______________
Падме стояла у трапа нубийской яхты, не решаясь сделать шаг. Охранник в ожидании смотрел на них, не понимая причину её замешательства. Она обернулась к Энакину, ища в его глазах поддержки, но нашла лишь недоумение. Тогда он догадался в чем была причина. Последний раз, когда она путешествовала подобным образом, произошел взрыв. У неё заблестели глаза и она поспешила отвернуться, чтобы скрыть это, она вздохнула, пытаясь побороть нерешительность. У Энакина защемило сердце при виде её боли, он взял её ладонь и сжал в своей, повинуясь порыву сердца. Он посмотрел ей в глаза, его взгляд отражал то самое сострадание, которое является первоосновой любви, наполнившее его и теперь распространяющееся на все окружающее. Постепенно напряжение Падме заметно уменьшилось, дрожь в теле исчезла, она сделала шаг, и они вместе поднялись на борт. У Энакина звездолет вызвал совсем противоположные эмоции. Он был само совершенство. Дизайн и оснащение находились в потрясающей гармонии. Зеркальная поверхность корпуса соответствовала защитной системе дефлекторных щитов корабля… Он обладал прекрасной обтекаемостью и развивал скорость до 8000 километров. Быстрее, чем королевский звездолет, быстрее, чем истребители N1. Шедевр инженерного корпуса «Тид Палас». И королева подарила его Падме. Однако возможность управлять этим технологическим чудом была гораздо приятнее простого созерцания. R2 ждал их на борту в кабине пилота. Энакин с восторгом уселся за приборную панель, включил систему навигации, и сполна насладился взлетом. — Вот это скорость, — он довольно улыбнулся, откидываясь в кресле, когда корабль переключился на автопилот, — Падме, R2 говорит мы будем на месте меньше чем через час - он обернулся, сияя от счастья и увидел ее печально сидящую позади. Его улыбка тут же погасла. Довольно было смотреть, как она мучается, в одиночку справляясь с тяжелыми мыслями. Он слишком хорошо знал каково это. Она нуждалась в поддержке. Он подошел и встал рядом. — Расскажи как это было, — его голос был мягким и тихим. Падме тяжело вздохнула и сделала паузу, собираясь с мыслями. Ей было трудно об этом говорить, но она чувствовала, что ей это необходимо. — Мы летели в Сенат на голосование, — начала она, глядя в пол, — я пилотировала истребитель под видом охранника, а Корде вместо меня была на коробле вместе с экипажем. Полет прошел гладко, и к концу даже Тайфо расслабился. На посадочной площадке тоже все было тихо, ничто не предвещало беды, как вдруг я услышала взрыв… Дальше я не помню, что я сделала. Я только помню только лицо Корде, растекающуюся лужу крови и ее слова, — она наморщила лоб и слезы наконец пролились, — она сказала, что подвела меня. Это были ее последние слова. Энакин не знал, что более невыносимо: видеть ее слезы или представлять, какой угрозе она подверглась. — Падме, то что ты оказалась свидетелем этого взрыва — ужасно, но ты жива, это главное. Она покачала головой. — Ужасно не то, что я видела, — продолжила она сдавленным голосом, — ужасно, что Корде погибла из-за меня и просила у меня прощения… Мы вообще не должны были меняться, Тайфо настоял. Он с самого начала был против этой поездки, как его дядя… В его сознании промелькнула смутная догадка. — Его дядя? — Он племянник капитана Панаки. Теперь все было ясно. Похоже излишняя осторожность была их семейной чертой, как и ревностное отношение к своим обязанностям. Тайфо был рад присутствию джедаев, которое помогло ему обеспечить лучшую охрану, но он не хотел уступать Энакину свое право сопровождать Падме. Это сразу показалось ему подозрительным, было что-то ещё в его рвении защитить её… — Что ж, это многое объясняет… — Энакин едва заметно усмехнулся. — Панака сказал мне перед отправкой на Корусант, что в вопросе безопасности я не имею права голоса и что я должна выполнять все требования Тайфо. Несмотря на некоторую сугубо профессиональную, разумеется, ревность, Энакин не мог не разделять такого подхода. Единственным способом осуществления охраны было беспрекословное подчинение охраняемого своему защитнику. А учитывая своевольный нрав Падме и ее нежелание подвергать риску других, это было сложно сделать. — Это