___________________
22 ДБЯ Перебирая в памяти наиболее переломные моменты, Энакин вспоминал ту ночь, как одну из самых тяжелых. Парадоксально, ночь, когда умерла его мать не была для Энакина слишком тяжелой. Тяжело стало потом, но сама ночь была полна надежды спасти её, а потом его разум потонул в кипящей лаве ярости, наделившей его демоническими силами, благодаря которым он мог это пережить. Та последняя ночь на Набу в качестве телохранителя Падме была такой тяжелой потому, что требовала от него противоположного. Он должен был бороться с этими демонами. Отказ Падме не отрезвил его, только больше затуманил его рассудок страстью, к которой подмешивались тёмные чувства. Его переполнял гнев, который не на кого было обрушить кроме себя. Не получая выхода, он сжигал Энакина изнутри. Аргументы, которые приводила Падме казались ему неубедительными. Он был слишком молод и редко подходил к проблеме с холодной головой. А в таком деле как любовь к Падме, для него не существовало границ. Он бы нарушил любой запрет ради одного её поцелуя, ради близости с ней он пошел бы на преступление, ради её любви он бы предал. Поэтому среди весомых причин для отказа с её стороны он видел лишь одну, пугающую. Она действительно не любила его. Она никогда не могла хотеть быть с ним. Она — бывшая королева, а он всего-лишь падаван. Она проводила с ним эти дни из одолжения. Ей приписывали романы с политиками, её постоянно окружали другие мужчины гораздо выше Энакина по статусу.Я слышал, капитан Тайфо до сих пор страдает по ней…
Даже если всё это — сплетни, капитан не был её единственным поклонником. Что если один из них однажды добьётся её? Что если кто-то уже добился? Кто-то, о ком она мечтала прошлой ночью… Что если ухаживания Энакина были ей неприятны по этой причине? Он заходил по комнате, чувствуя, как закипает от гнева. Он не стал гнать эту мысль, а наоборот уцепился за неё. Ему хотелось добить себя ей, нравилось, как это причиняет боль. Он попытался представить, что он будет делать, когда однажды она выйдет замуж, за одного из этих богатеньких политиков, увивающихся за ней, будет целовать его, родит от него детей, а Энакин будет вынужден молча наблюдать, как она счастлива с другим.— Ты собираешься выйти замуж? — Глядя на моих родителей… Думаю, что однажды мне бы хотелось чего-то подобного…
Он вдруг четко осознал, что никогда не позволил бы этому случиться, он всё-равно заполучил бы её.Так или иначе.
В тот момент, когда грань лжи уже была пройдена, ему показалось, что он не остановится ни перед чем. Он впервые испытывал к ней настолько противоречивые чувства. Он обожал её так же сильно как прежде, но в тот вечер она впервые утратила ореол невинности в его глазах. Страсть была настолько всепоглощающей, что граничила с яростью, ярость смешивалась с похотью. И если бы гнев, которым Энакин испепелял собственную душу в ту ночь был обращен на Падме, он мог бы заставить её передумать. Он понимал, что на самом деле никогда не сделает этого, но какой-то части его нравилось думать, что он может. Да он мог заставить её прийти сейчас, поцеловать его и признаться, что он что-то для неё значит… Вместо того, чтобы умолять, как он делал в той комнате всего час назад, растеряв последние остатки гордости. Из-за неё он превратился в жалкое подобие себя прежнего, стал слабым. Она отказала ему в любви, а он не мог ненавидеть её. Она приблизила его, чтобы оттолкнуть, а он не мог злиться на неё. Эта его часть говорила чужим голосом, упрекая его в слабости и вместе с тем хваля его способности, которыми он овладел за годы тренировок, и напоминая о могуществе, которого он должен был добиться.Я полагаю, ты станешь величайшим из джедаев, Энакин, более могущественным, чем сам Магистр Йода…
