______________________________
— Это мой дом. Навстречу выбежали две маленькие девочки лет четырех и шести и сразу бросились к Падме, пока Энакин стоял поотдаль, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она подхватила старшую девочку на руки и закружила ее, потом обняла вторую, она ещё что-то спросила у них, поцеловала и поднялась по высокой каменной лестнице. Энакин последовал за ней, и они свернули внутрь двора. Он больше напоминал топиарный сад, стены увивал плющ, под ногами зеленела коротко подстриженная трава, а сам дом был окружен живой изгородью. Падме наконец-то была в самом радостном настроении за последние два дня. Предвкушение встречи с близкими преобразило её. Она вся сияла и с её лица долго не сходила улыбка после встречи с девочками. — Это твои племянницы? — Энакин поймал себя на мысли, что и сам чувствовует себя лучше, когда она счастлива. — Да, — она спохватилась и понизила голос до шёпота, — дом Солы находится здесь по соседству, так что они часто забегают к моим родителям. Они обогнули дом и подошли к входной двери, Падме ввела код-ключ и та сразу открылась. Она аккуратно распахнула её и обернулась к Энакину, приложив палец к губам, прежде чем они вошли внутрь. Падме растегнула плащ и, повернувшись спиной, похлопала себя по плечу, чтобы он помог ей снять его. Энакин приблизился сзади, обвил руками её плечи, ухватив края плаща и медленно стянул его вниз, его руки были ближе, чем когда-либо к её обнаженной коже, но все еще слишком далеко, чтобы он мог случайно задеть ее. Он переложил плащ в одну руку, но не двинулся с места. Падме к его удивлению, тоже не спешила отходить, хотя было очевидно, что они задерживаются так гораздо дольше, чем необходимо… Как вдруг Энакин услышал голос из глубины коридора. — Падме? — он увидел мужчину средних лет, судя по всему, это был её отец. Энакин тут же отскочил в сторону и неуклюже свернул плащ в руках, не подумав, что может помять его. — Папа! — Падме бросилась ему на шею. — Милая, ты не предупреждала нас, что должна приехать. — Хотела сделать сюрприз! — Я так скучал по тебе, — он поцеловал её в лоб и выпустил её из объятий, наконец обращая внимание на её наряд. — Сегодня жаркий день? — он со значением указал на платье. — Папа, — осекла Падме, взглядом умоляя его не делать ей замечаний. Это был не самый откровенный наряд, который можно было встретить на Корусанте, но для более консервативных набуанцев он был на грани. И хотя в Сенате Падме всегда носила закрытую одежду, на приемы, где собирались политики, она вполне могла надевать что-то более откровенное. Энакин и так постоянно думал о сотнях мужских взглядов, ежедневно прикованных к ней, где бы она ни появлялась, когда он представил её в подобном наряде, это число начало расти в его воображении по экспоненте. Он постарался прогнать тревожные мысли. — Всё-всё, — он поднял руки в знак капитуляции, — жаль, что ты не предупредила нас, мы бы лучше подготовились. — Мы совсем не надолго. Нам нужно успеть в Варыкино до вечера. Я хотела увидеться с вами и забрать кое-какие вещи. Ее отец давно заметил Энакина, наверняка он привык к постоянно сопровождающим ее охранникам, но сейчас он смотрел слишком пристально, возможно, его смущал возраст сопровождающего — обычно охрану политиков такого уровня не доверяют неопытным телохранителям или, возможно, он успел заметить их вместе. — Не познакомишь нас? — Папа, это Энакин, он мой телохранитель и джедай. Энакин, это мой отец, Руви. Энакин ожидал, что Падме снова скажет, что он только падаван, но очевидно она не хотела зря тревожить родителей. Им будет спокойнее знать, что у нее надежная защита. Она не ошиблась, потому что Руви, её отец, оживился и стал гораздо приветливее. Он сразу протянул Энакину руку. — Неужели? Рад знакомству, Энакин, — вот сюда, — он помог ему повесить одежду и похлопал Энакина по спине, приглашая внутрь, — Вы как раз к обеду, как вы добрались? — Прекрасно, спасибо! В комнату вышла молодая женщина чуть старше самой Падме, и та устремилась к ней, распахнув объятья. — Падме, — она обняла ее, — я волновалась. Энакин прошел вперед и огляделся. Столовая, где все собрались, была очень светлой комнатой. С тремя большими окнами, в таких же сине-голубых тонах, как спальня Падме на Корусанте, возможно она не случайно выбрала именно этот цвет, так как тосковала по дому. — Энакин, это моя сестра