правильно Падме охрану трудно осуществлять должным образом в других условиях. Совершенно закономерно, что приоритет службы охраны — твоя безопасность. — Я знаю, я не виню его, — она смахнула слезы рукой, — это его работа. Но последнее слово все-равно остается за мной. И я могла не согласиться. У меня ведь хватило духу настоять на этой поездке, чтобы иметь возможность присутствовать на голосовании вопреки их возражениям... А в итоге голосование перенесли, и я даже на него не попала… — на секунду она улыбнулась нервной улыбкой, которая тут же исчезла, — это я всех подвела, а вовсе не Корде. Энакин не знал что сказать кроме того, что она не виновата. Падме, нуждалась, чтобы он поделится с ней какой-то джедайской мудростью или спокойствием, но с Энакином никогда не обсуждали его собственные переживания… Он не знал какие слова должны были её утешить, но не хотел лгать, когда она доверилась ему. — Падме, позволь сказать тебе, как телохранитель. Ты не должна себя винить. Ты не могла знать, что случится, но ты поступала правильно. Твои защитники преданны своим обязанностям, как и ты. Их работа — защищать тебя, как твоя работа не препятствовать защите… — он вспомнил о мудрых словах канцлера, — помнишь, иногда нам, приходится делать то, что необходимо. Твоя телохранительница пожертвовала собой, чтобы защитить тебя, и если ты будешь настаивать на том, что должна была оказаться на ее месте, ты обесценишь ее жертву. Я не стану говорить тебе, что в этом нет ничего ужасного, но благодаря ей у тебя есть возможность жить дальше… И это твой выбор, как ты распорядишься этой возможностью. Посвятишь её чувству вины и страданиям или примешь с благодарность. Падме перестала плакать, но все ещё казалась растерянной. — Почему она винила себя… — она покачала головой, к потом подняла мокрые глаза на Энакина. — Очевидно, что в этом не было ее вины, наверняка в глубине души она понимала… Я не знаю почему она так сказала, возможно потому что знала, что ее гибель причинит тебе боль. Ничто не ужасает так, как смерть близких. Повисла пауза, казалось его слова подействовали на Падме, она долго обдумывала что-то, пока её слезы не высохли, а потом снова посмотрела на него уже с любопытством. — Что джедаи говорят о смерти? Кодекс говорил «Нет смерти — есть великая Сила». Но загробная жизнь была запретной темой среди джедаев. Когда умер Квай-Гон, Энакин спросил об этом у Оби-Вана, он сказал ему, что искать бессмертия — удел ситхов и что нужно сосредоточиться на настоящем. «Помни, концентрируйся на настоящем моменте» Это лишь подстегнуло интерес Энакина, его пытливый ум всегда стремился докапаться до истины. И он нашел в библиотеке храма информацию о древних верованиях джедаев о том, что лишь чувствительные к Силе переходят в вечность. Если это было так, то ни с матерью ни с Падме он бы не воссоединился после, в таком случае он предпочел бы небытие. В разлуке с матерью он так отчаянно нуждался в близких, что сразу же привязался к Квай-Гону только для того, чтобы потерять его. Ради Оби-Вана он отказался от идеи уйти из Ордена. Он собирался это сделать ещё в двенадцать лет. Если он не мог быть уверен в воссоединении со своими близкими в том мире, то по крайней мере, все было в его руках до тех пор пока они были живы. Энакин глубоко вздохнул и сел напротив Падме в кресло второго пилота. И принялся повторять внушенное ему Оби-Ваном и мастером Йодой. — Они считают, что это неизбежная часть жизненного пути… И что бояться ее не нужно. Страх ведет к гневу, гнев — к ненависти, ненависть, — к страданиям… — А ты сам считаешь так же? — Падме пытливо посмотрела на него, мгновенно почувствовав казённость фразы. — Н-нет… — признался Энакин, — когда умер Квай-Гон было тяжело. Мы с Оби-Ваном тогда не покидали место похорон, пока не погасли последние угли, — перед его глазами всплыла отчетливая картина: вечер похорон, погребальная церемония, давящее чувство, подтолкнувшее его обратиться к Оби-Вану, как к последней надежде, хотя тот сам был растерян, и костер… — странная традиция… На Татуине мы обычно хороним тело. Он осекся, испугавшись собственных слов. Почему он вообще упомянул Татуин в этом разговоре? — На