Этот голос подначивал его перейти черту и пустить в ход свою любимую способность. Энакин машинально замотал головой, но его разум уже погрузился в Силу и подбирался к ней, оправдываясь необходимостью убедиться, что с ней всё в порядке.…не волнуйтесь, с ней ничего не случится, я чувствую всё, что там происходит…
Скомканные элементы её роскошного наряда, небрежно разбросанные на полу её спальни, создавали дорожку, ведущую в освежитель, откуда доносился шум воды, заглушающий женские всхлипы. Падме сидела под потоками воды, обняв колени руками, и спрятав лицо. Ее плечи подрагивали, её грудь распирало от неприятного ощущения, выливающегося в бессильные жалостные рыдания, которые, как она думала, никто не слышал, её прекрасные локоны распрямились и каштановым водопадом струились вдоль её спины, её легкий макияж размазался от воды и слез, лишь в полном уединении она наконец дала волю, подавляемым эмоциям. Энакин был хорошо знаком с этим чувством. Гнев отступил, личные обиды отошли на второй план, уступая место чистому состраданию. Она казалась такой одинокой и уязвимой сидя там обнаженной на полу освежителя, что Энакин сразу забыл о собственной отвергнутости и захотел обнять её и утешить. До этой минуты ему казалось, что Падме не может причинить ему ещё большую боль, но её страдания оказались для него более невыносимы, чем собственные. И хотя он не был уверен, что она любила его так, как Энакину хотелось, но он чувствовал, что её сердце горело тем самым состраданием, которое джедаи называли основой подлинной любви. Он опомнился и ужаснулся своим мыслям минуту назад. Как он мог думать, будто она нарочно его мучает? Как он мог опуститься до таких подозрений? Как он мог поддаться этому голосу Темной стороны? Только теперь он осознал насколько неправильные чувства испытывал все это время. Он — джедай. Его долг — защищать её, а не владеть ей. Вот почему джедаям запрещена власть. Она опьяняет. Еще бы чуть-чуть и он мог воспользоваться этой властью над ней, девушкой, которую он любил. Вот почему недопустима страсть. Это страсть обессилила его, а не Падме. Падме была невиновна.В тебе нет недостатков…
Он не заслуживает её. Даже сейчас она оставалась сострадательной. Даже когда он сам своей навязчивостью вынудил её оттолкнуть его, она плакала от того, что причиняет ему боль. Она не могла переносить, когда рядом страдало живое существо. Живое существо — вот кто он для неё. Он ошибался. Он не мог достичь её не потому, что он не был влиятельным политиком, а потому, что он не был хорошим джедаем. Он был прав в одном. Они не могли быть вместе. Это разрушило бы их. Но не из-за лжи, которую им бы пришлось рассказывать другим, а из-за правды, в которой он не хотел признаться себе: его страсть к Падме была похожа на тот огонь, которым он в 12 лет сжёг кровавого резчика, не контролируя свою ярость. Она не заслуживала его темных чувств. Единственный способ уберечь Падме от них — отказаться от неё, пока не стало поздно. Он не смог бы смириться с жизнью без неё. Поэтому он надеялся, как можно скорее отправиться на какую-нибудь опасную миссию, его удерживал лишь долг перед матерью, которой он обещал свободу._________________
Энакин почти не спал той ночью. И каждый раз, когда он погружался в поверхностный сон, он видел кошмары о матери. Они казались настолько же реальными, насколько невозможными. Они были яркими, гораздо более яркими, чем краски реальной жизни. Она звала его, умоляла помочь, а он ничего не мог сделать — она снова и снова умирала у него на руках. И Энакин не мог прогнать их до конца из сознания даже после пробуждения.Что если мама… если с ней что-нибудь случится?
