____________
32 ДБЯ — Bukee. Kabo da anko! Энакин сидел у входа в лавку и чистил вентиляционные лопасти, когда хриплый раскатистый крик хозяина, доносящийся из лавки, оторвал его от работы. Уотто не любил ждать. Энакин подскочил и быстро вытерев тряпкой руки, сбежал по ступенькам вниз. Ему сразу бросился в глаза мужчина-человек огромного роста и гунган, который был ещё выше… Но он даже не успел их толком разглядеть, как Уотто отвесил ему подзатыльник. — Kuno ti toki melia? — рявкнул он. Уотто всегда был особенно раздражен, когда намечалась сделка с покупателями. — Mi tasse cho passa. — оправдывался Энакин, забираясь на прилавок. — Chat chat ganda de velia! Mi’d mana no bata. Строго сказал он Энакину, а затем заискивающе улыбнулся высокому мужчине и положил руку ему на плечо. — Тааак, пойдемте на склад, там вы найдете всё, что нужно. Высокий мужчина отобрал у гунгана запчасть от дроида, которую он схватил с полки и положил обратно на прилавок. — Ничего тут не трогай! Гунган высунул язык, передразнивая его из-за спины, но всё-таки подчинился. Энакин привык сразу обращать внимание на иерархию. Этот мужчина был главным в их компании, он вёл переговоры о сделке с Уотто, его слушался гунган, он оглянулся на третью фигуру поменьше, которую до сих пор замечал лишь боковым зрением. Это была девочка, или девушка, похожая на ангела, но одетая в человеческую одежду. Энакин не знал, как именно должны выглядеть эти создания, только слышал, что они были самыми прекрасными во Вселенной, но мог точно сказать, что для человеческой девушки она слишком красива. Он так же, как и все дети не мог определить её возраст, но она точно не была взрослой, хотя судя по росту и старше Энакина. Её темные волосы длинными локонами струились вдоль её спины, доходя до талии, а большие карие глаза любопытно осматривали всё вокруг. Наверное, все предметы в лавке были для неё непривычными, если она только что прилетела с лун Иего. Мужчина оставил её здесь с неловким суетливым гунганом, который вряд-ли мог ей помочь обвыкнуться в новой для неё обстановке. Она осталась ждать своего спутника, бесцельно вертя головой по сторонам, Энакин не был уверен, говорит ли она на общем языке, но хотел, чтобы она знала, что она в безопасности и может чувствовать себя как дома. Он попытался начать разговор. — Ты ангел? Она перевела на него удивленный взгляд, но тут же расплылась в широкой улыбке, которая подтвердила его надежду, что она понимает. — Что? Да, она говорила на общем. — Ангел, — повторил Энакин, он хотел показать ей, что слышал о её народе, — о них мне рассказывали пилоты звездолётов. Это самые красивые создания во Вселенной. Они живут на лунах Иего, кажется. Она приблизилась к Энакину, не сводя с него глаз и снова улыбнулась. — Ты забавный, малыш. Откуда ты столько всего знаешь? — А я слушаю торговцев и пилотов, которые сюда заходят, — ответил Энакин. — Я кстати тоже пилот — добавил он, чтобы придать себе важности в её глазах, — и однажды я улечу отсюда. — Ты пилот? — спросил Ангел. — Угу — многозначительно улыбнулся Энакин, — Всю свою жизнь. — И давно ты здесь? Он попытался вспомнить, когда он здесь не был, но те далекие воспоминания уже почти стерлись из его памяти и он знал это только со слов матери. — Когда мне было мало лет, три, наверное, нас с мамой купила Гардулла-Хатт, но она нас проиграла на гонках. Улыбка погасла на лице ангела, когда её осенила догадка. — Так ты раб? — Я — человек и меня зовут Энакин, — твердо ответил он. — Прости, — извинилась девочка, — я ведь здесь первый раз. Для меня здесь всё так странно. Тем временем гунгану не требовалось гостеприимство, чтобы освоиться в новом месте, и он уже вовсю хозяйничал в лавке. Он схватил дроида, который не хотел этого признавать, пытаясь совладать с ним. — Эй, — крикнул Энакин — ударь его по носу. Гунган сделал, как посоветовал ему Энакин, и непослушный дроид, сложившись в воздухе, приземлился к его ногам. — Так ты не только пилот, ты ещё и отличный механик, — похвалила девочка. — Когда ты вырастешь, я думаю в любом месте Галактики это пригодится. Она очаровательно улыбнулась. На Татуине было много красивых девушек всех расс, которых возили на продажу в Мос-Эйсли, но Энакин не видел никого красивее этой. Должно быть на Татуин просто никогда ещё не привозили ангелов. — Когда я вырасту, ты выйдешь за меня замуж… — сказал он зачем-то. Она замерла на несколько секунд, как будто не была уверена, что правильно расслышала, и рассмеялась. — Ты очень забавный… Э… — она покраснела, от того что не могла вспомнить его имя, которое он сказал всего минуту назад. — Энакин, — подсказал он. — Энакин… — повторила девочка, — я Падме. Её имя он запомнил с первого раза. Оно было таким же красивым и нежным, как и она сама. — Сколько тебе лет? — Мне уже девять. — ответил Энакин. Сперва он собирался сказать, что скоро ему исполнится десять, но строго говоря это была неправда, ему недавно исполнилось девять, и ему не хотелось лгать ей. Падме расстроганно склонила голову набок. — Такой маленький! Она сама была ещё совсем девочкой и её тогда поразило рабское положение ребенка, но в тот момент Энакин решил, что она изумилась его возрасту. Он самоуверенно посмотрел на неё. — Я быстро расту. — А этот хозяин… магазина, он не обижает тебя? — осторожно спросила она. Энакин пожал плечами, припоминая. Он не привык к другому обращению и не считал подзатыльники и пинки чем-то жестоким, если они были за дело. Иногда Уотто наказывал его дополнительными часами работы, а иногда вместо него наказание в виде дополнительной работы получала его мать, это было гораздо хуже. — Нет, когда я не нарушаю правила. Вообще-то он даже разрешает мне участвовать в гонках, и ему нравится, что я хорошо собираю аппараты, поэтому я и держусь здесь так долго. В этот момент послышались шаги и в лавку вернулся высокий мужчина. Он деловито прошелся через всё помещение и подойдя к Падме сказал ей. — Мы уходим, — и бросив гунгану — Джа-Джа! — направился к выходу. Падме пошла следом, она ещё раз обернулась, одарив Энакина напоследок самой милой из улыбок, которые он видел, и проговорила. — Я рада знакомству, Энакин. — Я тоже рад знакомству, — прокричал он вслед, но она больше не оборачивалась.______________
