой тенью по городу, в надежде усталостью и случайными впечатлениями перебить разрывающую сердце тоску. Как-то раз, бредя так по полупустым улицам, парень невольно стал свидетелем неприятной картины. — Прочь от нас! — Как ты смеешь вообще подходить к месту, где сбываются чудеса! — Вали в свою Степь! — детские голоса. Но неприятные, резкие. Так похожие на голоса совершенно других ублюдков, слышанные им когда-то давно в Столице. — Прочь! Группа детей обступила кого-то, махая руками, выкрикивая свои обидные слова. — Иди на свое кладбище! — Заройся в землю и сдохни! — Чудеса не для таких как ты! Еще немного, и начнут бить свою жертву, загнанную в угол. — Это что здесь происходит?! — Петр нарушает их мрачное торжество, стараясь звучать громче и выглядеть опаснее, чем есть на самом деле. Повторяет мысленно: "Представь себя Андреем. Будь как Андрей. Ты — Андрей." Вслух добавляет уже жёстче. — Кто-то давно не получал по ушам?! Детвора разбегается. На лицах их какие-то странные маски, изображающие собачьи головы. "Чего?" — парень хмурится. В центре круга остаётся одно единственное дитя. Девочка лет двенадцати в простом льняном платьице, слишком тонком для подступающих холодов. Ткань изрядно протертая, грязная. Лицо зареванное. На голове поломанный и какой-то оборванный венок. Волосы светлые, почти белые. — Не боись. Ушли они. — Пётр садится, чтобы получше рассмотреть спасенную кроху. Замечает синюшные круги под глазами и общую худобу. А сами глаза такие запавшие, такие глубоко несчастные, словно малышка уже приготовилась умирать... Да и вся она: белая как полотно, ни кровиночки... "А?" — у случайного спасителя сердце екает при виде хорошо знакомых угловатых черт и выпирающих костей. Такой явный признак, пусть пока он ещё едва различим... — "...Твиринщица? В таком юном возрасте?" Девочка хлюпает носом и какое-то время молча на него смотрит. — Отвести тебя домой? — парень все ещё сосредоточенно изучает ее лицо. — Где ты живёшь? Кроха пожимает плечами. По щекам вдруг снова катятся слезы. — Н-никуда м-меня н-не нужно вести... — голос дрожит, с трудом позволяя связно произнести хотя бы эти простые слова. Пётр накрывает её плечи своим излюбленным теплым плащом, больше напоминающим одеяло, помогает подняться и отводит подальше. Куда-нибудь, где можно присесть в стороне от чужих глаз. Сознаться, он и сам был в высшей степени растерян. Ведь роль старшего всегда исполнял Андрей, когда "младшему" оставалась роль ребёнка. Вот они двое уже сидят на скамейке в молчании. — Спасибо... — тихо говорит девочка. Кажется, немного успокоилась. Он трёт вспотевшие ладони. — Почему ты не хочешь домой? — Нет у меня дома больше. — она с заметным усилием старается не расплакаться снова. Губы поджаты, трясущиеся руки сжимают край спасительного плаща. Только вот-вот тронь, и вся эта отчаянная попытка сдержать нахлынувшие страдания рухнет как песочный замок. — Я же чувствую, что-то случилось... — говорит с величайшей осторожностью, почти шепчет на ухо. Словно не человек перед ним, а хрупкое стёклышко. — Случилось... — девочка вытирает покрасневшие глаза. — Жила себе в родном домишке. Никого не трогала. Потом умер отец мой... А какие-то люди захотели меня себе забрать. Не родные они мне и не хочу я у них жить... Не хочу... А они все документы оформили... Каких у меня никогда раньше и не было. Имя придумали, каким никогда раньше никто не звал меня... Выдают за свою дочь... А мне в свой родной дом надо... Там у нас много... Много тех, кому я нужна. Парень легонько приобнимает её за плечо. Так и хочется пожалеть это измученное создание. "Ты, это, не умирай... Ты ж маленькая ещё совсем..." — но вслух говорит совсем другое. — А где ты раньше жила? — На кладбище. — совсем тихо отвечает малышка и после паузы добавляет, внимательно вглядываясь в его глаза. — Не боишься? — Не-а. — Пётр качает головой. — Мне даже наоборот с тобой как-то спокойно. Девочка улыбается. — Спокойно это я умею... Я забочусь о мертвых. Говорят они со мной. Любят меня. Не могу я их бросить. Мама моя и отец всю жизнь на кладбище прожили. Земля сама любит меня, шепчет мне. А я ей пою. С самых ранних лет... И травки меня встречают редкие. Только ночью за дверь выгляну, весь двор лунной твирью оброс, какой при солнечном свете никогда не случается... Хоть иди и собирай, что сил есть... И все такое красивое... Лунная