Сола, — она обернулась к нему, всё ещё не выпуская молодую женщину из объятий. У Солы были такие же каштановые волосы и карие глаза, как у Падме, но он бы не подумал, что они сестры, если бы не знал. Служанки Падме были похожи на нее больше. Она протянула ему руку. — Привет, Энакин. — Привет. — Это моя мама. Она указала на женщину с блюдом в руках, примерно того же возраста, что и мать Энакина. Она выглядела точь в точь как Сола, только лет на двадцать старше. Он сразу же почувствовал её доброту и сердечность. Поначалу Энакин немного нервничал, он представлял родителей, посвятивших свою дочь политической карьере с раннего детства как минимум амбициозными а, вероятно, даже высокомерными людьми, но они оказались на удивление простыми, легкими и свободными. Наверное, это было отличительной чертой набуанцев. Большую часть жизни Энакин провел на Корусанте, где понятие стратификации в обществе прочно укоренено в сознании его обитателей. Безусловно, богатые политики и бизнесмены частенько развлекались на нижних уровнях, но вот тем, кто там родился, путь наверх был заказан. Многие всю жизнь проводили так и не увидев солнечного света. До Корусанта Энакин знал только Татуин, где рабство было в порядке вещей. Конечно, он много где бывал, но эти краткосрочные миссии не давали представления о демократическом обществе. — Привет, вы как раз к обеду, — она поставила блюдо на стол, — надеюсь, ты голоден, Энакин. На самом деле он был жутко голоден, он мог бы съесть целого шаака. Последний раз они ужинали вечность назад, ещё в Джендарианской Долине. И хотя оба они были достаточно аскетичны и независимы от комфорта, Падме, должно быть, не совсем понимала значимость еды в жизни девятнадцатилетнего парня. Насыщенное событиями утро не позволило им осознать чувство голода, но сейчас оно напомнило о себе в полной мере. — Немного, — Энакин изо всех сил старался не смотреть на стол так, как он смотрел на Падме сегодня утром. — Он пытается быть вежливым, мама, мы умираем с голоду. Вероятно, чувство голода, которое испытывал Энакин, не было преувеличенным, потому что Падме набросилась на еду с энтузиазмом, несвойственным благовоспитанным сенаторам. — Тогда вы оказались в правильном месте, — весело сказал ее отец, присоединяясь к остальным за столом. — Очень приятно видеть тебя, милая, мы так волновались. — Джобель, мать Падме что-то знала, но вела себя слишком сдержанно, им не сообщили всего. Наверняка они слышали про взрыв, но их убедили, что служба охраны принимает все должные меры безопасности. Тем не менее её муж посмотрел на нее так же, как Падме несколько минут назад, когда он пытался прокомментировать ее платье. — Дорогая. — Да-да, но мне нужно было это сказать, теперь всё, — она подняла руки, повторяя жест, который недавно проделал он сам. Энакина повеселила схожесть их реакции. Он перестал нервничать и решил, что знакомство с ее родителями пройдет гладко. Но он был не единственным наблюдателем. Сола всё это время не сводила глаз с Падме, изредка оценивающе поглядывая на Энакина. — Энакин, ты знал, что ты первый парень, которго моя сестра пригласила домой? Падме вздрогнула и ещё сильнее выпрямилась на стуле, снова перебивая его, прежде чем он успел бы ответить. — Он не мой парень, он мой друг, — она говорила тем напряженно-твердым тоном, с которым выступала на дебатах в Сенате, очень быстро, словно это была заранее заготовленная речь, — мы знакомы уже несколько лет. Он джедай, которого назначил Сенат для моей защиты. Энакин едва успел обрадоваться, что Сола увидела его в роли парня своей сестры, но реакция Падме уничтожила весь радостный настрой вместе с аппетитом. Конечно, он не рассчитывал, что Падме представит его родителям, как своего будущего мужа, но то с каким ужасом она пресекала любые предположения, что они могут быть интересны друг другу чуть больше, чем друзья, было унизительно. Ещё более обидно было от того, что в глубине души он понимал, что она права. Он может вечно стремиться наверх и этого всегда будет недостаточно. Они никогда не будут равны. — Телохранитель? — ахнула Джобель, — Падме, они не говорили что все настолько серьёзно! — Все не настолько серьезно, — продолжала тараторить Падме, красная, как яблогианец, все еще оскорбленная возмутительными предположениями своей сестры, — правда, я не в опасности, мама… Энакину надоело её упрямство. Мало того, что она