Набу так принято. Тело следует сжечь в течение двух дней, чтобы душа вернулась на планету. А быть зарытым в земле… — она пожала плечами. Энакин попытался шуткой отогнать навязчивые мысли о Татуине, которые он сам спровоцировал. — Не знаю, по мне быть сожженным звучит более жутко … — он усмехнулся нарочито весело, но тут же нахмурился, снова вспомнив о Квай-Гоне, — я обязан Квай-Гону не только своей свободой, но и положением в Ордене. Он провел со мной мало времени, но сделал для меня больше, чем кто-либо в жизни, после моей матери… — он сглотнул неприятный ком в горле, — а я даже не успел отблагодарить его, — Энакин поднялся на ноги и сделал несколько шагов, стараясь унять вновь нарастающую тревогу, — он должен был стать моим наставником… — Ты говорил, что Оби-Ван прекрасный наставник… — осторожно спросила Падме. Несмотря на то, что у них с Оби-Ваном всегда были непростые отношения, Энакин дорожил им и старался равняться на него. Он признавал мастерство и превосходство своего учителя, загвоздка была в том, что кроме этого Энакин признавал свой собственный потенциал, правильно раскрыв который, он превзошел бы любого из джедаев. И вот на это у Оби-Вана не хватило бы ни мастерства ни познаний. Он и сам это понимал и поэтому обучал его очень осторожно, стараясь не поспособствовать ничему, что могло заставить силу Энакина выйти из под контроля, основную часть обучения занимали ограничения и медитации. — Так и есть, из ныне живущих нет никого лучше, но он не Квай-Гон. Перед смертью он взял с Оби-Вана обещание лично обучать меня. И тот не смог отказать ему в последней просьбе, как и Совет, — ему вдруг вспомнилось как Падме указывала на его несправедливые обиды по отношению к наставникам, хотелось открыть ей глаза, и Энакин с вызовом посмотрел на неё, чеканя слова, обличающие её собственную неправоту — они согласились принять меня только потому, что это была его последняя воля. Падме пораженно уставилась на него. — Эни, ты думаешь, что Оби-Ван обучает тебя только из чувства долга? Если бы за каждый случай, когда, достигнутая многолетними практиками, нерушимая невозмутимость учителя была поколеблена его возмутительными выходками, Энакин получал по кредиту, он бы уже купил Галлактику. Но Оби-Ван был не единственным, кого утомлял Энакин. По правде говоря, он был единственным в Ордене, кто все ещё находил для него терпение и любовь. Остальные члены Ордена считали его заносчивым и втайне недолюбливали. Члены Совета видели в нем угрозу и опасались его скрытой силы, которую он бы никогда не стал применять против них. Энакин чувствовал это и недоверие больно ранило его, ведь он ни разу не давал повода заподозрить его в коварстве. У него бывали эпизоды неконтролируемого гнева и да, он нарушал инструкции, но это всегда было спонтанно, без цели навредить кому-либо. Однако Оби-Ван был добр к нему все это время, несмотря на неприятности, которые он доставлял, он всегда выручал его и даже был готов покинуть Орден вместе с ним. Энакин вспомнил, как готовность учителя пожертвовать Орденом ради него растопила его сердце и победила в нем гордыню. Он смягчился. Все-таки Оби-Ван не заслуживал обвинений. — Ему это дается непросто. Я доставляю ему довольно много проблем, — теперь он уже звучал виновато, — как и всем в Совете… Падме плотнее закуталась в плащ. Спасаясь от жары, он выставил слишком низкую температуру. — Ты замерзла? Я увеличу температуру… — он переключил терморегулятор, и снова повернулся к ней с теплой улыбкой, — помнишь, когда я впервые оказался в космосе, ты утешала меня и укрывала одеялом… Хотя сама нуждалась в поддержке не меньше. — Тебе было холодно и страшно, — воспоминание расстрогало Падме, прогнав следы печали с ее красивого лица. — Мне не было страшно, — возразил Энакин шутливо-предостерегающим тоном, по-прежнему улыбаясь. — Ну, я имела ввиду, ты был встревожен… Тебя разлучили с матерью и увезли в незнакомое место. Хотя это и был твой выбор, ты испытал горечь разлуки, — ее глаза были полны сострадания. Энакин серьезно посмотрел на нее. — У тебя в тот момент были куда более важные проблемы, но ты утешала ребенка, который загрустил… — Ребенка, который