22 ДБЯ Некоторые места особо памятны для нас, они будто насквозь пропитаны воспоминаниями, отмечены нашими следами, но иногда эти места так же способны оставить след. Таким стал Татуин для Энакина. В детстве он ненавидел это место и свое рабское положение, он всегда чувствовал, что он достоин большего, что здесь он не раскроет свой потенциал. Он не мог выносить своего рабского положения здесь и несмотря на страх перемен, не мог дождаться, когда покинет это место, покинув же, он стремился вернуться, а вернувшись, он столкнулся со своим страхом. Место, которое принесло Энакину столько горя, отняло у него мать, подарило ему любовь всей его жизни. Место, которое он боялся оставлять из-за страха перемен, изменило его ещё сильнее. Место, которое порабощало его долгие годы, освободило его. Забавно, что это забытое всеми место, крайняя точка пустынной планеты на самом краю Галактики стала центром, подарившим жизнь тому, кто изменит её историю. С момента когда Энакин бывал здесь последний раз прошла будто целая вечность, словно это было не десять лет назад, а когда-то в прошлой жизни и с кем-то другим. Он ещё ни разу не высаживался на Татуине и до последнего не мог поверить, что это не сон. Даже когда они вышли из гиперпространства Энакин отрешенно гипнотизировал взглядом желтую точку перед глазами, постепенно увеличивающуюся в размере, по мере того как звездолет приближался к Татуину. Даже когда открылся герметичный люк звездолета и его лицо обдало жаром, прогретого воздуха, поднимающегося от раскаленного песка. И даже когда он проезжал по улицам Мос-Эспа… Дроид-рикша ЕС-ПСА вёз их вдоль глинобитных хижин рабского квартала на окраине города, который Энакин знал, как свои пять пальцев. Каждый уголок был ему знаком здесь, он знал каждую лачугу, но воспоминания о них отличались. Ему казалось, что они должны быть больше. Это всё ещё казалось нереальным и вместо жара воздуха и жёсткого неудобного сиденья антигравитационной коляски его тело чувствовало лишь близость Падме. Не считая мимолётных вынужденных прикосновений, последний раз он был к ней так близко на том диване у камина. Тогда близость сводила его с ума, теперь служила мучительным напоминанием о её отказе, ещё более мучительным от того, что в отличие от разума, осознающего дистанцию, тело по-прежнему реагировало на эту близость. Наконец Энакин заметил знакомую дверь и остановил дроида. Он спрыгнул на утоптанный песок, подал руку Падме и велел дроиду ждать. Дверь была всё та же, как в тот день, когда он покинул дом, и только потертая поверхность свидетельствовала о том, что её давно не касалась рука хозяина. Дверь была заперта, и открыв её с помощью силы, Энакин вошёл внутрь. Он уже понял, что мамы здесь нет, но искал подсказки. Хижина, которая когда-то была их уютным домом, теперь больше напоминала грязный барак. Здесь было темно, пыльно и пугающе пусто. Как будто здесь давно никто не жил, хотя Энакин знал, что это не так, помещения в рабских кварталах обычно не пустуют. Он обернулся. Падме в ожидании смотрела на него. — Она терпеть не может беспорядок. — ответил Энакин на её невысказанный вопрос, — её здесь давно нет. — Может быть Уотто переселил её ближе к магазину? — с надеждой предположила Падме. Энакин мрачно нахмурился. — Или её выгнали. Он прошел вперед. К своей бывшей комнате, если можно назвать комнатой тот угол, в котором он спал. Кровать казалась такой маленькой. Он любил засыпать там, слушая, как мама рассказывает ему легенды о Солнечном Драконе, существе, живущем внутри ядра звезды. Это не было родным верованием его матери, но она больше местных жителей прониклась этими мифами и рассказывала их Энакину. В её историях Крайт-Дракон мог выжить и противостоять чему угодно, потому что у него было самое большое сердце в Галактике. Он охранял всё, что любил и чем дорожил, с помощью огня. Однажды, когда Уотто был особенно жесток и она почувствовала в Энакине признаки злости, и в тот вечер она сказала, что Солнечный Дракон известен не только тем, что расправляется с врагами, но так же тем, что у него самое сильное сердце в Галактике. В этом они были похожи с Падме, они обе ценили добро и умели пробудить его в Энакине даже в самые темные моменты. Он тяжело вздохнул. — Мы можем узнать у Уотто… — осторожно подсказала Падме, приняв его задумчивость за растерянность. — Я хочу кое-что проверить, — сдавленно проговорил Энакин. Он сделал несколько больших шагов и оказался в другой комнате. Он вскрыл тайник в полу, о котором никто не мог знать, там они с мамой держали вещи на крайний случай. Тайник был пуст, за исключением кусочка бумаги на дне, ей ещё часто пользовались на Татуине. Энакин достал и развернул его. Это был его собственный рисунок Солнечного Дракона, которого он нарисовал в детстве. Он почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Как бы давно она ни покинула это место, она всё ещё верила, что Энакин вернется за ней. — Нам больше нечего здесь делать. Он направился к выходу. Надежда угасала, но теперь Энакин ни за что не смог бы остановить поиски. Она верила в него, как в Солнечного Дракона, который обязательно освободит её, потому что он никогда не оставлял тех, кого любит в беде. Они плыли вдоль знакомой улицы к магазину Уотто. Энакин смотрел перед собой, погруженный в мысли, лишь боковым зрением замечая, что Падме искоса беспокойно поглядывает на него. Он хотел поговорить с ней, признаться в страхах и получить утешение, хотел откровенности, но теперь он боялся подпускать её слишком близко, и он лишь плотнее сжал зубы, избегая смотреть на неё в ответ. Если бы он только мог вернуться в тот день, когда он ещё не покинул Татуин, когда Падме заглянула к ним в лавку, и когда его мама ещё была с ним. Если бы он мог остаться в том дне навсегда, он не задумываясь пожертвовал бы своей свободой. Он отчетливо помнил это тревожное чувство, когда он должен был оставить маму там, несмотря на то, что ещё вчера не мог мечтать о том, чтобы улететь в столицу на настоящем звездолете в компании джедаев и девочки, похожей на ангела. Он бы так и не решился, если бы она не убедила его. Предчувствие уберегало его от роковой ошибки, оно говорило ему, что после этого прощания уже ничего не будет по-прежнему, но мама сказала, что перемены неизбежны, она убедила его воспользоваться шансом, и Энакин сдался, пообещав себе, что непременно вернется за ней. И вот он здесь, чтобы выполнить это обещание столько лет спустя. Он заметил Уотто у магазина. Тойдарианец сидел под навесом у входа в лавку, окруженный назойливыми мухами и тщетно боролся со сломанным прибором. Он явно проигрывал в этой борьбе, но был так увлечен, что даже не заметил посетителей. — Chut-chut, Watto, — поприветствовал его Энакин. Тойдарианец отвлекся от прибора, в котором Энакин распознал сломанный мотиватор дроида и поднял на него недовольный взгляд — Ding mi chasa hoopa, — сказал он, медленно принимая в руки мотиватор, чтобы не вызывать подозрений у бывшего хозяина. Однако проще было продать R2 таскенам, чем убедить тойдарианца, трясущегося над своим хламом, в чистоте намерений. — Ke booda? — завопил он. — Yo baan rehotta. Novega mi kondra. Kin chasa tu jedai! Nobata tu-tu! — Он замахал руками в возмущении, выронив отвертку, которая подлетела в воздухе и больно ударила его по голове — Naaiiii Но Энакин к тому времени всё же успел найти и устранить причину поломки и положил мотиватор обратно на стол перед Уотто. — Mi voska di Shmi Skywalker… — проговорил Энакин, глядя в желтые глаза перед собой, в которых отражались сменяющие друг друга эмоции. Недовольство сменилось недоверием, затем недоумением и теперь читалось изумление. — Эни? — пробормотал он почти ласково, — Малыш Эни? — ему потребовалось ещё несколько секунд, чтобы прийти в себя и снова превратиться в старого доброго циничного лавочника, так хорошо знакомого Энакину, — Нет! Ты — Эни, это ты и есть! — Он удивленно расхохотался, — Ну как же ты вымахал!«Эни? Ну надо же, ты вырос!»