Он знал, что у особо чувствительных к Силе бывают видения о будущем, и навязчивость этих кошмаров не позволяла списать их на нервозность. У него не было такого никогда раньше. Даже в первый год разлуки с ней, когда он особенно сильно тосковал по маме. Он постоянно думал о ней, но раньше те редкие сны, в которых она приходила к нему были утешением. Кошмары, мучившие его весь последний месяц не на шутку встревожили Энакина, и в эту последнюю ночь на Набу катком прошлись по его разбитому сердцу и помутненному сознанию. Он больше не мог отрицать, что это были не просто кошмары. Это были видения. И тогда он вспомнил слова Оби-Вана. Все эти годы он жил мыслью, что освободит её. Он давно просил разрешения навестить мать, но Совет был категорически против. Он рассчитывал полететь к ней, как только представится возможность, но до сих пор ему не удавалось получить корабль в распоряжение. Его всюду сопровождал Оби-Ван. Энакин любил учителя как отца, которого у него никогда не было, он желал ему только добра, но в последнее время ему всё чаще хотелось освободиться от его контроля и сейчас, впервые оказавшись вдали от него, он как будто даже не волновался о Кеноби. Он впервые остался совершенно один и это был тот самый момент, когда он мог сбежать. Он мог полететь на Татуин и освободить её. Выиграть деньги и выкупить или силой забрать её у этого cheeskar nok Уотто. Он мог бы сбежать сейчас, если бы не Падме.Взять её с собой на Татуин?
Об этом не может быть и речи. Тем более, он догадывался, что желание непременно охранять её лично — уловка разума. Он не может рисковать ей ради иллюзорного чувства контроля. Татуин — не место для девушки, тем более такой как она. Он отправлялся на поиски, которые требуют полной концентрации, достаточно один раз отвлечься, чтобы её похитили и тогда… он даже не хотел об этом думать. Красивые девушки были в цене на Татуине. Наиболее счастливые сразу отправлялись в коллекцию Джаббы Хатта, но были и те, кому повезло меньше… Везти её туда все-равно, что затолкнуть в клетку к нексу. Здесь было безопаснее. Здесь была охрана, ответственный капитан, заботливый Пэдди. Она была здесь в меньшей опасности. С другой стороны, убийца вполне мог попытаться пробраться на остров, но при этом никто не стал бы искать её на Татуине. Энакин стоял у балюстрады общего балкона, глядя на озеро в лучах восходящего солнца и медитировал. Он не сомневался, что Падме не откажет ему, если он попросит звездолёт. Решение лететь немного облегчило его терзания, и он коротал час рассвета, дожидаясь её пробуждения. Он услышал её лёгкие шаги за своей спиной задолго до того, как каблуки её туфель коснулись каменной поверхности балкона. Биение её сердца, которое он мог слушать вечно, её поверхностное от волнения дыхание, аромат её кожи действовали на него, как наркотик, и Энакин боялся, что она уйдёт, но всё-равно держал свои глаза закрытыми, чтобы уберечь её опьяняющего воздействия очередной орган чувств как можно дольше. Она сделала несколько робких шагов навстречу и замерла, не решаясь приблизиться, но заметив, что он не реагирует хотела вернуться. — Не уходи… — остановил её Энакин одним голосом, всё ещё не оборачиваясь и не открывая глаз. — Я не хочу отвлекать тебя, — отозвалась Падме, но всё-таки не стала уходить. — С тобой мне спокойнее. — Тебя снова мучили кошмары? — спросила она после небольшой паузы. — У джедаев не бывает кошмаров. — Я слышала, — настаивала Падме. Похоже Энакин не был единственным, кто не спал этой ночью, хотя он надеялся, что наплакавшись она заснёт легче. Он открыл глаза. — Я видел маму, — сказал он, оборачиваясь к ней и Падме наконец приблизилась. — Она страдает, Падме. Я видел это так же ясно, как вижу тебя сейчас. Она стояла на расстоянии вытянутой руки от него, глядя на него своими красивыми, полными сострадания глазами. Даже