помог нам выбраться с Татуина, а потом отвоевать мою планету, это меньшее, что я могла сделать. — А ещё ты тогда сказала, что что бы ни произошло, когда мы прибудем в столицу, твоя любовь останется неизменной. Наверняка это было не так. Энакин не мог упрекнуть Падме в неблагодарности, но он не надеялся, что она вспоминала о нем каждый день все эти годы. Они снова встретились всего несколько дней назад. И он догадывался, что ей все ещё сложно принять, что забавный мальчик, которого она знала и незнакомец, с которым она теперь столкнулась — один и тот же человек. Особенно учитывая огромную перемену в нем, которую он и сам замечал, и то колличество провокационных взглядов, которым он её подверг за эти несколько дней и к которым у нее не было времени привыкнуть. У Энакина было преимущество в виде десяти дополнительных лет обожания. Ему следовало проявить терпение, которым он не отличался и просто дать ей время, чтобы привыкнуть. Падме попыталась уйти от темы. — Я ведь так ничего и не знала о годах, проведенных тобой в Ордене. У тебя, наверное, было много приключений? — О да, я провел время довольно интересно, в тренировках и миссиях… К двенадцати годам Оби-Ван начал брать меня с собой на задания… Хотя, честно говоря, ни одно из них не было таким приятным, как это. Он пристально посмотрел на нее, пытаясь уловить хотя бы её реакцию, но Падме, как истинный политик, не поддавалась на его провокации, упрямо игнорируя все его попытки. — Озерный край — чудесное место… — Энакин уловил победную ухмылку, — тебе там понравится. Мы можем купаться в озере, слушать птиц, гулять в садах и любоваться водопадами… Сквозь розовую дымку картины, которая рисовалась в сознании Энакина, загипнотизированном ее мелодичным голосом, промелькнула мысль, что за целый день он так и не выяснил ничего об условиях своей работы, ради которой он собственно был здесь. — Насколько большая территория твоего загородного дома? — Меньше, чем дворец, — Падме загадочно улыбнулась, теперь гораздо заметнее повеселев, — но не волнуйся, королева уже выслала охрану для патрулирования. — А я уж думал я один буду охранять вас, сенатор. — Не один — ещё есть смотритель, —поддела его Падме. Энакин иронично усмехнулся. — Теперь я совершенно спокоен. Вы в полной безопасности. Она одарила его насмешливым взглядом. — Ты просто его не знаешь… Они летели ещё двадцать минут, прежде чем Энакин заметил группу зеленых островов, простирающихся внизу. R2 рассчитал траекторию посадки, и Энакин перевел корабль на ручное управление. Они приземлились на частную посадочную площадку, отделенную от нужного им острова водой. Падме скинула плащ на сиденье и прошла к выходу. Вот зачем ей потребовалось подняться в спальню еще раз перед отлетом. Новое платье открывало ещё больше, чем предыдущее. Легкая воздушная ткань крепилась спереди за ожерелье не шее и браслеты на руках, и струилась вдоль её тела, оставляя полностью открытой спину, дразня изгибом позвоночника. И если бы вырез спустился хотя бы на сантиметр ниже, оно было бы непристойным. Её наряды становились все откровеннее. Хвала Силе, Энакину было на что отвлечься, он лихорадочно схватил чемоданы, стоявшие у выхода и спусти их вниз. Он собирался вернуться за Падме, но когда он обернулся, она уже спускалась. Она заметила, как он отводит взгляд, когда она встала рядом, и на секунду ее губы изогнулись в едва заметную улыбку. С посадочной площадки открывался вид на остров, где за озерной гладью на берегу из зелени деревьев виднелись мудно-зеленые купольные крыши повторяя стиль дворцовых зданий Тида. Они стояли одни, вокруг не было никакого водного транспорта, чтобы переправиться через озеро. — И как же мы доберемся, вплавь? — подшутил Энакин, хотя с учетом жаркой погоды эта идея казалась даже привлекательной. — За нами должен приехать Пэдди Акку, мой смотритель, он будет с минуты на минуту. Вон он видишь? Она указала на стремительно приближающийся к ним спидер, парящий над водой. Когда он достиг площадки, Энакин смог разглядеть его получше. Он выглядел как обычный спидер, с тягами, выходящими из кормы, но имел очень вытянутый корпус. Им управлял пожилой пилот с серьезным