— Джедай надо же! — продолжал изумляться Уотто. На его лице мелькнула характерная гримаса лукавства, которую Энакин часто видел, когда хозяин что-то замышлял или подначивал его к очередной гонке. — Эй, ты помог бы мне разобраться со злостными должниками, мы заберем с тобой кучу денег. Уотто ничуть не изменился за эти десять лет. Он так же, как и раньше готов был забыть о жалости и элементарном такте ради корысти, в которой он был так искренен, что всерьёз рассчитывал будто и Энакин поступит так же. Но на этот раз перед ним был не маленький мальчик, лишенный выбора, на этот раз он говорил со свободным человеком, у которого были совсем другие приоритеты. — Моя мама, — оборвал его Энакин. Уотто почесал затылок. — Ах, да, Шми… Она больше не моя, я её продал, — сообщил он так просто, как будто говорил не о его матери, а о какой-то банте. — Ты продал её?! — Энакин гневно сдвинул брови и подался вперед, едва сдерживаясь, чтобы не схватить тойдарианца за плечи и не начать трясти до тех пор, пока он не избавится от этой наглой ухмылки и расхлябанной позы и не станет чуть серьезнее. Но злиться на ветер за то, что он дует не было смысла. — Много лет назад… — признался Уотто, — прости, Эни. Но ты же знаешь, бизнес есть бизнес… — он снова рассмеялся, — я продал её фермеру по имени Ларс, — он замялся, — не уверен, но кажется, Ларс… Верь не верь, но говорят, он освободил её! И женился на ней! Ну дела! Энакин вытянулся всем телом жадно вслушиваясь в его слова, которые Уотто преподносил ему как городскую сплетню. — Ты представляешь? Он не хотел представлять. Бывало, что на рабынях женились, однако обычно это не сопровождалось освобождением. — Ты знаешь, где они сейчас? — Очень, далеко отсюда. Где-то по другую сторону Мос-Эйсли, я думаю… — равнодушно ответил тойдарианец. — Я хотел бы знать точно, — Энакин из-за всех сил старался подавлять раздражение и не хотел звучать угрожающе, но его взгляд и голос так очевидно выдавали плохо сдерживаемую злость, что в глазах бывшего хозяина мелькнул страх. — Да-да, конечно! Как скажешь… Пойдем посмотрим мои записи, — он повел их внутрь, продолжая ворчать, — там точно должен быть адрес, хотя эти влагодобытчики обычно строят свои фермы прямо посреди пустыни, где не встретишь никого, кроме бант и таскенов, — он рассмеялся, — но даже те уходят в пустоши на время сезона песчаных бурь… Они спустились по ступенькам вниз. — Располагайся, Эни, мне нужно порыться в своих квитанциях, — сказал он исчезая в дверном проеме. Внутри магазина всё было по-прежнему. В нос сразу ударил резкий запах машинного масла и припоя такой же, как в мастерской Энакина на Корусанте. Повсюду стояли дроиды, их разобранные составляющие вместе с запчастями лежали на полках вокруг. Падме скинула капюшон плаща, оглядываясь по сторонам, очевидно тоже не находя признаков перемен. Она перевела нетвердый взгляд на Энакина, стараясь понять его настроение. Он неловко улыбнулся, отмечая поразительное сходство между её выражением лица сейчас и тем, с которым она впервые посмотрела на него и которое он хранил в памяти до мельчайших деталей все эти годы. — Как будто я вернулся на десять лет назад, — объяснил Энакин свою внезапную улыбку, — в тот самый день… — он обвёл рукой полки вокруг. — Ничего не изменилось. Здесь все так же пыльно, пахнет дешевым маслом… Падме улыбнулась в ответ. — И ты все так же прекрасна…«Ты ангел?»
На мгновение её улыбка погасла и она отвела взгляд, но потом снова улыбнулась. — Мне кажется, на этот раз здесь жарче. Энакин окинул взглядом помещение. — И потолок ниже. — Это ты стал выше, — рассмеялась Падме. Он снова нахмурил лоб, и это не ускользнуло от Падме. — Я думаю, это обнадеживающая информация… — осторожно начала она, — Я имею ввиду то, что этот Ларс освободил её. Если Уотто сказал всё верно, то он освободил её прежде чем жениться, это действительно давало надежду, но Уотто мог и перепутать. Более того, Уотто он по крайней мере знал, как хозяина, а этого Ларса он никогда не видел и не знал, что это за человек и на что он способен. Он почувствовал как учащается пульс и прошелся вдоль стола. — Наверное. Просто, всё это неожиданно… Надеюсь она счастлива, — сказал он всё ещё опасаясь поверить в такую удачу. — Я уверена, что скоро ты сможешь у неё спросить… Падме не договорила и обернулась на шум за её спиной. Из складского помещения вылетел Уотто с хитрой улыбкой, которая говорила Энакину, что он нашёл точный адрес._____________
Дроид-рикша нёсся с такой скоростью, на которую был не рассчитан, но она не казалась Энакину достаточной чтобы добраться до доков. По правде говоря, сейчас его бы не удовлетворила даже максимальная скорость гоночного пода, Нубийская яхта Падме развивала скорость похожую на то, что ему сейчас было необходимо. Энакин поднял корабль в воздух не дожидаясь разрешения на взлёт, под грязные ругательства офицеров управления воздушным пространством, и развернул его на Юго-Восток. Первичный ориентир «За Мос-Эйсли», которым пытался ограничиться Уотто оказался слишком расплывчатыми координатами местоположения фермы, которая на самом деле лежала далеко за пределами Юндлендской Пустоши и Северного Дюнного моря. И только задав максимальную скорость кораблю, и убедившись в направлении, Энакин наконец откинулся в кресле, всё ещё не выпуская руль из рук. Корабль не требовал от него механического управления в данный момент, но расцепить хватку не получалось. Тем не менее в его теле впервые за целый день появился намек на расслабленность, который не ускользнул от Падме. — Я рада, что хорошие известия тебя немного успокоили. Они едва покинули небесное пространство Мос-Эспа, но ещё не достигли Пустоши, о приближении которой должна была возвестить её каменистая поверхность, и сейчас под ними простирались пески. Сезон песчаных бурь был в самом разгаре и Энакин невольно подумал, что если в том районе, куда они летят начнется буря, им придется дожидаться её окончания сидя в корабле, что отложит их встречу с мамой еще на несколько часов, и минутное облегчение покинуло Энакина. Падме заметила его обеспокоенность. — Эни? Он тяжело вздохнул, пытаясь удержаться от разговора. Проблема была не в том, что он не хотел её участия, а в том, что он нуждался в нём. Нуждался в её поддержке, скучал по её нежной заботе. Его переполняли эмоции, которые требовали выхода. Только она могла найти нужные слова для