невыспавшаяся, со следами недавних слёз, она была такой красивой, что на неё больно было смотреть. Он не смог вынести её взгляд и отвернулся, отойдя к противоположной стороне балкона и тяжело вздохнул. — Ей больно, — он почувствовал как к горлу подступает ком и обернулся, пытаясь скрыть нахлынувшие эмоции за фасадом формальности, но его голос сильно дрожал. — Это нарушение приказа о вашей охране, сенатор, но я должен лететь, — он снова приблизился к Падме, — я должен ей помочь. Падме потребовалась всего пара секунд, чтобы принять решение. — Я лечу с тобой. Даже после того, как она приказала ему отпустить её из своего сердца, она не раздумывая была готова броситься в чужой мир на поиски его матери. — Прости, но у меня нет выбора. Я должен лететь, но я не могу подвергнуть тебя риску. — Энакин… — попыталась возразить Падме, но он отрезал. — Нет! — Я хочу помочь. Я могу быть полезной. Гораздо легче справиться вдвоём. Его тронула её сердечность, но вместо того чтобы улыбнуться, Энакин нахмурился. — Ты поможешь мне, если одолжишь звездолёт и R2. Это больше, чем я могу просить. Падме снова посмотрела в его глаза. — У тебя будут неприятности. И тебе будет спокойнее, если ты возьмешь меня с собой. Она видела его насквозь. Энакин замолчал на несколько секунд, обдумывая её слова, и покачал головой. — Я не могу рисковать тобой только ради своего спокойствия. Как бы я ни был уверен в себе больше, чем в твоей охране, на Татуине тебе не место. Она отступила на шаг и в её голосе появились те властные нотки, которые он слышал, когда она превращалась в Амидалу. — Я тоже не могу рисковать тобой. Оби-Ван объявится в любой момент. Если они узнают, что ты самовольно отлучился, тебя ждет Зал правосудия. Будто это могло его напугать. Его не пугал суд, его пугало лишь чувство своей виновности, которое он уже начинал испытывать из-за матери. И он не хотел, чтобы оно усилилось из-за неверного решения относительно Падме. — Ты думаешь меня ждёт меньшее, если я заберу тебя на Татуин и ты… — он осекся, подверженный новому мистическому страху озвучить свои опасения о тех, кто ему дорог, — если что-нибудь случится? — Но ты будешь рядом, — смягчилась Падме, — с тобой мне ничего не грозит. Кроме того, это могла быть моя идея. Я не в первый раз сбегаю из-под охраны, если ты помнишь, — она слабо улыбнулась. Энакин усмехнулся. — Никто не поверит, что я мог бы это допустить. Я не такой, как эти охранники, — он указал вниз, где располагались патрульные, охранявшие главный вход, ловя себя на мысли, что имеет ввиду не только профессиональные навыки. — Слепой гунган увидит, что ты не смогла бы сбежать от меня. Падме недоверчиво сощурилась. — Ты ведь не мог бы удержать меня здесь против воли… — Мог бы ради твоей безопасности, — спокойно ответил он. В её взгляде промелькнула растерянность, но тут же сменилась новой мыслью. — Но ты не подумал, что подвергаешь меня большему риску, оставляя здесь одну? — Здесь есть охрана, — неуверенно возразил Энакин. — Но ты ведь не станешь спорить, что с тобой надежнее? Он понимал, что она пытается убедить его хитростью, но все же согласился. — Нет. — Это то место, где убийца будет меня искать в первую очередь. И как ни странно, на Татуине сейчас для меня безопаснее… Энакин перебил её, раздраженный нелепостью этого довода. — Ты не знаешь Татуин! — Я знаю, что с тобой безопасно… Он уже запутался в её надуманных аргументах, и собственных возражениях, которые с легкостью можно было оспорить, если бы она не была так настойчива, а он не хотел ей поддаться. Не то чтобы он верил в то, что на Татуине безопаснее, просто он не мог оставить её. Страх потерять усиливался с каждой минутой. Прошлым вечером он потерял надежду быть с ней, теперь он должен был потерять шанс последние дни рядом. Выбор был мучительным, любое решение казалось неправильным, а эмоции