выражением лица, он угрюмо взглянул на них и поднялся с места. — Привет, Пэдди, — широко улыбнулась ему Падме. Он лишь сдержанно кивнул в ответ, но та нисколько не смутилась и продолжала весело улыбаться. — Давай багаж, — обратился он к Энакину вместо приветствия, Энакин подал ему чемоданы один за другим, — ох, какой тяжелый, — удивился он, укладывая их вниз, — что у вас там? — Оружие — подмигнула ему Падме. Энакин сразу почувствовал, что специфичная манера общения между ними была результатом, сложившихся за многие годы дружеских отношений. — Вот как, — подыграл ей лодочник, — значит с вами шутки плохи, сенатор. Прошу на борт… — он указал на пассажирские места пригласительным жестом, — за дроидом вернусь позже, как обычно. Посадочная платформа располагалась высоко над водой, чтобы её не затопило во время приливов. Спидер мог подняться над поверхностью воды на полтора метра, но это было все ещё недостаточно высоко. Энакин спрыгнул в спидер, и протянул к Падме руки. Первым её инстинктом было опереться, но она поняла, что не сможет самостоятельно преодолеть это расстояние на каблуках без риска запнуться в своем подоле и положила руки ему на плечи. Энакин взял её за талию, почти полностью обхватив её руками и аккуратно снял с платформы. Забавно, Падме была легкая как пушинка, чего нельзя сказать о её чемоданах. Прикосновение было для него подобно электрическому разряду, когда он почувствовал под пальцами её обнаженную кожу… Однако долго задерживать руки в таком положении было нельзя, и Энакину пришлось отпустить её, как только её ноги коснулись дна спидера. Он был довольно маленьким. Места едва хватало для двоих, остальное занимал багаж. Они расселись по местам как вдруг у Энакина захватило дух от внезапного ощущения свободного падения, Падме взвизгнула, но падение резко прекратилось, а затем продолжилось с уже безопасной высоты, и спидер плюхнулся в воду, разнося брызги вокруг. По-началу Энакину показалось, что это из-за неаккуратности пожилого пилота, он перевел ошарашенный взгляд со звонко смеющейся Падме на Пэдди, но на месте угрюмого рулевого стоял уверенный мужчина с прямой осанкой, озорно подмигивающий им через плечо. — Ну что, вы готовы прокатиться? — Сказал он сменившимся интригующим тоном. — Да, Пэдди, к моему острову. — Как скажете, миледи. Он завел спидер, не отрывая его от воды, и они рванули вперед насколько позволяла скорость в таком положении, оставляя за собой пенящиеся полосы воды. Падме подставила лицо ветру и закрыла глаза, счастливо улыбаясь. Энакин был рад, что она чувствовала себя дома. Они были на полпути, когда спидер неожиданно повернул и помчался в другом направлени к маленькому островку вдалеке. Энакин думал, что Падме говорила об острове, на котором она жила, но она имела ввиду соседний островок поменьше. Она обернулась назад, глядя на скрывающиеся за деревьями медно-зеленые крыши. Они остановились в десяти метрах от береговой линии. Их рулевой резко, но ловко накренил плавательное средство вправо, заставив их качнуться на своих местах, и снова неожиданно развернул лодку и направил ее вдоль берега. Он управлял спидером как искусный пилот, умело маневрируя им. Падме сильно перегнулась через борт и вытянула руку, касаясь воды, и Энакин всерьёз встревожился, что на очередном вираже она может упасть в воду. — Не переживай, она отлично плавает — подмигнул ему Пэдди, заметивший его беспокойство. Падме не обращала на них внимания целиком поглощенная своими эмоциями. Энакин никогда не видел её такой. Он привык, что она всегда сдержана и формально вежлива, но это место действовало на неё по-особенному, она чувствовала себя абсолютно свободно. Она поднялась обратно с мокрыми от воды руками и прислонила ладони к горячим щекам Энакина, заливисто смеясь. Пэдди прокатил их несколько раз вдоль берега, прежде чем поднял спидер над водой и помчал их к месту назначения. — Над водой всегда лучше! — он обернулся к Падме, — нравится? Энакин понял, что он говорил о скорости, которую позволял развивать спидер, парящий над водой, когда она увеличилась в два раза. — Да! — воскликнула Падме и они понеслись вперед к большому острову. По мере