сама с самого начала отрицала серьёзность своего положения, она еще и вводила в заблуждение всех вокруг, включая своих родителей. Она действительно была в опасности и поэтому Энакин был здесь. — Боюсь, что она в опасности. Падме многозначительно посмотрела на него, он уже второй раз за день перечил ей, когда-нибудь ей надоест терпеть это, и тогда его будет ждать возмездие. Она была в опасности столько, сколько Энакин знал её. Он всегда надеялся, что однажды он окажется рядом, защитит её, даже, возможно, увезет куда-нибудь далеко, где не будет угрозы. Но его усилий всегда было недостаточно и почему-то, чем ближе они становились, чем больше он старался ее уберечь, тем сильнее крепло это предчувсивие, тем навязчивее становилась мысль, что она в опасности. И лишь спустя годы, в самый последний момент он осознал, что угрозой все это время был он.______________________________
Обед закончился, но Джобель не оставляла попыток накормить Энакина, предлагая ему то булочки дента, то пирожные с ромовым кремом. Только когда ему удалось убедить её, что он сыт, она позволила Соле и Падме убрать со стола. — Энакин, не хочешь прогуляться со мной? — предложил Руви, чтобы занять Энакина, пока Падме помогала матери. — Да, конечно, с удовольствием. Они вышли в сад, и завернули за угол, погуливаясь вдоль живой изгороди под окнами, где Энакин мог видеть Падме. — Мы переехали в этот дом, когда перебрались в Тид. Девочки ещё были совсем маленькими, но с двенадцати лет нужно было начинать думать о карьере. Мы устроили Падме в Королевскую Академию и достаточно быстро обросли связями. Её заметил тогда ещё сенатор Палпатин и убедил нас начать предвыборную программу в качестве оппонента королю Арсу Веруне. К тому моменту он уже долго занимал свой пост, его правление началось ещё до рождения Падме, и народ нуждался в переменах. Хотя я до сих пор не уверен, было ли это верным решением, Падме была ещё ребенком, но она отлично справилась. — Она прекрасно справилась, — подтвердил Энакин, — канцлер Палпатин никогда не ошибается. — Он всегда так заботился о ней, всегда помогал. Я уверен, что это он упросил Орден назначить телохранителя-джедая. — Так и было, — Энакин улыбнулся, поражаясь проницательности её отца, — он хотел, чтобы Падме побывала дома, увиделась с вами. — А вы знакомы с канцлером? — он был не удивлен, скорее обрадован тому, что у них есть общий знакомый. Карк, это звучало так, будто он кичится своими связями перед отцом Падме. Энакин смущенно опустил взгляд в пол. — Не то чтобы я мог похвастаться близким знакомством, но он много раз помогал мне, и, я уверен, не только мне. Канцлер действительно очень добр… Я думаю, он просто из тех людей, кто неравнодушен к чужим трудностям. Должно быть, доброта — часть их менталитета, канцлер ведь тоже был набуанцем. Он жил в этом городе, учился в том же университете… — Падме говорила, что вы преподаете в Университете. — Да, но до этого я был строителем… А еще я был председателем Движения помощи беженцам. Однажды, когда Падме было восемь лет мы ездили в Шадда-Би-Боран, помогать эвакуации населения. — Это агенство по переселению? Мы с Падме прибыли на звездолете от этой организации. — Ну, изначально оно было создано для помощи низшим слоям Корусанта, а позднее переросло в фонд помощи пострадавшим при стихийных бедствиях, и вот на Шадда-Би-Боран случилось такое бедствие. Звезда Шадда стала угасать, начались страшные землетрясения и погодные изменения. Увы, все беженцы вымерли, так и не смогли приспособиться к жизни на других планетах. Мы знали, что у них мало шансов, но попробовать стоило, — он сделал паузу, — зря я взял Падме тогда с собой. Она очень тяжело это перенесла. Она подружилась там с детьми-беженцами, помогала нам перевозить их. Это её чуть не сломало. Она всегда была такой доброй девочкой… Она старается казаться несгибаемой, но на самом деле она очень ранимая. Энакина тронуло то, с какой нежностью ее отец говорил о Падме. Он не знал никого лучше неё. Он очень уважал Канцлера, был благодарен Квай-Гону, восхищался Оби-Ваном, но Падме он боготворил. Она была средоточием всего прекрасного и священного, что может быть во Вселенной. Почти такую любовь испытываешь к матери, но к Падме он испытывал что-то ещё, чего он не мог до конца объяснить. Любовь к матери была безмятежной, не приносила боли. В чувствах к Падме он ощущал присутствие