брали верх над рассудком. И он не заметил, как сам начал выдумывать аргументы в пользу её решения. Сколько дней прошло? Пять? И всё это время она не появлялась в Сенате. Достаточно для того, чтобы заподозрить, что что-то неладно. Убийца наверняка уже догадался, что её нет на Корусанте и ищет, и первое место, где её будут искать — это Озерный Край. — Хорошо… — сдался Энакин больше под гнетом собственных неконтролируемых страхов, чем под её напором, — хорошо, мы полетим вместе, но ты должна знать, что я буду требовать большей покорности, чем Тайфо или Панака, для твоего же блага. Я знаю Татуин лучше, чтобы выжить, тебе придется забыть о спорах и возражениях и выполнять то, что я говорю. — Обещаю! — согласилась Падме. Но до тех пор пока они были здесь Энакин должен был подчиняться. Он вопросительно посмотрел на нее, ожидая какой она отдаст приказ. — Как быть с охраной? — спросил он, вспомнив о том, что остаются свидетели их исчезновения. — Я хочу, чтобы они продолжили охранять Пэдди и девочек на случай, если убийца станет искать меня здесь, — ответила Падме таким тоном, словно они были у неё в подчинении. — Но ведь они назначены королевской службой. Она кивнула. — И пока у них нет приказа они не покинут остров. — Что ж, это вопрос времени… — вздохнул Энакин. — Тогда нам придется поспешить, — решила Падме, — я соберу вещи, а ты сообщи Пэдди… R2? Она позвала дроида, и он выкатился на балкон, подавая пищащие сигналы двоичного кода. — Он успеет доставить R2 на корабль, я скоро буду готова, — сказала она и направилась в спальню. Оставалось обсудить ещё одну деталь, но Энакин не знал, как спросить есть ли у неё вообще достаточно скромная для Татуина одежда. В прошлый раз, когда она бывала там четырнадцатилетней девочкой, её мешковатая одежда казалась вполне приемлемой, но даже в ней она выглядела как ангел, а теперь, когда она превратилась в женщину… — Падме, — она обернулась, — собирайся налегке. Возьми удобную одежду. На Татуине не пригодятся вечерние платья.И корсеты и прозрачные ночные рубашки…
Он почувствовал как краснеет, когда осознал, что его просьба подчеркивала, что он обращал на это внимание, к счастью, Падме сразу опустила взгляд, чтобы это заметить. Она ничего не ответила, коротко кивнула, а потом быстро исчезла за занавеской. Его собственные вещи были уже давно собраны и Энакин спустился вниз вместе с R2. Он нашел лодочника, рыбачащим у пристани. Он обернулся на шаги и улыбнулся Энакину, когда увидел его. — Похоже вы сегодня останетесь без завтрака. Он кивнул в сторону пустого контейнера, стоящего рядом. — Так и есть, — слабо улыбнулся Энакин, — мы получили приказ. Мы уезжаем. Сейчас. Только тогда Пэдди обратил внимание на дроида. Его осенила догадка и он снова перевел взгляд на Энакина. — Значит ей больше ничего не угрожает? — спросил он. Энакин тяжело вздохнул, не желая лгать этому человеку и не зная, какую правду ему сказать. — Она в безопасности до тех пор пока я рядом, но охрана не получит распоряжения покидать остров, пока всё не успокоится. Они продолжат охранять вас. Пэдди поднялся на ноги. — Здесь безопасно, но приказ есть приказ. У неё всегда долг в приоритете… — он развел руками, — в этом мы с тобой можем её понять, правда? Энакин изобразил улыбку, хотя ему стало ещё больше не по себе от этих слов. — Да… наверное. — Я доставлю вас на корабль, — пообещал лодочник. Он отвез дроида и вернулся за ними как раз к тому моменту, когда Энакин забрал их вещи и ждал у пристани вместе с Падме. Чемодан на этот раз был небольшим и гораздо более легким, чем тот багаж, что они везли во время путешествия на «Джендарианской долине». И на этот раз у них был с собой контейнер с едой. Энакин забрался в спидер и подал руку Падме, стараясь не удерживать её дольше необходимого, словно прикосновение к ней обжигало его кожу.Возможно так и было.