того, как они приближались, Энакин все более отчетливо мог разглядеть, возвышающиеся над причальной стеной, стены особняка из желтого камня с красными крышами, выглядывающими из зелени деревьев. Спидер обогнул остров и, сбавив скорость, снова опустился на воду… Они причалили к каменной пристани, вверх от которой шла крутая каскадная лестница. — Добро пожаловать домой, миледи, — объявил Пэдди Акку, заглушив двигатель и развернувшись к ним. Падме обняла его в ответ. — Спасибо, это было весело, — улыбнулся Энакин. — Если нет, то какой в этом был бы смысл? — поддразнил его лодочник, сходя на пристань. Энакин подал ему чемоданы и сам вышел из лодки. Высота лестниц позволяла опустить площадку ниже к воде, поэтому на этот раз затруднений не возникло. Он подал Падме руку, помогая ей выбраться. — Я отнесу багаж и вернусь за дроидом, — предупредил их сопровождающий, а вы идите, осмотритесь там. — Что это было? — прошептал Энакин, восхищенно глядя в след удаляющемуся Пэдди Акку с чемоданами все ещё под впечатлением от поездки. — Пэдди — бывший сотрудник Королевских сил безопасности, — объяснила Падме с ноткой гордости в голосе за своего друга, — и прекрасный пилот. Вода — его страсть с детства. И в отставке он решил посвятить время любимому делу. Так вот что означали её слова, Падме действительно была в надежных руках, когда он шутил об этом. Он почти сразу догадался о том, что старый лодочник — бывший пилот. Это было видно по его военной выправке и тому, как ловко он управлялся с транспортным средством, но охранник службы безопасности… — Что ж, теперь ясно… — усмехнулся Энакин, признавая свое поражение. Они стали подниматься вверх по лестнице и Энакин тысячу раз пожалел, что инстинкт охранника заставил его пропустить Падме вперёд вопреки этикету. Он отчаянно вертел головой из стороны в сторону, стараясь отвлечься то на воду то на красные крыши здания, то на ступеньки, пока не вспомнил, что если он так и будет молчать она решит, что он рассматривает её. — Ты не говорила, что особняк такой огромный. — В любом случае меньше дворца, —он вздрогнул, когда Падме неожиданно остановилась и развернулась к нему, но ее тон был оправдывающимся, — моя семья не стала бы приобретать что-то настолько роскошное. Этот особняк — историческая ценность Набу. — И какая же у него история? Теперь Энакин уже с искренним интересом рассматривал здание, и Падме, почувствовав его заинтересованность, с охотой начала рассказывать. — Раньше он принадлежал одному трагически известному поэту, он предсказал вторжение на Набу за столетия до этого в своем стихотворении «Оборона Набу» и был так талантлив, что о него ещё при жизни слагали легенды. — Интересно… он прожил здесь всю жизнь? — Нет, он без вести пропал ещё молодым. Его похитили с собственного балкона. И больше его никто никогда не видел. Здание переходило от одной семьи к другой. Когда мы переехали в Тид, оно досталось нам… Когда началась её карьера… Когда она попросила плыть «к ее острову» Энакин решил, что она имеет ввиду плыть к особняку, формально он принадлежал ей, но Падме, как он заметил за дни, проведенные вместе, всегда старалась избегать таких формулировок и вообще не любила акцентировать внимание на своих собственных достижениях, что обычно было несвойственно политикам. — Но они предпочитают жить в Тиде из-за работы отца и мужа Солы. — А кто живет здесь? — спросил Энакин, когда они поднялись на самый верх и вышли на террасу, окруженную резной баллюстрадой, с которой открывался великолепный вид на озера. — Кроме нас с тобой еще четверо: Пэдди и три служанки. — Не так уж много для такого большого домика… — Энакин окинул взглядом особняк, который вблизи казался ещё больше. — Да, раньше было иначе. Мы отдыхали здесь с семьей, потом, когда я стала королевой меня начали сопровождать мои подруги. Сабе, Саше, Рабе… Мы приезжали сюда и вплавь добирались до того острова, — Падме кивнула в сторону острова, где они только что катались вдоль берега, — я люблю воду. Потом лежишь там на песке и обсыхаешь на солнце... И гадаешь, что за птицы поют среди листвы… Она подвела их к баллюстраде, украшенной мраморными вазами с цветами мила, кругом