чего-то темного, что иногда пугало его самого. В один момент он испытывал к ней неземную нежность, в другой- жгучую страсть. — Я люблю обеих своих дочерей, Сола тоже очень хорошая девочка, но ты же видишь, какие они разные, Сола менее амбициозна, более открытая, жизнерадостная, она рано вышла замуж и с ней всегда проще… А Падме… Падме старательно выстраивала стены со всеми, с кем взаимодействовала, и виной тому были не только годы в политике. Больше всего она боялась проявить слабость. Если она позволит себе это, то на что надеяться всем тем, кто рассчитывал на нее. Энакин видел ее насквозь. Он сам был вынужден многие годы скрывать эмоции и подавлять чувства, так что он точно знал все методы и сразу определял тех, кто старался скрыться. Энакин понимал каково это, но в отличие от Падме, он знал, что это временно и что однажды он даст чувствам волю, выпустив свой огонь наружу. В ней Энакин сразу заметил этот огонь, медленно сжигающий ее изнутри, как бы тщательно она ни старалась его скрыть. Однажды он бы избавил ее от этой боли. Падме, несомненно, была сильной и очень храброй, она не боялась угрозы извне, но она боялась своих собственных порывов, поэтому так старательно пыталась избавиться от них. Она не призналась бы в своих чувствах под страхом смерти, потому что боялась их больше. Чего не боишься, от того не стремишься избавиться. — Вы давно знакомы? Вы познакомились на Корусанте? — Нет, мы познакомились раньше. На Татуине, — он осекся, если Наберри вообще слышали об этом месте, то вряд ли это были хорошие слухи. Для большинства Татуин ассоциировался с преступностью и хаттами, но уже делать было нечего и он на всякий случай решил пояснить, предвосхищая вопрос, — это… на Внешнем кольце… Они совершили там аварийную посадку и зашли в лавку, в которой я работал, чтобы купить запчасти для корабля, — хотя Руви вежливо старался не подавать вида, что он удивлен, по выражению его лица можно было сказать, что он точно знал о Татуине и понял о какой работе идет речь, — тогда джедай, который охранял Падме в тот раз, заметил меня и забрал на Корусант. Там меня приняли в Орден. — Я слышал, что джедаев принимают в Орден с младенчества… — его тон был вкрадчивым. — Это правда, — Энакин утвердительно кивнул, — мой случай — не регулярная практика, это скорее исключение. Я попал туда благодаря одному хорошему человеку, тому самому, который сопровождал Падме на Татуине. — Джедаи всегда вызывали у меня уважение, — Руви серьезно посмотрел на Энакина, актентируя на его принадлежности к людям которыми он восхищался, — абсолютное отсутствие эгоизма. Только самоотверженность. Запрещать себе любые излишества, никогда не идти на поводу у своих импульсов, не действовать по прихоти… Мы все стремимся к этому, однако у джедаев это становится частью личности. Мы можем позволить себе какие-никакие удовольствия, потакать желаниям и своим интересам время от времени, джедаи — никогда. Он так вдохновенно хвалил джедаев за качества, которых у Энакина не было, что ему стало неловко. — Но вы столько сделали для других… Я вырос в обществе, где никто никогда не помогал слабым. Даже на Корусанте благотворительность является скорее формальностью, а чаще сопряжена с различными махинациями. Но вы помогаете другим бескорыстно. Даже этот фонд — это ведь некоммерческая организация. — Не всем повезло в жизни. Мы — очень счастливые люди, и мы это знаем. А такую удачу нельзя принимать без платы, вот мы и стараемся поделиться ею с другими. Стараемся помочь. Это наш способ сказать, что мы примем у себя всех, кому повезло меньше, что мы не считаем себя избранными, а скорее — мы благословенны тем, что нам дано. И таким образом мы становимся чем-то большим, значимым. А значит, и удача не покинет этот мир… Так ты живешь на столице? — Да, с девяти лет я никогда на долго не покидал Корусант. — И как тебе там? Нравится? — Больше, чем на Татуине, — Энакин усмехнулся от такого сравнения, — там очень динамичная жизнь, есть все, что нужно и даже больше, но если честно, больше всего мне нравится Набу. Здесь такая невероятная красота, — обвел взглядом зеленый сад. — Да, это точно, с тех пор как мы осели в Тиде, я почти никуда и не выезжал, не считая миссий от организации, иногда я бы конечно хотел попутешествовать для себя, но на самом деле мне и здесь хорошо. С моей семьёй, — остановился перед окном столовой, в котором