утешения, только ей он не боялся признаться. Обнажив однажды сердце перед ней, теперь он не боялся доверить ей всё. Она не ответила ему взаимностью, но он увидел, что она никогда не осудила бы его, она никогда не посмеялась бы над ним, он лишь боялся, что излишняя откровенность ранит его самого ещё больше, укрепив его болезненную привязанность, как будто он уже был недостаточно крепко привязан к ней. — Я помню, как мы с мамой заблудились в песчаной буре… — проговорил он, погружаясь в воспоминания, — Мы вышли за пределы города и остались без укрытия… А когда поднимается песчаная буря, невозможно убежать или подготовиться к этому, и на открытом пространстве велика вероятность не пережить её. Ты не можешь открыть глаза, ты не можешь вздохнуть, твой пульс учащается, ты перестаешь ориентироваться в пространстве и скоро ты не можешь слышать ничего кроме воя ветра в ушах и собственного пульса. И ты чувствуешь себя бессильным перед этой стихией. Если не двигаться, через несколько минут, ты будешь погребен под толщей песка. Пытаясь идти, ты никогда не увидишь своих следов. Я не был пугливым ребенком, но та буря меня напугала. Мы не могли взяться за руки, потому что мы едва могли удерживать ткань у лица. И мы знали, что скоро потеряем друг друга. Моя мама знала о моих… необычных способностях и успела сказать мне, чтобы я не тратил силы на её поиски, а шёл сразу к дому, если я смогу его найти… Но я не мог. Я не мог даже допустить мысли бросить её ради собственного спасения. Дети эгоистичны, и мои побуждения эгоистично требовали, чтобы я ослушался её просьбы и предпочел смерть рядом с ней, чем спасение в одиночку… Но я вытащил её, я вывел нас оттуда. Мы добрались до дома лишь к ночи, Уотто разозлился, что мы пропустили рабочий день. Он заставил меня работать на следующий день в два раза больше. А я был так ему благодарен, что работа отвлекла меня от этих мыслей. О том, что я едва не потерял её… И тогда я пообещал себе, что никогда не оставлю её… — Энакин быстро подавил подступившие слезы и вскинул голову, оборачиваясь к Падме, прямо глядя ей в глаза. — А через месяц я покинул Татуин. Падме ещё долго молчала, глядя на него блестящими глазами и кусая губы, пока наконец не нарушила молчание. — Тебе было девять, Энакин, за тебя это решили взрослые…«Этот путь открыт для тебя. Ты сам должен сделать выбор…»
Он покачал головой. — Главное, что теперь твоя мама в безопасности, она всё-таки получила свободу, и она нашла свою любовь, а это большая редкость, Эни. Ты знаешь, где она, и ты на пути к ней, чтобы расспросить её обо всех удивительных и радостных событиях, что ей довелось пережить, пока вы были в разлуке. Энакин слабо улыбнулся. Он должен был быть рад за неё, а не рассуждать эгоистично, но что-то его всё же тревожило. — Наверное, просто мне сложно свыкнуться с этой мыслью. Небо было ещё голубым, но Солнца-близнецы Татуина уже начали клониться к закату, когда посреди пустыни, простирающейся под ними снова открылся большой кратер. По влаговыпарителям, торчащим из земли вокруг ямы сразу можно было опознать влагодобывающую ферму, Энакин сделал круг над кратером, снижая корабль и посадил его неподалеку, подняв в воздух столб пыли. Когда созданная им маленькая песчаная буря улеглась и люк корабля наконец открылся, словно ворота клетки, ведущей на арену, освобождая его к движению, Энакин зашагал в сторону фермы, не желая больше медлить ни секунды. Они вышли на открытое пространство. Ветра совсем не было, и если бы здесь росла какая-нибудь трава, она бы даже не шелохнулась. Они успели пройти половину пути, когда за спиной послышались пищащие звуки двоичного кода, подаваемые астромехом, на которые Энакин не обратил внимания, Падме отреагировала вместо него, обернувшись к дроиду. — Оставайся на корабле, R2. Он молча одобрил это решение. Кто-то должен был остаться на корабле, чтобы принять сигнал. Они прошли ещё несколько метров в сторону фермы, когда Энакин заметил протокольного дроида и замедлил шаг, внимательно разглядывая его. Он не был уверен, но что-то в нем было знакомо Энакину, словно перед ним стоял призрак из прошлого. Он, собрал 3PO, когда ему было восемь из запчастей, найденных на свалке, хотя многие вещи пришлось докупать на рынке, как например, фоторецепторы, и сделал его полностью работоспособным, прежде чем ему исполнилось девять. Это не было чем-то необычным для Энакина. В свободное время он постоянно мастерил разные приспособления, чтобы облегчить работу Шми. Но изначально дроид задумывался как друг, который всегда был добр, вежлив и всегда готов был прийти на помощь. Протокольные дроиды не предназначены для тяжелой работы в песках, обычно их используют в чистых помещениях для коммуникации и хранения данных, но Энакин смог модифицировать его так, чтобы он выдерживал тяжелые условия Татуина. Он запрограммировал его на множество языков, включая Амматака, тайный язык рабов, на котором говорил с мамой. Вежливый, функциональный дроид казался идеальным подарком для женщины, которую Энакин любил больше всего на свете, и покидая Татуин, он подарил его ей, чтобы он помогал ей, когда его не будет рядом. Ему всегда нравилось дарить ей подарки, чтобы показать свою любовь. Дроид обернулся на приближающиеся шаги и вежливо поприветствовал гостей. — Здравствуйте, чем могу быть полезен? Я С… — 3РО?! — сомнений не осталось. Энакин с удивлением узнал в нем старого друга. Он внимательно смотрел на дроида, не до конца веря, что он всё ещё цел и работает. Он улыбнулся бы от счастья, если бы только был в состоянии улыбаться. Дроид изобразил изумление, узнавая своего хозяина. — Создатель! Хозяин Эни, я знал, что вы вернётесь, я знал… И госпожа Падме, ну и ну! Она улыбнулась дроиду. — Здравствуй, 3РО. — До чего я рад вас видеть! — воскликнул 3PO. Он сам запрограммировал дроида на все эти любезности, но сейчас они его лишь раздражали, он не мог ни на секунду забыть о цели своего визита и ему нетерпелось увидеть маму. Как он ни пытался прислушаться он не мог понять здесь ли она. Складывалось такое ощущение, что она здесь повсюду, но он не мог почувствовать где именно концентрируется её присутствие. — Я хочу увидеть мать, — перебил его Энакин. Дроид странно замешкался, подбирая слова, должно быть у него были какие-то инструкции на этот случай. — О… давайте лучше зайдём в дом. Они спустились под землю по лестнице, ведущей во