били фонтаны, а из крон деревьев над ними доносился щебет. Это место было прекрасно под стать Падме. Если бы Энакин не знал откуда она родом, он бы все-равно предположил, что она должна обитать в месте подобном этому. За всю жизнь на Татуине он ни разу не увидел дождя, ему потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к нему. До переезда на Корусант Энакин видел только бесконечное Дюнное море, раскаленный до бела песок под палящими солнцами Татуина. Он еще больше усиливал жар пустыни, сжигая кислород, он попадал у еду, летел в глаза. как будто страданий рабской жизни под надзором криминальных группировок было недостаточно жителям этого забытого места. Песчанные бури бывали часто, и всегда случались непредсказуемо, не позволяя далеко уйти от дома. Однажды их с матерью настигла буря, они сбились с пути и ему удалось вывести их только благодаря Силе. — Мне не нравится песок. Он жесткий, колкий, повсюду проникает и раздражает. Но здесь… — Энакин поразился мысли, что Набу, где они сейчас находились, была гораздо ближе к Татуину чем к Корусанту, но при этом кардинально отличалась, буквально два противоположных мира, — здесь все другое. Все такое… — его взгляд упал на обнаженное плечо Падме, и он непроизвольно прикусил нижнюю губу, — мягкое… и гладкое… Прежде чем он успел одернуть себя, его рука инстинктивно потянулась к ближайшему обнаженному участку — тыльной стороне ее ладони, и поползла вверх, задевая ткань ее шифонового платья, Падме не двигулась и он дал себе смелость коснуться ее обнаженной спины, наслаждаясь гладкостью ее кожи, которая казалась еще нежнее ее воздушного платья. Падме резко обернулась и Энакин напрягся, приготовившись к последствиям своей вольности. Сейчас она оттолкнёт его, уйдёт, навсегда запретит к себе прикасаться, но, к своему удивлению, он не обнаружил в её взгляде негодования, наоборот, он увидел признаки влечения, которое на этот раз она даже не пыталась скрыть. Он медленно провел рукой вдоль ее спины, остановившись в безопасной зоне, там, где уже касался её в прошлый раз, не позволяя себе опустить руку так низко, как хотелось, наблюдая за любыми признаками изменения в её взгляде, но Падме продолжала смотреть на него с теплым волнением. Энакин, снова почувствовал прилив нежности к этому прекрасному созданию. Похоть оставила его разум, и если бы она позволила ему поцеловать себя, это был бы физический способ выразить его самую возвыщенную любовь к ней. Он ласково улыбнулся, прочитав в её взгляде позволение, и медленно придвинулся, давая ей возможность отстраниться в любой момент. Она этого не сделала, только прикрыла веки. Ему не верилось, что это реально, но если это был сон, то он не хотел просыпаться. Он оперся левой рукой на баллюстраду, наклонившись к Падме теперь совсем близко, и коснулся носом её щеки, растягивая момент близости. Энакин почувствовал, как ее теплые губы призывно приоткрылись напротив его рта и мягко накрыл их своими со всей нежностью, на которую был способен. Он не спешил углублять поцелуй, наслаждаясь сладостью её губ, и ему казалось, что в этот момент он испытывает ту самую безусловную любовь, о которой говорил ей в «Джендерианской долине». Это было блаженством наконец ощущать её расслабленной, полностью отдавшейся ощущениям в медленном поцелуе. Она откинула голову назад, поощряя его, и он наконец углубил поцелуй, но это длилось всего секунду, прежде чем она вдруг отстранилась. — Нет… — она судорожно втянула воздух и отвернулась, избегая смотреть ему в глаза, — мне не стоило этого делать. — Прости… — у Энакина само собой вырвалось извинение, хотя он не понимал, что он сделал не так. Она ведь отвечала на поцелуй и он чувствовал, что она сама хотела этого. Он не был настойчивым, чтобы её спугнуть, не позволял себе ничего лишнего... Он окончательно зупутался в её сигналах. Ему стало мучительно неловко здесь находиться. — Мне нужно осмотреть всё внутри. — Да, конечно… — Падме виновато-расскянно взглянула на него, всё ещё приводя в порядок дыхание и повела его внутрь. Особняк представлял собой несколько трехэтажных построек, поднимающихся вверх по склону холма и соединенных между собой открытыми