можно было увидеть всех троих женщин, — хотя дни, когда все в сборе теперь бывают все реже. Если бы не этот случай… — он грустно усмехнулся, — похоже, у джедаев такая повинность — охранять Падме? — Ну, я бы не назвал это повинностью, — Энакин не мог сдержать улыбку, при мысли, что именно ему повезло на этот раз, — это скорее привилегия. Согласился ли бы с ним Оби-Ван неизвестно, но для Энакина так и было. В охрану Падме могли назначить кого угодно, кроме его учителя. Он мог не взяться за расследование и не перепоручать её Энакину. Он мог не взять его с собой на задание, но похоже сама Сила хотела, чтобы они были вместе, как бы Падме ни упрямилась. — Насколько всё серьезно? Ей что-то угрожает? Энакин глубоко вздохнул, снова чувствуя прилив тревоги. — Было два покушения на её жизнь. Скорее всего, будут ещё. Мой учитель занимается поисками убийцы, я уверен, что он справится. Это скоро закончится. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, — в его голосе слышалась просьба. Он с надеждой посмотрел на Энакина, желая увидеть в нем уверенность и джедайскую безмятежность, которая бы успокоила его. Если бы он только знал насколько Энакин разделял его опасения. Он то в отличие от Падме понимал всю опасность её положения. Кто-то затребовал её голову и был пугающе настойчив в своей цели. Кем бы он ни был, он не успокоится, пока не добьётся своего. Вопреки тому, что обещала королева, даже здесь Энакин не чувствовал полной безопасности. Как бы тщательно они ни скрывались, рано или поздно отсутствие Падме в Сенате заметят. И тогда первое место, куда ее кинутся искать — Набу. Вся надежда была на Оби-Вана, что он выйдет на заказчика и поймает его раньше, чем тот сумеет добраться до Падме. Энакин начинал чувствовать, как его тревожность медленно, но верно перерастает в паранойю, и он становится похожим на Куарша Панаку. — И я тоже! Когда он снова оглянулся в сторону окна, Падме пропала из вида. — Наверное, она пошла к себе за вещами, — Руви похлопал его по спине, — Пойдем, я провожу тебя.______________________________
Дверь в спальню Падме была открыта. Но он всё-равно постучал. — Проходи, Эни, я почти готова. Комнату заливал теплый солнечный свет. Детская спальня Падме полностью отличалась от её апартаментов на Корусанте. Это была довольно светлая комната с яркими желтыми стенами с множеством голографий и стеклянной дверью, ведущей на балкон, резной мебелью и цветами. Несмотря на то, что Падме по словам ее отца была редкой гостьей, комната выглядела на удивление обжитой. — Это твоя спальня? — Да, я редко бываю здесь, — Падме отвечала не глядя на Энакина, продолжала складывать вещи, — но родители держат её, как было с тех пор, как я переехала во дворец. Я использую её, чтобы хранить вещи. Это было наверное самое уютное место в доме и самое милое, место, которое он видел. Он невольно улыбнулся при мысли, что здесь маленькая Падме проводила дни напролёт. — Тут очень мило. — На самом деле непросто держать нежилое помещение таким уютным. Это их способ сказать, что здесь мне всегда рады, — она ласково улыбнулась. — Ты все еще живешь дома? — Я так часто путешествую, что у меня нет как такового дома. В официальных резиденциях нет той атмосферы. Здесь я чувствую себя как дома. Для Энакина не было места, где он мог бы почувствовать себя дома. Он не считал домом лавку Уотто. Он не считал домом Храм джедаев. Больше всего он любил проводить время в мастерской, где он чинил сломанную технику и собирал дроидов. Это помогало ему чувствовать, что все под контролем. Но он никогда не был зависим от места. Он больше зависел от людей, к которым был привязан. Он жутко любил мать и рад был находиться рядом с ней на Татуине. Он бы не раздумывая вернулся туда снова, лишь бы увидеть её. На Корусанте самым близким человеком для него стал Оби-Ван. В первый год в Ордене, скучая по матери, когда становилось особенно тоскливо, он приходил к нему и ложился на полу рядом с его постелью. А потом он встретил Падме. Остаться с ней на Корусанте или последовать за ней на Набу — для него не было разницы. Он не знал действительно ли ему так нравилось здесь или это Падме делала все вокруг таким прекрасным. — У меня никогда не было дома. Дом был там, где была моя мама… — он заметил на стене голографию человеческой девочки в обнимку с двумя маленькими гуманоидами, он сразу узнал в ней Падме — Это ты? — Это