твирь-то, она светится под луной. Белым-белым. Как снег. Никакого фонарика не надо... — Красиво. — подтверждает ее случайный спаситель. — А кто тебя из дому увёл? — Какая-то семья богатая. Из трех самых главных. У них своего ребёнка никогда не было. Вот они захотели, чтобы я их ребёнком была. Да не понимают, что у меня есть свой родной дом, и он — не с ними... Мамочка с папочкой недавно ко мне приходили и горько плакали. Не хотели, чтобы я с теми людьми оставалась... Да только кто мне поможет. Во всем свете никто с этими властными семьями спорить не может. И навсегда я теперь буду чужую жизнь жить. — она снова закрывает лицо руками. — А эти мальчишки... Увидели, что я сбежала и от отчаяния хотела чудеса посмотреть... Желание загадать... Говорят, там у всех все сбывается. Может, и у меня бы сбылось... — Ты хотела присоединиться к матери и отцу? Малышка кивает, опуская глаза. Добавляет совсем тихо: — Лучше так, чем жить чужой жизнью... — А, если я придумаю решение получше? — А кто ты? Ты же не из властных семей. Капелла и та ничего сделать не может. Хоть она и просила уже у отца столько раз... Чтобы он помог ситуацию выправить. Никто их не слушает. — Хм... — Пётр задумался. "Капелла, кажется, дочка Ольгимских. Точно не Ольгимские. И точно не Каины. Каины никого чужого в дом ни в жизнь не возьмут. Остаются...". То ли спрашивает, то ли заключает: — Сабуровы тебя приютили. Девочка пальцем оттягивает край нижнего века, изображая с показной важностью: — Госпожа Катерина... — Я понял, о ком ты. — парень воодушевляется, понимая, что здесь он, кажется, может быть не настолько бесполезен. — Я тебе скажу кое-что. Сегодня ты очень хотела чудо. И оно для тебя произойдёт. — Я не очень понимаю, что это значит. Меня же не пустили на лестницу. — Зачем тебе лестница? — ухмыляется этот чудной незнакомец, уже было потерявший надежду. — Когда у тебя есть тот, кто её построил. — Ты построил её? Вааау... — тянет малышка, завороженно его рассматривая. — Пётр Стаматин! — он, все так же ухмыляясь, протягивает ей руку. — Ласка! — девчонка жмёт руку. Теперь воодушевление переходит и к ней. — Пётр! Если вы сделаете так, чтобы я снова могла жить у себя... Вы будете настоящим моим героем. — Раз сплюнуть. — он махает рукой, с нарочитой лёгкостью. — Всё будет. Идём со мной. *** Пока Младший Влад выдавал Данковскому интересующие его адреса, далеко не все из которых соответствовали действительности, старший Ольгимский позвал для беседы Бураха. — У меня к тебе дело есть. Вчера несколько Мясников сбежали из Термитника. Надо бы вернуть их обратно. Где они спрятались знает Оспина. Эта баба все их перемещения сдать может, если хорошенько её расспросить. Почему я решил обратиться сейчас именно к тебе, знаешь? Артемий пожимает плечами: — Потому что я умею ловить Степных тварей? — Нет. — Ольгимский смеётся и качает головой. — Думай шире, мой мальчик. Я, пусть и не альтруист, но учёл и твои интересы. Оспина явно о чем-то вчера говорила с тобой. О каких-то делах Уклада. Назадавала вопросов. Что, не знаю я её обычных манер? А кто лучше дела Степные знает, как не сами Черви да Мясники? — Логично. — Ты получаешь информацию. Я — сбежавших и восстановление порядка в Термитнике. По рукам? — По рукам. — хмыкает лекарь. — Прекрасно. — снова это лицо довольного кота. — Заодно, если голоден, можешь перекусить у нас. — делает паузу. — Я же вижу, что ты снова одними своими настойками и питаешься. — Спасибо... — смеётся Артемий. — Да, пожалуй перекушу... — Добавляет про себя: "Всё равно с сегодняшнего дня такие цены, что никаких моих денег на еду больше не хватит..." Уже за столом он пересекся с Капеллой, которая поспешила напомнить о чем-то своём, как только отец ненадолго покинул комнату. — Помнишь мальчишку, который дал тебе пистолет в первый же день? Беда ему угрожает. Помощь твоя нужна. — глаза серьёзные не по-детски. Бурах кивнул. — Поможем. Во что вляпался? — Точно не знаю... Бегал по городу со своими ребятами, хотел составить карту заражённых районов. Да только увязались за ними настоящие преступники, взрослые. — Взрослые. — хмыкнул Артемий. — Значит, шайка Грифа. Не боись. Грифа на место поставим. — Спасибо тебе. — девчонка ласково гладит сидящего перед ней по непослушным волосам. Словно и не человек вовсе, а какая-то большая собака. Злобная на вид, но с доброй душой.