садами. В отличие от дворца Тида там сложно было заблудиться. Близился вечер, а они так устали за время путешествий, что Падме решила пойти отдыхать без ужина. Их спальни находились по соседству и были объединены общим балконом. Энакин попросил ее не закрывать дверь балкона на случай если что-то случится. И ушел в соседнюю. Это была большая комната с застекленным балконом и длинными в пол незадернутыми шторами, которые оставляли комнату открытой для заливающих ее солнечных лучей. Энакин задернул шторы, подошел к огномной кровати и рухнул на нее, не расстилая, изумляясь её размеру, позволявшему растянуться во весь рост как вдоль так и поперёк. Он уставился в потолок, пытаясь упорядочить хаос мыслей, снова и снова прокручивая в голове момент поцелуя… На двадцатый раз ему стало казаться, что Падме его оттолкнула. Он наконец получил то, о чем так долго мечтал, но мысль о том, что Падме подарила ему поцелуй, о котором теперь сожалела уничтожала всю эйфорию. Он уже начал думать, что неправильно истолковал её поведение и она вообще этого не хотела… Возможно ей не понравилось… На ум приходили разные предположения одно хуже другого, но трезвая часть рассудка убеждала, что все они неверны. Падме могла отрицать свои чувства, но её тело выводило её на чистую воду. Она не могла скрыть от джедая своих ощущений. Он чувствовал, как она этого хотела, но тогда в чем же была причина? Она была воодушевлена возвращением домой и, поддавшись порыву, поцеловала его, не успев вовремя одуматься, чем только больше раздразнила его. Зачем она делала это с ним? Если она просто хотела поиграть с его чувствами, это было жестоко, но Падме не была способна на такое, только не она. Вот почему она сказала, что напрасно это сделала. Она не хотела давать ему ложную надежду и сожалела о том, что ранит его, ведь то, что она пару раз покраснела от его взглядов ещё не означало, что он мог рассчитывать на большее. Одно дело взволновать женщину и совсем другое — завоевать её сердце. Эта мысль терзала его душу, выводила из равновесия чувства, порабощала разум. Вот почему привязанности были зарещены для джедаев. Энакин подавил нарастающий ком в горле. Она никогда не согласится быть с ним. Возможно, ему стоит попробовать отрешиться от этих непозволительных чувств, которые причиняли ему лишь боль, а ей только докучали. Он может попытаться ради нее. Хотя, он признавал, что это будет трудно сделать теперь, когда он знал, каково это — целовать её, касаться её обнаженной кожи, будить в ней желание. Но он может справиться, если приложит все усилия, которых, он знал, хватило бы на то, чтобы стать самым сильным из джедаев. И уж наверное их хватит, чтобы сделать его хозяином собственных эмоций. Тогда он все ещё наивно полагал, что он был в силах обуздать свои чувства к ней._____________
Лунный свет пробивался в спальню через открытую дверь балкона, где ветер трепал прозрачную занавеску, за которой виднелся силуэт. Энакин встал и подошел к двери, сильнее отодвинув штору. Падме стояла у ограждения спиной к нему, глядя на озеро. Вдруг он почувствовал руку на своем плече и обернулся. Позади стоял Оби-Ван, возвышаясь над ним на две головы, как будто Энакин снова был двенадцатилетним мальчиком. Оби-Ван протянул руку и указал вперед. — Видишь вон ту мертвую звезду впереди? — Да, — прошептал Энакин детским голосом, завороженно глядя перед собой, как тогда на корабле во время их первого задания. — Вот почему джедаи должны избегать привязанностей, — продолжил Оби-Ван, — все на свете, даже самые яркие из звезд, рано или поздно умирают. В этот момент она обернулась, но это была не Падме, это была его мать. Снова её лицо, осунувшееся и избитое, несчастные глаза, безмолвно молящие о помощи, при виде которых наворачивались слезы. Энакин хотел подбежать к ней, но, сделав шаг, наткнулся на препятствие — он стоял у иллюминатора корабля. Он обернулся к Оби-Вану, но его не было рядом. Энакин в панике повернулся обратно к иллюминатору, устремив взгляд туда, где только что стояла его мать, но не увидел ни матери, ни Падме, ни цветущего балкона с видом на озеро. Впереди был только бескрайний космос и одинокий черный карлик.