мы с группой помощи беженцам. Их планета умирала, мы пытались спасти детей видишь того? - она указала на маленького боранца справа от неё, — его звали Маки-Тула, что означает, «дорогой». Он был полон жизни. Как и все они, — она грустно вздохнула, — но они так и не смогли приспособиться к жизни вне родной планеты. Они все погибли… Она указала на соседний снимок, сделанный во дворце, где ей на вид было лет двенадцать. — Мой первый день в роли законодателя. Вот так все меняется. Внимание Энакина привлекла голография молодой женщины, выглядевшей в точности как Падме, только по одежде можно было догадаться, что это не она. — Это моя бабушка, Рия, — Падме поняла почему он так долго смотрит и приблизилась, — мать моей матери. Здесь ей примерно столько лет, сколько мне сейчас. — На нее ты похожа больше всех, — Энакин обернулся к ней через плечо. — Правда? — она рассматривала голографию из-за его спины, стараясь увидеть сходство, — все говорят, что мы похожи и по характеру, хотя в её честь назвали дочь Солы, а не меня, — при упоминании о племяннице, её лицо озарила счастливая улыбка, — на мой взгляд, она гораздо сильнее. Хотела бы я быть такой как она. Как говорят, джоган недалеко уходит от ветки. — Это точно, — Энакин согласно кивнул. — Она еще жива? — Да, но теперь мы редко видимся. Рядом с ней Энакин заметил уже знакомые лица. — А это твои родители? — Да, это свадебная голография… — Энакин долго смотрел на снимок, у него было странное ощущение, будто он уже где-то это видел. Падме заметила это, — Что? — Ничего просто… — её платье… очень необычное… Он не мог понять, где уже видел что-то похожее и почему оно выглядело знакомым… — На Набу есть традиция: шить свадебные платья из особой ткани, которую передают по наследству, хотя Сола не использовала свою часть. Она сшила из нее платья для дочерей. Мама не расстроилась. Зачем ткани зря пропадать… — Это она? — Энакин указал на голографию двух маленьких девочек, примерно возраста дочерей Солы. Он догадался скорее по маленькой Падме рядом. Её невозможно было не узнать с её огромными глазами и широкой улыбкой, которая не менялась с годами. — Ей здесь восемь — Падме указала на Солу. — Выглядит слишком серьезной, — на самом деле он хотел сказать «недовольной», но решил выбрать что-то более мягкое. Падме звонко рассмеялась. — Кажется, я сломала её игрушку. Сама я не помню, но родители сказали, что сломала, — она указала пальцем на улыбающуюся четырехлетнюю девочку, — видишь какая я счастливая. Энакин почувствовал, как у него сводит скулы, улыбка малышки Падме была такой же заразительной как и взрослой. — Но сейчас у вас, похоже, теплые отношения. — Очень, — Падме приложила руку к сердцу, — я безумно её люблю. Мы редко видимся, но стараемся быть рядом в самые важные моменты жизни. Я бы не вынесла ни одного события без участия Солы, мы всегда спешим поделиться радостью, — в её голосе появилась нежность, — я даже присутствовала при рождении Рии. — Рия — старшая? Это её назвали в честь твоей бабушки? — Да. — Теперь ясно откуда это… — Энакин искал подходящее слово, — связь между вами. Падме удивленно подняла брови. — Ты заметил? — Почувствовал, — он довольно улыбнулся. Падме задумалась, сразу становясь серьезнее. — Это правда, она изменила мою жизнь, когда Рия родилась, это была единственная причина, почему я не решалась принять предложение стать сенатором. Это перевернуло мое представление о собственном будущем… Энакин знал, что однажды она выйдет замуж и станет матерью. Он много раз пытался увидеть её будущее, но у него не получалось, удалось узнать только это, но это не давало ответов на главный вопрос: будут ли они вместе. Джедаям запрещено вступать в брак — такую роскошь он не мог себе позволить, это означало, что рано или поздно Падме выйдет замуж за другого и родит от него ребёнка. Это убивало. Даже если сейчас она была свободна, это не могло длиться вечно. Энакин не мог позволить себе брак, в самом лучшем случае он мог рассчитывать стать ее тайным любовником, но мысль о том, что ему придется делить ее с другим мужчиной была невыносима. Она должна была принадлежать только ему. Джедай вообще не должен был так думать — это эгоистично, но Падме действовала на него таким образом, пробуждая в нем самые темные чувства. Эти чувства были барьером к тому, чтобы приоткрыть завесу тайны. Энакину так и не удалось выяснить