внутренний двор, когда навстречу им вышел молодой мужчина, возрастом примерно как Оби-Ван и с ним совсем молодая девушка, наверное даже младше Энакина. Должно быть их визит оторвал хозяев от работы. В руках молодого человека всё ещё были какие-то инструменты и грязная тряпка, которой он тер руки. — Хозяин Оуэн, — обратился к нему 3PO, — позвольте вам представить этих важных гостей. — Я — Энакин Скайуокер, — сказал он, торопясь перейти к сути разговора, не дожидаясь, когда его представит дроид. Приветливая улыбка сошла с лица мужчины, уступая место неловкости, как только он услышал его имя. — Я — Оуэн Ларс, — представился молодой человек и указал на девушку, — а это моя невеста Беру. Она попыталась изобразить улыбку, но у неё получилось даже хуже. — Здравствуйте, — поздоровалась девушка, переводя взгляд то на Энакина то на его спутницу. — Я Падме, — кивнула она. — Видимо мы сводные братья, — развел руками молодой человек, пытаясь сохранять непринужденный вид, но продолжая нервно мять в руках тряпку. Что-то в их взгляде и том, как они говорили было не так и вызывало подозрения. Почему они не торопились звать её, а предпочитали неловко молчать? Почему она не выбежал навстречу?.. — Я ждал, что ты здесь появишься… — сказал Оуэн Ларс. — А моя мама здесь? — спросил Энакин, продвигаясь на несколько шагов по двору, не дожидаясь приглашения. Он обернулся на посторонний звук слева от него. К нему придвинулся пожилой мужчина в антигравитационном кресле. — Клигг Ларс, — представился он, — Шми — моя жена. — Он добродушно протянул ему руку, но на его лице не было даже намека на радость от встречи с родственником. Вот что его смутило. Ни у кого из них имя Скайуокер не вызывало радости. И даже 3PO вёл себя странно. Взгляд Энакина скользнул вниз. У Ларса не было ноги, и судя по отсутствию протеза, который мог бы себе позволить владелец фермы, рана была свежей, — Давайте пройдём в дом, нам надо поговорить. Он указал в сторону одной из многочисленных ниш, где располагался широкий обеденный стол, окруженный стульями. — Мы ждали тебя. — сказал Ларс, оглядываясь на Энакина, — Шми говорила, что ты придёшь. — Где она? — спросил Энакин. Недосказанность выводила его из себя. — Твоей мамы нет здесь, — Ларс остановился у стола и протянул руку в пригласительном жесте, — присядьте. — Вы сказали, что она ваша жена, — теряя терпение проговорил Энакин, оставаясь стоять и пренебрегая его приглашением, под предлогом пропустить Падме вперёд. — Вы из тех, кто берет в жены своих рабынь? — съязвил он. Падме обеспокоено посмотрела на него, но ничего не сказала. — Я из тех, кому не по душе рабство, — печально ответил Ларс. — Так значит это правда… — удивленно проговорил Энакин. — То, что сказал Уотто… Вы действительно освободили её? — Конечно же освободил! — с болью воскликнул Ларс. — За этим я и выкупил её. Энакин потупил взгляд, упрекая себя в том, как был несправедлив к этому человеку. Он видел, как обращаются с рабынями на Татуине, и этот человек не был похож на того, кто поступит подобным образом. Он действительно любил его мать, это было написано в его глазах. Он подарил ей свободу, поселил в месте настолько уютном, насколько может быть уютным место на Татуине. — Так где она? — спросил Энакин уже гораздо более мягко. — Присядь, я расскажу. Вы не голодны? Беру, принеси еды. — Нет!.. нет, спасибо… просто воды будет достаточно. — сказал он, обращаясь к Беру. Она кивнула и скрылась в глубине помещения. — Мы с твоей мамой прожили счастливые восемь лет, — начал Ларс, — самые счастливые в моей жизни… И за все восемь лет не было ни дня, чтобы она не вспоминала о тебе. Мне даже не нужно было убеждать её, что ты придёшь, она не сомневалась в этом, как и в восходе солнц. Мы ожидали твоего возвращения каждый день… Но недавно случилось то, чего никто не ожидал. — Что произошло? — мрачно спросил Энакин. — Это случилось перед рассветом. Вдруг появился охотничий отряд таскенских рейдеров. Твоя мама как всегда вышла на рассвете собирать грибы, те, что растут на влаговыпарителях. Следы говорят, что она возвращалась домой, когда её схватили. — Он тяжело вздохнул, — С виду эти таскены похожи на людей, по сути же — бездушные монстры. Тридцать человек отправились на её поиски, вернулись четверо… Я бы и сейчас продолжал поиски, но я лишился ноги, я не могу ходить пока. Я не хочу терять надежду, но с тех пор прошел месяц… Несмотря на то, что Энакин к тому моменту догадывался, что известия не будут приятными и его болезненное воображение уже давно нарисовало всевозможные версии того, что он может услышать, он не был по-настоящему готов к этому, как вообще можно подготовиться к такому? И до тех пор, пока это не было озвучено, в нем всё ещё теплилась безумная надежда на то, что его опасения напрасны. Слова Клигга Ларса, подтвердившие эти опасения, пробили его словно электрическим ударом. Дурное предчувствие, мучившее его целый день, которое он отчаянно старался подавлять, заставляя себя верить в лучшее, оказалось не напрасным. Мама действительно была в беде. Он сказал «месяц», всё сходится. Это случилось как раз месяц назад, когда у него начались эти кошмары. Это он был прав всё это время, а не Совет и не Оби-Ван. Он повел головой, пытаясь отогнать эту мысль, но она, как назойливая муха, продолжала жужжать всё громче. Боковым зрением он поймал на себе сочувствующий взгляд Падме и это стало последней каплей. — Вряд ли она могла столько продержаться… Он встал и не отдавая себе отчета повернулся в сторону выхода, он не мог оставаться здесь ни минутой дольше, не мог выносить жалости в глазах Падме и скорби на лице Клигга. — Куда ты? — попытался остановить его Оуэн. — Искать маму, — твердо сказал Энакин. Возможно они и сдались, но он не собирался сдаваться так быстро. — Мама умерла, сынок, — сказал Клигг, — смирись. Это звучало как приговор, но независимо от того предсказывали ли его видения будущее или показывали настоящее, одно Энакин знал точно, его мама ещё жива. Он чувствовал это. Он должен был доверять собственным чувствам, а не полагаться на советчиков. Так и нужно делать впредь. Ещё не поздно всё исправить. И у него больше нет права на ошибку. — У вас есть какой-нибудь транспорт? — спросил Энакин, не обращая внимания на слова Клигга. — Мой свуп стоит наверху у входа, но мне нужно проверить в порядке ли он. — Хорошо. Оуэн вышел из-за стола. — Где вы