Он выдержал путь до посадочной площадки, где их ждал корабль, ни разу не оглянувшись в её сторону, однако в этом не было необходимости: её лицо и тело было скрыто плащом, но они сидели слишком близко, чтобы он не мог заставить себя не чувствовать её, а когда они причалили к посадочной площадке, расположенной выше максимального уровня подъема лодки, он вспомнил, что ему нужно поднять её наверх. Прикасаться к ней теперь было ещё мучительнее и казалось неуместным, и Энакин не мог решить с какой стороны подступиться, чтобы это было наименее неловко. Он выбрал избегать зрительного контакта и воспользовавшись моментом, когда она обернулась обхватил её сзади за талию и поднял. Её тело напряглось и немного вздрогнуло от неожиданно резкой хватки и Энакин окончательно поник, расценив это как-то, что ей неприятно. Почувствовав под ногами твердую поверхность площадки, Падме распрямилась чуть раньше, чем он успел полностью отпустить её и от этого движения его руки скользнули вниз вдоль её бедер, заставив Энакина покраснеть ещё больше, и благодарить Силу только за то, что по крайней мере она не видела этого. Он выпрыгнул следом за ней на площадку и встал рядом, по-прежнему избегая смотреть на неё. Его руки всё ещё горели от прикосновений к ней, которых он избегал так же сильно, как и скучал по ним, и если бы он мог он мог остановить этот момент, он бы превратил его в вечность. Но к сожалению, Падме нуждалась в его руках гораздо меньше, чем их поклажа. Он принял маленький чемодан, который протянул ему Пэдди. И они попрощались с лодочником.________________
Во время взлета Энакин ненадолго расслабился. Отчасти потому, что пилотировать корабль было одним из самых приятных занятий, отчасти потому, что он наконец летел к матери. Его всё ещё терзали дурные предчувствия, но он наконец делал то, что следовало. Только когда они вышли в гиперпространство и он откинулся в кресле, он позволил себе посмотреть на Падме. Она сидела рядом, плащ свисал со спинки её кресла Энакин тяжело вздохнул. Она была так красива… Вьющиеся каштановые локоны спускались ниже пояса, та же прическа, что и утром, нежно-голубое платье, обнаженный живот… Энакин моргнул несколько раз и нахмурился.Обнаженный живот? Распущенные волосы?
Его священный трепет перед её ангельской красотой вмиг сменился негодованием, которое четко прослеживалось в его тоне. — Ты собираешься ходить по Татуину в этом?! Она стыдливо окинула взглядом свою фигуру и скрестила руки на животе. — Я просто надела самое не жаркое платье. Он впервые не стал сдерживать свой злой язык с ней. Обычно эта его черта не распространялась на Падме, но в тот момент у него болела голова от бессонной ночи и роя мыслей, а страх и груз ответственности за неё лишь усугубляли это состояние. — Ты оставила распущенными волосы по этой же причине? — Я просто торопилась, — кротко оправдалась Падме, — я хотела заплести их здесь. Она встала и ушла в заднюю часть корабля, оставив Энакина корить себя за неконтролируемую грубость. Он плохо представлял, как именно женщины контролируют свою привлекательность, но почему-то ожидал, что она вернется гораздо менее красивой. Разумеется, убранные волосы мало что изменили. Энакин раздраженно вздохнул, когда она снова появилась в кабине пилота. — Это бесполезно! — воскликнул он в сердцах. Она виновато посмотрела на него. — Прическа? — Пытаться скрыть как ты… — он осекся и снова вздохнул. — Что? — она посмотрела на него уже с обидой и её глаза заблестели от слез. Энакин боялся, что сам расплачется, если произнесет это слово. — Как ты красива, — тяжело выдавил он и отвернулся к панели управления. Он понимал, что несправедлив к ней. Такой как она не было даже среди рабынь Джаббы Хатта. Чтобы хоть как-то скрыть её красоту нужно было надеть ей на голову мешок. И то это не скрыло бы её походку. Он критически взглянул на её серебряный плащ, висящий на соседнем кресле. Не идеально, но с глубоким капюшоном — лучше, чем ничего. Он перевел взгляд на Падме. — Надень его, когда мы приземлимся и не снимай, пока я не скажу. — Хорошо, — согласилась Падме. Она постояла, несколько секунд, решая остаться или уйти и развернулась к выходу