принадлежала ли она кому-то еще раньше или сейчас. Сола сказала, что он — первый парень, которого Падме привела домой, но она могла держать свои отношения в секрете. Был только один способ проверить это. — Ты собираешься выйти замуж? Она застыла на месте, шокированная неожиданно прямым вопросом, и озадаченно нахмурилась, формулируя ответ. — Я никогда не задумывалась о замужестве, только о детях. Но… глядя на моих родителей… — она мечтательно посмотрела в сторону гостиной, откуда доносились голоса, — думаю, что однажды мне бы хотелось чего-то подобного. Это снова ничего не объясняло, кроме того, что если Падме и была влюблена в кого-то, то чувство было не настолько сильно, чтобы заставить её думать о замужестве, и она определенно что-то испытывала к Энакину, во всяком случае, реагировала, хотя в её неоднозначных реакциях он также не нашел ответов. Ситуацию усложнял тот факт, что он никогда не наблюдал как развиваются нормальные отношения. Он видел татуинских рабынь, у которых никогда не было выбора, и корусантских доступных женщин с нижних уровней, которые изображали интерес за кредиты. Он не знал, как должна реагировать влюбленная женщина, а поведение Падме не поддавалось объяснению, она вела себя то слишком скромно, то соблазнительно, то пряталась от его взглядов, то позволяла прикосновения. Во всей этой неразберихе ясно было только одно. Если Падме однажды захочет завести семью, как у её родителей, он не успеет моргнуть, как выстроится целая очередь желающих предложить ей идеальную жизнь. В отличие от Энакина, которому предложить ей было нечего, кроме своего сердца. — Почему ты нигде не рассказывала об этой миссии? — он снова указал на голографию с боранцами. Падме опустила взгляд в пол. — Это болезненные воспоминания. Тогда я впервые потеряла друга. А теперь Корде… — она снова была печальна. Он постарался отвлечь её от этих жутких мыслей. Он видел в голоновостях место взрыва. Это произошло у нее на глазах, наверняка она чувствовала себя чудовищно. Хотя Падме всегда скрывала свои переживания, это не могло не оставить тяжелый отпечаток. — Я так и не завел друзей в Ордене. Ну, не считая Оби-Вана, конечно. Энакин сказал это скорее ради шутки. Он не понимал каково это иметь друга. Единственным его другом с детства был 3PO, Оби-Ваном он восхищался, но никогда не чувствовал себя равным с ним. — Как же ты проводишь свободное время? — Падме пыталась звучать чуть более непринужденно, чем у нее выходило. Он видел её плохо скрываемое любопытство. — Мне нравится чинить технику, — это действительно было так, но он назвал самый безобидный из своих досугов, — это успокаивает… На самом деле это давало ему иллюзию контроля. Когда все становится плохо и ты не можешь на это повлиять, всегда можно починить то, что сломано и исправить хотя бы это. — А как насчёт твоих побегов? — она лукаво улыбнулась, желая выпытать чуть больше. — Ну конечно, и это тоже, — он застенчиво опустил взгляд. — Куда ты отправляешься? — она насторожилась в ожидании его ответа. — Туда, где чувствую себя лучше. Падме не обязательно было знать о нижних уровнях Корусанта. У них была слишком порочная репутация. Энакин сам не знал, почему его тянуло туда, возможно там он осознавал свое место или наоборот, это в самом деле позволяло ему почувствовать себя лучше, было ли это праздное любопытство, хотя он заходил туда больше от скуки, чем в поисках развлечений и самым большим его пороком были нелегальные гонки, но объяснить это Падме было бы сложно. Она не стала расспрашивать, хотя, судя по её взгляду ей хотелось узнать больше. — Что ж, мы можем идти.________________________________
Когда они покинули дом Наберри, была уже середина дня. Оставалось добраться до дворца и сесть на корабль, хотя родители Падме настаивали, чтобы они остались до завтра, Энакин убедил их, что это будет небезопасно для всех. На улицах было довольно безлюдно — все нежелательные свидетели их путешествия сидели по домам, прячась от жары. Сумка на этот раз оказалась легкой — Падме собрала летние вещи. И они решили идти пешком. — О чём вы говорили с моим отцом? — спросила Падме, когда они отошли на достаточное расстояние от дома. — Он немного рассказал мне о твоём детстве и о вашей семье. Твои родители такие приятные люди. — А как же Сола? Он усмехнулся тому как это звучало, будто он не считал её сестру приятной. — Конечно, я не имел