искали её? — Энакин обратился к Клиггу. — Мы осмотрели окрестности на несколько километров. В первый день они не могли уйти дальше, но нам устроили западню, — он приподнял обрубок ноги, — а потом никто их не мог найти… Энакин молча кивнул и вышел во двор. Падме догнала его у ступенек лестницы. Она положила руку ему на плечо, заставляя обернуться. — Я хочу с тобой, — она смотрела на него снизу вверх взглядом, от которого у Энакина едва не разорвалось сердце. — Боюсь, это невозможно, — сухо ответил он, выбирая причину, которая звучала бы достаточно убедительно для неё, — транспорт рассчитан всего на двоих, Падме. Он хотел обнять её, поцеловать, сказать как сильно он её любит и как ему больно прощаться с ней. Что если бы он мог, он бы не расставался с ней ни на минуту. И что если это последнее прощание, он благодарен судьбе за дни, проведенные с ней, и совсем не злится на неё за те недоразумения, что были между ними. Но вместо этого он грустно усмехнулся и стал подниматься по ступенькам к выходу. Оуэн ждал наверху, позади за его спиной виднелся свуп, который сразу же привлёк внимание Энакина. Это был старенький Zephyr-G, выпущенный Mobquet ещё до его рождения, он был разработан для спортивных гонок, а главное он был пригоден к любой местности... Идеальный транспорт для пустыни. — Всё в порядке, — сказал Оуэн, заметив его оценивающий взгляд, — он находу… Я не хочу отговаривать тебя, ты всё-равно не послушаешь. Но я скажу ещё раз: вернулись только четверо. Четверо из тридцати. Ехать вникуда ночью — это безумие! — Ты прав, — согласился Энакин, — я всё-равно не послушаю… Он кивнул и пошёл в сторону входа. — Оуэн, — окликнул его Энакин. Он обернулся. Энакин сделал паузу, собираясь с мыслями. Он уже решил, что не вернётся обратно без матери, но что в таком случае будет с Падме? Он оставлял её здесь, одну, вдали от дома, на чужой планете.«Я ведь здесь в первый раз. Для меня здесь всё так странно…»
Ларсы были хорошими людьми, но их хороших качеств оказалось недостаточно, чтобы уберечь его мать. Он знал, что на каком-то этапе их с Падме пути должны разойтись, но эгоистично оттягивал этот момент как мог, подвергая её риску. Однако у риска был предел. Оставлять её было мучительно, и мысль о том, что он больше её не увидит, заставила Энакина осознать насколько сильно он её любит. Кто будет защищать её, если он не вернется?.. Кто позаботится о ней?.. — Я вижу, ты хороший человек, если вдруг… я не вернусь, могу я попросить тебя о чём-то… очень важном для меня? Он не мог сказать ему всей правды и позже был рад этому решению, но он надеялся, что Оуэн поймет. — Конечно, всё, что угодно — пообещал он. — Падме… — он произнёс её имя как молитву, — пообещай, что не отпустишь её с фермы. Наш корабль стоит неподалеку, оттуда можно послать сигнал моему учителю Оби-Вану Кеноби. Я доверяю только ему. Он прилетит за ней и заберет её… Но никому другому… — Я понял, конечно, обещаю — перебил его Оуэн, видя как тяжело даются Энакину эти слова. — Спасибо. Нельзя было терять время, но он не мог смириться с мыслью, что Падме запомнит их прощание таким холодным… — Если она захочет… Попрощаться со мной, я подожду ещё минуту. — Я передам ей. Шаги послышались, едва Оуэн успел исчезнуть внутри входа. Энакин обернулся. Его холодность не оттолкнула Падме, она всё-таки пришла. — Тебе придется остаться здесь, — сказал он, уже не так холодно, но достаточно твердо, чтобы лишить её выбора, чтобы она не винила себя, если он не вернется. Она не стала спорить, но выглядела очень обеспокоенной. — Они хорошие люди, Падме, ты будешь в безопасности, — сказал Энакин гораздо мягче. Он всё ещё не мог сказать ей то, что хотел, не мог позволить себе обнять её на прощание и просто смотрел на неё в надежде на то, что его взгляд будет достаточно красноречив, чтобы донести до неё всю глубину его привязанности. Она первая бросилась в его объятия, игнорируя напряжение между ними и обвила его шею руками, позволив ему наконец крепко прижать её к себе. — Энакин… — он почувствовал её дыхание у своего уха. Он физически ощущал её любовь и нежность, которые изливались на него в этот момент. Он уткнулся носом в её волосы, и замер на несколько секунд, пока её руки не скользнули вниз с его шеи и ему не пришлось расцепить свои, обхватывающие её талию. — Я скоро вернусь, — сказал Энакин, больше ради её успокоения, а не ради обещания, сел в спидер и унёсся прочь, стараясь не оглядываться, чтобы не видеть Падме.____________
Солнце катилось за горизонт и второе спешило за своим близнецом, синее небо, в цвет платья Падме, провожающее его вместе с ней в дорогу стало теперь багровым. На Татуине верили, что это к беде. На самом деле багровое зарево на закате означало ни что иное, как надвигающуюся песчаную бурю и Энакин не был суеверным, но растревоженное кошмарами сознание погрузило его в мистический страх и он с тревогой поглядывал за горизонт, куда опускались солнца. Буря?«… они уходят в пустоши на время сезона песчаных бурь…»
Ну конечно! Юндлендская пустошь. Он нёсся обратно на Север в глубь пустоши с такой скоростью, которую только мог выжать из свупа, не жалея репульсора. Однажды он уже выиграл одну безумную гонку, но Бунта-Ив-Классик оказалась не самой важной в жизни Энакина, самая важная предстояла теперь. Он обожал гонки, в этом его интересы с Уотто странным образом совпадали. Тойдарианец поощрял его участие в них, так как был очень азартен, пока одна из них не лишила его раба. Маме не удалось скрыть талант Энакина к пилотированию. Она всегда ненавидела смотреть на то, с какой скоростью он летает на своём поде и называла состязания «Эти ужасные гонки», а теперь от одной из них зависела её жизнь… Но сумерки всё сгущались, воздух становился все холоднее, а вокруг не было ни души, никаких признаков присутствия таскенов или кого-либо, кроме вомп-крыс. Объехать всю Юндлендскую пустошь было почти невозможно, но не для Энакина. Он бы объехал каждый угол, каждую гору и каньон, если бы не проигрывал в этой гонке со временем, которого оставалось всё меньше, а ему никак не удавалось выйти на след, словно сама Сила отказывалась помогать ему. Солнца уже скрылись за горизонтом и всё вокруг готово было погрузиться во тьму. Он потерял ещё два часа и большую долю надежды, когда судьба вдруг решила улыбнуться ему и вдалеке показался песчаный краулер. Из-за открытого пространства