из кабины, не желая раздражать его больше. Он не хотел обижать её. На самом деле он просто не мог выразить, как благодарен ей, но из-за страха снова проявить чувства, он казался грубоватым. Он пытался смотреть на неё не так мрачно, говорить с ней не так холодно и быть мягче, но из-за внутреннего напряжения не мог этого сделать. Энакин хотел, чтобы она знала, что его любовь неизменна, что его холодность — лишь броня, и что он просто боится снова дать волю своим настоящим чувствам. И как бы ему ни было больно смотреть на неё, как бы ни было тяжело разговаривать с ней, он не мог не окликнуть её. — Падме, — она обернулась. — Спасибо за корабль, — сказал он с искренней благодарностью во взгляде, она кивнула. — И спасибо, что согласилась лететь со мной. Она молчала, не решаясь задать вопрос, который её волновал, но прочитав в его взгляде, что он на самом деле нуждается в разговоре осторожно спросила. — Ты так ни разу и не видел её за все эти годы? Энакин печально опустил взгляд. Обычно он легко находил причины для виновности, он много думал об этом, но у него не получалось представить, при каких обстоятельствах он мог бы полететь на Татуин раньше. — Да, это моя первая возможность выбраться, раньше у меня не было отдельных заданий. Падме приблизилась и опустилась обратно в кресло. — Ох, Эни, если бы я знала, что ты ждал, когда представится возможность, мы бы с тобой улетели в первый же день. Энакин покачал головой. Что бы ни происходило между ними, он не хотел, чтобы те несколько счастливых дней, подаренных им судьбой, она вспоминала, как ошибку. — На Набу эти кошмары отступили. Я даже решил, что это навсегда, до этой самой ночи, — он устало потер, раскалывающийся от боли лоб. — Я знаю, что со стороны это кажется какой-то прихотью… — Нет! — воскликнула Падме. — …но мои сны не похожи на обычные. — Что ты имеешь ввиду? Он посмотрел на неё. — То, что я уже говорил: джедаев не мучают кошмары. Их сны безмятежны, как и их мысли. А значит мои сны не были просто снами. — Ты говорил они бывают часто. Когда они начались? — спросила Падме после короткой паузы. — Месяц назад, — ответил Энакин, — сначала они были редкими, потом всё чаще и сегодня ночью они не прекращались. Её глаза наполнились состраданием, она верила ему безоговорочно, но она видела, что в этот момент он как никогда нуждается в её сомнении. — Эни, может быть ты ошибаешься? Ты скучаешь и волнуешься и поэтому она тебе снится. Энакин горько усмехнулся. — Значит я плохой джедай. — Это значит, что ты — хороший сын. Он почувствовал, как к глазам подступают слёзы то ли от боли в груди то ли от боли в голове. — Я в этом сильно сомневаюсь. — он склонил голову, пряча лицо в тени, а страдание — в ухмылке. — Тем не менее, сейчас ты рискуешь всем, чтобы лететь за ней на Татуин, — попыталась убедить его Падме. — Да, например, тобой, — невесело согласился Энакин. Она наклонилась к нему, осторожно коснувшись его плеча. — Ты рисковал своей жизнью много раз ради меня, Шми позволила тебе рисковать, чтобы помочь нам, незнакомым людям, не прося ничего взамен, тогда как сама нуждалась в помощи. Она говорила, что все беды в мире от того, что никто никому не помогает. Я запомнила это тогда. И теперь я хочу быть рядом с тобой на пути к её спасению. Энакин поднял на неё взгляд из-под бровей. — Этот путь будет нелёгким, Падме. — Но мы его пройдём. Если нам понадобится помощь, я подниму все связи, какие у меня есть, — она обхватила обеими руками его усталые плечи, заглядывая ему в глаза, и добавила решительным тоном, — и мы будем искать её. Столько, сколько потребуется. До тех пор пока не найдём! Энакин с обожанием посмотрел на неё и впервые за целый день ему стало легко и его сердце наполнилось надеждой от её непоколебимой уверенности. Он благодарно улыбнулся Падме, чувствуя, как ледяная стена между ними тает, уступая место почти прежнему теплу. Он поджал губы и молча закивал, не в силах подобрать слов. — Ты уже думал откуда начать поиски? Энакин включил голокарту и указал на крайнюю точку в Северо-Западной части планеты. — Я думал, начать с самого начала… Он оглянулся на Падме, она улыбнулась в ответ и прошептала. — Мос-Эспа…