ввиду… Она замечательная, просто я… немного её побаиваюсь, — он понизил голос до шепота и приложи ладонь ко рту в знак секретности, как будто боялся, что она может услышать, — она так внимательно следила за мной. — Не бери в голову, Эни, — Падме махнула рукой, — у неё это постоянно. Она спит и видит как бы найти мне пару и рассматривает любого мужчину от восемнадцати до сорока, как потенциального мужа… Поэтому она привязалась к тебе. — И что же она думает? — он уставился себе под ноги. Падме тут же пожалела о своих словах. — То же, что и всегда, что мне стоит обратить на тебя внимание, что… — она не стала договаривать, — она всегда так говорит… К тому моменту они уже свернули в арку, в проход между домами, куда не пробивался солнечный свет. Энакин шел по левую сторону и постепенно теснил Падме к стене. — А ты? Он резко остановился, разворачиваясь к ней лицом, она уставилась на него, распахнув свои огромные карие глаза, не понимая, что на него нашло. — Что? — она выглядела растерянной. — Что ты думаешь? — он понизил голос до хриплого шепота и сократил расстояние между. Падме попятилась назад, наталкиваясь на стену. Теперь Энакин стоял вплотную. Он оперся рукой о поверхность, в нескольких сантиметрах от ее лица и Падме пришлось запрокинуть голову, чтобы удержать его взгляд. По-началу ей это даже удавалось и она смотрела на него почти с вызовом. Она представляла слишком соблазнительное зрелище, зажатая между стеной и его телом, — смесь беспомощности и неповиновения. — Я… — в конце концов она не выдержала и отвернулась. Прежде чем Энакин успел подумать о своем дерзком поступке, он взял ее за подбородок и повернул её лицо к себе, заставляя смотреть ему в глаза. Он медленно провел большим пальцем по ее нижней губе, желая гораздо большего, но решаясь лишь на легкое прикосновение. Глупо было ожидать от Падме вразумительного ответа в этот момент, потому что она выглядела так, будто у нее выбили почву из под ног. Трезвый рассудок покинул ее, взгляд расплылся, щеки вспыхнули, а дыхание стало частым и поверхностным, заставляя ее грудь подниматься при каждом вдохе. — Я не знаю… — она звучала очень неуверенно, словно уже не помнила вопроса и ответила первое, что пришло в голову. — Не знаешь? — Энакин заметил, что на секунду её взгляд все-таки упал на его губы, но она сразу же подняла глаза, стараясь не позволить им прикрыться. Он внимательно следил за своей добычей, ожидая этого момента, когда она окончательно потеряет контроль над собой, она была очень близка к этому, Энакин чувствовал её возбуждение в Силе, но ему был необходим явный сигнал. — Не знаешь, что думаешь или не знаешь, как перестать думать? — Энакин и сам уже плохо контролировал свой голос и дыхание. Он звучал непривычно хрипло и прерывисто, — хочешь узнать, что думаю я? Их разделяло всего несколько сантиметров, Энакин чувствовал её горячее дыхание на своих губах, она уже почти сама потянулась к нему, но неожиданно в самый последний момент рациональное победило, она собралась с духом и оттолкнула его, отходя от стены. — Хватит, Эни! — её голос был строгим и холодным, каким родители пытаются усмирить расшалившихся детей. «Не пытайся повзрослеть слишком быстро». — Энакин! — он рявкнул на нее с неожиданным для себя гневом. — Что? — Падме вздрогнула и её глаза еще больше расширились от изумления. — Мы уже обсуждали это, — он снова понизил голос, стараясь звучать как можно более спокойно, но это лишь сделало его тон еще более опасным, почти угрожающим, — я не маленький мальчик, Падме. Не надо говорить со мной так, будто не видишь этого. Она выглядела шокированной и смущенной. Будто он в точности угадал ее мысли. И хотя сейчас весь её вид доказывал, что она не считает его мальчиком, до сих пор она старательно демонстрировала ему обратное, постоянно напоминая Энакину его место. Она вздохнула, пытаяась взять себя в руки, в отличие от Энакина ей хорошо удавалось изображать спокойствие. Падме была сильной, но в то же время в ней было столько женственной мягкости, что любой, у кого есть сердце, не смог бы на неё злиться. — Просто… пойдем отсюда. Нам стоит поторопиться, если мы хотим успеть до вечера. Её голос все ещё дрожал, как свидетельство её недавнего состояния, мысленно возвращая Энакина в тот момент, когда она была почти готова сдаться, заставляя его расплыться в самой порочной ухмылке. — Как скажете, моя госпожа.