краулер казался ближе, чем был на самом деле, но через несколько минут Энакин уже был на месте. Его встретил низкорослый джава. — Ubania, eyeta — поздоровался Энакин. Красные глазки недоверчиво сощурились на него из тени, а голос затараторил. — Bom’loo? Opakwa? Isingo оkwa? speeda ukuba ko lopo? — Nyeta, — ответил Энакин, — Ikee ngifuna cirkoza. — Cirkoza tuske? — переспросил джава. — Ibana. Он сделал паузу, обдумывая что-то, но наконец сказал. — Kebee'oto sezwa shootogawa. Kukhona eyodwa cirkoza. Nyeta Ashuna. — Chikua m'tuske ik Ibu. — процедил Энакин. — Eduze perupa. — Ookwass?! — он повысил голос, теряя терпение, заставив джаву вздрогнуть, но тут же снова взял себя в руки. — Bok, — ответил джава, указывая в сторону Запада, — Ent Rillo Lika. Okka ngale ibhuloho B’Thazoshe. Bopom kova nge kiizci. — Taa baa. — от души поблагодарил Энакин, и джава побрел обратно в краулер, но когда Энакин развернулся сторону своего свупа, он снова услышал его голос у себя за спиной. — Eyeta, — окликнул его вдруг джава, — Umka kiizci. Chikua embi.___________________
Мост Б’Тазоше, о котором говорил джава, отделявший границу территории таскенов Энакин пересек глубокой ночью. И дойдя до края плато, он обнаружил лагерь, расположившийся на равнине у самого его подножья. Лагерь спал, окруженный высокими скалами, словно невидимыми стражниками, хранившими его сон. Наверное, трудно было найти здесь место удобнее, чтобы укрываться от бурь. Вокруг царила потусторонняя тишина, которая бывает только ночью в пустыне, словно сама природа затаилась в ожидании. Ветра совсем не было, но холодный воздух пронизывал тело насквозь, и разводы в небе, вызванные испарением от земли, клубящимся высоко в атмосфере были единственным свидетельством прошедшего жаркого дня. Энакин насчитал двадцать семь палаток, разбитых посреди оазиса пустоши в непосредственной близости от воды. В одной из них должна быть его мама. Он чувствовал её присутствие, ее боль концентрировалась в конкретной части лагеря. Приметив нужную палатку, Энакин бесшумно спрыгнул с высокой скалы и под покровом ночи стал пробираться к ней. Единственными свидетелями его вторжения были гигантский Явин и Хот, ярко сияющие на небосклоне: те немногие дежурные, которые не спали этой ночью, грелись у костров в центре лагеря далеко от нужной палатки. Пара масиффов, охранявших вход в неё дрались за кость. Энакин обошел её сзади. Шум светового сеча, который он извлек, чтобы прорезать в палатке отверстие непременно привлек бы внимание в ночной тишине, и только рычание масиффов помогло скрыть его, но Энакину уже было всё-равно. Он выбил кусок палатки ногой и ворвался внутрь, попадая в свой кошмар наяву. Он сразу же увидел мать, привязанную к какой-то деревянному каркасу и спящей в измождении. Очевидно они не позволяли ей спать лежа, если она провела привязанной так целый месяц. Ее одежда была пропитана кровью, ее лицо было изуродовано шрамами и заплыло гематомами, её били. Энакина захватила такая сильная волна гнева, что он даже не мог осознать на кого именно она была направлена. На себя за то, что не приехал раньше, на Оби-Вана за то, что не пускал его, на Ларса за то, что смирился с её потерей, когда она ещё была жива, или на самих таскенов, которые с ней это сделали. Он резко выдохнул, подавив первое желание наказать виновного. Сейчас не время выяснять, дорога каждая минута. Ему нужна была холодная голова, чтобы вывести её отсюда. Он приблизился и освободил её руки от пут, стараясь причинить ей как можно меньше боли. Они распухли и кровоточили. Она безвольно осела, едва он развязал ремни и Энакин едва успел подхватить её, чтобы она не рухнула. Даже сквозь слои одежды его напугало то, какая она горячая. Неизвестно как давно она была в таком состоянии, но должно быть это было следствием её воспалившихся ран. Она открыла глаза, в которых отражалось страдание и страх. Он осторожно взял её руку в свою, стараясь найти неповрежденный участок, и принялся успокаивающе поглаживать пальцем ее ладонь и страх в ее глазах исчез. Она узнала его. — Эни, это ты? — слабо прошептала она. — Я здесь, мама, — сказал он стараясь звучать как можно спокойнее, — ты спасена. Он не хотел, сейчас тревожить её своими эмоциями. У них ещё будет время для этого. Сейчас ей нельзя было тратить силы. Он старался не показать слабость, чтобы вселить ей уверенность, но она продолжала вздыхать. — Эни, Эни… Он снова почувствовал себя девятилетним ребёнком, его нарочитая сдержанность дрогнула и он улыбнулся в ответ на её улыбку, как всегда делал в детстве. — Какой ты стал взрослый, сынок, я так горжусь тобой, Эни… Она поднесла руку к его лицу, чтобы погладить его щёку и Энакин поцеловал рану на её запястье, все ещё подавляя подступавшие слёзы. — Я скучал, мам. — Сбылись мои мечты… — прошептала она.«Не было ни дня, чтобы она не вспоминала о тебе…»
Она терпеливо ждала его каждый день все эти годы, не теряя веру, что он вернётся за ней, даже тогда, когда он сам не был в этом уверен. Всё это: свобода, жизнь на Корусанте, обучение у джедаев не имело смысла без неё, всё это затмило чувство сожаления за сделанный однажды неправильный выбор. И если бы Энакин мог вернуться назад, он бы никогда не покидал Татуин. — Я люблю т… — её голос начал угасать, её губы двигались, но она не могла больше произнести ни звука. Энакина пронзил страх. Он уже видел нечто похожее. Это нельзя было спутать ни с чем. Он перестал сдерживать эмоции и слёзы наконец пролились. — Не оставляй меня, мама, я всё сделаю, я всё исправлю… — в панике умолял Энакин, как будто он мог убедить её не умирать, если достаточно хорошо попросит. Она приложила последние усилия, чтобы сказать, что любит его, но язык её уже не слушался, взгляд постепенно гас, пока полностью не стал стеклянным и её тело не обмякло в его руках. Он замер, глядя на неё в недоумении. Этого не могло быть… Он уже нашел её, она не могла умереть вот так, когда он спас её. Но её безжизненный взгляд и маска агонии на лице свидетельствовали об обратном. Энакин прикрыл ей глаза, чтобы не видеть этого застывшего стеклянного взгляда. С закрытыми глазами она больше походила на спящую. Совсем как в ту минуту, когда он нашел её. Когда он нашел её… она спала стоя, привязанная к какой-то деревянной дыбе. Они довели её до изнеможения избивая и не позволяя ей спать. Он ещё раз обвёл взглядом её повреждения. Распухшие от ран руки, разбитое лицо, кровь на её одежде… И это лишь те увечья, что были заметны. Наверняка её истязали больше, чем то, что он видел… За что?! В городах презирали таскенов, но мама всегда говорила, что любить нужно всех, она всегда всем помогала и научила Энакина помогать. Она ни разу никому не сказала грубого слова и ни разу ни о ком плохо не подумала. А в итоге заслужила быть истерзанной жестокими варварами?! Это было так нелепо, что всем убийцам и преступникам, заслуживающим возмездия, которыми кишил Татуин, они предпочли самое безобидное существо во всей Галактике. Но эти дикари не умели ценить добро, они признавали лишь силу… Он уложил тело матери на землю и вышел из палатки, активировав световой меч против двоих таскенов, стерегущих место заточения. Хватило одного взмаха, чтобы их тела развалились надвое, упав к его ногам в безмолвной покорности перед силой, которую они так уважали. На звук меча с гортанными криками один за другим кинулись остальные члены лагеря, вооруженные гадерффайями и самодельными винтовками, те, что не были вооружены, разбежались врассыпную, прячась по палаткам. Их примитивное оружие казалось непривычно бессильным против светового меча и быстроты джедайских рефлексов, но Энакину нравилось, что они оказывают сопротивление. И он механически наносил удары один за другим, утоляя чувство глубоко внутри, требующее повторения этих ударов. Однако прошло не больше минуты, когда всё вдруг закончилось. Никто больше не нападал. Вокруг больше не было вооруженных таскенов, а насыщения не возникало. Чувство толкало его идти дальше, убеждая, что ещё не все виновные были наказаны. Наверняка кто-то успел спрятаться. Он чувствовал, что есть кто-то ещё. Не встретив никого на своем пути, Энакин ворвался в первую палатку, которая попалась ему на глаза. Он двинулся к забившейся в угол фигуре и выволок её на середину, ухватившись за полосы ткани, обматывающие голову. Лица не было видно, но судя по голосу, небольшому росту и гораздо меньшему сопротивлению, это была женщина. Она упала на колени и выставила руки, защищаясь от ожидаемого удара. — Nobata kolka! — пролепетала она вдруг на хаттском сквозь рыдания, — Tah beechee Hattese?_____________
— … Tah beechee Hatteze? — повторил восьмилетний мальчик. — Tagwa. — ответил человек в потрёпанной одежде цвета пустыни, обмотанный с головы до ног тканью из-за которой было не разглядеть лица. Он сидел среди песков за пределами города. Судя по всему в отчаянии он направился туда, но обессилил в пустыне. — Ah'chu apenkee? — спросил мальчик, обращая внимание на примитивную маску с линзами и дыхательным аппаратом на его лице, и его необычное снаряжение, которое выдавало в нём таскена. — КкХ’Оар’Ррхр, — прохрипел таскен. Это было его имя. Слишком сложное для произношения, напоминавшее больше хрип раненого зверя, чем внятное слово. — Ты ранен? — спросил мальчик. — Я хочу пить, — ответил таскен, глядя на флягу с водой на поясе мальчика. Он отстегнул её от пояса и протянул таскену, который отвернулся и открыв дыхательный аппарат начал заливать жидкость прямо в отверстие для рта. — Почему ты здесь? — спросил мальчик. — Я потерял свою банту, — ответил таскен, когда допил всё до последней капли, — и теперь я должен бродить без крова, пока не умру или не найду другое животное. — Как ты потерял свою банту? — удивился мальчик, — это же банта, она довольно большая. — Дети из другого клана похитили её, — ответил таскен. На сколько мальчик себе это представлял, таскены обычно дорожили бантами. Это полезное вьючное животное, и если они забрали её у этого таскена, оно было уже приручено и наверняка использовалось в бою. Это оставляло ей большие шансы на выживание. — Может быть ещё можно её спасти? — попытался вселить надежду в этого страдальца мальчик. Таскен угрюмо покачал головой. — Нет, скорее всего они сделали это ради Обряда крови. — Обряд крови? — переспросил мальчик. — Это когда захватывают животное или разумное существо и истязают его до тех пор, пока оно не умрёт, — мальчик едва заметно поморщился, хотя его не удивил варварский обычай, он был наслышан о зверствах таскенских рейдеров в Юндленской пустоши и далеко за её пределами, — так мы тренируем навык охоты и задабриваем духов — сказал таскен. А потом хрипло рассмеялся. — Они хотели похитить меня, но у них получилось схватить лишь мою банту. Мальчику стало жаль бедного таскена, чудом избежавшего кровавой расправы, но вынужденного теперь скитаться среди дюн. — Мне жаль твою банту… — сказал он, — Но тебе нельзя здесь оставаться, ты не выживешь. Если тебя не застигнет буря, тебя найдут враги. Таскен наверняка знал об этом не хуже, но не двинулся с места, как будто уже смирился со своей участью. — На Татуине сам воздух и свет солнц — наши враги… Его прервал внезапный рёв, заставивший собеседников одновременно обернуться. Они только теперь заметили вдалеке стадо бант, которое довольно часто проходило здесь в сторону пастбища, и мальчик невольно подумал, что если бы вдруг одна из них отбилась и подошла к ним, этот страдалец был бы спасен. Он скорее обернулся, чтобы не усугублять его горе и возобновил разговор. — Солнце — это просто звезда, оно не может быть врагом или другом. Таскен терпеливо вздохнул, словно ему предстояло объяснить ему неоспоримую истину, к которой мальчик почему-то был слеп. — Солнца-близнецы — это живые существа, мальчик. Это Небесные братья. Когда-то давно старший из них попытался убить младшего, но не сумел и был вынужден податься в бега, скрываясь от брата, который жаждал уничтожить предателя… Мальчик собирался поднять глаза в небо, чтобы убедиться, что солнца — лишь горящие плазменные шары в небе, но вдруг заметил, что одна из бант словно по его приказу действительно постепенно стала отдаляться от проходящего мимо стада, сворачивая в их сторону и скоро она приблизилась к ним. Таскен с недоверием крутил головой в сторону мальчика и банты, стоящей рядом. Очевидно, принимая её за мираж, он провел рукой возле своего лица, ожидая, что видение рассеется, но она не уходила. — Что ж, похоже она сама нашла тебя, — улыбнулся мальчик с восторгом глядя на послушное животное. Таскен с трудом поднялся на ноги и банта пригнулась, приглашая его забраться верхом. — Ты принес удачу, — с восхищением проговорил он, — как тебя зовут, Bukee? Мальчик улыбнулся, радуясь за спасенного таскена. — Энакин.